Ice, Fire, Boom

Тодороки понимала, что не была самой красивой девочкой в классе (это был титул Яоймомо, и был вполне заслуженным). К сожалению, она была плоской, у неё был неподобающий для девушки смех (больше похожий на фырканье), и на её лице редко появлялась улыбка. Может, всё из-за её отстраненного поведения или того факта, что она редко говорила. Но один факт оставался неизменным (по крайней мере, по её мнению): ни один парень не замечал в ней ничего привлекательного. Поэтому, конечно, для неё стало шоком, когда Бакуго Кацуки перед обедом протопал к ней и хлопнул своими покрытыми нитроглицерином ладонями по её парте. — Чем…могу помочь? — пробормотала Тодороки, напрягшись всем телом. И на то тоже была веская причина. Видите ли, это был сам Бакуго Кацуки. Он мог взорваться в любой момент, и вся школа превратилась бы в сплошные обломки. Его алые глаза сверкали, словно рубины. Даже она, одна из лучших в классе, завидовала его чётко очерченной линии челюсти и идеально сложенному телу. Можно было только догадываться, сколько внимания он получал, ну, от каждой второй девушки в кампусе. Что делало его ещё более желанным, так это его взрывной характер. Для некоторых он был загадкой, впоследствии превращался в приз, который можно выиграть. И всё же черты его лица были совершенными. Но как мог кто-то настолько симпатичный (и в то же время такой глупый) вообще заговорить с... ней? Но это был в самом деле он. Стоял прямо перед ней, и слова сами по себе слетали с его губ. Погодите, пусть повторит, что он там сказал? — Так что, в эту субботу я свободен, пошли со мной. — П–прошу прощения? Что? — сглотнула она. — Я сказал: пойдем со мной на свидание. В эту субботу. О, его глаза. Они были похожи на тлеющие в пламени угли. Такие...пронзительные. Так, успокойся, Шото. — Я не понимаю… — Черт тебя возьми, просто пошли со мной на свидание. Люди оборачивались к ним. Бросали на пару странные взгляды, а бедная девушка с каждой секундой нервничала всё больше. Минета завизжал, его крошечные ручки вцепились в талию Бакуго (единственная часть тела, до которой Минета мог дотянуться). Если Бакуго и был обескуражен, то это не отразилось на его лице, когда он схватил виноградоголового за шиворот и швырнул его через весь класс, не отворачиваясь от Тодороки. — Так ты мне уже ответишь? Его нос был всего в нескольких дюймах от носа Тодороки. Он наклонился ближе, глядя прямо в её раскрасневшееся лицо. Оттенком точь-в-точь как её волосы. Тодороки молилась, чтобы Бакуго этого не заметил. Что ж, она была хорошенькой, даже жаль. — Да?.. — Наконец-то. Ребята, она согласилась, я победил. Сегодня угощаете меня суши, — самодовольная ухмылка появилась на его лице, когда его друзья вышли, потерпев поражение. Что? — А мне казалось, что ты из себя представляешь хоть что-то. Не думал, что с тобой будет так легко, — поддразнил Бакуго. Минета, всегда отличавшийся своей извращенностью, обернулся и вздохнул с облегчением. Тодороки уткнулась лицом в длинные рукава своего пиджака. С горящими щеками, глазами, полными слёз, и ярко-красным вздёрнутым носом она представляла собой то ещё зрелище. Бакуго мог только наблюдать, как рушилась её жизнь. Её тихая мирная жизнь. Ему хотелось обнять её, сказать, что будет защищать, любить её беззаветно. И всё же он был тем, кто упустил свой шанс. — Бакуго Кацуки, я ненавижу тебя. Сильно, сильно ненавижу тебя! — закричала Тодороки с такой страстью, что показалось, что её тело вот-вот рухнет. Каким-то чудом ей удалось вскочить со своего места и выбежать из класса. — Погоди, Тодороки… — застыл Бакуго. Разумеется, было уже слишком поздно. Она уже ушла. Она ушла. Она ненавидела его. Стоп, стоп, стоп. Тодороки уставилась в потолок опустевшего женского туалета на пятом этаже, быстро моргая, поскольку слёзы продолжали катиться по щекам. У неё закружилась голова, и она увидела в зеркале свой расплывшийся образ. Тодороки, тяжело дыша, облокотилась на холодную керамическую раковину и окатила лицо пару–тройкой порций холодной воды. Припухшие губы, красные глаза, спутанные волосы. Сквозь туман Тодороки понимала, что не стоило возвращаться в класс в таком виде. Хотелось спать. Она просто хотела заснуть, пока вся боль не утихнет. Пока она не закончит школу и все о ней не забудут. Рухнув на пол, она прислонила голову к раковине. Закрыла глаза, и мир вокруг потемнел. Тодороки не знала, как долго пробыла там. Она сидела на корточках между трубами (у неё начинала болеть шея), когда услышала шаги за дверью. Затем петли заскрипели, и деревянная дверь слетела с них, врезавшись в туалетную кабинку. Чудо, что туалетная комната всё ещё не была разрушена. — Тодороки?.. О нет…