Игра

Вот как иногда бывает – непредсказуемо, ошеломительно, захватывающе. Это вовсе не значит, правда, что это... желанно. О чём ты думала, когда переезжала в Корею? ЧЕМ ты думала, что намного важнее. Это была страна, где за просьбу дать выходной увольняют. Страна, где стандарты красоты так высоки, что грозятся пробить крышу Эмпаер билдингс. Ты завязываешь фартук. По правде говоря, работа в кафе при JYP – не самый плохой вариант. Неплохая подработка, оставляющая немного времени для учёбы и отдыха. Симпатичное обустройство кафе, несложные блюда и напитки (большинство тут заказывают айс американо, прости господи), современное оборудование тоже не могло не сгладить расстройство. Конечно, с другой стороны... самым важным плюсом являлось наличие посетителей–айдолов. Они часто приходили сюда, чтобы заказать напитки и прятаться в своих репетиционных комнатушках или в студиях записи. Иногда и оставались, право. Банчан был из тех, кто всё время уходил. До недавнего времени. Не очень понятно, что именно случилось в его жизни, что заставило изменить привычкам – может быть, дело в Джисоне и Чанбине, которые его постоянно теперь сопровождали. Он проиграл какой–то спор и вынужден был за ними присматривать? Ты постаралась незаметно глянуть в их сторону: вдруг заметишь синяки под глазами или вялость? Но взгляд столкнулся с его проницательным глазами – синие линзы делали его ещё более устрашающим, – и поспешно скользнула взглядом дальше по залу, нервно вернувшись к своим делам. Чего они тут забыли? Наводят шороху своими выходками. Что это у них такое на уме? Додумать ты не успеваешь – звенит колокольчик, неприметный работник подходит к стойке. Ты натягиваешь улыбку, безропотно записывая заказ и пробивая чек. День заканчивает быстрее прочих. А потом они приходят опять. И опять, и опять, и опять... И это уже не странно, и ты даже не обращаешь на них внимания – не больше, чем на прочих посетителей, и дни текут неспешно и монотонно, и это так... разочаровывающе. На что ты надеялась? *** Приходишь ты всегда вовремя – это закон. Правда, даже спозаранку тебя уже ждёт очередь из одного человека. Это… – Карамельное латте, – щебечет Хан, заходя в очередной день. Зелёное бини закрывает его лицо, оставляя видными лишь глазки–пуговки, и никаких волос. Сам он увяз в бесформенном худи, ноги теряются в складках широких штанов. – О, – сама не замечаешь, как произносишь это, – у вас камбэк? С этой работой следить за любимыми группами получается через раз. Короткие переписки с друзьями не так часты в последнее время, как хотелось бы. Джисон коротко хихикает, осматриваясь вокруг. – Да, – он выбирает чизкейк к латте, указывая на него ладонью. – А ты наша фанатка, нуна? Нуной тебя зовут все младшенькие. Как–то само приелось. Даёшь разрешение одному, он приходит с согруппниками, и вот уже все детки – особенно трейни, – глазеют на тебя с щенячьей радостью, просят сделать им скидки по праздникам, и не рассказывать никому, что на диете они едят пирожные. А ты и молчишь. Неловко смеёшься, – внезапно для самой себя, – и прочищаешь горло. – Вроде того… – О, – только и произносит Джисон, совсем вводя тебя в краску. – Надо будет пригласить тебя послушать наш будущий релиз. Ты же никому не расскажешь? Конечно, никому. Ты даже вдруг злишься, что он такое предположил. Но Хан смотрит так внимательно и уязвимо, и глаза его полны какой–то новой для тебя эмоции, что вместно возмущения ты лишь киваешь резко. – Никому, – закрепляешь напоследок. На лице его расцветает улыбка, глаза превращаются в щёлочки. Так будничная размеренность покидает твою жизнь раз и навсегда. *** Конечно, меняется всё не сразу. И не зовёт он тебя в студию в тот же день. Дел у них невпроворот, Хан даже практически не заходит больше в кафешку, чтобы заказать свои любимые чизкейк и латте. Оказывается, и по шуму можно скучать. Тебе его становится чисто по–человечески жалко. Может, потому что он первым стал звать тебя нуной, а может, потому что он был так мил и обходителен. Пусть он не твой биас, но… что–то скрипит в твоей душе, когда ты в очередной раз закрываешь кафе, а ни его хохот, ни Чанбина с Банчаном смех не гуляет по комнате, не заставляет тебя из доброты в очередной раз задержаться на минут десять. В поздние часы сюда ходили трудоголики, и те, кто не боялся остановки сердца от злоупотребления кофеином. Это было про них. Смотришь на часы – без пяти десять. Завтра выходной, сменщик очень уж просил босса о совместной с невестой ставке перед свадьбой… Твоя добросердечность тебе ещё аукнится, ругаешься ты с собой, ставя латте в подстаканник и заворачивая чизкейк. Ты даже не знаешь, задержался ли он сегодня, настаивает логика, пока ты закрываешь кафе, направляясь в сторону комнат для практик. Коридоры встречают темнотой и едва слышимым миксом разных песен. Их не так много в этом коридоре, и ты останавливаешься, пытаясь понять, какая дверь куда ведёт. В тёплой под стать холодному началу лета толстовке, и таких же свободных джинсах, ты словно косплеишь Хана с той встречи – вот он удивится! По коридору бежит эхо смеха – одна из дверей приоткрыта, оттуда сочится свет. Чистое везение, но ты узнаёшь Хана просто по его надрывному хохоту, переходящему в истерику, и неспешно двигаешься вперёд. Бьёшь легонечко по двери ногой, стуча, и ждёшь в полумраке и вдруг настигшей тишине. – Да! Здравствуйте, простите за шум, дверь забыли за… Ты рывком поднимаешь голову. Вот чёрт… Ты и забыла, что найти можешь не только Хана. Чёрт, чёрт, чёрт!.. – Я… – Кто там, хён? – Джисон спасает положение, протискивая голову в щель между Чаном и дверью. Его красное и потное от тренировок лицо проясняется, и ты неосознанно улыбаешься, расслабляясь. Взлетевшие плечи опускаются, хватка ладоней на стаканчике и коробке с чизкейком ослабевает. – Сони, – слова даются легче. – Тебя давно не было. Я принесла тебе латте и чизкейк. Как ты тут? Заработался? Хан охает, отталкивая Банчана назад. – Ну–у–уна!.. Я тебя люблю! Смеёшься, запрокидывая голову. Отказываешься взглянуть в сторону, разбить нашедшее на тебя спокойствие столкновением взглядов. – Не пропадай, – мягко добавляешь напоследок, передавая гостинцы. – Прости, что другим не принесла. Думала, что ты тут будешь один. Хан машет рукой. – Обойдутся, правда. Спасибо–спасибо–спасибо! В конце концов, ты и правда подзабылась. Может, дело в том, что время было уже позднее, а выходного не было давно. Вы прощаетесь, и на душе у тебя становится легче, щёки тянет от улыбки. Хорошо это всё–таки, заботиться о ком–то. Особенно после долгих месяцев одиночества в этой стране. Друзей так и не нашла. За свою не принимали. Белая ворона. И как бы ты ни старалась, чем бы ни жертвовала, даже хорошие люди не воспринимали тебя подругой. Иностранкой, с которой можно практиковаться в английском. «Доступной» девочкой. Хорошо это – заботиться о других. Ты и позабыла практически. Щёки щемит от улыбки, но из глаз у тебя почему–то льются слёзы. *** Хан возвращается через неделю, – заваливается к закрытию вместе с Феликсом, они смеются, что–то обсуждая, и ты завязываешь только что развязанный фартук обратно. Что располагает в местной форме – так это то, что в фартуке подчёркивается переход от талии к бёдрам, в какой бы одежде ни приходилось работать. Потому и затягиваешь ты его без особого разочарования. Или, вероятно, ты просто рада видеть этого негодника. – Нуна! – Джисон радостно подскакивает к прилавку. – Привет. Такой милый, господи. – Привет, Сони. Как обычно? Глаза его обворожительно сияют, когда он дует губы. – Ага. И Феликсу боббу и брауни. Киваешь, вежливо здороваясь с молчащим блондином. Он отчего–то волосы не скрывает. – Мы закончили с треком, – делится Хан, наблюдая за твоим лицом. Ты вскидываешь брови. Точно. – Поздравляю, Сони. – А ещё… – добавляет он шёпотом, перекидываясь через прилавок, за которым ты уже упаковываешь ему заказ. – Да–а–а?.. – повторяешь заговорщески. Как тебе не хватает общения, это даже жалко. – В тот раз, ну, когда ты заходила, – объясняет торопливо, ты едва ухватываешь суть, ещё не столь подвинулась в корейском. – Тебя ещё хён встретил. Так вот… Я ему рассказал, что тебя пригласил, вот он после той встречи и согласился. О. – Здорово, – произносишь искренне. В голове вдруг много мыслей, и не все из них оптимистичные. То есть изначально он был против? А почему? А что ему сказал Джисон? – Я прямо вижу, как вы думаете, – произносит вдруг Феликс, и голос его низкий и мягкий, но ты всё равно вздрагиваешь, чуть не роняя стакан. – Точно, – хихикает Джисон. – Ты не волнуйся, никакого давления. А потом они остаются в зале, забирая заказ. И Хан успевает попросить тебя общаться с Феликсом неформально, и приглашает за их столик. Закрываешься ты опять поздно, но на душе легко, а потому ты не сердишься. Квартира встречает тебя пустотой. *** Чанбин приходил частенько. С Ханом, с Хёнджином, реже – с Банчаном. Занятой своим телефоном и наушниками, в спортивных штанах и толстовках поверх маек и безрукавок, он, по–видимому, заходил сюда чаще после тренировок. Немного мокрый после душа, с полупросушенными волосами. Выглядел внушительно. Не как Чан, конечно, но… – Пялишься, – произнёс он насмешливо. – Нуна. – И ты туда же? – отвечаешь вместо смущения. Защитная реакция. И правда пялилась ведь. – Скоро меня и ровесники и те, кто постарше, будут так звать. – Мне клубничный милкшейк. И да, скоро тебя будут так звать все. Прости, но твоё имя не выговорить с первого раза. Приоткрываешь рот в немом шоке. – Ты… – Хорош, правда? – смеётся Чанбин, напрягая мускулы. – Приходи в тренажёрку посмотреть. – Когда? – вскидываешь бровь. – Я тут до десяти торчу. – То есть ты не против посмотреть? Она круглосуточная. – А. – Покажу тебе, как качаю мускулы… Сколько ты весишь? Отожму штангу с таким весом бёдрами. Господи, будь милосерден. Ты закрываешь глаза, сдерживая улыбку. Флиртовать с Чанбином как–то вошло в привычку. – Много чести. В качалку ты всё равно приходишь. А Чанбин и правда поднимает твой вес бёдрами. Чтоб его. *** Если Джисон и Феликс приходят вместе, а Чанбин предпочитает обществу тишину, то Сынмин всегда посещает кафе вместе с Хёнджином и Чонином – они словно неразлучная троица. Все трое молчаливы, красивы и загадочны, и ты предпочитаешь с ними больше молчать. Хотя вы всё равно перекидываетесь фразами, если вдруг есть настроение. В этот раз, впрочем, Сынмин заговаривает почти сразу, и ты теряешься, не понимая, точно ли он обращается к тебе. – Джисон сказал тебя позвать в студию записи, – задумчиво говорит он, поднимая взгляд от экрана телефона. – Меня? – О, – хмыкает Чонин. – Точно. Он же предупреждал, что позвал тебя. Ловишь себя на том, что снова об этом позабыла. Что за дела? Что с памятью? Или это нежелание столкнуться с… – И правда… – отвечаешь и себе, и им одновременно. – Ну, я предупредил, – ставит точку в диалоге Сынмин, и удаляется с остальными в своей прекрасной ипостаси. А когда идти? И куда? И что надеть? А что–то надо принести? Ты изводишь себя мыслями, пока принимаешь заказы, протираешь столики, выставляешь закончившиеся торты и пирожные. Господи, а если там будут… все? Нет, нет, наверное, это касается лишь тех, кто писал альбом. Значит, Джисон, Чанбин и Банчан… будут там точно. Хорошо. Джисон – это милый ребёнок. Пухлые щёки, заводной характер и отличный юмор, не даст тебя в обиду. Чанбин не упустит возможности пофлиртовать – это тебя упокоит и позволит больше раскрыться. Банчана можно просто… проигнорировать. Пока ты не привыкнешь. Точно. Это ведь не так сложно? *** Оказывается – это значит сегодня. Джисон прилетает за десять минут до закрытия, слегка на взводе и напряженный. Он скачет вокруг, рассказывая о концепте и том, чего стоит ожидать. Узнаёт, как долго ты их слушаешь, и что именно тебе нравится в их творчестве. Выдыхает, когда понимает, что их «экспериментальная» музыка тебя приводит в восторг. – Не переживай ты так, – смеёшься безобидно, заканчивая протирать полы. – И посиди на месте, не хочу второй раз тут мыть полы. Джисон слушается. Желание спросить, кто всё же будет на месте, не покидает тебя ни на секунду. Ты и боишься получить ответ, и подсознательно желаешь, чтобы опасения подтвердились. Сдерживаешься, не желая проверять, хватит ли твоих сил не отказаться от приглашения. Ну правда, когда ещё выпадет такая возможность? – И как много вам ещё осталось делать? – спрашиваешь ты, уже переодевшись в юбку-миди и просторный свитер. Теплеть ночью не спешило, и тебе нравился комфорт просторной одежды. – Почти всё закончили, – кивает Джисон, уже полностью успокоившийся. Ты в последний раз заходишь за прилавок, закрывая кассу и забирая приготовленные кружки с напитками. – О, – так привычно удивляется Джисон. – Это нам? – Да. Я сделала с запасом. Может, кому ещё достанется. Как работнику, тебе полагалась хорошая скидка, да и оставшиеся быстро портящиеся товары иногда позволяли забирать себе – спроса на один из таких тортиков со сметанной начинкой как раз сегодня не было. – Нуна… – неверующе пробормотал Сони. – Это вовсе не обязательно. – Я знаю. Но я хотела. Подержи. Заваленный пакетом и напитками, негабаритный Хан выглядел смехотворно. – Эй! Не смейся! – но ты ничего не могла с собой поделать, продолжая хохотать. Напряжение отступило и, уже успокоившись, ты с улыбкой отдала на пост ключ и проследовала за Джисоном. Бессмысленный диалог скрасил путь до студии, полумрак коридоров не действовал на нервы и успокоил уставшие глаза. Хан дёрнул ручку двери вниз, открывая студию, и ты почувствовала, как спину мгновенно покрывает холодный пот. – Мы тут, – пропел он, и ты поняла, что худшие опасения подтвердились. – Заходи, нуна. Чуть запоздав, ты прошла внутрь. В самом деле. Чанбин нашёлся на диване, он сидел в расслабленной позе с телефоном в руках, и вместно приветствия подмигнул и помахал рукой. Джисон сгрузил гостинцы на журнальный столик, отодвигая какой-то мусор и бумаги, и забрал оставшееся у тебя. – Присаживайся, чего застыла? Ты прошла дальше, чувствуя себя скованно. Взглянуть налево, – туда, где сидел источник страха, – было попросту невозможно. – Это хён, кстати, – почесал затылок Джисон. – Вы, кажется, лично не знакомы. – Здравствуйте, – проявила ты уважение, поклонившись. Банчан привстал и поклонился в ответ. Его прямого взгляда ты старательно избегала, а потому поспешила на диван, ближе к Чанбину – живому щиту. – Ну-у-у-уна, – запел тот, ненадолго утаскивая тебя в горячие объятья. Мускулистый, он казался жёстким под твоими неловкими постукиваниями по плечу. – Ну что, ты ещё не основала фанклуб в мою честь? – С какой это стати? – фыркнула ты. – Ну как же… – А, – перебила его ты, пока он не сказал никакой глупости перед навострившим уши Ханом и повернувшимся к вам Чаном. – Я тут милкшейк тебе взяла, подумала, вдруг ты тут будешь. Кофе-то ты особо не пьёшь. – Нуна! – воскликнул тот пуще прежнего. – Так и влюбиться недолго. Ты закатила глаза. – А что там ещё? – заинтересовался Хан. – Капучино. Твоё латте. Бобба. Зелёный чай. Американо… Ананасовый сок и… Кола. – Вау, – пробормотал Чан. Смущение затопило тебя разом. – Круто! Занесём ребятам потом, – обрадовался солнечный младшенький. – Ты себе-то что-то взяла? – приподнял бровь Чанбин. Ты застыла. А ведь он прав… – Ой. – Ой? – вдруг переспросил Чан. – Забыла… – пробормотала ты. – Хм. И чего это он хмыкает? Ты нахмурилась, впервые на него действительно взглянув. Но Чан выглядел задумчивым, а не насмехающимся. – Надо же, какая ты забывчивая. Хорошо, что я тебя сегодня встретил, а то забыла бы тоже, – мягко сменил тему Джисон, и ты была ему благодарна. – Ну что? Слушаем? Ты неуверенно кивнула. В конце концов, тебе и правда хотелось послушать новый альбом, раз перепала такая возможность. Да и посидеть с кем-то вот так, обсуждая какие-то особо выдающиеся моменты и других артистов – давно такого не бывало. Тепло. Приятно. Они даже провожают тебя до дома после встречи. И Чан уже не кажется тебе таким устрашающим, когда он переводит тебе что-то с корейского на английский. Или когда благодарит за напитки. Когда внимательно вслушивается, стоит тебе высказать своё мнение о их новом альбоме. Но дома ты бьёшь себя по щекам и запрещаешь думать. Думать – нельзя. Не об этом. *** Как и всякий запретный плод, запретная тема или табу, эти мысли находят свой путь в твои мысли всякий раз, как ты отвлекаешься от дел. Даже дополнительная нагрузка по учёбе не помогает. Не зная, как себя занять, ты начинаешь писать истории прямо на работе – не зря ведь приехала сюда учиться писательству. Обучение стоило дорого. Осложнялось и тем, что приходилось читать много именно корейской литературы, но когда ты выбирала лёгкий путь? Запреты удачно проецировались на бумагу, смешные заметки при повторном прочтении отвлекали тебя от удручающих размышлений, пока кто-нибудь не стучал в этот дурацкий звоночек вновь, и тебе не приходилось возвращаться с небес на землю. Звон в последнее время раздражал. – Нуна. Джисон не звонил. Он всегда заявлял о себе голосом, если тебя вдруг не было на месте. – Привет. Твоя улыбка дрогнула, когда ты встретилась с ним взглядом. – Что такое? – Слушай… Нехорошие подозрения забрались тебе под кожу, осев комом в горле. – Да? – У меня плохие новости… – Да?.. – Мне нужен твой номер… – Для?.. – Чтобы присылать тебе мемы и просить скидки, конечно, – и вдруг солнечно улыбнулся. Ты замерла. – Джисон. – Да? – Беги. И поскольку время было близко к закрытию, он побежал, а ты последовала за ним. *** Банчан узнаёт твой номер от Джисона. И поскольку при посещении кафе он мало говорит, уставший или задумчивый, вам удаётся пообщаться только за перепиской. Но и она не клеится. Не то что с Ханом, который вечно кидает тебе смешные видосы или фотки спящих мемберов, или мемы. От переписки с ним весело, но напряжение от пустых диалогов с Чаном привлекает тебя больше. Они коротки, но… в них много его. Тот же Чанбин кидает свои фото из тренажёрки, флиртует наповалую, моськи строит, но от этого флирта не горит в животе и не перебивает дыхание, как от пары коротких заметок Банчана. Он не присылает личных фото, и не флиртует в открытую, но его вопросы – игра слов, – идут по краю, двоякие и так и проверяющие на выносливость. Ты не сдаёшься, налегая на корейский. Читаешь больше литературы, какие-то посты в интернете, чтобы не отставать от него в продуманных ответах. Иногда вы не отвечаете друг другу несколько часов, иногда – пару дней. Это словно бесконечная игра. Словно ловушка. Но однажды он заговаривает с тобой прямо возле кассы, завалившись со своими младшими сообщниками как обычно перед закрытием. Ты зовёшь его Крис, отказываясь от иных обращений. И это как будто… граница, которую ты смогла отстоять. Преграда, защищающая от вымыслов. – Приходи сегодня в студию, – в голосе ни намёка на возможность отказаться. – Покажу некоторые заготовки, хочу узнать твоё мнение. Приподнимаешь бровь, передавая ему заказ. Руки потеют, и ты незаметно вытираешь их об фартук. Его аура не позволяла тебе шутить так же легко, бездумно, как с Ханом и Бини – будто он был выше, сильнее. Будто флирт с ним не так безобиден. И он ответит что-то, к чему ты не готова. Чан… смотрел так, будто все вокруг него немного ниже. Несообразительные. Как будто он единственный… взрослый. Ответственный. Зрелый. Тебя это… не устраивало. Это бесило. И подавляло. Как будто даже оказав ему сопротивление; отвечая ему заумными фразами; разговаривая с ним с ноткой подсознательной игры… ты всё ещё была не той, кто это начал, а значит, ты заранее была в его власти. – Я приду, – согласилась ты. – Кому-нибудь что-нибудь взять? – Только мне. Сок. Ананасовый. И ушёл, даже не взглянув тебе в лицо. Ты даже не успела осмотреть его наряд.. И вот опять он ходит первым, заранее зная результат своих слов. И ты вновь вторая, даже если равная. Ты вновь… под его взором. *** С прошлого раза ничего не поменялось. Лишь стало почище. На фоне играет Дрейк, на столике какие-то закуски – сухие фрукты? серьёзно? вот ЗОЖник, – и бутылки с водой. Лампочки тут не горели, только небольшой светильник на столике в дальнем углу, и свет мониторов. В длинной футболке и простых чёрных лосинах, ты чувствуешь себя… комфортно. – Ты убрался? – спрашиваешь со смешком. «Ты готовился к моему приходу», – вы знаете, что именно эта фраза стоит за столь невинным вопросом. – Ты заметила? – Чан хмыкает в ответ. «Ты заметила». Поджимаешь губы. – Так что ты хотел показать? Чан сегодня не в толстовке. Вообще-то, выглядит он… хорошо. Тёмные джинсы, чёрная водолазка, джинсовка накинута на спинку кресла. – Наша новая песня. – Как называется? – Easy. Музыка медленно заполоняет комнату до того, как ты успеваешь что-то ответить. Этот текст… «Заставляю тебя восхищаться»? «Делаю всё так легко»? «Играть неспешно»? «Чарующий звук»? «Не смущайся»? Если бы он не… не стучал по столу в нужных фразах. Если бы этот стук ногтей по столу не отвлекал тебя с таким отчетливым смыслом, обратила бы ты своё внимание на них? Возможно. – Как тебе? – Очаровательно. Крис хмыкает, откидываясь на спинку стула. Мышцы его груди и пресса отчетливо проступают сквозь тонкий чёрный материал. Ты отводишь взгляд. – Расскажи подробнее. Тебе понравилось? – Это было… сексуально, конечно, – вся твоя сноровка дала сбой. Сложно отвечать двусложно, когда шея горит от смущения, и взгляд привлекательных чёрных глаз не покидает пределов твоего лица и тела. И зачем он так вглядывается? – Хм. – Интригующе. – Мм. – И биты… стучали прямо по лёгким. – Даже? – Немного выбивает из тела. – Оставайся пока в нём, – смеётся он. – Какие части тебе запали больше всего? «Я видел, что ты поняла мои намёки». Что это за игра? – Наверное, про «вау», – отвечаешь честно, хотя эта часть скорее просто запомнилась легче всего, а потому легче было и сказать о ней, нежели вспоминать другие. Это просто совпадение, что первым этот куплет начинает петь Крис. Правда. Серьёзно. Ты подняла взгляд. Чан был… О. Он был смущённым. Это выражение ненадолго посетило его лицо, тут же меняясь чем-то более… тёмным. Он поддался вперёд, – ты неосознанно отклонилась назад, – и посмотрел тебе прямо в глаза. Словно загипнотизированная, ты не смогла прервать зрительный контакт, замерев. – Ах, да? Когда я пою… Заставлю тебя сказать «вау». Посмотри на меня прямо сейчас. Сметаю всё прочь. Слова застревают где-то в лёгких. – Да… Да, это. – Хорошо. А потом он просто отвернулся, разорвав канат, связавший ваши взгляды. Резко выдыхаешь. Хорошо? Что это, чёрт возьми, значит? Песня заиграла вновь, но в этот раз Крис не остался в кресле, а двинулся к тебе, присев на диван. Может, потому что в комнате стояла полутьма, а может, ты переволновалась, но даже на расстоянии с ладонь ты ощущала, какой жар исходит от его тела. – Послушаем ещё раз? Киваешь, не задумываясь. В голове гуляет ветер. Музыка охватывает пространство вокруг вас. Мягкие, манящие биты сотрясают воздух. Ты отпиваешь воды. – Жажда? Какое, блять, точное слово. Смотришь на него с прищуром. – Жажда. – Мм. Не отводишь взгляда от его довольного лица. – Ты… – Мм? – Если ты ещё раз промычишь, я сама тебя заткну, – кипишь, закрывая бутылку. Песня делает крюк на фоне. Лицо Криса в свете мониторов окутано дымкой. Уголок его рта приподнимается, прежде чем он хмыкает. – Мм. «Попробуй». Приоткрываешь рот, уже думая, какую колкость произнести бы в ответ, но Крис двигается тебе навстречу, забирая банку из рук и убирая её на стол. – Жажда такого порядка не пропадёт так просто, – едва слышно шепчет он, захватывая твоё лицо в обхват рук. Немеешь, вздрагивая. – Мм? «Попробуй». – Хорошая девочка. Он целует тебя медленно. Пухлые губы на пробу касаются твоих, горячее дыхание ложится поверх. Крис не отводит от тебя взгляда, когда обхватывает нижнюю губу, чуть оттягивая, и поддаётся вперед вновь. Это медленный поцелуй, но он не осторожный. Проверочный. Выдыхаешь, старательно не отводя взгляд, и льнёшь ближе к нему, раскрывая рот, только чтобы почувствовать, как тебя вновь ставят на место, откидывая назад, на кресло. Толчок выбивает дыхание, но он тут же тянет тебя к себе за ногу, перекидывая её ближе к стенке. Склоняясь над тобой, Крис продолжает внимательно следить за твоим взглядом, будто хищник смотрит на добычу. От этого давления бросает в жар. В этот раз он целует тебя жестче, твердая ладонь давит тебе на челюсть, заставляя раскрыть рот. Дрожь бежит от шеи по плечам, когда ваши языки сталкиваются в отчаянной борьбе. Ты не хочешь проиграть, но и он не собирается уступать. Другая его ладонь бежит от твоего бедра к талии, забирается под майку, но не поднимается выше лосин, только чтобы спуститься ниже и надавить в точку, где бедренная кость ощущается сквозь кожу. Ластишься к прикосновению, едва заметно приподнимая бёдра. Этого движения достаточно, чтобы Крис улыбнулся в поцелуй, прикусив твой язык напоследок. Вздохи теряются в долгом поцелуе, и ты стараешься если не выиграть, так показать своенравность, притягивая его ближе, надавливая на затылок. Немного царапаешь кожу шеи другой рукой, ловя стон губами. Жар скапливается внизу живота. Но Крис делает следующий шаг первым – футболка слезает с тебя в мгновение ока, и ты чувствуешь себя уязвимо под чужим голодным взглядом. – Жажда? – произносишь между тяжелыми вздохами. От недостатка воздуха перед глазами ходят круги. Крис недовольно рычит, набрасываясь на тебя с новой силой. Его руки и губы начинают исследовать твоё тело, словно новую загадку, отмечая чувствительные зоны самодовольными ухмылками. Губы останавливаются на шее, одной из рук он на пробу сжимает грудь, тут же ловит стон у шеи, запечатывая его укусом. Кожу у тебя покалывает от возбуждения, и смазка уже сладостно и смущающе мочит шов лосин. Его бедро внезапно оказывается между твоих ног, намного ближе, чем до этого, и не сдерживаешься, двигаясь на встречу, когда очередной засос расцветает на покрасневшей шее. – Продолжай, – мурлыкает Крис тебе на ухо, прикусывая мочку и прислоняясь ближе. Это словно снимает все тормоза – хнычешь, нагоняя темп. Он довольно хмыкает, используя стоны, чтобы углубить поцелуй. И вдруг берёт твою ладонь, направляя её вниз. Чуть сбиваешься с ритма, с прищуром смотря в чужое лицо. Взмыленное от усердия, но сосредоточенное и властное. Он держит твою ладонь, надавливая на бугорок в джинсах, и ты прикрываешь глаза, заламывая брови. Мысль о том, что и он уже возбуждён, заводит тебя только сильнее. Ремня на нём нет, и застёжка отходит быстро. Его боксеры уже взмокли, и член пульсирует в твоей руке, когда ты обхватываешь его ладонью. Ощущение чужой горячей кожи оказывается для тебя в новинку, и ты прикусываешь губу, отрываясь от поцелуя. – Сними кофту. Сейчас, – командуешь через секунду, и вместно ожидаемой издёвки получаешь послушание. Косишь взгляд вниз, горя от стыда и возбуждения, когда видишь не только налитые мощью мышцы, но и свою руку, мокрую и небольшую по сравнению с его, которая тут же оказывается поверх твоей, направляя и раззадоривая. Биты не выключенной музыки выбивают из тебя дух, когда ты подстраиваешься под ритм, одновременно усиливая трение с горячим бедром и ускоряя движение ладони по его члену. Смазка пачкает его трусы и твои пальцы, и от этого греховного обзора впору кричать, но Крис ловко перекрывает эти желания быстрыми поцелуями. На пробу сжимаешь член у основания, задевая пальцами головку, и сама вьёшься навстречу, зажмуривая глаза. И снова, и снова, и снова… Волосы липнут к твоему лицу, и слёзы собираются в уголках глаз, пока Крис бормочет тебе всякие глупости на ухо, и он тоже на грани, это так, так горячо. Губы сами шепчут «ещё» и «ближе», и «давай же», пока он сцеловывает пот с твоих висков и метит ключицы. В один момент Крис содрагается, и горячее семя пачкает твою ладонь и его одежду, немного задевая и тебя тоже, и его всхлип, который ты слышишь совсем рядом с ухом, подгоняет и тебя тоже. Ноги вздрагивают, и ты чувствуешь, как вязко становится в трусах, как сокращается всё внутри и по телу пролетает слабость и нега, и дрожь. Он целует тебя ещё раз, прежде чем обмякнуть рядом и глубоко выдохнуть, и ты даже не можешь на него взглянуть, разгоряченная и уставшая. Глаза закрываются, и во рту сухо, но ты всё равно шепчешь: – Жажда? Чан гулко смеётся, целуя тебя в лоб. – Твоя взяла.