Мучение

Рикс целует долго и мучительно. Мучительно долго. И му́ка, которую он вкладывает в каждый поцелуй — иная, не должная быть. Мучения в поцелуях исключительны, но что-то живое не прекращает болеть. Лабель предпочитает закрывать на это глаза, поскольку Рикс предпочитает закрывать на это глаза, и получается согласованный тандем — такой же мучительный. Рикс говорит, что Лабель — последная оставшаяся у него ценность. Лабель не понимает смысла, вложенного в эти слова, и улыбается — без груза утопленников, без гвоздей распятых; не мучительно. Рикс говорит эти слова искренне, с отдачей, присущей пистолету русской рулетки, с рвением прыгающего самоубийцы. Отчаянно, отдавая себя и вкладывая душу. Он хочет кого-то любить. Как любил мнимость материнской заботы, отцовских наставлений и непрекращающегося присутствия сестры. Любить кого-то, потому что он существует, потому что есть рядом — в любой форме, в любом теле, в любом возрасте, с любыми намерениями, с любыми условиями. Сейчас любить можно только Лабеля. Вкладываться в него, как в стартап, без возможности знать наверняка, каковы дивиденды. Тратить последнее слепо и уповать на последствия. А они будут всяко. И он надеется — так же слепо и так же мучительно. Лабель любит, потому что способен: любить палящее солнце, пересказы Паулины и ностальгию Августы, усопшего отца и его повадки, античное искусство и литературу из электронного архива. И Рикса. Потому что Рикс существует, потому что Лабель не определился к своему возрасту в выборке партнёров и не имеет приоритета в высоких чувствах, не ставит целью связать свою жизнь узами обязательств с кем-то, дефолтно чужим. Но Рикс есть, Рикс целует его непонятно и томно, Рикс не делает первых шагов, Рикс может умереть в любой момент и всё то нематериальное, вкладываемое между ними, взаимное и отчаянное. Лабель испытывал нечто подобное во время дачи почести отцу — чувствуя боль и уважение одновременно; не желая проживать этот момент и выкладываясь в него всецело. Он не уверен, способен ли Рикс понять его чувства. Рикс не уверен, понимает ли его чувства Лабель. Любой он — нервный и теребящий волосы, контуженный и поправляющий полы одежд, уверенный и способный защитить, вместо долго занимаемой роли защищаемого. Расцветающий или пустивший семена — Лабель Флавий, готовый кинуться в бой словами и действиями, им любим. Любой. Рикс закрывает его улыбку от луны своими губами, скрывает лицо тканями одеял и стережёт даже во сне. Дожидается, пока он уснёт первым, чтобы убивать себя рефлексией и молчать о чём-то, никогда не должным быть услышанным и понятым. Даже им самим. Лабель закрывает глаза и расслабляется, подставляет голую спину и живот, не боится поднимать взгляд — ощущение мелкого ветра за скалистой стеной не сравнима с берегом океана; он понимает это так же ясно, как причины Рикса волноваться, молчать и стараться дать нечто, ему недоставшееся. Поэтому любить старается так же, как он — отчаянно. Мучительно. Чтобы закрыть и его глаза — вровень своим перед сном и перед ночной морой. Снятся ему духота и запахи чужеземной кухни, пылкий нрав и острые камни полей. Боя — к несчастью. Риксу снится сестра, покинувшая семью, дом и его, брата. Во снах Дарея такая же мелочь, какой он запомнил её, какой видел в последний раз. Во снах она шутит и говорит серьёзные вещи искренне, как делают это дети. В реальности он не уверен, что от Дареи осталось что-то, кроме проетой гусеницами личности. В реальности Рикс страшится приближаться к ядру проблем, страшится не увидеть сестру, страшится, что она не признает его за друга. Лабель видел войны, Лабель уверен, что пацифизм спасёт мир, каким бы размытым он не представлялся. Рикс не видел войны, но Рикс уверен, что сила несколько эффективнее слов. В ситуации с сестрой, какой бы та ни была, действовать придётся любыми методами. И обсуждать он это не собирается тоже. Лабель не начинал разговор, поскольку Рикс не начил разговор, и получается согласованный тандем — такой же мучительный, как всё между ними. И всё же — Рикс любит Лабеля, а Лабель любит Рикса. Со своими причинами, принципами и последствиями.