Немерено

      — Последний выходной, а ты весь день так и просидел над тетрадью. Может, хоть немного отдохнёшь? — Отрывается от экрана Дэмон, тяжёлым пластом разложившийся на кровати.       — А к зачёту готовиться кто будет? — вопросом на вопрос отвечает Тэнэ. Ну да, Келлерман-то уже давно всё сдал. Сидит, вон, довольный, пока Кёниг только недавно оправился от недельной спячки и наконец перестал чувствовать на языке противный привкус мятных леденцов, спасавших его от нестерпимой боли в горле. Теперь на него свалилась тонна долгов по учёбе, а вместе с тем – бессонные ночи и почти полное отсутствие передышек.       — Зачёт, зачёт... Заманал! — в сердцах вопит Келлерман, неаккуратно отбрасывая телефон в сторону и отчаянно жестикулируя второй рукой. — Ты и так будто каждый день со списком исторических дат за пазухой просыпаешься. Отто увидит – от счастья расплачется.       — Ну да, мне посчастливилось уродиться прилежным учеником, а не кем-то, кто при виде учёбы в курицу превращается, — припоминает ему Тэнэ. Он честно не понимал, каким образом Келлерман всё ещё остаётся отличником, прокручивая в голове диалог, произошедший ранним утром:       «Это твоё?» — спросил тогда Кёниг, с любопытством вертя между пальцев белое пушистое перо, случайно найденное на письменном столе между кучей книжек. Дэмон мельком посмотрел на предмет, после чего тут же досадливо скривился от того, что так незадачливо забыл его убрать. Он ничего не произнёс вслух, зато умело показал всё хмурым выражением лица и общим видом чернее тучи, мол, «ну не ты же у нас птицей заделался». В ответ на чужую кислую мину Тэнэ лишь беззаботно поинтересовался у друга: «Когда уже превратиться успел?», ожидая услышать от него привычное оправдание из разряда «нос зачесался». Кёниг прекрасно знал, что друг не принимает таблетки, когда остаётся дома, но он не имел ни малейшего понятия, от чего именно можно было чихнуть в комнате без каких-либо внешних раздражителей. А потому до него не совсем дошла связь вопроса и ответа, когда он услышал от Дэмона фразу «решил сделать домашку». Тогда Тэнэ подумал: «Собственно, при чём тут превращение?», тут же озвучивая возникший вопрос. Как оказалось, для выполнения этой невероятно трудной задачи пришлось сдуть многомесячный слой пыли с учебника химии.       — Чёрт с тобой, подготовишься ты к своему зачёту, — раздражённо выдыхает Келлерман, с досадой прикрывая веки, — только не припоминай мне это больше.       — Договорились, — удовлетворённо хмыкает Тэнэ, в очередной раз за день утыкаясь носом в чужой конспект, заботливо предоставленный другом.       Перед глазами вновь начинают плыть бесконечные даты, наотрез отказывающиеся влетать в голову, но он не сдаётся, снова и снова всматриваясь в порядком надоевшие страницы.       — Что это за слово? Разобрать не могу, — Кёниг указывает пальцем на неаккуратный почерк, забавно хмурясь, а Дэмон подходит ближе, кое-как поднимаясь с кровати. — Реально как курица лапой.       — Шёл бы ты. «Любовь» это, — фыркает он в ответ. Тэнэ озадаченно вскинул бровь, глядя на кривые, будто бы прыгающие буквы, и тщетно попытался понять, что подобное слово забыло в тетради по истории. — Имя такое, не слышал никогда? Любовь Александровна. За боевые заслуги награждена, — обводит он пальцем следующие строки, глядя на Кёнига так, словно у него три извилины в мозгу – и все параллельные.       — А... чёрт. Совсем с этим зачётом свихнулся, — неловко оправдывается он, прикрывая веки на пару секунд.       — Да, не поспоришь, — сочувственно вздыхает Дэмон, неспешным шагом направляясь к двери. — Тебе чай сделать? Хоть на него отвлечёшься.       — Было бы неплохо.       Келлерман кивает. Зелёный и с одной ложкой сахара, он помнит. Он всё помнит, если это «всё» связано с Тэнэ.       И иногда это пугает.       — Эй, Тэнэ, ты чего там? — он бросает многозначительный взгляд на собственный конспект, который друг как бы невзначай загородил собой и быстро начал что-то вписывать карандашом. — Ошибка какая-то?       Тот молчит пару секунд, внимательно всматриваясь в появившиеся буквы, и словно ненадолго выпадает из реальности, размышляя над тем, стоит ли оно того. Решая, что скорее да, чем нет, закрывает тетрадь и откладывает её на край стола:       — Исправил уже, забей, — коротко отмахивается он, — сложи лучше к себе, забудешь ведь завтра.       — Ты... закончил? — недоверчиво интересуется Келлерман, утягивая конспект медленно, как бы давая время передумать, и разворачивается к стене, возле которой одиноко покоится сумка.       — С этим – да. Осталось ещё раз пробежаться по учебнику, — устало отвечает Кёниг, на что Дэмону остаётся лишь разочарованно выдохнуть. В последние несколько дней Тэнэ совсем не отдыхает.       Келлерман уже начинает неаккуратным движением запихивать тетрадь к остальным вещам, когда любопытство всё же берёт верх, зарождая в голове навязчивое желание узнать, где же он всё-таки накосячил. Перепутал даты? Забыл дописать какую-то важную информацию? Если тот исправил ему обычную запятую, учитывая, что это вовсе не диктант, то Дэмон был согласен прозвать своего друга самым дотошным занудой на свете.       Он старается не слишком громко шуршать листами, выискивая нужную страницу, чтобы не отвлекать и без того нервного Кёнига. Пробегается взглядом по строчкам конспекта, но не видит там ничего нового, никаких исправлений. Дэмон непонимающе вглядывается в исписанную бумагу, предполагая, что всё же перепутал место, когда у самого края всё же замечает подвох. Стиснутый такой, маленький, почти незаметный. Две буквы и тире, дописанные перед другим словом.       «Ты – любовь», — мысленно зачитывает Келлерман, застывая на пару секунд, аки глиняная статуэтка. Уже через минуту его как ветром сдувает из помещения, вот только возвращается он не так быстро, как планировалось.

***

      — Ну и куда ты свалил? — с прикрытой опаской интересуется Кёниг, неспешно шагая по кафельной плитке.       — Я, — Дэмон невольно вздрагивает от неожиданности, не сразу заметив чужое присутствие, и старается выкинуть из головы порядком надоевшее воспоминание о короткой надписи в его конспекте, — чай пошёл заваривать.       — Ты завариваешь его второй час, — Тэнэ многозначительно выгнул бровь, напряжённо скрещивая руки на груди и опираясь спиной о дверной косяк.       — Ну, зато настоится, — невнятно бормочет Келлерман, опуская тот факт, что вода уже давно вскипела, а встать и подойти к чайнику он так и не удосужился, не говоря уже о том, чтобы взять в руки коробку чая.       Тэнэ бесшумно проходит дальше в помещение, медленно двигаясь в сторону окна, и поворачивается к другу спиной, пока тот стыдливо решается поднять взгляд. Кёниг скептично разглядывает вновь сгустившиеся тучи, выглядя уж слишком спокойным для человека, который уже несколько дней подряд безостановочно грызёт гранит науки, нервно перечитывая страницу за страницей. А Дэмон ловит себя на мысли, что ему не слишком нравится перспектива глядеть на лохматый затылок вместо привычных мягких черт лица.       «Почему так хочется посмотреть?» — спрашивает он сам себя, не выдерживая и рывком поднимаясь с удобного деревянного стула. Нет, ничего страшного не случится, если он мельком взглянёт на Тэнэ. Мир не рухнет, если он подойдёт к нему немного поближе. Вот только в голове вырисовывается воспоминание о странной и совершенно бессмысленной фразе из тетради, а из-за чужого столь близкого присутствия где-то в грудной клетке прямо сейчас происходит апокалипсис. И если бы этим апокалипсисом было землетрясение, то оно оценивалось бы на все тринадцать баллов. Из двенадцати.       — Мне казалось, что тишина поможет сосредоточиться, — тихо бормочет Тэнэ, упрямо стараясь продолжать вглядываться в безлюдные дороги, чтобы случайно не растерять остатки смелости, — но, Дэм, знаешь... всё, о чём я думаю, — он тут же замолкает, не решаясь продолжить мысль, а Дэмону кажется, что кончики пальцев скоро окрасятся в это мерзкое, но почему-то притягивающее чувство. Только... что это? — В общем... возвращайся.       — Ты поэтому пришёл? — несмело уточняет Келлерман, пока негнущиеся отчего-то ноги чудом доводят его до электрического чайника. Кёниг кивает.       Дэмон опирается рукой о столешницу, когда понимает, что голова начинает идти кругом. Искоса смотрит на друга, напрочь отказываясь признавать, что ему нравится куда больше, когда помимо стройной спины перед глазами открывается вид на острую линию нижней челюсти и бледную щёку без царапин и пластырей. «Больше на его лице не появится ни одного синяка», — обещает Келлерман невесть кому. А Тэнэ внезапно продолжает диалог, никак не желающий вязаться во что-то цельное:       — Есть от этих бесконечных дождей и свои плюсы.       — Есть, — тут же соглашается Келлерман, старательно делая вид, что вовсе не стоял секунду назад столбом, с интересом изучая чужой ровный нос и высоту острых скул. — Клумбы поливать не надо.       — Ну, — Кёниг расслабленно улыбается. Почти незаметно, так, что уголки губ едва ли можно было счесть за приподнятые, — и это тоже.       Дэмону хватает этой улыбки. Хватает ровно настолько, чтобы пальцы дрогнули, а в ушах опять начало назойливо звенеть.       — А, — он медленно выдыхает, окончательно перенося весь свой вес на ни в чём не повинную кухонную тумбу и тщетно пытаясь успокоить нервы, — что ещё?       — Ничего особенного, просто можно сэкономить таблетки, — кратко объясняет Тэнэ, слегка пожимая плечами. И правда: ведь солнце даже минутки не могло урвать, чтобы выглянуть из-под серого полотна туч, а потому кожа оставалась в безопасности, больше не боясь угрожающих лучей, которые до этого могли незадачливо оказаться поблизости. Келлерман понимающе хмыкает, нажимая на кнопку под ручкой чайника и оставляя воду закипать во второй раз. Он думает, что экономия таблеток быстро накроется медным тазом, если ему постоянно придётся принимать по две. А мысль о том, что это стоило бы сделать прямо сейчас, почему-то юрко ускользает. — Пошли уже. Спать пора.       Кёниг лениво отлипает от окна, за которым уже вовсю бушевал холодный октябрьский ветер. Разворачивается всем корпусом, пока Дэмон как можно скорее меняет положение головы, усиленно начиная рассматривать длинную полку с кружками. И Келлерман, разумеется, совсем не пялился на друга. Зачем бы ему это делать? Вот только в голове чужой портрет отпечатался уж слишком отчётливо, чтобы так врать самому себе.       — Я... приду скоро. Принесу чай, — рассеянно отзывается Дэмон, сжимая край столешницы до побелевших костяшек. «Что со мной, твою мать, творится?» — обеспокоенно разносится по затуманенному сознанию Келлермана, не находя там никакого ответа, пока друг начинает медленно брести в сторону дверного проёма, вскоре скрываясь за дальним углом. Он не может винить Кёнига. Точно так же, как и не может вечно убегать. Убегать от странного осознания, что рядом с ним сердце отчего-то бьётся чаще обычного.       Дэмон разливает по кружкам ароматный зелёный чай, чуть не обжигаясь кипятком, и добавляет сахар, всё же просыпая немного мимо.       — Осторожно, он ещё горячий, — предупреждает Келлерман, аккуратно дёргая дверную ручку локтем и выглядя сейчас до невозможности нелепо.       Он медленно проходит в комнату, а напряжение куда-то улетучивается, когда друг сонно бормочет тихое «спасибо», наконец закрывая учебник и разворачиваясь к нему на стуле. Чужое присутствие успокаивает лучше всякого чая.       Тэнэ берёт кружку в руки, начиная постепенно согревать её теплом замёрзшие пальцы, а затем встаёт и неторопливо отходит к окну, пока Дэмон расстилает на полу матрас и зачем-то кидает под одеяло какую-то плюшевую игрушку, пока друг не смотрит.       А Тэнэ смотрит. Становится вполоборота, чтобы казалось, будто он очень заинтересован видом из окна, после чего немного отпивает из кружки и как бы случайно мажет взглядом по подтянутой фигуре, согнувшейся в три погибели над спальным местом. Он видит, как Келлерман слегка вздрагивает от прохлады постельного белья, ворчливо сетуя на отсутствие отопления и осенние холода, пока Тэнэ довольно жмурится от приятного привкуса чая, и Кёнигу сейчас чертовски сильно хочется укрыть его тёплым пледом, а ещё лучше – спрятать в своих объятиях и всегда-всегда беречь как зеницу ока.       В голове неожиданно всплывает диалог, произошедший двумя часами ранее. Слово «любовь» голосом Дэмона звучит почему-то по-особенному приятно. Кёнигу бы хотелось слышать от него это чаще, а если уж быть совсем честным – в несколько другом контексте. Но он уверен, что не услышит, примерно на девяносто девять процентов, продолжая теплить надежду в последнем сотом. А потому соглашается хотя бы молча хранить эту любовь глубоко в себе, не отказывая руке в крохотном желании начертить пальцем несколько букв на широком окне, пока Келлерман этого не видит.       — Чего ты там встал? Звёзды выглядываешь? — безучастно вопрошает распластавшийся на матрасе Дэмон, подложив руки под голову и задумчиво глядя в потолок, словно пытаясь найти там удивительное нечто, способное избавить его от сумбурных мыслей, которые прямо сейчас со зверским аппетитом поедали его заживо.       — Какие звёзды за этими тучами? — тоскливо вздыхает в ответ Кёниг, медленно проводя пальцем по скользкой поверхности стекла. Он невесело усмехается: «Знал бы ты, Келлерман, о чём я на самом деле думаю, – давно бы вышвырнул меня из дома». И язык так и чешется озвучить, чёрт возьми, всю эту путаницу, творившуюся в воспалённом сознании. Навязчивую такую, противную. Почти грешную. Однако Тэнэ лишь упрямо молчит. Молчит и прикрывает веки. — Иду я.       О, он и понятия не имеет, что рассудок Дэмона сейчас находится в не менее плачевном состоянии. А невзрачное «храни» неуловимо растворяется на мутном от влажности стекле, тягуче-медленно с него пропадая и превращаясь в тоскливую пустоту точно так же, как спутанные мысли парней исчезают в глубокой пучине сна.       Исчезают.       В пучине сна. Несомненно.       «Ага, как же, — недовольно фыркает Дэмон, в который раз переворачиваясь на другой бок, пока сосед по комнате уже давно дрыхнет без задних ног. Губы Келлермана плотно сомкнуты, напоминая собой тонкую натянутую нить, а брови с мрачным раздражением сведены к переносице. Парень с досадой разомкнул веки, нещадно комкая рукой безгрешное одеяло и мысленно вкладывая в свою интонацию около тонны сарказма: — Не высыпаться даже на выходных – это то, о чём я мечтал всю свою чёртову жизнь».       Дэмон чувствовал себя последним идиотом. В понедельник его ждали злосчастные пять пар, надоедливые лица приставучих однокурсниц, а также злобные преподаватели по совершенно бесполезным для его специальности предметам. Как бы ему ни хотелось, но он точно не мог назвать себя излишне самонадеянным, чтобы утверждать, что ему хватит нескольких оставшихся часов до будильника, дабы нормально выспаться. Если Келлерман, конечно, вообще планировал засыпать сегодня.       «Вот он, лежит, скотина, — Дэмон раздражённо одаривает взглядом друга, мерно посапывающего под тёплым пледом. Волосы растрёпаны, а свисающая чёлка почти полностью закрывает половину худощавого лица, но не то чтобы это сильно мешало. Со стороны Кёниг сейчас выглядел до невозможности нелепо, даже, что греха таить, умилительно. И это бесило ещё сильнее, поскольку прибавляло лишь больше проблем в и без того огромную копилку Келлермана. — Я тут уже битый час валяюсь, а этот, — он невольно задерживает взгляд на чужом подбородке, отмечая, что даже цвет его кожи стал потихоньку приходить в норму: всё такой же бледный, однако ни о какой болезненности уже и речи быть не могло. Или так кажется из-за мягкого света ночника? Внутреннюю тираду он, между тем, не обрывает: — Этот олух, чтоб его, уснул за пару минут!»       В воздухе неумолимо нарастало напряжение, и казалось, что гром и молния скоро будут бушевать вовсе не за окном, а прямо здесь, в комнате. Дэмон хотел было отвернуться полностью или хотя бы просто отвести взгляд, да не мог, с досадой признавая, что виновник его бессонницы сейчас лежит прямо перед ним. Волк в овечьей шкуре, не иначе: кажется таким безобидным, простой мальчишка со слегка грубоватым голосом и прямолинейным стилем общения, ничего особенного, да? Как бы не так.       «Это ведь всё из-за тебя, Кёниг. Понимаешь? — молча допытывается он, впрочем, отвечая на этот вопрос самостоятельно: — Ну конечно нет. А понял бы – вмазал бы мне по лицу со всей дури. Я заслужил».       Сколько времени прошло с того момента, когда Дэмон начал себя так вести? Это остаётся загадкой уже очень долгое время даже для самого парня. Он и сам не помнит, когда его картина мира начала с оглушительным грохотом переворачиваться, покрываясь продольными трещинами и ломаясь на крохотные осколки. Все привычные устои с завидным постоянством перемещались с места на место, успешно сводя Дэмона с ума. В голове уже не вырисовывалось старое пыльное воспоминание о том, как они с Кёнигом враждовали. А ведь действительно: были ли они врагами хоть когда-то? Напротив, возникало ощущение, что уже долгое время Тэнэ был для него кем-то ужасно важным и значимым. Кем-то вроде... друга?       Келлерман ещё раз распробовал это слово на вкус. У него никогда не было друзей, ни одного. С раннего детства он отталкивал от себя абсолютно всех, кто пытался сблизиться хоть немного. Тогда Дэмон напоминал суровую ледяную глыбу, от которой веяло обжигающим холодом как минимум за километр, однако желающих познакомиться от этого меньше не становилось: образ загадочного парня с прекрасным уровнем успеваемости и кучей денег больше привлекал, чем отталкивал. Он думал, что так будет всегда. Ну, либо же это прекратилось бы только в том случае, если бы он нашёл способ избавиться от осточертевшего проклятия. А затем... затем этот способ сам нашёл его. Тэнэ Кёниг. Крохотный светлячок в непроглядной тьме. И как-то уж слишком быстро этот светлячок превратился из грубияна, поставляющего ему таблетки, в на удивление приятного собеседника, помощника, сожителя, да и... много кого, если быть честным. Может ли Дэмон называть его другом?       Он едва заметно улыбается, мягко шурша пуховым одеялом и неспешно принимая сидячее положение, всё так же глядя на Тэнэ. Да, определённо может.       Он окончательно смирился с тем, что не уснёт, когда на него раскатистым ударом сваливается осознание, что собственный корпус сам по себе наклоняется ближе к кровати, совершенно не подчиняясь уговорам мозга. Длинные ресницы Кёнига мелко подрагивали, почти синхронно с ними дрогнули и пальцы Дэмона. «Что я вообще делаю?» — уточняет он сам у себя, неизбежно оставаясь проигнорированным. Келлерману больше не кажется, что у него бессонница: наоборот, теперь возникает ощущение, что он всё это время крепко спал. Даже сейчас у окружающего пространства не чувствовалось никакой связи с реальностью, вот только опаляющий жар чужого дыхания настойчиво твердил об обратном. Совсем близко. «Нужно остановиться», — думает Дэмон, но вопреки своим же мыслям тянется рукой к чужому лбу.       Верно, Тэнэ – его друг, и он более чем уверен в этом, несмотря на то, что в это же время собственными пальцами бережно проводит по чертовски мягким тёмным волосам, силясь не слишком ощутимо задевать кожу. Келлерман аккуратно отодвигает мешающие пряди в сторону, дабы получить беспрепятственный обзор на умиротворённое лицо парня, и подобная смелость в действиях до жути изумляет его самого. Да, Дэмон совершенно точно может назвать Кёнига другом. Разумеется.       Только... хочет ли?       Вопрос остаётся без вразумительного ответа: мозг напрочь отказывает в работе, остервенело предупреждая своего незадачливого хозяина о том, что голова вот-вот лопнет, словно беззащитный воздушный шарик. Дэмон нелепо моргает, неосознанно переставая дышать и уже готовясь к скоропостижной смерти: «Ну и чем я, чёрт побери, думал? Господи, какой же идиот!». Желание провалиться под землю сейчас оказывается как никогда сильным, и он практически полностью уверен, что где-то за грудными спицами ему подложили настоящий динамит, готовый сию секунду сокрушительно взорваться. Он невольно задумывается о том, чтобы решить проблему путём выпрыгивания из окна. «Практика уже была», — нервно усмехается Келлерман, а внутри всё кипит, как в адском котле. Чужой рваный выдох почти плавит кожу, и всё, что он может сделать в такой ситуации, это лишь попытаться заставить себя не закричать от затаённого ужаса. Потому что Тэнэ уставился прямо на него, широко распахнув глаза.       — Ты... — тяжёлый голос разлетается острыми лезвиями, каждое из которых со свистом вонзается прямо в сердце. — Ты что делаешь?       — Ничего! — тотчас восклицает он, мгновенно отскакивая назад. — Я... — взгляд судорожно мечется по тёмной комнате, цепляясь за каждую деталь и тут же отбрасывая её за ненадобностью. Мимо глаз пролетает всё: разбросанные воздушные подушки, плакат любимой группы на стене, деревянные фоторамки на полке... Уже отчаявшись, окончательно впадая в омут тревоги, он замечает яркий блеск в углу. Тёмный экран устройства, каким-то образом оставшегося на кровати и практически полностью скрывшегося под бархатным покрывалом, слабо отражал тусклый свет лампы. И в голове тут же зародилась идея, за которую Келлерман ухватился так крепко, словно она была долгожданным спасательным кругом посреди необъятного океана. Парень вновь подался вперёд, излишне громко оправдываясь и нагло прикрываясь ложью: — Я вообще за телефоном тянулся!       Дэмону кажется, что последние нервные клетки прямо сейчас с устрашающей скоростью выгорали дотла, словно запальный фитиль. Тэнэ с недоумением смотрит, как рука Келлермана старательно огибает его тело, пытаясь не задеть ничего, даже если бы это случайное прикосновение было совсем лёгким и незначительным. Вырывает из объятий пледа ни в чём не повинное устройство, сжимая его так сильно, что стекло с глухим возмущением грозится прямо сейчас покрыться трещинами, не выдержав напора. А затем молниеносно отскакивает назад, да так, что будь матрас, в который парень влетел, живым, то бедняга со вселенской скорбью застонал бы от прилетевшей оплеухи.       — Да ну, — он скептично выгибает бровь, испытующе рассматривая Келлермана и хмыкая так выразительно, словно в этот звук было вложено не менее килограмма недоверия. Кёниг уже почти проделывает в парне напротив сквозную дыру, практически выплавляя её своим безотрывным взглядом, как вдруг занятие нехотя приходится прервать, поскольку возникает непредвиденная помеха: внезапный яркий свет от экрана вынуждает зажмуриться, в противном случае обещая ему скорейшую слепоту. Тэнэ недовольно щурится, пытаясь разобрать цифры на экране сквозь плотную шторку из ресниц, и тут же повышает голос: — Твою мать! Ты время видел?       — Видел, — безутешно вздыхает Келлерман, убеждаясь, что окончательно попал в капкан. Капкан из бездонных серых глаз и мягких угольных прядей. И пока хозяин этих прядей пытался понять, какой чёрт дёрнул Дэмона вскочить в подобное время, так некстати прихватив в мир бодрствующих и его, тысяча игл лишь продолжала безжалостно пронзать многострадальное сердце. — Я не могу уснуть.       На дисплее нагло красовались издевательские цифры, с мерзкой электронной ухмылкой оповещающие, что сквозь пальцы утекает уже третий час ночи. Когда успело пройти столько времени? «Хотя... в чём, собственно, разница, — Келлерман откладывает телефон в сторону, с досадой прикрывая веки, — всё равно будильник прозвенит через столько же». В комнате повисает гнетущее молчание, однако Дэмон вовсе не против: сейчас это как раз то, что было ему нужно больше всего на свете. Как живительный оазис посреди бескрайних пустынных песков. Кёнига в его жизни стало много, слишком много. Больше, чем он смог бы вынести. Сначала привычные будни в университете, где они видели друг друга буквально на каждой паре, затем совместное проживание в одном доме... Но всё это – вещи, которые он ещё мог понять. То, что не вызывало вопросы.       Их вызывало другое: когда Кёниг успел обосноваться в его абсолютно вымотанном сознании, а также откуда получил туда беспрепятственный допуск? Ну, с одной стороны, Тэнэ ведь для него первый и самый близкий друг, такому человеку разрешено быть гостем в его мыслях, так? С другой... «Гостем, а не постоянным квартирантом», — истошно вопил здравый смысл, который силой затолкали куда-то в далёкий угол и благополучно там забыли.       Он мигом отводит взгляд в сторону, а после – тут же ныряет под одеяло, скрывая пылающие щёки, которые всё равно не было видно в темноте. «Смотрю на него так, будто я влюблённая пятиклассница, — досадливо хмурится Дэмон, категорически отказываясь принимать тот факт, что если последнее слово убрать, то получится вполне реальная картина. — Что мне в нём так нравится?»       И тут сердце Келлермана затрещало по швам с такой же лёгкостью, как если бы это была маленькая мягкая игрушка, завалявшаяся под полосатым пледом и так удачно сейчас подвернувшаяся под рукой. «Нравится... Кёниг? Что за бред?»       Дэмон поворачивается к парню спиной, ошарашенно уставившись в темноту и рвано выдыхая как будто похолодевший на десяток градусов воздух. Хотел бы он сейчас провалиться в сон, вот только давно уже понял, что это попросту невозможно. Оставалось только делать вид, что он пытается заснуть, а потому Келлерман демонстративно сохранял безмолвие, мысленно призывая друга делать то же самое:       «Только молчи, Кёниг. Если ты сейчас скажешь хоть слово, я точно...»       — Дэм?       «...свихнусь».       Сиплый голос тихо проносится по комнате, тут же утопая в тишине, в то время как у Дэмона в сознании он раздаётся звоном громадного колокола. Невыносимо. «Кажется, у меня температура, — предполагает Келлерман, не веря своим же догадкам. — Он просто произнёс моё имя, какого чёрта от этого так кружится голова?». А мысли в голове быстрые-быстрые, проносятся мимо так, что поймать попросту невозможно, однако одну единственную словно под кожей выжигают уродливым клеймом: «Нравится». Нравится, потому что от чужого обеспокоенного голоса – такого низкого, красивого, с лёгкой хрипотцой, – всё же не должно звенеть в ушах.       «Заткнись, умоляю. Не говори ничего».       — Всё в порядке?       — Не знаю.       «Придурок».       Сердце Дэмона испуганно ухает в пятки от тихого шороха одеяла за спиной. Он бесшумно сглотнул, невольно вздрагивая, когда Кёниг аккуратно выбрался из кровати и сел рядом с ним прямо на пол, слегка задевая его спину коленом. Любое взаимодействие с Тэнэ – это последнее, к чему он готов сейчас. А плюшевый цыплёнок с безутешной тоской пожалел о том, что его взяли с собой на время сна, когда цепкие пальцы начали нервно сжимать жёлтый мех. Он чувствует каждый удар сердца в собственной груди. И в чужой, вроде бы. Тук-тук-тук. Или ему кажется? В любом случае... кроме этого безостановочного стука в комнате ничего и нет.       — Дэм, — он тихо вздыхает, сочувственно, но без укора глядя на собеседника, скрывшегося под одеялом, — ты же можешь мне рассказать.       А Келлерман словно сидит на пороховой бочке, продолжая молчать. Мерзкое «нравится» разъедает кожу, прожигая внутренности и почти заставляя кричать. Момент, когда лучший друг начинает казаться кем-то большим, в общем-то, бьёт под дых ничуть не слабее, чем если бы он стал твоим злейшим врагом.       Но в этой комнате у Келлермана один враг: он сам.       — Не могу, — ногти одной руки с силой впиваются в предплечье другой, но он не чувствует ничего. Всё будто бы сжалось до единственной точки. Точки, в которой хочется исчезнуть. Первая пара – физкультура. До неё ещё целых два с половиной часа, но Дэмон настроен уже сейчас, готовый сию же секунду подорваться с места и убежать куда-нибудь с такой скоростью, глядя на которую преподаватель довольно присвистнет. Ещё никогда он не ждал начала спасительной учёбы так сильно.       Голос у Тэнэ успокаивающий, тихий, размеренный. Дэмону кажется, что тот говорит едва уловимым шёпотом, даже если это совсем не так. Кёниг правда пытается что-то ему донести, только тот почти не различает: звон в ушах заглушил всё вокруг. А «этот идиот», как называет его Келлерман в своей голове, моментально напрягается, слыша то, с какой тяжестью он набирает ртом воздух. Укрытие из одеяла над русой макушкой мгновенно пропадает, а вместо него перед Дэмоном оказывается причина его волнения за весь последний... день? Неделю? Больше месяца, наверное, только он уже сбился со счёта. К шее внезапно прикасаются чужие пальцы, от холода которых Дэмон тут же слабо дёргается, в то время как в расширенных глазах медленно, но верно зарождается ужас:       — У тебя пульс сумасшедший, — пару секунд Тэнэ ошарашенно смотрит, раздумывая о дальнейших действиях, а затем резко подрывается с места: — Потерпи немного, сейчас дам таблетки!       У Тэнэ красивые руки. С непозволительно узкими запястьями, тонкой бледной кожей и просвечивающимися дорожками вен. С длинными изящными пальцами, ловким движением откручивающими крышку из-под баночки витаминок, с короткими ногтями и извечными заусенцами. С острыми костяшками и редкими шероховатостями. Красивые.       Дэмон не помнит, когда успел принять сидячее положение. Не помнит то, как глотал таблетки, а также откуда у Тэнэ взялась бутылка воды. В памяти отпечатался только шум в ушах, бесконечное звучание своего имени и испепеляющий взгляд серых глаз.       Глаза у Тэнэ тоже красивые. Обеспокоенные, непонимающие и напуганные до чёртиков – красивые...       — Спасибо тебе.       ...с облегчением, заботой и нежностью – тем более.       «Нежностью?»       — Ты в норме, это главное, — он ставит бутылку на пол, но случайно задевает её ногой, когда вновь усаживается возле друга и подминает ноги под себя. Та катится куда-то вбок, в темноте не разберёшь особо, и Дэмон может поклясться, что кто-то из них споткнётся об неё утром, но это кажется таким незначительным сейчас. — Ложись уже.       — А толку? — тяжело вздыхает он, устало потирая переносицу. — Всё равно вставать совсем скоро.       — Ложись, — настаивает Кёниг, решительно хватая того за плечо и упрямо утягивая вниз, — Хотя бы просто отдохни.       Дэмон валится на спину под весом худой руки, вовремя успевая упереться локтем в пол. Келлерман понятия не имеет, для чего вот так упрямится, но когда он чувствует, что вот-вот рухнет на мягкий матрас, то немного наклоняется всем корпусом в сторону, заваливаясь набок. Прямо на колени его лучшего друга и персонального кошмара в одном лице.       На колени Тэнэ, чёрт его дери, Кёнига.       «Лучше бы сразу лёг», — мысленно бьёт себя по лбу он, теряя, кажется, способность дышать. А Тэнэ сидит так же тихо, ни звука не издавая, и смотрит своими чёртовыми серыми глазами будто бы не на него, а куда-то внутрь, глубоко в душу, да так, что внутри всё сжимается. Он выглядит слегка озадаченным — слегка, потому что за напускным спокойствием сокрыто куда больше, чем можно себе представить, — но ладонь не убирает. Лишь медлит несколько секунд, хватая ртом воздух, а затем плавно и аккуратно перемещает её с плеча на голову, словно спрашивая разрешения. Он неловко касается белой пряди и замирает, ожидая от Келлермана какой-то реакции, вот только тот даже пошевелится боится. Спустя пару секунд бездействия Кёниг бесшумно выдыхает, а вместе с этим, кажется, немного смелеет. Он завороженно проходится по мягким волосам пальцами, ласково поглаживая и неспешно перемещаясь к макушке, а Дэмон понимает, что совершенно не может сопротивляться. И он пытается хотя бы сейчас не врать себе, соглашаясь с тем, что сопротивляться в общем-то и не хочется.       — Тэнэ, ты...       — А что? — он быстро перебивает, предугадывая вопрос, и немного нервно усмехается, делая вид, что вовсе не чувствует себя самым счастливым человеком, ощущая на коленях вес чужой головы и шелковистые пряди под пальцами. — Тебе можно мои волосы трогать, а мне твои – нет?       Дэмон молчит. Он выглядит сконфуженным, если говорить мягко, вот только теперь совсем не боится. Растерян, смущён, но страха в океане голубых глаз – ни капли. Спустя несколько секунд Келлерман позволяет себе прикрыть веки и слегка расслабить напряжённые плечи. «Тэнэ рядом», — констатирует он мысленно, поворачивая голову и носом утыкаясь Кёнигу куда-то в колени. Так он успокаивает сам себя, удивляясь тому, что это, похоже, работает. Дышать действительно становится легче.       — И то верно.       Келлерман еле сдерживает свой внезапный позыв вытянуть шею и потереться о ладонь щекой, когда та оказывается слишком близко к его лицу. В миллиметре от прохладной кожи Дэмон успевает одёрнуть себя, но тут же жалеет об этом, потому что... хочется, чёрт возьми. Нестерпимо. Градус сожаления о несделанном возрастает вдвое, когда Тэнэ начинает отстраняться, неловко выпуская из рук мягкие локоны, решив, видимо, что этого достаточно.       Но Дэмону не достаточно совершенно. И он прекрасно понимает, что это неправильно, но... есть в этом своё упоение – поддаваться этой неправильности.       — Слушай, Тэнэ, а давай... — и замолкает, тут же жалея о произнесённом. Вытянутая рука Кёнига на секунду остановилась, нелепо повиснув в воздухе над чужим лбом, в вместе с ней повис и немой вопрос о том, что говорить дальше. А стоит ли вообще говорить сейчас?..       — М? — коротко и ёмко отзывается он, всё же надеясь на продолжение.       Лучше бы он молчал. Дэмон думает, что лучше бы заткнулись они оба, вот только эта мысль за языком не поспевает:       — Давай полежим так, — Келлерман чуть приподнимается на локтях, пока чужая ладонь не успела окончательно отдалиться, и тянется обратно к длинным пальцам, на что Кёниг ошеломлённо вскидывает брови. Вдоль позвоночника молниеносным разрядом проносится табун мурашек. — Хотя бы ещё... немного?       После тихого и неуверенного «как скажешь» пресловутое «немного» затягивается на два часа. Маленький дьяволёнок на плече Келлермана отзывался восторженными выкриками из разряда «бери, пока дают», так что со временем чужая рука на собственной голове стала ощущаться уже как что-то неотделимое, родное, а негромкий голос с лёгкой хрипотцой начал казаться самой приятной мелодией.       — Завтракать будешь? — интересуется Кёниг, продолжая перебирать светлые пряди и мельком поглядывая на часы.       — Не хочу, — тихо отзывается он, вспоминая, что первой парой физкультура, которую он совсем не хочет провести нависая над унитазом. По правде говоря, он отказался бы даже в том случае, если бы сначала была какая-нибудь история. На голодный желудок ему лучше думалось, но нет, вовсе не об учёбе.       — Аппетит приходит во время еды, — отвечает Кёниг, которому, впрочем, самому кусок в горло не лезет.       «Ага, пришёл уже ко мне аппетит, — мысленно хмыкает Дэмон, жмурясь от ласковых поглаживаний, — на внимание одного человека. Теперь не знаю, как избавиться».       — Всё, чего я сейчас хочу, — устало бормочет Келлерман, выключая резко начавший звенеть будильник, — это покурить.       Кёниг ласково улыбается, глядя на друга, который сейчас напоминал собой недовольного кота. Растрёпанные волосы удобно расположились между длинных пальцев, глаза чуть прищурены после яркого света экрана, губы сомкнуты, а щёки... щёки почему-то горят.       — Тогда поесть всё же придётся, — утверждает он мягким, но уверенным тоном, не допускающим возражений, на что Дэмон непонятливо вскидывает бровь, поднимая на собеседника глаза. А Кёниг хочет в срочном порядке опустить уголки губ, замечая на себе пристальный взгляд, да вот только не может, и потому приходится продолжать всё с той же улыбкой: — Нельзя курить натощак.       Келлерман отпираться совсем не умеет, когда Тэнэ вот такой. Получается неубедительно, смазанно, и он всё равно принимает его правила игры, потому что деться как бы и некуда. Некуда от этих глубоких серых глаз.       — С каких пор ты стал таким правильным? — интересуется он, невольно засматриваясь на аккуратные ямочки на щеках, прикрытые свисающей чёлкой.       — О тебе ведь забочусь.       «О моём сердце бы позаботился, придурок», — моментально возникает ответ, который он, впрочем, не решается озвучить.       Дэмон усмехается собственным мыслям. Он совсем не злится на него, разве что на себя немного. Потому что на голове рука Тэнэ, а в этой голове – он сам, и всё это ощущается так сладко-сладко, что даже приторно будто. Мерзко от таких ощущений. Но это правда не имеет значения, пока Тэнэ улыбается ему в ответ.       — Может, не пойдём на первую пару? — жалобно вопрошает Келлерман, в очередной раз глядя на часы. — Придём сразу к твоему зачёту по истории.       — Я не был на занятиях уже неделю, — напоминает Тэнэ, нехотя отрываясь от светлой макушки. Проводит напоследок кончиками пальцев по виску, после чего кое-как встаёт на ноги.       — Всем до фонаря, не думаешь? — Келлерман давит разочарованный выдох и принимает помощь в виде протянутой руки, рывком поднимаясь и сонно шагая вслед за другом. По пути он спотыкается всё-таки о злосчастную бутылку воды, но чудом удерживает равновесие.       — Было бы, — соглашается Кёниг, тут же уточняя: — Если бы я не был старостой.       У Тэнэ походка в меру быстрая, но в то же время лёгкая и плавная, почти бесшумная, впору было подумать, что он не идёт, а парит над полом, в то время как Дэмон, казалось, каждым шагом был готов сделать в нём трещину пяткой. Кёниг подходит к окну, медленно натягивая лёгкую куртку и глядя вслед удаляющемуся парню, вызвавшемуся найти что-нибудь съестное. Тот кричит с кухни, что возьмёт им по кусочку яблочного пирога, который оставила мама на выходные, уехав вместе с Йенсом и Эбэль к родственникам; щурится глупо от яркого света, сочащегося сквозь жалюзи в привыкшие к темноте глаза; нелепо фыркает, когда Тэнэ ласково называет его копушей. И Кёнигу кажется, что как-то уж слишком много в нём этой дурацкой любви. И с каждым новым взглядом голубых глаз она расцветает в нём с новой силой.       На стекле появляется короткое слово, написанное отчего-то так размашисто, словно оно само желало, чтобы его заметили этим холодным пасмурным утром.       — Ладно, я согласен, — тихо произносит Кёниг, вглядываясь в далёкие деревья. Дэмон слегка хмурится, пытаясь вспомнить, о чём они вообще говорили, и неспешно направляется на улицу, на ходу надевая тёплый бомбер. — Идём ко второй паре. Я не пойду сдаваться в лапы этого безжалостного деда в одиночку.       — Вот и прекрасно, — неразборчиво отвечает Келлерман с набитым ртом, протягивая другу второй кусок пирога, завёрнутый в салфетку, и расслабленно плюхается на ступеньку для крыльца. — Я совсем не выспался, чтобы сейчас бегать.       — Да ты вообще как-то... хуже спишь в последнее время, — замечает Тэнэ, присаживаясь совсем рядом и вспоминая длинные вечера, проведённые за учебником, во время которых Дэмон вертелся на матрасе как уж на сковороде, не находя покоя.       — Да, но... — он молчит несколько секунд, обдумывая дальнейшие слова, и тихо выдыхает, собираясь с мыслями. — Знаешь, Кёниг... бессонные ночи, оказывается, совсем короткие, — прикрывает он веки, решая действовать по принципу «будь что будет»: — Когда ты со мной.       Тишина повисает в воздухе, нарушаемая лишь тихим шуршанием листьев и ударами редких капель дождя об асфальт. Яблочный пирог, умятый парнями буквально за пару минут, сейчас почему-то казался особенно вкусным, но даже это отходило на другой план, уступая место спутанным мыслям, с необычайным рвением желающим вырваться наружу.       — Обернись, — тихо бормочет Тэнэ, неловко опустив голову. То ли просьба, то ли приказ, но Дэмон всё равно ни черта не понял, глупо уставившись на друга. Тёмная свисающая чёлка досадно закрывает от проклятого лицо напротив, однако по голосу прекрасно слышно, что Кёниг улыбается. Нежно-нежно. Так, как не улыбался, наверное, никогда.       — А? — рассеянно переспрашивает Келлерман, совсем не догадываясь о том, чего от него хотят. Обернуться? К входной двери? Ну, она слегка приоткрыта, отчего в дом проникает прохладный воздух. На крыльце осталось немного уличной грязи, которую потом нужно будет убрать. А что ещё?       — На окно посмотри, дурак.       Недоумение на лице Дэмона приобретает ещё более выраженный оттенок. «Что там может быть интересного? — мысленно рассуждает он, озадаченно переводя взгляд на указанную точку. — Цветы на подоконнике?». А Кёниг нервно сжимает и разжимает пальцы, тщетно пытаясь успокоиться и набраться смелости для более раскованных действий, пока друг нелепо хлопает глазами, обескураженно глядя на оконную раму. Старательно всматривается, изучая каждую неровность, и наконец замечает на стекле какие-то неестественные разводы. Келлерман не мог сказать, что именно они из себя представляют, но подобное совершенно точно не могло возникнуть само собой. Тэнэ ставит на кон всё, когда аккуратно отталкивается ладонью от каменной плитки, на которой сидит, и чуть приподнимается, осторожно перебираясь ближе. Замирает на полпути, выжидая невесть чего, в то время как Дэмон начинает находить в ровных линиях какую-то закономерность. «Символы? — мысленно уточняет он сам у себя, задумчиво щурясь. Проходит пара секунд, прежде чем до него наконец доходит: — Да, это явно какие-то буквы. Только... перевёрнутые».       Келлерман сосредоточенно вчитывается в каждый слог, отзеркаливая изображение в уме и не замечая перед собой ничего, кроме злосчастных узоров, постепенно складывающихся в цельную картину. «"Не", — про себя начинает он, бессознательно хмурясь и слегка наклоняясь для лучшего обзора, пока парень напротив нерешительно мнёт многострадальный рукав, — "ме", — тот продолжает, затаив дыхание, а Кёнигу кажется, что Дэмон скоро просверлит в бедном окне сквозную дыру своим пристальным взглядом, — "ре", — друг сдвигается с мёртвой точки, подползая почти вплотную, — "но", — Келлерман напряжённо перегоняет всё в голове, образуя надпись из одного единственного слова: — "Немерено". И как это понимать?»       Дэмон резко поворачивает голову обратно, выразительно выгибая бровь с немым вопросом, и тут же невольно вздрагивает от неожиданности, когда видит затуманенные серые глаза совсем рядом, буквально в пятнадцати сантиметрах. Эти глаза похожи на дым, обволакивающий и утягивающий за собой, заставляя на добровольно-принудительной основе в себе потеряться. На принудительной, потому что контролировать себя уже попросту невозможно, всего один раз посмотришь – пиши пропало. А на добровольной лишь оттого, что Дэмон, в общем-то, пропасть совсем не против. Расширенные зрачки ярко блестят и искрятся, гипнотически очаровывая и пресекая любую попытку отвести взгляд: это становится попросту невозможным, как если бы парня околдовали. И Келлерман действительно чувствует себя околдованным, когда понимает, что одна из ладоней Тэнэ внезапно оказывается у него на плече, а он совершенно ничего не может с этим поделать. Да и, если быть совсем уж честным, не желает. Жребий брошен, и Кёнигу кажется, что он изрядно влип, когда дороги назад уже не оказывается. Он всё же заставляет себя продолжить: осторожно тянется свободной рукой к бархатистой щеке, невесомо оглаживая мягкими подушечками пальцев гладкий подбородок, и поднимается чуть выше, к высоким скулам, плавно очерчивая их. А затем — останавливается на уголке сжатых от волнения губ. «Да, я определённо угроблю нашу дружбу», — выносит неутешительный вердикт Кёниг, полностью признавая, что это, похоже, финиш.       — Тэнэ, — тихий и сбивчивый лепет Келлермана изрядно приглушили шумные порывы ветра и свистящий шелест пожелтевших листьев, а оттого он стал практически полностью неразличим. Казалось, что имя друга было попросту отпущено в пустоту, однако чуткий слух Кёнига всё равно улавливает его, заставляя обладателя всё сильнее сходить с ума, стараясь придвинуться ближе. — Эй, что ты... — сдавленный голос Дэмона вновь почти беззвучен, но только не для того, кто сидит к его источнику едва ли не вплотную. Келлерман спешно отводит растерянный взгляд в сторону и нервно скачет им по округе, не имея ни малейшей возможности уцепиться глазами хоть за что-то конкретное, но голову не отворачивает. Он нещадно терзает зубами внутреннюю сторону губы, больно прикусывая её, в то время как внешне начинает больше напоминать недвижимую мраморную статую. — Что ты делаешь?..       Кёниг не знает. Не имеет ни малейшего понятия о том, что сейчас творит, и уж тем более не понимает, каким образом заставить самого себя остановиться, когда тот, о ком он мечтал так долго, сидит прямо перед ним. Близко. Ближе, чем когда-либо. «А нужно ли вообще останавливаться? — мысли стаей ворон разлетаются в разные стороны, оставляя бедного парня ни с чем. Без капли сопротивления своим желаниям он беспомощно прикрывает веки: — Кого я обманываю? Всё равно не смогу». И он действительно не может. Всё, на что хватает последних крупиц самообладания, это лишь немного скосить вправо, неловко утыкаясь прохладным кончиком носа в чужую щёку. Многострадальное сердце утробно взвыло, бессильно моля о пощаде. «И... что дальше? — спрашивает он сам себя, тут же понимая, что ответ ему вовсе не требуется: — К чёрту. Будь что будет». Словно в пьяном бреду, всё ещё опасаясь чужой реакции и ужасно медля, Кёниг чуть решительнее тянется губами к чужой коже, как будто жалкая пара миллиметров сейчас была для него непозволительно большим расстоянием. Посмотреть сейчас в чужие глаза казалось форменным самоубийством.       Секунда – и шершавые губы невесомо скользят по бархатистой коже, едва ощутимо очерчивая линию скул, а затем осторожно смыкаются, оставляя на щеке Келлермана лёгкий поцелуй. Дэмон поражённо замер, окончательно переставая дышать, когда Тэнэ на миг отстранился, судорожно выдохнув, а после – зажмурился и несколько смелее прикоснулся губами к тому же месту. Хотелось сию секунду уменьшиться до размера атома, а затем и вовсе исчезнуть, потому что ловкие холодные пальцы, неуверенно пробирающиеся вверх по чувствительной шее куда-то к затылку, ничуть не прибавляли разуму ясности. Келлерман с надеждой воззвал к своему сердцу, наивно уповая на то, что оно согласится биться хотя бы немного медленнее. Не соглашалось. Кёниг осторожно зарывается длинными пальцами в чертовски мягкие волосы, неспешно поглаживая проклятого по голове и так бережно перебирая в руке золотистые прядки, как если бы Келлерман был самым дорогим, что существует для него в этом мире. Ощутимо задевает изящными пальцами чужое ухо, когда плавно и ненавязчиво направляет голову парня выше, оставляя её в слегка приподнятом положении, а сам спускается к точёному подбородку. Целует нежную кожу вновь, перемещаясь всё ближе и ближе к желанным губам, словно безмолвно спрашивая у друга разрешение. Каждое новое прикосновение служило для Дэмона в качестве дополнительного гвоздя в крышку гроба. Мысли путаются, голову сносит окончательно. Ещё один миг – и он...       Поздно. Он не сдерживается. Тело переходит в авторежим, когда Дэмон понимает, что терять больше нечего, ведь все крупицы рассудка и выдержки потеряны уже давно. Тёплые ладони сами собой тянутся к обычно бледным щекам, которые сейчас были непривычно румяными, почти пунцовыми. Лучистые голубые глаза смотрят нежно, трепетно, изучая каждый сантиметр лица напротив и околдовано засматриваясь: острый кончик носа, высокие скулы, мелко подрагивающие ресницы и раскалённые угольки зрачков безжалостно сводили с ума. А Кёниг попросту не смел пошевелиться, с упоением плавясь под обжигающими прикосновениями и с каждым новым мгновением краснея пуще прежнего. Не смел, но невольно вздрогнул, когда Дэмон бережно огладил подушечкой большого пальца уголок его губ, а после – потянулся к ним своими.       «О нет, — думает он, когда весь мир схлопывается, сжимается до одной единственной точки. До точки соприкосновения. — Я, кажется, брежу».       Кёниг не бредил. Жар горячих рук на его щеках заявлял об этом вполне красноречиво. Сердце вопило от безысходности в унисон с мозгом, который сейчас почему-то вовсе отказывался соображать. Кёниг инстинктивно подаётся назад, опираясь спиной о высокую колонну, и тут же жалеет об этом, потому что Келлерман движется аккурат следом за ним, более чем весомо наваливаясь на парня всем телом. Дэмон льнёт словно по наитию, прижимаясь вплотную настолько, что Тэнэ может чувствовать чужой бешеный пульс через собственную грудную клетку. В голове сущий вздор, околесица, и Кёниг решает откинуть все сумбурные мысли назад, чтобы случайно не натворить глупостей. Но он совершенно не может сопротивляться, когда где-то на задворках сознания ярко-ярко мелькает последнее недвусмысленное указание: «действуй». И он действует. Осторожно, будто на пробу сминает тонкую верхнюю губу, опасаясь невесть чего. Может, отторжения со стороны, а может — окончательной потери сознания. Но к нему лишь прижимаются ближе, хотя между двумя телами и так уже не осталось никакого расстояния.       У Дэмона оглушительный звон в ушах и расплывчатые пёстрые пятна перед глазами, но остановиться уже невозможно. Только не тогда, когда ощущаешь каждую неровность чужой кожи под своей, а зябкая прохлада улицы становится чем-то жалким, ничтожным в сравнении с присутствием такого родного человека напротив. Он робко отвечает, целуя бережно, почти неуловимо, и тут же выпрямляет спину, чувствуя, как вдоль позвоночника пробегает табун мурашек. «Немерено», — гулко проносится по его подсознанию, эхом отскакивая от внутренних стенок черепной коробки, и теперь Келлерман прекрасно понимает значение этого слова. Дождь вновь усиливается, холодные капли хлёстко бьют по асфальту, а бесформенное нагромождение чувств — по рассудку. Колючая вода раз за разом создаёт ровные круги на многочисленных лужах, пока неумелые поцелуи превращаются в чуть более смелые, по-прежнему оставаясь такими же тягуче-медленными. Безостановочные прикосновения подушечек пальцев сейчас казались ещё более ледяными, чем нескончаемые осадки, но всякий шанс избавиться от них давно исчез, оставляя после себя только возможность упиваться моментом, словно заходясь в лихорадке. Дышать становится тяжелее, но кого это волнует, если ощущение чужих губ на своих кажется куда более важным, прекрасно заменяя живительный кислород? Тяжкие оковы рухнули, незримые границы стёрлись в пыль, а Келлерман почувствовал под своими руками едва различимую влагу. Влагу, появившуюся вовсе не из-за дождя.       — Тэнэ, — парень тяжело дышит, неохотно отстраняясь и с трудом разлепляя тяжёлые веки, а затем опасливо проводит большим пальцем по худой щеке. Утирает блестящую каплю солёной воды, плавно скатывающуюся вниз по гладкой коже, и непонимающе вопрошает, робко и бережно отодвигая с лица старосты тёмную прядь, которая навязчиво лезла тому в глаза: — ты чего?       — Ничего... — глухо и несколько хрипло бормочет Кёниг, тихо шмыгая носом. А после – улыбается. Смущённо, еле заметно, но до одури нежно и искренне, так, что сердце застывшего Дэмона с грохотом падает куда-то в пятки. Бледные руки плавно перемещаются по податливому телу, крепко обхватывая широкую спину и боясь хотя бы на миг отпустить парня напротив, словно в том случае Келлерман бы тотчас испарился, исчез, как яркое солнце за свинцовыми тучами. — Дэм, — робким шёпотом зовёт он, втайне восторженно ликуя: наконец-то он сможет произнести эти три слова. Чёртовы три слова, которые уже столько времени болезненно распирали его изнутри, грозясь неизбежно вырваться наружу: — Я люблю тебя.       По лицу Келлермана тут же расползается застенчивая глуповатая улыбка, а негромкое ответное признание тонет в шуме порядком надоевшего дождя, неумолимо перерастающего в ливень. Однако Тэнэ всё прекрасно слышит, наслаждаясь немереным теплом в собственной груди и с готовностью растворяясь в неловких успокаивающих объятиях, согревающих в такую погоду похлеще горячего чая. Того самого зелёного чая с одной ложкой сахара, который он так любил.