до рассвета

И снова ночь — стрела отравлена ядом Я никогда, никогда тебя не оставлю. Ты полежи со мною неслышно рядом. ©️земфира — итоги

      Освальду больно. В раненый глаз словно кто-то забивает гвозди — боль пульсирует, стучит, накатывает. Действие обезболивающих почти сошло на нет, Ли Томпкинс — точнее, Ли Гордон — оставила ему несколько сильных таблеток, но Освальд решил приберечь их, потому что завтра будет тяжелый день, и ему нужно быть в форме. Поэтому сейчас боль медленно наступает на него, и он надеется только что успеет уснуть раньше, чем она станет невыносимой.       Освальд чувствует себя настолько вымотанным, что сил ему хватает только на то чтобы дышать, мысли в голове перекатываются медленно, лениво. Только иногда в груди, как волной, накатывает сильная паника, сбивая дыхание. Перед глазами снова и снова всплывает сцена упавшей к ногам гранаты — тот секундный миг осознания, что сейчас она рванет. Тот несравнимый ни с чем порыв — неосознанный, инстинктивный — защитить Эда, спасти его, не думая о себе ни секунды. Освальд и правда не думал о себе, не думал о жертве со своей стороны. Он думал только о том, что с Эдом ничего не должно случится. Он думал о том, что Эд, не смотря ни на что, самый важный, самый близкий человек в его жизни — и его нужно уберечь.       Хуже всего, когда к панике в груди и покадрово воспроизводимым в голове воспоминаниям подключается воображение, которое дорисовывает другие варианты развития событий. Например, если бы Освальд не успел среагировать, и граната все-таки задела бы Эда. Освальд умер бы там вместе с ним, если бы был вынужден смотреть, как Нигма истекает кровью и умирает у него на руках. Даже думать об этом невыносимо. Или если бы осколок гранаты задел не глаз, а попал в грудь, в сердце. Тогда медленно умирал бы уже Освальд. Умирал бы рядом с Эдом и осознавал, что последнее, что он видит перед смертью — бледное лицо Нигмы. Хотя нечто такое Освальд уже переживал — был как-то в их истории момент, когда последнее, что видел Освальд перед смертью — бледное лицо Нигмы. Но тогда Кобблпот выжил. Выжил и сейчас. Удивительная живучесть, не правда ли?       Освальда знобит от холода, и он сильнее укутывается в одеяло, подтягивая его почти до самого носа. Старается дышать глубоко и ровно, чтобы быстрее уснуть, и мысленно считает удары сердца. Один. Два. Три… на шестьдесят восьмом Освальд слышит, как слегка поскрипывает дверь, словно кто-то заходит в его комнату, и открывает глаза… Глаз. В комнате плотно закрыты шторы и стоит такая темень, что, в целом, нет никакой разницы, открыт у него глаз или закрыт — все равно не видно ни черта. Кобблпот замирает и прислушивается. Не могло же ему показаться, что к нему пожаловали незваные ночные гости. Вслушиваясь в ночную тишину, его слух все-таки улавливает осторожные почти невесомые шаги. Кто-то приближается к нему. Кто-то, кто не хочет быть замеченным. Освальд напрягается и тянется рукой под подушкой к спрятанному там же ножу. Он только что пережил блядские баррикады и не собирается быть убитым в собственной постели.       Когда слух улавливает очередной шаг совсем близко к кровати, Освальду приходится прищурить и напрячь здоровый глаз, чтобы все-таки разглядеть в темноте знакомый силуэт и облегченно выдохнуть. Ладно, возможно его все-таки не собираются убивать в собственной постели посреди ночи. Хотя… Это же Нигма, кто знает, когда его в очередной раз одолеет желание потыкать в Кобблпота пистолетом. — Эд? — хриплым голосом зовет его Освальд, как бы спрашивая «какого черта ты здесь делаешь?»       Нигма не отвечает. Освальд почти успевает додумать предположение, что возможно этот загадочный мужчина загадочно лунатит, но тут Эд снова куда-то идет, потому что Освальд теперь уже отчетливо слышит шаги. Судя по звуку, Нигма обходит кровать, подходя к свободной половине справа от Освальда.       Кобблпот приподнимается на локтях, пытаясь понять, что происходит. Эд, все так же молча, ложится на свободную половину кровати и залезает под одеяло, заставляя Освальда выпутаться из своего одеяльного кокона, в котором он спасался от пробирающего до костей озноба, и поделиться, потому что Нигме одеяла не хватает. Освальд даже не знает, стоит ли вообще спрашивать, что происходит. Мысль о том, что Нигма просто загадочно лунатит все-таки формируется в голове и обрастает уверенностью с каждой секундой. Не может же Эд по собственной воле просто так прийти ночью к Освальду, отобрать у него половину одеяла и, ничего не объясняя, просто лечь спать, будто у них такое в порядке вещей.       Освальд решает не спрашивать. Во-первых, Эд, если бы хотел, сам бы все объяснил. Во-вторых, что если он действительно лунатит, и Освальд разбудит его своими вопросами. Лунатиков же вроде нельзя будить.       Кобблпот возвращается в горизонтальное положение и поворачивается к Нигме спиной, чтобы не тревожить раненый глаз еще больше. Спящий рядом Нигма звучит, конечно, интригующе, но сейчас Освальд правда больше переживает за глаз. Хотя за Нигму тоже переживает. За то, что он лежит вот так вот близко, на одной кровати, совсем рядом… Освальд начинает переживать еще сильнее, когда Эд возится на своей половине, двигаясь ближе, и прижимается в итоге грудью к спине Освальда, согревая все его тело своим теплом. А когда длинные руки Нигмы обнимают его за талию, прижимая еще ближе к груди, Освальд окончательно перестает что-либо понимать.       Мысли в голове мечутся с огромной скоростью. От тех ленивых улиток, какими они были всего несколько минут назад, не остается и следа. Освальд дышит шумно и тяжело, почти пыхтит, пытаясь дать поведению Эда хоть какое-то логическое объяснение. — Освальд, закрой глаза и спи, — произносит вдруг Нигма, что окончательно отметает вариант с лунатизмом.       Освальд снова шумно вздыхает, что больше похоже на недовольное фырчание ежика. Закрой глаза и спи? Отличная идея, Эд, он этим и собирался заняться, пока ты не пришел со своими непонятными порывами поспать вместе. Знаешь, как-то ощущение чужой горячей груди, прижимающейся к спине, несколько не способствует крепкому сну. Особенно если эта «горячая грудь», принадлежит человеку, несколько лет назад отвергшему признание в любви.       Видимо внутренние возмущения Освальда слишком очевидны. — Ты слишком громко думаешь, — говорит Эд, обдавая теплым дыханием шею Освальда, которая мгновенно покрывается мурашками. — Я бы думал тише, если бы понимал, что ты делаешь, — язвит в ответ Освальд и чуть возится на кровати, пытаясь то ли подвинуться еще ближе, то ли наоборот отстраниться. — Я пытаюсь уснуть, — спокойно говорит Эд, будто это должно было быть очевидным.       И это его спокойствие раздражает до зубного скрежета. — Ладно. Отлично. Спокойной ночи, — говорит Освальд и принимается недовольно фырчать еще агрессивнее. Он не фырчит, конечно. Не совсем. Просто дышит шумно и эмоционально. В Освальде всегда так много эмоций, что он даже дышать умудряется эмоционально.       Видимо выходит слишком уж эмоционально, ведь Эд цокает языком и произносит: — Твое недовольство сейчас слышно даже в GCPD.       Тут уже Освальд не выдерживает. Вот ведь Эд! Пришел себе значит в его спальню, улегся рядом и вместо того, чтобы объяснить свое нестандартное поведение, упрекает Освальда в том, что он пытается понять, а что вообще происходит. Очень здорово. Но так не пойдет. Кобблпот снова начинает возиться на кровати и поворачивается к Эду лицом. Раненый глаз простреливает болью, но Освальду сейчас важнее разобраться с одним невыносимым зеленым засранцем. Как быстро меняются приоритеты рядом с Нигмой. — Что ты здесь делаешь, Эд? — прямо спрашивает Освальд.       Лицо Эда сейчас настолько близко, что даже в такой темноте Кобблпот видит морщину усталости между бровей и странный блеск в глазах. Изменившееся положение Эда нисколько не смущает, он не отстраняется и продолжает обнимать Кобблпота за талию. А еще он так забавно пожимает плечами перед тем, как ответить. — Я уже говорил что… — Пытаешься уснуть, да, я помню, — перебивает его Освальд. — Ты понял, о чем я. Спокойно поспать ты мог и в своей кровати, Эд. — Эдди. — Что? — Ты назвал меня Эдди. Сегодня, — объясняет Нигма, и Кобблпот отчаянно краснеет, надеясь, что в темной спальне румянец на его щеках не будет заметен.       Это отчаянное «Эдди» вырвалось как-то само собой. Освальд правда не знает, почему назвал его именно так. Это был просто… секундный порыв. Необдуманный. Импульсивный. Инстинктивный. Возможно… возможно в тот опасный для жизни момент, когда на кону была каждая секунда, и смертельная угроза мелькала перед глазами… возможно Освальду хотелось на секунду — всего на секунду — сделать вид, будто Эд ему ближе, чем на самом деле. Но разбираться в своих мотивах и порывах у Освальда тогда не было времени. А сейчас разбираться в них у него нет никакого желания. — Я просто… — начинает Кобблпот, но на самом деле он все еще не знает, как лучше объясниться за это. — Это получилось случайно и… — Скажи еще, — шепотом, едва слышно просит Эд. Ему никакие объяснения и не нужны. — Что? — удивленно переспрашивает Кобблпот. — Назови меня так еще раз.       Освальд приоткрывает рот от удивления. Он пару секунд всматривается здоровым глазом в лицо Нигмы, пытаясь разглядеть там следы насмешки, но не находит их. Он сглатывает, собирая мысли в своей голове в кучу. А то они как-то разлетелись во все стороны и соображать стало крайне неудобно. — Эдди, — в тон Нигме, так же тихо, шепотом, произносит Кобблпот, следя за чужой реакцией.       Уголки чужих губ дергаются в легкой улыбке. И это совершенно не та улыбка, которую ждал Освальд — это не злая насмешка, не ироничный оскал, это именно легкая улыбка — мягкая и почти нежная. У Освальда от волнения сердце бьется быстро-быстро, а по груди расползается тепло от одной только этой улыбки, вперемешку с сильнейшей тревогой. Кобблпот чувствует, как неуловимо меняется атмосфера между ними. И ему страшно даже думать, куда это может привести. — Меня почти никогда так не называют. А мне нравится, — признается Эд и его улыбка становится чуть шире. — Эдди, — снова произносит Освальд, словно какое-то заклинание.       Нигма чуть ерзает и двигается еще ближе, хотя ближе уже просто невозможно. Теперь кончики их носов почти соприкасаются. Кобблпот делает вдох, а выдохнуть уже не в силах. Все его тело словно немеет от этой близости. Внутри робко порхают пресловутые бабочки. С одной стороны Освальд чувствует это невесомое романтическое волнение между ними. С другой стороны так страшно поверить в происходящее. Так страшно будет проснуться утром и понять, что все это просто сгенерированный сон, подсунутый накаченным обезболивающим мозгом. — Я хочу поцеловать тебя, — шепчет Нигма и его дыхание остается у Освальда на губах.       Кобблпот облизывает мгновенно пересохшие губы и не может поверить в происходящее. — Ты говорил, что не любишь меня, — припоминает Кобблпот, потому что это кажется ему важным сейчас. Не очень вовремя наверно. Черт, зачем он вообще это сказал? Что если сейчас это минутное наваждение пройдет, Эд осознает, что делает, и уйдет? Черт, Кобблпот, научись уже держать язык за зубами.       Пока Освальд мысленно ругает самого себя за несвоевременное напоминание, Эд ведет головой, задевая кончиком носа чужой нос, проводит пару раз, потираясь мягко, словно кот. — Как это мешает мне хотеть поцеловать тебя?       Вот тут уже Освальда окатывает волной возмущения. Вот значит как. Как о любви, так «я тебя не люблю». А как целовать ночью после стрессовой ситуации, так пожалуйста! Ну уж нет. Кобблпота такой расклад категорически не устраивает. Освальд целуется только по любви. Поэтому он ни разу в жизни и не целовался. Потому что его никто никогда не любил.       Освальд насупивается и недовольно сопит, Эда это умиляет. — Поцелуи только по любви? — словно прочитав чужие мысли, спрашивает Эд.       Кобблпот не отвечает. Не станет он на такое отвечать.       Эд, видя, что Освальд опять закрывается от него и замыкается, вздыхает. Перемещает руку, которая все это время обнимала Кобблпота за талию, к чужой щеке и мягко поглаживает ее большим пальцем, призывая поднять взгляд и посмотреть на него. — Освальд, — тихо зовет Эд. — Если я сейчас скажу, что люблю тебя, ты поверишь мне?       Услышав вопрос, первое что хочет сделать Освальд — возразить. Как он может вообще спрашивать? Но вовремя себя останавливает, задумавшись. Освальд, хоть и понимал всю обреченность собственных чувств, но иногда все же позволял себе мечтать. В его мечтах Эд произносил заветное «я люблю тебя», и они были счастливы. Вот только мечты эти оборачивались пеплом всякий раз, ведь реальность с силой била в грудь осознанием, что такого никогда не произойдет. Но если сейчас отойти от пустых мечт и представить, что Эд признается ему, примет его чувства. Поверит ли он? Хотелось бы ему ответить твердое да, но рациональная часть его мозга считала иначе.       Они самые близкие друг другу люди. Сегодняшний день доказал это, не оставляя никаких сомнений. Они — два одиночества, нашедшие друг друга. Только наедине друг с другом они могут позволить себе быть самими собой. Только наедине друг с другом они способны открываться и показывать слабости. Только наедине друг с другом они становятся чуть менее одинокими.       Любовь ли это? Освальд скажет, что с его стороны — да. Слишком давно уже он не сомневается в своих чувствах и успел с ними смириться. Но любовь ли это для Эда? Освальд не узнает, если не увидит. Освальд не верит словам. Сказать можно все, что угодно. Освальд верит поступкам. Так же как и Эд. — Я не поверю тебе, если ты не будешь готов доказать это, — отвечает в итоге Кобблпот и смотрит на Нигму почти с вызовом.       Эд улыбается и снова трется кончиком носа о чужой нос. — Мне понадобилось много времени, чтобы это понять. Но я готов. Теперь я готов, Освальд, — серьезно говорит Нигма и чуть отстраняется. — Я тоже считаю, что поцелуи только по любви. И поэтому я хочу поцеловать тебя.       Освальд шумно выдыхает, и чувствует, как с этим выдохом из его тела уходит напряжение, оставляя после себя приятную легкость. Кобблпот ловит чужой взгляд и кивает — Поцелуй меня, — разрешает он.       Освальд чувствует, как рука на его щеке мелко дрожит. А потом он чувствует тепло на своих губах, и весь мир вокруг перестает существовать. Эд сперва даже не целует, просто касается губами. И Освальд благодарен ему за это. У него есть время переварить мысль, что прямо сейчас происходит его первый поцелуй. С единственным человеком, которого он когда-либо любил. Это осознание выбивает весь воздух из груди. Затем Нигма прижимается сильнее, целует уже по-настоящему, втягивает нижнюю губу Освальда в рот, игриво проводит по ней языком. Освальд не умеет целоваться, поэтому просто старается не мешать, лишь иногда шевелит губами, прижимаясь к чужим, не давая отстраниться.       Когда поцелуй заканчивается, Нигма чуть отодвигается, давая Освальду больше пространства. — А теперь тебе лучше перевернуться на другой бок, чтобы еще больше не навредить глазу, и постараться поспать, завтра будет трудный день.       Освальд вздыхает, но не перечит. Послушно поворачивается к Эду спиной. Стоит ему наконец улечься в удобном положении, как чужие длинные руки сразу же обнимают его за талию мертвой хваткой и прижимают к горячему телу. — Спокойной ночи, — говорит Эд куда-то ему в волосы и оставляет мягкий поцелуй на шее. — Спокойной ночи, — в тон ему отзывается Освальд.       В итоге, в ту ночь они оба впервые за долгое время спали крепко, и ни одного из них не мучали кошмары.