A Convenient Relapse

      У Ривена был действительно плохой день.       У него был синяк на виске и повязка на руке, и ему, вероятно, не следовало держать вес Музы, учитывая, как сильно болело его плечо. Он был уверен, что если бы он посмотрел на свою задницу, то обнаружил бы отпечаток ботинка солдата Солнечной гвардии, который пришел в качестве гостя на тренировку в тот день.       Он не курил весь день и не спешил возвращаться в общежитие после того, как ранее перекинулся парой слов со Скаем.       Муза была его единственным спасением, и спасение пришло в приглушенных стонах у его шеи, маленьких ручках в его волосах и влажном тепле, поглощающем его пальцы. Темный узел в его горле, который увеличивался в размерах в течение дня, к счастью, ослабевал с каждым вздохом, который Муза отрывала от его губ. Она обхватила его руками, обхватив ногами его бёдра, чулки задраны до бёдер, шорты валялись где-то на полу; топ задран, а спортивный лифчик спущен, обрамляя её грудь на идеальной высоте, чтобы его рот мог поглотить её.       Прошло много времени с тех пор, как он видел её в шортах и чулках, он скучал по этому — даже если ему тоже нравилось видеть её в одежде, похожей на вторую кожу. Он начинал понимать, что любит её во всем.       Острая боль пронзила его плечо, и он сильнее прижал Музу к каменной колонне своим телом на случай, если рука подведёт его. Он осматривал соседние столики в поисках свободного места, когда заметил тень, движущуюся за стеклянными дверями. Он обнял Музу, чтобы спрятать её на случай, если начнутся неприятности. Была пасмурная ночь, близилось новолуние, и в теплице было так темно, как они могли бы пожелать, но они всё равно выбрали место подальше от главного входа, чтобы у них был шанс, если кто-нибудь случайно пройдёт мимо. Чего не должно было случиться. Ривен проклинал их ужасную удачу и свой абсолютно дерьмовый день, когда через закрытую дверь, материализовавшись из стекла и дерева, вошло тело. Он резко сжал челюсти. Конечно, его день должен был стать ещё хуже, пока до полуночи оставалось время, конечно, сегодня должен был быть день, когда Сэм Харви вернётся в Алфею. Бёдра Музы изогнулись сами по себе, когда его пальцы замедлили свои движения, она заскулила ему в ухо, прикусив мочку. Он усилил свои толчки, чтобы компенсировать это, и поцеловал её в щеку.       Он увидел момент, когда Сэм понял, что он не один в теплице, потому что их взгляды пересеклись. Он не мог разглядеть его черт, но заметил, как его тень вздрогнула и мгновение смотрела на него, прежде чем он покачал головой с чем-то похожим на презрение и отвернулся.       И Ривен в любое другое время стёр бы этот образ из своей памяти и утопился в Музе. Он бы так и сделал.       Но у него был действительно плохой день. И одного взгляда на его походку в темноте было достаточно, чтобы весь мрачный гнев этого дня выплеснулся наружу. Его разум перепутал мысли и эмоции, а пальцы работали в центре Музы синхронно с порочными воспоминаниями.       Толчок бёдрами за каждый раз, когда Терра приходила к нему, проклиная имя Сэма; толчок бёдрами — за каждый раз, когда он видел, как тот выглядел невинным после того, как сделал какое-нибудь дерьмо; толчок бёдрами — за тот раз, когда он пытался давать ему уроки о теплице, как будто он был каким-то идиотом, с которым мирилась его сестра; толчок бёдрами — за выражение лица Музы когда они сказали ей, что он возвращается.       Мысль о том, что лучшее, что было в жизни Ривена, делало его счастливым раньше, было в его объятиях, заставляло его кончать, дико жгла в самой глубине его груди.       «К черту его».       Он обхватил затылок Музы и осторожно отвёл её голову от впадинки на своей шее. Он взял ее за подбородок и прижался лбом к её горлу, чтобы она не поднимала голову. — Не стесняйся, любимая, — прошептал он, надавливая на её клитор так, как, он знал, что ей это нравилось. — Ты можешь говорить так громко, как захочешь.       Она застонала громче, не возражая, и звуки исказились от растений и разнеслись по просторной комнате.       Он поднял глаза поверх плеча Музы и увидел, как силуэт Сэма остановился как вкопанный и медленно повернулся, нерешительность окрасила его тень. Ривен не мог остановить прилив эйфории, разлившийся по его венам, и волнующую улыбку на губах, которую он не собирался скрывать.       «Попытки перестать быть мудаком тоже имели свои рецидивы, верно? "       Он проложил дорожку поцелуев по груди Музы, прежде чем стянуть с неё топ, чтобы приоткрыть их, и приготовился к огню, пылающему в его плече, когда он отвел её подальше от колонны и повёл к столику.       Лучший обзор для их аудитории, чтобы увидеть, как подпрыгивают её пучки волос на случай, если Сэм сомневается в своем слухе.       Положив её спиной на поверхность, он пристроил её задницу на краю и прижал их бёдра друг к другу. Её мокрое влагалище виднелось поверх расстёгнутой ширинки его штанов, тепло вливалось в него. Он наклонился, грудь к груди, и поцеловал её, пробуя языком сладость у нее во рту.       Она просунула руки между ними, чтобы стянуть с него одежду и прижать его член к своему входу, и он скользнул внутрь движением, которое казалось ей второй натурой, поддерживая руками её талию, когда с его губ сорвался стон.       Ощущение её присутствия заставило его забыть о Сэме, но он все равно увидел его, когда открыл глаза. Казалось, он вообще не двигался, стоя там, словно замороженный. «Он хотел посмотреть?» Ривен устроил бы ему шоу.       Делая свои толчки неглубокими, чтобы подвести её к грани наслаждения, он удерживал её на месте одной рукой, позволяя другой зарыться в её волосы, играя с её грудью, наблюдая, как они подпрыгивают при каждом толчке.       — Кто может заставить тебя кончить вот так? — спросил он, прерывистым дыханием согревая кожу у неё под подбородком, облизывая гортань. — Расскажи мне. Её сердцебиение стучало под его языком, её руки прокладывали дорожки царапин по его спине и царапали кожу головы; дёргали его за волосы с такой силой, которая заставила бы трепет пробежать по его члену.       — Ты — выдохнула она, опуская пятки ему на поясницу и двигаясь вместе с ним. — Ты, ты, ты — повторяла она с каждым толчком, её глаза беспорядочно блестели фиолетовым. -Только ты.       Стоны переплетаются с рыданиями, смешиваясь с «Так хорошо», «Пожалуйста», «Ещё». Её слова заполняли пространство, её звуки окружали его, а присутствие этой неподвижной тени на краю поля его зрения посылало волну самого совершенного кайфа прямо в его кровь.       Его бёдра дернулись вперед от внезапного желания, вырвавшегося из-под его контроля, и Муза выкрикнула его имя, отчего всё стало ещё слаще.       Сэм внезапно отвернулся от них, словно выйдя из транса, но Ривен хотел, чтобы он знал ещё кое-что.       — Ты моя, любимая?       Большой палец на её подбородке заставил её приоткрыть рот и спустился вниз, чтобы надавить на напрягшиеся мышцы её шеи, присоединяясь к его рту, посасывающему её кожу.       — Твоя.       И впервые за этот день ему повезло; достаточно повезло, чтобы превратить окончание этого слова в громкий стон и почувствовать, как ее тело дрожит под ним, спина выгибается, а стенки сжимаются вокруг его члена, когда Сэм исчезает за дверью. Только когда он убедился, что по ту сторону двери нет тени и она не возвращается, он прижался лбом к её виску и осыпал её беспорядочными поцелуями с открытым ртом. Пылкое чувство, которое было подавлено под присмотром Сэма, вырвалось наружу и увеличило его сердце в грудной клетке.       Глядя на неё — на раскрасневшиеся щеки, потную кожу и наполненные удовольствием глаза, — он прогнал все мысли, которые не были о ней, все чувства, которые не были связаны с ней, когда она окружала его. Он двигался быстрее, руки скользнули под её топ и почувствовали, как нежная кожа ее грудей подрагивает под кончиками его пальцев.       — Ты само совершенство — вырвалось у него между стонами.       Белый свет ослепил его разум, выжигая все следы Сэма, боли или любого другого момента из того дня. Единственными чувствами, оставшимися внутри него, были удовольствие, спокойствие, мечтательная преданность и что-то от Музы, тёплое и успокаивающее.       Она обняла его, положив на него свои дрожащие руки, чтобы поймать в ловушку, в то время как кончики её пальцев рисовали бессмысленные фигуры на его спине. Он шептал ей на ухо и разговаривал с ней, пока они спускались со своего пика, покачивая её бёдрами и проводя пальцами по ее волосам. Его нос потерся о её бок, удерживая её так долго, как только мог, прежде чем им пришлось вернуться.       — Я тоже твой.