ЯТЛ

      Однажды я повстречал тебя среди остальных — чужих, взглянул в наполненные холодной зимой и беспросветным льдом глаза и узнал в них себя. В твоих восхитительных отражениях и отблесках свинцовых туч в зеркальных зрачках, разъяренных от гогота незнакомцев радужках и белоснежных белках очей на усыпанном родинками лице и длинных ресницах темно-русого, почти черного цвета. Ты увидел во мне нечто большее, нежели простую человеческую душу: говорил о необъятной любви ко мне, гладил широкой ладонью по взъерошенным волосам и целовал в уголок губ при любой подвернувшейся возможности. Невзначай касался мизинца руки, проводя от ногтя до просвечивающих сквозь бледную кожу вен на запястье, шептал басистым, но бархатным голосом стихотворения Пушкина.       Ты любил меня, как Александр осень.       Как Толстой любил Софью до своего последнего вздоха.       Как Достоевский полюбил Анну.       Ты смотрел на меня злыми, но все же любящими глазами, когда я кричал на тебя за кислую, как алая вишня, ложь. А потом мы все равно обнимались под желтым светом лампочки в гостиной, жадно глотая воздух открытыми от волнения ртами. Я боялся потерять тебя, а ты не хотел оставлять меня одного.       Мы сидели на холодной и одинокой крыше панельного дома в Воронеже, медленно, не торопясь, пили остывающий кофе и наблюдали за клубящимся над кружками паром, когда солнце, что создавало захватывающие дух цветные закаты, пряталось за изрезаным человеческими силами горизонтом. Укрывались от теплого летнего дождя тонкими покрывалами, изредка переглядывались, а вскоре просто целовали друг друга, встречая новый рассвет. С тобой время текло, как вода, а нам нравилось чувствовать себя нужными друг другу.       Ты смеялся вместе со мной над тупыми мемами из устаревшего пинтереста, просил отправить ссылку на глупую картинку с котенком, говоря, что я так же мил, как и он.       После переезда в Петербург мы гуляли под дождем и нагло воровали минуты созерцания на разведенные мосты среди ночи, ловили приятные капли языком и крепко сцепляли меж собой пальцы. Я опускал уставшую голову на твое высокое плечо, а ты осторожно, чтобы не терзать меня резкими движениями, поворачивал одну лишь голову, чтобы коснуться губами зоны чуть выше виска. Желание вновь ощутить твои губы на своих возвышалось над любыми другими чувствами кроме любви к тебе, и я, сквозь головную боль, тянулся к тонким, но мягким и донельзя теплым губам, упиваясь накатившими ощущениями от близости к твоей загорелой коже и щетинистым щекам.       Ты нежно прикасался кончиком носа к каждому позвонку на моей худощавой спине, поглаживал взмокшие от равномерных движений внутри себя волосы потными ладонями, ускоряя темп. Из моей груди вырывались хриплые стоны, и нужда сделать полный вздох уматывала и в то же время доставляла непосредственное удовольствие от чувства подчинения тебе.       Ты всегда просыпался на пару минут раньше и всегда успевал сходить и умыться, чтобы потом успокаивать мое стеснение во время утреннего поцелуя, ведь зубы-то я не почистил. Ты априори знал, что собственноручно убедишь меня не бояться первым проявлять инициативу в тогда только-только начинавшихся отношениях. Потом заваривал мне любимый чай, параллельно обжаривая пару разбитых в сковородку яиц.       После работы мы выпивали несколько стаканов ледяного пива, обнимались в постели и рассказывали друг другу о происшествиях на рабочем месте.       В твоих глазах сияла любовь, а в моих — тоже самое.       С того момента, когда мы стали одним, прошло немало времени. Наша любовь живет не три года; она извечно останется внутри нас. Мы по-прежнему влюблены до дрожи в коленях от единого касания к коже, а твое сердце бьется в такт с моим.       Я люблю тебя, как Александр осень.       Как Толстой любил Софью до своего последнего вздоха.       Как Достоевский полюбил Анну.