Если бы я знал, что ты станешь клубничкой

      — Хён-и, дай ручку, — тихо проговаривает младший, но Юнги привык к тому, как меняется громкость его голоса, когда он немного волнуется или смущается. Говорит еле слышно, словно маленький мышонок.       Чимин так и застыл с протянутой ладошкой, ожидая, когда же старший отомрëт и ответит на его просьбу. А этот старший просто залип на миниатюрные пальчики, которые хочется аккуратно перебирать своими, нежно поглаживая, наслаждаясь мягкостью чуть смугловатой кожи. Сколько раз он видел кисти своего мальчика, сколько раз изучал их не только взглядом, но и прикосновениями…       Юнги протягивает руку, наконец, переставая мучить ожиданием друг друга. А Чимин хватает его за мизинец и крепко-крепко так держит, сам даже не знает зачем. Но ведь у его хëна такие пальцы, что сами просят подержаться за них.       — Ты хотел подержать меня за мизинчик? — улыбаясь, спрашивает старший.       — Ещё совсем немного, — всё так же тихо отвечают ему.       Юнги знает, какой это важный момент для его мальчика, потому молчит и не отвлекает. Но не может долго терпеть, он хочет и своей рукой коснуться его кожи, что он и делает, осторожно протягивая другую руку и слегка касаясь пальцев, чтобы не напугать.       — Свет мой, — привычное, но по-прежнему сводящее с ума обращение ласкает слух. — Ты в порядке? Не замёрз?       — Солнце же, хен-и, — отвечает парень и, немного помолчав, отпускает мизинец Юнги. Тот хмурится, переживая. — Эта твоя складочка очень милая, но тебе не стоит волноваться.       Сказав это, Чимин лезет рукой в карман своих штанов и вытаскивает что-то, крепко сжимая в руке. Немного помедлив, он берёт ладонь старшего и опускает на неё кулачок, все ещё немного боясь разжать его.       — Мне открыть самому или?.. — тихо спрашивает.       — Я сам, — и разжимает.       Юнги смотрит на ладонь, а там маленькие колечки. Из бисера. Он аккуратно берёт первое, внимательно рассматривая. Блестящие зелёные кусочки бисера переливаются на солнце, делая подарок ещё более волшебным, словно сделан он из драгоценного камня, именуемого изумрудом. Синее колечко притягивает взгляд своим глубоким бархатным цветом так, что невозможно его оторвать.       И, наконец, белое. Воздушное, лёгкое, нежное, как Чимин.       Старший так долго рассматривал каждое украшение, что Чимини невольно начал переживать. Вдруг хëну не понравится… А Юнги же к каждому колечку прикасался, точно к драгоценности. Ведь это сделал для него младшенький. Его свет. Сделал это своими невообразимыми ручками, которые хëн готов был расцеловать. А теперь ещё и памятник поставить.       — Ты… сделал для меня такую красоту, маленький? — осторожно задаёт вопрос Юнги, все ещё не отрывая взгляда от подарка.       — Д-да, хëн-и, — всё ещё нервничает, перебирая пальчиками низ своей кофты. — Тебе… понравилось? — с надеждой спрашивает, заглядывая в глаза старшего.       — Свет мой, никто для меня такого не делал. Никогда. Я так счастлив сейчас, что готов заплакать, — проговаривает едва слышно и аккуратно откладывает колечки в сторону, на плед, предварительно разгладив его, чтобы взять за руки свою драгоценность. Он подносит ладони к губам и расцеловывает каждый пальчик, прикрыв глаза. — Спасибо тебе, любовь моя. Ничего и никого дороже у меня нет.       — И у меня, — шепчет. — Знал бы я, что ты станешь клубничкой, я бы и красное сделал, — хихикает он.       — Подожди, Мини, сколько ты их делал? Я же позвал тебя позавчера, — с недоумением произносит Юнги. Он вспоминает невольно, как решил устроить своему младшему сюрприз — свидание на природе. Мин знал, как Чимин грезил о таком, потому просто не мог оставить его маленькую мечту без внимания и позвал на свидание.       — Вот тогда и начал, оказалось, это не так просто. Я много раз переделывал, но всë равно они получились не такими аккуратными, как я хотел, — дует губки Чимин, все ещё расстроенный тем, что его подарок получился не таким идеальным и красивым, как он себе представлял.       Юнги слушает и не понимает, что он такое говорит… Да старший лучше вещей в жизни не видел! Немного поразмыслив, он притягивает парня к себе за талию для лёгкого поцелуя в губы, как бы успокаивая. Что очень помогло, он сразу же выдохнул, даже не заметив, как задержал дыхание.       — Скажи мне, что обозначает каждое из них? — просит Юнги, а глаза его искрятся счастьем.       — Ты был в зелёном свитере, когда мы впервые встретились, — неспешно начинает Чимин, предаваясь нежным воспоминаниям, смотря на старшего самым влюбленным взглядом из всех и совершенно счастливо улыбаясь при этом. — Я был таким взвинченным, едва не нагрубил тебе!       — Я уже тогда понял, что ты та ещё штучка, — ухмыляется Мин и вспоминает день, когда увидел его.       Дело было в одном из супермаркетов города. Юнги стоял в длиннющей очереди, а время тянулось невыносимо долго. Чëрт бы их побрал, приспичило всем идти за продуктами именно сейчас! Неважно, конечно, что вечером, в районе шести часов, во всех продовольственных магазинах наступает так называемый «час пик». Мин — человек терпеливый и спокойный, но не после тяжёлого трудового дня с кучей проблем. В качестве приятного бонуса ему выдали раздражительность, нервозность и желание выкурить сигаретку, хоть он и бросил года три назад.       Сосредоточенный на том, чтобы успокоить свой внезапный прилив злости, он дёргается, когда его слегка хлопают по плечу, и резко оборачивается. Кажется, Юнги не успел сменить свою хмурую физиономию на хотя бы нейтральную, потому как парнишка, что стоит перед ним, смотрит испуганно, выпучив глаза, а рука его так и застыла в воздухе. Мин раздражённо выдыхает и только и может, что поднять бровь в немом вопросе. Мальчишка подбирается и начинает говорить.       — Простите, господин, не могли бы Вы пропустить меня вперед, пожалуйста? Мне очень срочно нужно, ещё раз простите! — просит Чимин, прижимая к себе несколько пачек кошачьего корма, упаковку сосисок и бутылку молока.       — С какой это стати? Я стою здесь едва ли не вдвое дольше, чем ты. Будь добр, жди дальше со своим чудо-набором, — усмехается Мин и отворачивается. Что за беспардонный мальчишка?       — Остальные люди в очереди пропустили меня, что Вам стоит? — восклицает парень. — Я много времени не займу, ну пропустите меня, пожалуйста!       — Я уже ответил тебе. Не намерен дальше разговаривать с каким-то мальчишкой.       — Мальчишкой?! Мне уже семнадцать! — обиженно говорит Чимин и поджимает губы. Хоть он ещё и не взрослый, но это же не значит, что можно насмехаться над ним.       — Ого, такой большой, мама уже одного в магазин отпускает? — Юнги снова оборачивается и смотрит с вызовом. Это даже весело: видеть его злую мордашку и эти по-настоящему детские щёчки с припухлостью и красноватыми пятнышками.       — Какой же вы негодяй! Если кошечки на улице умрут от голода, то это будет на вашей совести, так и знайте, — гордо заявляет парень и теперь сам отворачивается от этого напыщенного индюка. Чимин тоже не пальцем деланный, умолять не будет. Тем более, не этого сурового мужчину.       — Ну раз кошечки, то иди, малой, — смеётся и отступает чуть в сторону, позволяя пройти к кассе, где уже подошла его очередь. Парень проходит, не глядя в его сторону, быстро выкладывает свои товары, также быстро оплачивает и собирает. В последний момент Чимин понимает, что если уйдет, не поблагодарив, то поведёт себя ничуть не лучше, чем тот, что назвал его «мальчишкой».       — Спасибо Вам большое, — говорит он, когда Юнги уже стоит рядом с ним, отстранённо наблюдая за тем, как кассир пробивает продукты. На услышанную благодарность он поворачивается и слегка кивает головой.       — Передавай кошечкам привет, — неожиданно и едва заметно улыбается старший. Не ожидал он, что ему можно так легко улучшить настроение.       — Обязательно! Скажите только, как вас зовут? — а в ответ на непонимающий взгляд Чимин продолжает. — Кошечки же должны знать, с кем имеют дело, — и улыбается широко.       — Юнги. Думаю, этого им будет достаточно.       Чимин кивает и пулей выбегает из магазина, пока кошечки не разошлись. Он их часто здесь подкармливает, а они в ответ слушают его болтовню с упоением и подставляют свои животики, чтоб их погладили эти маленькие пальчики.       Разложив всем покушать, он начинает рассказывать, как прошёл его день в школе и, конечно же, не забывает упомянуть этот случай в магазине и Юнги, соответственно.       — Этот напыщенный индюк, Юнги, то есть, передавал вам привет, крошки. И я бы вам этого не говорил, если бы он не пропустил меня в очереди… Скрипя зубами, правда, но пропустил. Вредный дядька! Но такой красивый, зараза…       — Эй, малой, ты тоже не подарок, знаешь! — кричат ему в спину, и Чимин в шоке оборачивается. — Что ты там про красивого сказал, я не расслышал, — и смеётся опять.       — Ничего! Вам показалось, — оправдывается парень и отворачивается, чтобы этот Юнги не заметил, как покраснели его щëки. На этот раз от смущения.       — Как тебя звать, парниша?       — Чимин. Думаю, этого будет достаточно.       И убегает, сверкая пятками.       — Потом… ты купил нам парные белые шапочки на новый год. Те, пушистые, ушанки, помнишь? — спрашивает, активно жестикулируя руками.       Юнги тут же кивает. Конечно, он помнит.       В преддверии их первого нового года вместе они гуляли по торговому центру и искали подарок для родителей Чимина. Тот упорно работал всё лето, чтобы хоть чуть-чуть облегчить родительскую ношу. Заработанные деньги он отложил и пользовался ими только в крайних случаях. Как, например, в этот раз, когда решил порадовать родителей подарком, купленным на свои кровно заработанные. Долгие походы по магазинам приносили лишь разочарование, не было ничего, что могло бы понравиться хотя бы Чимину, не то что родителям. И вот, по всем законам, нужный подарок оказался в последнем магазине, когда надежды уже не было. Чимин спешно бежит на кассу, собираясь оплатить, как тут Юнги отвлекает его очаровательными белыми шапочками. Младший на такое очень уж падкий, потому сразу бежит к ним, а Мин тайком оплачивает подарок. Когда старший подходит к парню, берёт его за руку и выводит из магазина, он резко вспоминает про подарок.       — Постой, хëн, там же сервиз! Совсем забыл оплатить, — тушуется Пак и разворачивается, вновь направляясь к магазину, как его снова берут за руку, останавливая. — Что такое? Магазин скоро закроется, надо быстрее забрать.       — Не волнуйся об этом, Чимини. Хён всë решил, — говорит Юнги и показывает красивый пакет с новогодним принтом, довольно улыбаясь при этом.       А младший опешил. Он не ожидал, что его любимый мужчина не позволит ему самостоятельно оплатить подарок. Не то, что не позволит, а даже спрашивать не будет и сделает по-своему! Уму непостижимо!       Они так и стоят недалеко от входа в магазин, наполненного различными новогодними безделушками, что невольно притягивают взгляд. Мужчина хмурится, потому что младший из шокового состояния переходит в недовольное и чуть ли не злое. Он что, не рад такому поступку? Юнги же хотел как лучше.       — В смысле хëн всё решил? А этот хëн не забыл меня спросить? — возмущается Чимин и отпускает свою руку из захвата старшего, чтобы начать его отчитывать, как маленького, да ещё и пальчиком пригрозить. — Нет, ну как так можно? Я кому тут все уши прожужжал, что сам хочу купить, сам!       — Ну я же как лучше хотел, Чимини, — поникшим голосом отвечает Юнги, пытаясь вновь взять своё солнышко за руку, а тот вырывается и снова идёт в этот чëртов магазин с задранным носом. — Да стой же! Куда ты так летишь, птичка?       — Покупать подарок за свои деньги.       — Я сказал — стой, — по слогам проговаривает Мин, показывая всю серьёзность своих слов. Парень знает, что когда старший говорит таким голосом, то с ним лучше не спорить, а молча послушаться. Что он и делает. — Молодец, Чимини. А теперь повернись ко мне, хороший мой. Ну же, я жду, — продолжает командовать, зная, что теперь его мальчик просто не может ослушаться. Ему нравится, когда Юнги ведёт себя так.       — Прекрати, Юнги-я, — хнычет он. — Ты же знаешь, что мне это нравится, да?       — Конечно знаю, — улыбается старший, укладывая руки на узкую талию, скрытую большим пушистым свитером. — Сейчас ты успокаиваешься, отдаёшь мне деньги за подарок, ведь ты так хочешь, а я, чтобы искупить свою вину перед тобой, куплю нам те белые шапочки, идет?       — Нам? — словно не расслышал, переспрашивает. А когда получает утвердительный кивок с непонимающим выражением лица, спешит объяснить. — Просто, ты… Мы правда будем вместе в них ходить? В одинаковых шапках?       — Ну да, ты не рад? — продолжает обеспокоенно спрашивать. Он-то думал, что его мальчик обрадуется…       — Рад! Очень рад! Просто, я думал, что тебе не нравится такое… Ты же, ну, взрослый, это я ещё ребенок…       — Ну-ну, чаги-я, прекрати дуться, — воркует с ним Юнги, двигает ближе к себе, обнимая и утыкаясь носом в светлую макушку. — Ты все ещё мой маленький мальчик. Это, конечно, не значит, что ты можешь постоянно закатывать мне скандалы, как будто тебя что-то остановит, — начинает бурчать, а когда чувствует, как ему в шею нежно улыбаются, улыбается сам.       — Так вот, я хочу порадовать и тебя, и себя, купив нам эти милые шапочки. Что скажешь, если это будет маленьким презентом от меня на Новый год?       — Юни, они же дорогие, может, что-нибудь ещё посмотрим? — с грустью в голосе говорит Пак. Всë-таки он не хочет, чтобы подарок хëна стоил на порядок выше, чем его. От этого он чувствует себя неудобно перед ним.       — Ну уж нет, я видел твои блестящие глаза, когда ты смотрел на них. Так что идём туда, а если будут возражения, то хëн может и наказать своего Чимини, — соблазнительно шепчет на ухо, чуть спуская руки с талии на поясницу и сжимая сильнее. А когда в ответ получает судорожный вдох и учащённое сердцебиение, то довольно хмыкает и возвращает руки на талию, направляясь к магазину.       — Хëн-и, ты тогда говорил такие смущающие вещи… Я думал, что расплачусь прямо там, — продолжает говорить младший, прикрывая лицо руками. Вспоминать это всё ещё неловко.       — Зачем сразу плакать, сырничек ты мой? — смеётся Юнги, возвращая Пака к тем сладким словам, что он ему сказал.       Мин тогда не на шутку разошёлся. Увидев своего мальчика в этой прелестной шапочке, он потерял дар речи. Тот выглядел до того нежно, невинно, что старшему аж на мгновение неудобно стало, словно он это чудо совращает своими грязными словечками и не менее грязными мыслишками. Но мысли эти он быстро отпустил, поняв, что это несусветная глупость.       Но вот Чимини в этой шапочке… Она большая, белая, до того мягкая на ощупь, что кажется, что ты коснулся самого облачка. Юнги никогда не думал, что ему так будут нравится ушанки, а в частности то, как свисающие ушки визуально делают щёчки его мальчика ещё пухлее и то, как выделяются на белом его розовые накрашенные цветным бальзамом губки.       — Ты мой сладкий, ты мой маленький, круассанчик мой, булочка моя, — приговаривает Мин и покрывает поцелуями-бабочками каждый участок этого прекрасного личика. — Запеканочка моя, сырничек ты мой любименький, сладенький, ути господи.       — Юни! Ну что ты такое говоришь…       — Абсолютную правду, Чимини.       — Хëн, не думал, что ты можешь быть таким милашкой в этой шапке! — хихикает Пак, чтобы немного отвлечься от смущения, что залило всё его лицо, уши, всё тело, господи! — Прям утю-тю-тю такой. Злой и страшный взрослый дядька, посмотрите на него.       — Прекращай давай, это в твою сторону только мило, — бурчит, пытаясь скрыть то, насколько ему приятно, как Чимини тискал его щёчки и смотрел так, словно ничего прекраснее не видел.       — И… последнее, это-       — Дай я угадаю? Можно?       — Конечно, — мило улыбается младший, продолжая поглаживать ладонь Юнги кончиками пальцев.       — Голубые незабудки, да? Те, что я тебе на день рождения дарил. Ну, маленький, не молчи, а то я уже загоняться начал, какой я никудышный и невнимательный парень, — дует губки Мин и смотрит такими глазами, что отказать ему нельзя. Ты вот попробуй ему «нет» сказать, он же как кот из «Шрека»! Нет, даже хуже!       Даже если бы он ошибся, Пак бы не сказал ему.       — Да, Юни, — хихикает младший, а «кот» тут же выдыхает, будто гора с плеч свалилась. — Тот день был поистине волшебным, я, кажется, никогда не перестану его вспоминать, — прикрывает глаза, и мыслями возвращается в то тринадцатое октября.       Юнги, как истинный джентльмен, с утра пораньше стоял у порога с пышным букетом цветов. Он, конечно, нервничал. Вдруг именинник ещё спит, а он разбудит его своим навязчивым стуком в дверь, испортив настроение на день вперёд. Вдруг у него аллергия на те самые цветы, и он весь расчихается, раскашляется и вообще кинет в него же этот букет. Вдруг…       Ладно, будь что будет, не поедет же он назад, не поздравив. Прогнав сомнения прочь, Мин аккуратно стучится, не слишком громко, чтобы не потревожить, но и не слишком тихо, чтобы не услышать вовсе. Ждёт какое-то время, думает, может, не услышал, и собирается стучать вновь, как его слух улавливает неспешный топот босых ног по полу, после чего дверь открывается.       И один из его страхов всë-таки воплотился в жизнь. Пушистая копна волос, где-то примятая от лежания на подушке, слегка припухлые щёчки, наверняка ещё тёплые, прищуренные глазки, что никак не могут открыться после долгого сна, полные розовые губы, слегка суховатые, большая футболка, выставляющая напоказ ключицы и тёплый кардиган старшего на узких плечах.       В тот день погода была скверной: пасмурно, холодный ветер, что после нёс за собой дождь. Чимин оделся, конечно, красиво, до глаз-сердечек старшего, но совершенно не по погоде. Да, они посидели в кафе, потом покатались на машине, а когда решили прогуляться по парку, младший в свой тоненькой рубашке чуть ли не дрожал от пронизывающего ветра. Юнги не мог допустить, чтобы он заболел, потому, даже не спрашивая, снял с себя кофту и надел на парня, закутывая потеплее, продолжая идти рядом. Ему тогда тихо пробормотали «спасибо» и вцепились пальчиками в приятную зелёного цвета ткань. Так они и дошли до дома Пака, а когда тот нехотя начал снимать кардиган, Юнги надел обратно и в квартиру отправил, чтобы уж точно не заболел.       Юнги улыбается тепло, видя такого разнеженного после сна младшего, что ещё глазки трёт, никак не проснувшись, а когда понимает, что тот ещё и спит в его кофте, так окончательно тает.       Не ищите его. Он растаял от нежности к этому мальчику.       А Чимин стоит, вдыхает носом воздух, неспеша почëсывая щëку и всё ещё не открывая глаз, произносит:       — Юнги-хëн?       А Мин уже дëснами улыбается, понимая, что его узнали по одному только запаху. И его снова затапливает нежность. Он быстро прячется за букетом, когда видит, как младший потихоньку открывает глаза.       — Цветы… Незабудки, мои любимые, — медленно проговаривает Пак, будто пытаясь поверить в происходящее. — Хён, не стоило, правда…       — С днём рождения, Чимини, — бархатным голосом произносит Мин, протягивая букет. И, думая едва мгновение, аккуратно кладёт одну ладонь на щëку, словно обнимая, а другой чуть талию придерживает и тянется к тёплой щеке, губами касаясь, задерживаясь на долгие секунды.       Младший руками в букет вцепился, и когда мужчина щеки коснулся, то едва ли его не выронил. А затем прикрыл глаза, как и старший, горячо выдыхая в лицо напротив, когда щеки коснулись розовые губы.       Юнги нехотя отстраняется, не опуская рук, и смотрит на реакцию. А тот делает едва заметный для себя шаг назад, вынуждающий выпустить его из объятий бледных рук. Он аккуратно кладёт букет на тумбу в прихожей так, чтобы ни один лепесток не повредить, возвращается в прежнее положение, кладя руки старшему на шею и повисая на нём, словно панда. Пак утыкается личиком в сильную шею и тихонько бормочет:       — Спасибо, Юнги-хëн. Мне никогда не дарили цветов, они чудесные, правда, спасибо тебе, — и в шею целует нежно. А мужчину в дрожь бросает, что он пытается скрыть поглаживаниями по узкой спине. — Ты самый лучший, хëн… А я, прости меня, я такой неблагодарный, — едва ли не плачет.       — Тише, тише, солнце моё. Я знаю, что ты хочешь сказать. «Прости, что я снова отказываю тебе», да? — в ответ кивают. — Малыш, ты ведь не отталкиваешь меня, принимаешь мои ухаживания, подарки, прикосновения, как сейчас, — в макушку легонько целует. — Это слишком для тебя? Скажи, маленький.       Чимин вертит головой, безмолвно говоря «нет!», а чтобы убедить хёна, вновь оставляет на шее прикосновение своих губ, только в этот раз чуть дольше.       — Я понял. И скажу, что это уже делает меня счастливым, и, я уверен, тебя. Я намерен ждать столько, сколько потребуется, чтобы однажды я смог целиком и полностью принадлежать тебе.       — А я тебе, Юнги-я, — тихо выдыхают ему в шею. А после охают от неожиданности, потому как чувствуют прикосновение сильных рук не только на спине, но и под коленками, чувствуют, как его несут куда-то вглубь квартиры.       — Хëн, ты что делаешь?       — А нечего без носков щеголять, полы-то холодные, — бурчит и брови хмурит, на что Пак лишь хихикает смущённо в шею старшему, да держится покрепче. А у Юнги вновь мурашки бегут по всему телу. Он уже подумал, что привык.       Как истинного именинника, его укладывают в постель, медленно и осторожно, накрывают одеялом и направляются на поиски самых тёплых носков. А после присаживаются на кровать, осторожно поднимая маленькую ножку, медленно натягивают носочек, оглаживая кончиками пальцев мягкие розовые пяточки.       Чимин и не думал, что у него такие чувствительные стопы, потому и старается скрыть своё прерывистое дыхание, но все попытки дают сбой, когда старший с нажимом проводит по этим самым пяточкам, переходя к лодыжке. Теперь его очень сильно выдают сдавленный стон и покрасневшие щëки. А ещё вставший член, который, благо, не видно из-за большого толстого одеяла.       Старший решает его больше не мучать и делает вид, что ничего он не слышал и не видел. Затем встаёт, аккуратно поправляет волосы, что упали младшему на глаза, наклоняется близко-близко и шёпотом спрашивает:       — Позволь поухаживать за тобой сегодня? По-особенному, как подобает имениннику.       А Чимина этот горячий шёпот и не менее горячий старший по-настоящему с ума сводят. Кажется, после таких решительных действий младший больше не сможет говорить «нет».       Его рука сама поднимается и ложится на щеку старшего, аккуратно поглаживая. А тот и отстраниться не в силах, слишком уж близко он к пухлым розовым губам, да так, что взгляда оторвать не может от них. От такого нежного мальчишки в постели. Он не мог не представлять, как он сминает эти до грешного красивые губы своими, как вдавливает того в матрац, наслаждается мягкостью кожи, стонами и…       — Чимини, я… Я не смогу отодвинуться сейчас, ты… — а он и слов найти не может, чтобы описать, какой он. Как сводит с ума.       Младший лишь улыбается и всё ещё гладит, ждёт, когда же хëн поймёт, что он согласен на сладкий поцелуй в постели.       И понимает, приближается, целует на свой страх и риск.       И чуть ли воздухом не давится, когда ему отвечают. Когда тёплые губы неспешно совсем движутся навстречу слегка обветренным, но уже таким родным. Когда дыхание смешивается с поглощающей нежностью. Когда маленькие пальцы немного смещаются и осторожно гладят покрасневшее ухо.       А когда Юнги отстраняется и видит до того счастливого парня, то сам начинает дëснами улыбаться. Не любоваться на это разомлевшее чудо просто не получается.       — Лучший подарок на день рождения, хëн-и, — шепчет нежно.       — Лучший подарок — это завтрак в постель, принцесса, — смеётся Юнги и встаёт осторожно, целуя маленькую ручку прежде, чем уйти на кухню.       А Чимини, как самая настоящая принцесса, пищит в подушку. А Юнги, как самый настоящий джентльмен, делает вид, что он этого не заметил.       — Потому что ты тогда был моей маленькой принцессой? — хихикает старший, вгоняя парня в краску. Какой раз за сегодня? Пак сбился со счëта.       — Это тоже, — бурчит недовольно, соглашаясь. — Ты мне тогда в парке аттракционов корону же купил, Юнги-я! Знал бы ты, как мне было неловко, — активно жестикулируя, продолжил рассказывать.       — Кого ты обманываешь, Чимини, — усмехается и, поддевая одной рукой подбородок, быстро чмокает в носик. — Ты светился, точно ёлка новогодняя в этой маленькой короне. И, ты знаешь, я бы не простил самого себя, чувствуй ты неловкость, — уже серьёзнее добавляет Мин.       — Я знаю, Юнги-хëн.       Они молчат какое-то время, вновь любуясь друг другом. Чимини аккуратно перекладывается на колени к хëну, поудобнее устраивая голову на бёдрах. Он несколько раз спрашивает, точно ли ему удобно, на что получает в ответ твёрдое и неоспоримое «да», словно младший интересуется о какой-то глупости, а не о комфорте своего любимого. Мужчина под пристальным взглядом карамельных глаз осторожно наклоняется, стараясь не задеть Чимина, и так же осторожно собирает рукой колечки с пледа, вновь их рассматривает и аккуратно надевает каждое на палец. Зелёное, белое, голубое.       К которым после добавится красное, что будет объединять предыдущие три.       Мин особенно долго крутил голубое кольцо на пальце, рассматривал его с разных сторон и думал, как же лучше сказать то, что он вспомнил так резко и неожиданно. И как сказать это, не напугав Пака громкими словами.       — Чимини, я вспомнил кое-что, — начинает осторожно старший, опуская голову и смотря в глаза своему всё ещё маленькому чуду. Тот улыбается с присущей ему нежностью и изяществом и кивает, позволяя ему продолжить говорить. — Голубые незабудки мужчины дарят своим избранникам… Как символ вечной любви.       И у Юнги заканчиваются слова. Нет, он нисколько не сомневается в своих чувствах к Чимину, также как и в чувствах Чимина к нему. Напротив, он более чем уверен, что любят они друг друга искренне, всем сердцем. Просто… Такими по-настоящему громкими словами он парня обременяет. Обременяет своими чувствами. Вечной любовью.       — Хён, не поверишь, но, — медленно и с расстановкой начинает говорить Чимин, не отрывая взгляда от карамельных глаз, — я знаю. Всегда знал.       Что ж, Юнги и правда не ожидал. Он боялся говорить об этом долгое время. Боялся реакции младшего, боялся, что его отвергнут несмотря на то, что они уже вместе, уже в отношениях. Самых искренних и любящих отношениях. Но решился именно сейчас, именно на этом свидании в поле, где кроме них, тёплого мягкого пледа и сытных закусок никого нет. И не прогадал.       — Правда? — неверяще спрашивает Юнги, зарываясь ладонью в шелковистые волосы, рассыпанные приятным теплом на его коленях. — А я боялся говорить тебе, — тихо признается, накручивая прядку на палец.       — Ну что ты? — спрашивает Пак, осторожно поднимаясь с колен. Он укладывает свои ладошки на щëки старшего и осторожно покрывает кожу поцелуями. От нежности, что окутывает их с головой, Юнги прикрывает глаза и слепо и безошибочно накрывает своими ладонями другие. — Можешь считать, хëн-и, что твои колечки — символ вечности. Ты… согласен?       — Ты ещё спрашиваешь, маленький, — шёпотом отвечает Юнги, поцелуем закрепляя соглашение.       Теперь их связывает вечность. И это нисколько не пугает.