Не все герои носят плащи

На день рождения Юнги Чимин готовит ему торт, застегивает на запястье изящной работы браслет и вручает плотный конверт с двумя билетами в Нью-Йорк на последнюю декаду декабря. — Возражения не принимаются, — говорит он строго, в духе самого Юнги, хотя в глазах у него не уверенность, а надежда. — Какие бы там ни были дела у тебя на работе, Рождество мы встретим в Нью-Йорке. — Разве я могу что-то возразить? — Юнги расплывается в улыбке, изучив содержимое конверта. — Неделя в Нью-Йорке на Рождество — звучит, как мечта. Спасибо, Чимин-а, это незабываемый подарок! Волноваться перед поездкой Чимин начинает сильно заранее, легко хмурится, кусает губы и становится рассеянным в мелочах, но свои волнения поверяет только младшей сестричке, которую навещает почти каждый вечер и нежно воркует с ней, давая родителям недолго отдохнуть. — Я заказал билеты в Метрополитен-Опера, — сообщает он Юнги перед сном, поглаживая пригревшегося на груди Адониса, — мы же возьмем вечерние костюмы? — Конечно, — расслабленно почесывает Диониса за ухом, лежащего прямо между ними, поближе ко второму коту. — Ты основательно подготовился, да? — Ох, Юнги, — Чимин тянется устроить голову у него на плече, но смиряется под укоряющим взглядом Диониса. — А еще мне нужно твое свидетельство о разводе. — Его требуют при посещении театра? — брови Юнги взлетают вверх, а рука замирает в мягкой шерсти. Чимин стонет. — Я надеялся сказать тебе позже, — признается он. — Нет, театр ни при чем. Его требуют при заключении брака. — Ох, Чимин-а, — Юнги негромко смеется, перекладывает кота в другую сторону и двигается поближе. — Когда ты собирался мне сказать? За день до? Я же должен подготовиться… — В самолете? — Чимин прячет лицо на его плече и смеется. От его шевеления Адонис недовольно выпускает коготки в одеяло, но позволяет хозяину обниматься. — Чтобы ты не передумал. Я так волнуюсь, что хотел избавить от этих беспокойств хотя бы тебя. — Спасибо, что не на пороге часовни, а то я бы думал, как интересно, вроде в театр шли в вечерних костюмах, — Юнги обнимает его, продолжая посмеиваться. — Я не передумаю. — Театр тоже будет, — обещает Чимин. — Надеюсь, не передумаешь, а то вдруг я тебя за оставшееся время изведу? В последнее время я возвращаюсь домой только нервничать. — А я думал, ты каким-то чудом забеременел у меня, поэтому такой дерганный, — дразнит Юнги его смехом в щеку. Чимин беззлобно пинает его пяткой. — Вот дурной, — он расслабляется. — Я верю в чудеса, ты — это главное подтверждение, но таких не бывает. Все нужные документы он отправляет электронной почтой, как и заявление на вступление в брак. О своих планах Чимин рассказывает только брату, не может молчать о таком важном с ним. Ну и просит его присмотреть за котами. — Чонгук-и, пожалуйста, — он умоляюще складывает руки, — позволь об этом нам самим рассказать родителям. — Я думал, вы никогда не соберетесь, — Чонгук выдыхает весь воздух из легких. — Буду молчать, хен. Обещаю. — Я хотел, чтобы это было на Рождество, — Чимин крепко обнимает его. — Извини, что заставили вас ждать. Следующая очередь ваша. Чимин начинает с присмотра за котами, но оставляет брату целый список задач на время их отсутствия, в том числе обязательно проведать отца Юнги с Каштаном, чтобы тот не заскучал. Чонгук и не удивляется, старшему только дай волю — раздаст поручения всем вокруг. В аэропорт Чимин приезжает таким бледным, что может сравниться с Юнги. Проходит досмотр с застывшей улыбкой, а в самолете вцепляется в руку Юнги мертвой хваткой. — Ты боишься летать, родной? — Юнги приобнимает его за плечи. — Ужасно, — Чимин старается улыбнуться, но глаза перепуганные. — Я все знаю про статистику, но легче от этого не становится. Хорошо, что по Корее можно путешествовать на машине или поездом. Прости, я не очень хороший партнер для полетов. Он запоздало думает, что это может стать проблемой. Это его третье путешествие. Когда они летали семьей в Европу, Чонгук стоически перенес держащегося за него брата, но второй раз изрядно подпортил ему отпуск. Чимин решительно отбрасывает эти мысли, кладет голову Юнги на плечо, наплевав на все приличия, и старается дышать в унисон с ним, мерно и спокойно. — Не знаю, что в твоем понимании «хороший партнер для полетов», — Юнги переплетает их пальцы, — но в любом случае готов с этим поспорить. Чимин слабо, но искренне улыбается и думает, что за это он любит Юнги особенно — за умение и способность принимать и самого Чимина, и других людей в их несовершенстве. С этой мыслью он засыпает, едва самолет поднимается в воздух и набирает высоту. Юнги не спит — он сторожит чужой сон, он спокоен за двоих и окутывает этим спокойствием Чимина, как одеялом. Лететь долго, но он даже не дремлет, сидит с полуприкрытыми глазами и медленно, невесомо гладит пальцы своего любимого человека. В какой-то момент он чувствует на себе чей-то взгляд, а потом к ним подходит молодой стюард с открытой улыбкой. — Мы еще не начали их разносить, но… пледы для вас и вашего парня. Он аккуратно разворачивает мягкое полотно, чтобы Юнги мог закутать Чимина, а потом подает ему и второй плед. — Благодарю, — одними губами произносит, слегка улыбается и становится совсем уютно. Чимин просыпается часа через четыре, трется щекой о плечо Юнги. Он успел во сне подобрать ноги и свернуться в кресле, так и не убрав голову со своей «подушки». — Вспомнилось, как я впервые уснул на твоем плече. Так смутился тогда… — А мне тогда понравилось, что тебе спокойно и комфортно со мной, — Юнги не открывает глаза. — Очень спокойно и хорошо… Тебе тоже надо поспать, — шепчет Чимин ему в шею. — Нам так долго лететь. Его тревога не проходит полностью, но оседает где-то глубоко, не напоминая о себе. Одно присутствие Юнги вселяет уверенность в том, что все будет хорошо. Сейчас они вдвоем, пусть и в компании трех сотен людей. У них есть время и поспать, и посмотреть вместе кино, и почитать купленную Чимином в аэропорту книгу. — Будешь сторожить мой сон? — Юнги прижимается к его макушке щекой. — Буду, — обещает Чимин. — Буду всегда тебя беречь, — так серьезно говорит, словно начинает свадебную клятву прямо на борту. Вечерний Нью-Йорк встречает их огнями и похрустывающим холодком, Чимин зябко ежится, пока они идут до трансферного такси в отель. «Baccarat Hotel» сияет хрустальным блеском, их встречают как самых дорогих гостей, а в номере плывет тонкий аромат шоколада и миндаля. Они в самом центре города и Чимин не знает, чего ему хочется больше — гулять по прекрасному Нью-Йорку или отдыхать в окружении элегантной роскоши отеля со всеми его диванами, бассейнами и спа-процедурами. Главное — делать это с Юнги. Открывать что-то новое вместе — всегда приключение и они окунаются в него с головой: гуляют до глубокой ночи, пробуют разную еду, слушают уличных музыкантов, ловят снежинки в ладони. Просто отдыхать, наслаждаться Нью-Йорком и друг другом оказывается столь упоительно хорошо, что Чимина отпускает его волнение. Церемония назначена в Рождество, особый для обоих день. Год назад началась история их счастья и хоть эта история не обошлась без трудных и драматичных страниц, они вместе. Чимин верит, что это продлится навсегда. Он встречает утро распахнутым окном, протягивает руки вперед, словно желая обнять мир и небо разом и шепчет нежно: «С днем рождения, Господи! Спасибо тебе!» Юнги затаскивает его обратно — в одной пижаме на мороз! — и тоже получает объятие. И тающее на коже «люблю тебя». Они вдвоем, рядом нет ни родных, ни друзей, чтобы позаботиться о них в торжественный день и Чимин укладывает Юнги волосы, а сам просит завязать ему бабочку, руки почему-то не слушаются в такой ответственный момент. Они вместе проходят через холл отеля, сопровождаемые улыбками и поздравлениями персонала, чтобы сесть в поданный автомобиль. Замок Бельведер в Центральном парке так близко, что можно было бы дойти до него пешком, но их везут в роскошном роллс-ройсе, в салоне играет тихая музыка, шампанское охлаждено в ведерке со льдом и Чимин осторожно, чтобы не помять костюмы или не испортить прически, тянется поцеловать Юнги в краешек губ. Осознание реальности происходящего накрывает его с головой и одновременно мир становится мозаичным, словно Чимин может выхватывать взглядом или чувствами только какие-то фрагменты. Яркие глаза Юнги, закованное в лед озеро, каменные широкие ступени, украшенные цветами арки. Юнги спокоен за двоих, умиротворяюще спокоен. Он умеет радоваться и улыбаться, но сейчас его улыбка сравнима с улыбкой Мона Лизы, она есть, но ее нет, она загадочна и неуловима, весь Юнги умиротворен и надежен. При какой-то общности интересов, эта разница в восприятии и восхищает Юнги, он находит очень гармоничным то, как открыто выражает свои эмоции Чимин: как светло он радуется, как пронзительно грустит и как ощутимо нервничает. И это он почувствовал год назад, а может и раньше. Перед ожидающим их священником Юнги делается более серьезным, слушает его короткую речь, а когда тот дает возможность произнести свадебную клятву, Юнги просит побольше времени и вытаскивает из кармана наушники-капельки. Один вставляет себе в левое ухо, Чимину — в правое, подключает их к телефону и нажимает на play. — Здравствуй, Чимин, — звучит его глубокий, чуть скрипучий голос. Более проникновенно, чем всегда. Юнги при этом держит жениха за руку и смотрит ему в глаза. — Я долго думал над тем, как именно я должен произнести свою клятву. Мне хотелось, чтобы большая ее часть осталась только между нами. Чтобы ты сохранил ее и в любой момент вернулся к ней, потому что все, что я сейчас скажу тебе, будет неизменным, даже если небо решит поменяться местами с землей или просто рухнет на нее, все, что я скажу сейчас: это истина. И она несокрушима. На фоне звучит музыка, но она совсем ненавязчива, а голос Юнги продолжает: — Моя несокрушимая истина — это ты, Чимин. То, что я чувствую к тебе и благодаря тебе, то, как ты влияешь на меня и заставляешь меня принимать себя, то, как ты любишь меня и окутываешь этим — это то, на чем я стою, то, чем я дышу и буду дышать до самой последней минуты. В моей жизни были периоды, когда я считал себя неудачником, человеком, который не заслуживает чьей-то любви, а поэтому и не нуждается в ней. Ты все это изменил и вычеркнул из меня буквально одним взмахом ресниц. Ты дал мне возможность быть другим: счастливым, любимым, безумно удачливым, одним своим поцелуем ты открыл для меня двери в новый мир, для нового меня. Знаешь, многие проходят какую-то линию в своей жизни, которая делит их на «до» и «после». Посмотри на мою ладонь, — он разворачивает ее, переложив телефон в другую руку. — Ты видишь? Вот эти две линии — это линии сердца и жизни. И где-то посредине из хаотичных и слабых они вдруг превращаются в очень четкие и глубокие. Вот здесь и есть ты. Поделивший меня на «до» и «после», подаривший мне свет и цельность, показавший, что любовь существует и я ее достоин. Юнги берет Чимина за руку, когда изучение ладони больше не требуется. Переплетает их пальцы, прижимая все свои линии — к его. — Я долго думал и над тем, почему же ты, такой, красивый, чуткий, нежный и умный, трепетный и сильный, талантливый и мягкосердечный привлек меня, хотя по логике, думать тут особенно нечего, учитывая все эти качества и многие другие, что есть в тебе. Я думал над тем, что все, что привлекало меня раньше, все эти физические несовершенства, которых в тебе нет, ни единого, было связано лишь с тем, что я считал несовершенным себя. Сейчас я понимаю, что это было крайне глупо, когда смотрю на себя другими глазами. Твоими глазами, Чимин. Полными любви и принятия. Я научился на себя так смотреть, еще до того, как осознал это в полной мере. И то, какой ты, совершенный для меня, мотивирует меня стать еще лучше. Быть не просто лучшим парнем или женихом, а теперь и лучшим супругом. Лучшим — для тебя, потому что ты заслуживаешь всего самого лучшего. До тебя я был инвалидом в своей душе, но ты поставил меня на ноги. Я был слепым, но ты подарил мне чудо прозрения. Я был немым, но ты оживил мой язык. Я был человеком трудной и неясной судьбы, но ты все это изменил. Теперь моя судьба — это ты. Мое сердце принадлежит тебе. Моя душа у твоих ног и все, что есть у меня — твое по праву. Я отдаю тебе себя, но и забираю тебя себе. Никому тебя не отдам, буду ревновать всю жизнь, даже когда ты станешь старым и будешь считать, что больше на тебя никто и не посмотрит. Я посмотрю, посмотрю так, как сейчас. Глазами полными восхищения, благодарности и восторга. Я говорил о том, что раньше я считал свой взгляд бесцветным и неживым? Я не вижу сейчас, какие у меня глаза, но уверен, что это уже не про них. Глаза Юнги горят, а на губах расцветает улыбка. Как радует отца на склоне дней Наследников отвага молодая, Так. правдою и славою твоей Любуюсь я, бесславно увядая. Великодушье, знатность, красота, И острый ум, и сила, и здоровье - Едва ль не каждая твоя черта Передается мне с твоей любовью. Не беден я, не слаб, не одинок, И тень любви, что на меня ложится, Таких щедрот несет с собой поток, Что я живу одной ее частицей. Все, что тебе могу я пожелать, Нисходит от тебя как благодать! Шекспир как нельзя кстати подходит этой клятве, в одном сонете заключено все, что Юнги сказал или еще скажет. Каждый раз, когда он находит какое-то произведение, что откликается в нем до глубины души, он удивляется и одновременно с тем — восторгается тем, что то чувство, от которого ему никуда не убежать, воспевали еще классики. И ощущали все это также, как он сам. Юнги нежно вытаскивает из уха Чимина наушник и возвращает их в карман вместе с телефоном, а вслух добавляет: — Я люблю тебя. Я навеки твой. Некоторое время Чимин смотрит на него сияющими и влажными глазами и медленно начинает говорить: — Я люблю тебя. Мы встретились в тяжелый для меня момент и много раз я чувствовал отчаяние и беспомощность. Ты дал мне силы и мужество пройти через них. Ты был рядом со мной и я бесконечно благодарен тебе за это. Ты стал для меня тем, о ком я всегда мечтал, моим домом, моей семьей. Я люблю тебя всего и принимаю всего, и буду стараться быть лучшим для тебя. Я не могу обещать тебе «долго и счастливо», но, что бы ни приготовила нам жизнь, я буду рядом с тобой. Я беру тебя себе и вверяю себя тебе. Я не вижу конца и цели нашего пути, потому что счастье — счастье быть с тобой и для тебя — это долгое путешествие, которое мы пройдем рука об руку. Я верю в это. Я принимаю твои клятвы, Юнги, и обещаю быть тебе достойным спутником, навеки твоим. Взяв его обе руки в свои, Юнги тянет Чимина к себе ближе, целует глубоко, не дожидаясь объявления и колец. Это — уже после. Сначала нужно поцеловать, потом еще раз поцеловать, получив официальную бумагу — еще раз. И руки поцеловать, обе, и ту, которая с кольцом, и которая — без. Чимин целует в ответ и едва не надевает Юнги кольцо не на тот палец, и смеется, и снова целует, и крепко держит за руку, потому что сам себе кажется легким как воздушный шарик — если не держать, улетит ввысь от счастья. — Ну все, можно праздновать? — смеется Юнги, но не отпускает его руки. — Что у тебя дальше по программе? — Обед в нашем отеле. И на этом официальная программа заканчивается, дальше я хочу взять тебя за руку и пойти гулять без всякого сопровождения. Ты не против? — Даже если ты предложишь сейчас обойти с тобой пешком весь мир вдоль и поперек, я не буду против, дорогой. Удивительно, обратно они летят с тем же экипажем, что и в Нью-Йорк. Улыбчивый стюард снова приносит им пледы первым и Чимин благодарит его сияющей улыбкой, сворачиваясь под боком у Юнги. Время в Нью-Йорке пролетело как один день, как долгий праздник, полный впечатлений, и места для опасений в голове Чимина почти не остается. — Теперь нам нужно подумать о церемонии для семьи и друзей. Как ты хочешь это сделать? — Я бы предложил пригласить всех к нам, но там мы можем не поместиться. Отметим дома у твоих родителей? Нужно учесть всех, кого бы мы хотели видеть, но по моим предварительным подсчетам будет человек пятнадцать. Юнги безумно нравится теперь не просто гладить пальцы Чимина, а трогать кольцо на одном из них, крутить туда-сюда. — У тебя есть какие-то друзья, кого бы ты хотел видеть? Чимин задумывается, но качает головой. — Никого из тех, кого ты еще не знаешь, — решает он. — Есть несколько университетских друзей и пара коллег на работе, но мы не настолько близки. Впрочем, — он замирает ненадолго, разве это не прекрасный повод забыть о былых разногласиях и попытаться сделать шаг друг другу навстречу? — есть один парень, мы были очень дружны в старшей школе, но к окончанию института перестали общаться. Я ему напишу. И я уверен, родители будут не против. — Что за парень? И почему ты думаешь, что пригласить его в тесный круг на свадьбу после стольких лет — хорошая идея? — Юнги весьма ревниво чуть сильнее сжимает его руку. — Сонун мой старый друг и он настолько идеальный, что к нему ушел мой бывший парень. — Чимин переворачивает ладонь и нежно ловит его пальцы. — Почему? Мы раньше хорошо дружили и поддерживали друг друга многие годы. Сейчас ты спросил о друзьях и я подумал, что он единственный, кто бы понял мою радость и сам бы порадовался за меня. Я долго не был готов его видеть, но сейчас понимаю, что воспоминания о старой сердечной драме больше меня не трогают. Но если ты не хочешь, мы не будем его приглашать. — Тогда приглашай, — смягчается Юнги, тычется носом в его плечо. — Я такой дурак, сразу что-то не то подумал… Не будь Чонгук твоим младшим братом, я бы и к нему, наверное, ревновал. — Вижу, ты очень серьезно относишься к своей клятве, ревновать начал прямо сразу, — шутит Чимин. — Мне никто не нужен кроме тебя. Он ведет губами по волосам Юнги. — И нужно пригласить Тэхена. Не как жениха Чонгука, а именно отдельно пригласить. Мы с ним сдружились за последние месяцы. — И Намджуна, — добавляет Юнги. — Он тоже твой друг… — И Намджуна, конечно, — соглашается Чимин. — И Хосока с ним? — И Хосока, — подтверждает Юнги, устраиваясь поудобнее, чтобы поспать.