Безнадёжно сломан

      С самого утра Кристоф, заперевшись в комнате, пугал весь дом громким dsbm, криками, истерическим смехом и запахом гари.       Пауль, оставшийся дома, знал, что с барабанщиком такое бывает и стоит просто переждать. А вот Тилль не мог, он пытался как-то дозваться до Шнайдера, открыть дверь, но ничего не получалось.       — Что с ним вообще происходит?.. — спросил он, подходя к плите, ставя чайник.       — Бросил кто-нибудь, — непринуждённо ответил ритмарь. — Знаешь же, Кристоф очень эмоциональный. И зависим от людей.       Тилль удивлялся спокойствию коллеги. Как он мог просто сидеть и пить чай? Это вызывало негатив.       — Не пытайся больше, — Пауль приподнял край футболки, оголяя шрам на животе. — В таком состоянии он очень опасен.       Линдеманн понял, что это не равнодушие… Это опыт.       — Ясно…       Они остались на кухне. Чайник вскоре закипел, и вокалист тоже заварил себе чай. Примерно через час Паулю позвонил Оливер, спрашивая, как там Кристоф. Ландерс ответил в двух словах и бросил трубку.       — Черти. Это Оливер виноват в истерике. У них же интрижка была. Вот и всë. Теперь ясно, почему сегодня хуже, чем раньше, — мрачно бубнил Пауль.       Они решили подняться к Шнайдеру, потому что тот подозрительно притих.       — Думаешь он?.. — Линдеманн страшно волновая. Он боялся, как бы барабанщик не покончил с собой.       — Нет, — бросил Пауль. — Если тишина — значит молится. Всегда так. Скоро отпустит, будет уборку делать.       Ландерс постучал в дверь. Тишина. Тогда он монеткой открыл замок и медленно вошёл в комнату.       Чёрные шторы задëрнуты, вещи разбросаны, шкафы опрокинуты, по стенам стекала чёрная тушь, установка разгромлена. Ни одного живого места.       — Стой здесь, — прошептал Пауль Тиллю и ушёл в полумрак, едва озаряемый пламенем свечей из чёрного парафина.       Нужно было найти Кристофа. Это было нелегко, но вот Хайко увидел барабанщика. Он сидел в углу, раскинув руки в стороны.       — Эй, Дум, ты чего тут? — мягко проговорил Пауль, подходя ближе. Появилась фантомная боль, но Хирше не посмел придать значения.       Вдруг гитарист замер. Руки Шнайдера были по локоть в крови, сам он сидел в бордовой луже.       — Шнай?.. — голос Ландерс дрогнул.       Кристоф моргнул и перевёл мутный взгляд на друга. Он смотрел, но не видел, слушал, но не слышал.       Пауль подошёл на шаг ближе и застыл. Не молитва это была… Нужно было спасать друга, везти в больницу, переливать кровь. Оставить рядом! «Rammstein» не может существовать без участника. «Rammstein» до первой смерти.       Но Ландерс не стал ничего делать. Это было осознанное решение. Кристоф не хотел жить и сам сделал этот выбор.       Слëзы покатились по щекам гитариста. Жаль. Так жаль…       Он опустился на колени перед Кристофом и осторожно взял руками лицо.       — Как же так?.. — едва различимо прошептал он.       Шнайдер умирал. Медленно и мучительно. Сказать что-то, сформулировать мысли, понять, кому он это говорит, было сложно.       Но вдруг он расплакался, роняя слëзы на окровавленную ткань футболки. — Прости… Меня сломали.