Вечер хрустальными искрами рассыпался по полу, причудливая мозаика из теней и солнечных зайчиков расплавилась на чистом паркете. Чайки кричали до одури, и прохожие невольно морщились, замечая на тускнеющем розовато-персиковом полотне серые силуэты надоедливых птиц. Они летели навстречу морской прохладе, разливавшейся по тесным улочкам и переулкам запахом водорослей, отсыревшего дерева и соли. Уже темнело, и стук стамесок, молотков и рубанков постепенно смолкал и терялся в уличном гуле, а фигуры строителей растворялись между новеньких, ещё дышащих хвоей и потом стропил. Летний ветерок облизывал шершавый камень, тёрся о выкрашенную фрамугу, гулял по скудно обставленной комнате, но наотрез отказывался ерошить уложенные волосы или касаться пожелтевших листов. Таким был тот вечер — первый вечер, проведённый на Парадизе после «битвы небес и земли».
Они плыли всю ночь и прибыли на остров с рассветом, когда румяное солнце спешило вывалиться из-за горизонта, упасть на перламутровые облачка и пенившиеся гребни волн. Отстроенный порт встретил их гробовым молчанием: ни праздничного оркестра, ни насупившейся толпы, ни чёрных бесформенных фигур военных. Только дула отлитых пушек и уродливая статуя Атакующего Титана глазели на одинокое швартующиеся судно.
— Доброе утро, Ваше Величество, — и вновь Леви — единственный, кто не проявил уважение. За спиной Хистории — небольшая группа рослых ребят в зелёных плащах и накрахмаленных рубашках, взглядом сверлившая дыру в черепе бывшего капрала. Ни на груди, ни на шее нет никаких знаков отличия. Лишь стиснутые зубы, злые глаза и сжатые кулаки.
— Капрал… — неловкая пауза, вздох и блеск, промелькнувший в голубых глазах. Казалось, будто на их с Хисторией потускневших лицах на мгновение проступила слабая улыбка. — Всё-таки решили приехать?
— Так вышло, — Леви пожал маленькую ладонь и лишь поджал губы, когда один из офицеров пренебрежительно фыркнул: какой-то инвалид смеет так себя вести с королевой. И неважно, что ещё несколько лет назад они сражались бок о бок и вместе убивали титанов, вместе теряли товарищей. Имена ещё живых героев уже успели смешать с дерьмом.
День прошёл будто в тумане. Нескончаемые приёмы и трескотня не по делу порядком нервировали. Делегацию оставили в порту отдыхать, а переговоры — вернее, попытки их начать — начались после обеда. Большую часть речей Леви пропустил мимо ушей, а спустя пару часов в какой-то момент не выдержал, вышел подышать свежим воздухом да так и остался в разбитом на заднем дворе саду, бросив костыли на траву и подперев голову руками. Всё же лучше, чем сидеть за одним столом с людьми, чьим товарищам ты перерезал глотку.
Шелест листвы, гул ветра и цокот копыт скрыли звук шагов за спиной — а, может, это он уже стал терять хватку? — и Аккерман вздрогнул, когда рядом с ним на землю незаметно опустилась Хистория.
— Честно говоря, не думала, что вы приедете. Учитывая ваши ранения…
— А я не думал, что порт так быстро отстроят.
— Видели памятник Эрену?
— Мерзость.
— Согласна. Ему бы тоже не понравился.
— Согласен.
Молчание. Тишину прервала чайка. Птица села, расправила острые, блестящие на солнечном свете крылья, несколько раз сунула золотистый клюв в перья, а потом неожиданно вскинула голову и гаркнула, спугнув воробьёв, невольных свидетелей разговора, с ближайших кустов. Потом небольшая головка повернулась, словно прислушиваясь, есть ли в саду кроме них кто-то ещё, и два чёрных глаза-бусины будто бы с недоверием стали пристально наблюдать за рассевшимися в тени акации фигурами.
— Почему вы приехали?
Вопрос упал в пустоту и застрял в паутине неловкости.
Почему? Он и сам не знал. Когда Армин впервые собрал их всех вместе — всех выживших «героев», на плечи которых даже в мирное время взвалили ответственность, — и предложил стать частью делегации, то одного взгляда на Аккермана было достаточно, чтобы понять, что он скажет. Нет. Категорически нет. Да, Леви был старше и опытнее их всех вместе взятых, его знали и уважали не только жители материка, но и многие граждане Парадиза, признавая его заслуги, говоря о нём как об одном из лучших бойцов разведкорпуса, но этого было недостаточно, чтобы возглавить мирные переговоры. Из воина можно сделать голубя мира, но только при одном условии: войны больше нет. А Леви до сих пор сражался, но только уже за свою собственную,
внутреннюю свободу.
— Ладно, можете не отвечать. Главное, что вы всё же приехали. Я хотела вам отдать кое-что… — и Леви, нахмурившись, молча принял из рук сверток. Стоило только огрубевшим пальцам надорвать коричневую хрусткую бумагу, как из-под упаковки выглянула мятая кожаная обложка книги.
— Дневник Ханджи. Нашла его в королевской библиотеке. Поэтому он и сохранился, — пояснила Хистория в ответ на удивлённый взгляд. — Если бы он был в штабе, от него ничего бы не осталось.
— Зачем он мне? — даже смотреть на дневник было больно. Этот привет из прошлого мёртвой хваткой сжимал горло и медленно душил до слёз. Такие весточки с того света, — письма от родственников погибших, шевроны с засохшей на них кровью, совместные портреты в растрескавшейся деревянной раме, — всё, что было хотя бы отзвуком прошедших лет, напоминало о том, почему Аккерман жалел, что не умер раньше. Ни одна смерть не стоила его жизни, тем более такой.
— Оставь в библиотеке. Сейчас от её записей о титанах будет мало толку.
— Там не только о них, — несколько замялась Хистория. Она выдержала небольшую паузу и, пытаясь подобрать слова, несколько нервно вырвала пучок травы рядом с ногой. — Мне кажется, Ханджи что-то скрывала, потому что часть заметок…
И тут чайка расправила крылья и, хлопая себя по упругим бокам, оглушительно закричала. Казалось, будто она, подслушав их секрет, щёлкая клювом и надрывая горло, спешила рассказать о нём всем, кто встретится на пути. Оттолкнувшись от земли, птица белой стрелой взмыла вверх и уже через несколько секунд скрылась между изумрудными кронами деревьев. Поднявшийся ветер пригладил примятую траву, на которой сидела чайка, и почти тут же смолк, скрыв следы её пребывания, будто её тут и не было.
— Что с ними?
— Вы сами всё увидите, когда прочитаете, — этот уход от ответа ему не понравился. Почему ей просто не оставить
его в покое, не трогать
его, не ворошить прошлое?
— Мне он не нужен, — Леви протянул дневник Хистории, но она лишь мягко отклонила его руку.
— Возьмите, — Аккерман нахмурился. — Это приказ, не просьба.
— Я не подчиняюсь никому на Парадизе. Даже королеве, — почему всем на этом треклятом острове приходится напоминать, кто он?
— Вы всё равно его возьмёте, — холодно заметила Хистория. Поразительно, как за такой короткий срок она преобразилась до неузнаваемости! О девочке-простушке, готовой пожертвовать жизнью, даже когда этого не требовалось, напоминали лишь несколько детские черты лица, от которых через несколько лет тоже ничего не останется. — Если дневник найдут, его уничтожат. И ещё… Вы не посмеете предать память павших.
Хистория была права, и Леви, готовый уже повысить голос, прикусил язык и промолчал. Всё-таки ещё остались вещи, способные задеть капрала за живое.
***
Собственно, именно поэтому сейчас, сидя перед тлеющими углями в камине, неловко кутаясь в затёртый плащ, Леви крутил в руках дневник, не в силах его открыть. Он уже знал, что увидит: кривые наброски, сделанные наспех, прыгающие по страницам буквы и кляксы, потому что Ханджи делала заметки даже в седле, не обращая внимания на пятна от графита на ладонях и бумаге, бессмысленные сокращения, которые расшифровать могла только она… Удивительно, но все отчеты для Эрвина, которые, конечно же, с большим опозданием оказывались у него на столе, выглядели прилично. Интересно, она их переписывала специально? Или это заслуга Моблита, не желавшего краснеть за каракули командира?
Моблит… Вот кто по-настоящему смог бы оценить этот дневник. Моблит постоянно был с ней, — безумной, рискованной и непоследовательной командующей — вечно на грани, всегда в напряжении. Леви было его искренне жаль, когда после трудного дня он видел Бернера одного, спящего в столовой с недопитой бутылкой чего-то крепкого.
Странно, но после его смерти Ханджи о нём больше никогда не упоминала. Она вообще почти не говорила о погибших товарищах. Только изредка, рано утром или поздно ночью —
в общем, всегда, когда в голову лезут дурные мысли — он видел, как из казармы выплывала высокая бесформенная тень и, сверкая яркими на золотящемся солнце глазницами, растворялась в красном мареве, уходя в другую сторону от поля, выделенного специально для экспериментов четвертого отряда. В сторону кладбища. Обычно Леви стоял ещё какое-то время в дверном проеме, наблюдая, как знакомая фигура скрывалась за редкими деревьями, и шёл умываться. Кто-то носил цветы на могилы, кто-то сжимал зубы и сглатывал комок слёз после сна. Каждый справлялся с горем как мог.
Взгляд упал на истончившуюся, местами осыпавшуюся и растрескавшуюся от сырости и времени рыжую обложку, с трудом удерживавшей своё бумажное пузо. Может быть, именно поэтому Леви так не хотел брать этот дневник? На многое пришлось закрыть глаза, многое осталось лежать неподъемным камнем на душе. Сейчас он откроет записи, перелистнёт несколько страниц и невольно вспомнит знакомый широкий и немного кривой нос, большие карие глаза за стеклянной оправой очков и дурацкую улыбку до ушей на румяном лице. Он вспомнит, что товарищи отдали жизни зазря.
Дневник легко раскрылся и пушистым веером лёг в ладони капрала, будто только и ждал, что его возьмут в руки. Всё как Леви и думал: пятна и дыры от карандаша, десятки непонятных стрелочек от схеме к схеме. Почти каждые пару страниц новый заголовок: «Об истории появления титанов», «О строении пищеварительной системы титанов», «К вопросу о наиболее подходящих способов поимки титанов»…
Дрожавшие пальцы гуляли по страницам, глаза скользили по пожелтевшим листам, — от слова к слову, от фразы к фразе — и Аккерман вскоре понял, что пролистал уже половину дневника, но ничего из прочитанного не запомнил. Да это и не нужно было. Он ведь был прав, кому теперь нужны эти записи, если титанов нет и никогда больше не будет?
« — Ты всегда была такой, четырёхглазая, — чем дольше он всматривался в кривые рисунки на полях, тем сильнее напоминали о неумелой художнице всплывающие перед глазами воспоминания. На лице против воли появилось подобие улыбки. — Сразу было понятно, что ты тронулась умом со своими титанами. Ты даже смеялась… Похоже».
Неожиданно на следующей странице записи прерывались: неисписанные листы будто бы стеснялись своей чистоты под настороженным взглядом капрала. Аккерман недоверчиво прищурился, и, повинуясь какой-то давно знакомой неприятной тревоге, стал дальше листать дневник. Не прошло и минуты, как он вновь наткнулся на текст:
«1№ фтрхкхршупИ»
Что?
Леви несколько запоздало моргнул пару раз, но буквы не пожелали складываться в слова. Тогда Аккерман закрыл глаза, сделал глубокий вдох —
четвёртый десяток подходит к концу, неужели старость подкралась так незаметно? — и вновь попытался прочитать заголовок.
«1№ фтрхкхршупИ»
Ему не показалось. Знакомые буквы бисером рассыпались по странице в непроизносимые слоги, выстроились шеренгой в бессмысленные предложения, заставляя чувствовать себя полным идиотом. Кроме того, обычно почерк Ханджи выглядел так, будто её непрерывно тошнило буквами, а бумага ей нужна была только для того, чтобы было куда выплескивать этот бурлящий внутри неё котёл слов. А сейчас перед ним — вычитанный, явно прошедший через сотни правок текст без единой помарки:
«1№ фтрхкхршупИ»
нннН: дшС
щиохрумЕ: кснншиЦ
оц 061:юърХ
)? (лм 56-06: црК
??? фйч сфевмкхю чнуцч: фцлщйуН
И так до конца страницы. Весь лист состоял из подобных столбцов, нечитабельными символами растекавшихся по бумаге, из которых Аккерман понимал только цифры. Он ногтем осторожно поддел листок, чтобы убедиться — это не единичный случай сумасшествия бывшего четырнадцатого командира разведкорпуса. Леви несколько помедлил, решая, стоит ли хотя бы попытаться продраться через заросли этого «текста», с плохо скрываемым раздражением захлопнул дневник и, запрокинув голову, устало уставился в бревенчатый потолок.
Это был шифр. Уже по одному зеркальному написанию букв он понял, что перед ним записи, о которых никто не должен был знать. Почему? Зачем? И неужели всё это написала Ханджи? Да, у каждого было то, о чём он не хотел бы говорить никогда и ни при каких условиях, но неужели её скелеты в шкафу были
настолько ужасными, что понадобилось так изворачиваться? Леви не был против секретов, —
чёрт возьми, они были у всех в корпусе! — ему и самому было что скрывать, но Ханджи… Наверное, он её слишком плохо знал и понимал, раз спустя столько лет совместной службы она ему даже не показала этот дневник. Даже не попросила оценить её рисунки Эрена в форме титана…
Тишину разбило вырвавшееся сквозь зубы «дура», скрип стула и журчанье чёрного чая. Он не собирался копаться в чужом грязном белье. Он не предаст память павших.
