О всех созданиях, лучших и умных

Шерлоку всего десять лет, когда он раскрывает убийство Карла Пауэрса. То, что полиция смогла упустить факт отсутствия кроссовок, не укладывается в голове, фактически бесит, но он таки убеждает сотрудников (посредством длительного, почти методичного долбежа) уделить внимание. Его телефонные звонки беспрестанны, качество писем на световые годы опережает его возраст, а частота посещений Нового Скотланд Ярда поразительна и, вероятно, противозаконна. Лица офицеров полиции при его появлении отражают сложный спектр веселья, раздражения, неохотного уважения и ярости. Скептики Шерлоку не помеха. Шерлок видит вещи, по-настоящему видит, но это трудно объяснить восторгающимся и высмеивающим. Некоторые офицеры, сердясь и прихлебывая свой кофе, гонят его прочь, как бродячую кошку, другие откровенно багрово враждебны, иные снисходительны, а остальные — упитанные, уставшие и добрые, но ни один из них не понимает, что он расследовал дело и знает, что Пауэрс был убит. Он знает. Он знает это чем-то жестким, расположенным глубоко в груди, в месте, что ощущается как замковый камень в арке. Он повторяет полицейским снова и снова найти кроссовки, и некоторые слышат, а некоторые нет. И вот, наконец, после многих недель домогательств по почте, по телефону, и личными визитами, они приводят на допрос мальчика возраста Шерлока, потому что одноклассник заметил кроссовки в раздевалке, в шкафчике ирландского паренька с печальными яркими глазами и темными волосами, и ухмылкой воплощенного зла, и тогда Шерлок снова идет домой в особняк на улице Пэлл Мэлл. Фойе там очень очень очень длинное и нелепо безмятежное. Никого нет. Ну, в смысле, его родители здесь. Через дверь доносится приглушенный бубнеж о проклятых чертовых Социалистах, и Шерлок вздыхает. Отцу нет дела до свершившегося правосудия. Его не заинтересует, что убийца (кстати, очень юный убийца) задержан. Отец удивится лишь тому, что Шерлок опять выбрался в Лондон, тупо скучно почему боже нудно тупо тупооооооо, потому что выбраться в Лондон сложности не представляет. Сложно лишь оставаться там. Что досадно, потому что Шерлок абсолютно обожает Лондон. Позже они обнаруживают, что он снова появился, и Шерлока зовут на обед, который он съедает, пока Мамочка пьет что-то красивое и золотистое из маленького хрустального бокала, долитого ровно восемь раз. Но чары матери более не вводят Шерлока в заблуждение (она действительно умеет очаровывать), равно как и ум (не то чтобы она пользовалась им, чтобы порисоваться, а в чем тогда смысл?) и красота (Шерлок очень похож на нее, но при этом не осознает, что сам красив). Всё это значило куда больше, когда он был маленьким — когда Шерлоку было семь, например, или даже восемь. Столовое серебро теперь выглядит слишком тусклым по сравнению с безумной, яркой глубиной лондонских фонарей и фар, воем сирен и высокими-высокими зданиями, к тому же Майкрофт снова уехал в школу. — Его зовут Джеймс Мориарти, — хвастается Шерлок. — Он убил Карла Пауэрса отравленными кроссовками, и я предал его правосудию. Его признают виновным, я точно знаю. — Да ты просто чудо, дорогой мой, — отвечает Мамочка размякшим (из-за напитка, который она потягивает из бокала) голосом. — Они бы никогда не раскрыли дело, если бы не я. — Как чудесно. За что же ты возьмешься дальше? Он понятия не имеет. На самом деле Шерлоку нечем заняться. Опять. Ночью он поворачивается на бок под шуршащими мягкими простынями и долго смотрит из окна своей спальни, расположенной на третьем этаже особняка. Ему грезятся кровь, смерть и красивые жертвоприношения. Ему грезятся строгая точность научных методов и безрассудный хаос человеческого поведения. Ему грезятся порядок и ад. Оба уже обосновались в его голове в любом случае. То, что он встретит их в реальности — дело времени, полагает Шерлок. Он ждет не дождется. Приключения не могут произойти слишком скоро. * * * Шерлоку одиннадцать, когда Джима Мориарти приговаривают к очень долгому заключению в детской колонии. Через несколько дней, в середине марта, он получает письмо. Дорогой Шерлок, Я много разговаривал о тебе с полицейскими. Они под впечатлением! Впрочем, как и я. Просто фанатею! Кстати, у меня скоро появится масса времени, чтобы думать о тебе, и именно этим я и займусь — подумаю о тебе. А думаю я просто улётно. Я буду думать о тебе день и ночь. Я буду думать о тебе, привязанном к кровати, пока снимаю с тебя кожу рыбным ножом, длинными чудными полосками, а потом засолю их и буду скармливать тебе, чтобы ты не умер с голоду. А когда кожа кончится, я начну срезать кусочки твоего мяса, но если ты найдешь их слишком сырыми и тебе не понравится, я, возможно, пойду на уступку и позволю тебе закусить твоим собственным жиром! Нежнейший вкус! Обещаю, мы шикарно позабавимся! С любовью, Джим. Содрогнувшись, Шерлок посылает письмо детективам в Ярд. Он не получает никакого ответа. Жизнь продолжается. В другой части Лондона мальчик по имени Майкл Стэмфорд в последнюю минуту принимает решение поехать с мамой на побережье. Особых планов на выходные у него нет, и, когда она навскидку предлагает путешествие, он не видит причины отказаться. Он любит маму, и нигде они не бывают более близки, чем на пляже, когда выбирают вместе ракушки из песка. По трагической случайности, вина за которую полностью ляжет на пьяного водителя огромного грузовика, она теряет управление автомобилем, когда грузовик выворачивает на ее полосу, и машина врезается в дерево. Майк, без ведома матери отстегнувший ремень безопасности, погибает мгновенно. Его мать выживет, чтобы горевать остаток дней. Шерлок Холмс, конечно, никогда не узнает даже имен этих людей. * * * Шерлоку шестнадцать лет, когда он осознает, что с ним что-то не так. Он сидит в кабинете в загородном доме, в светлой и просторной комнате, где открыты окна и бриз шевелит легкие занавески, склонившись над химическим набором, подаренным ему на двенадцатилетие. Время четыре часа пополудни, и он не подозревает, что в ближайшем будущем его самооценка войдет в крутое пике. Снаружи, в увешенном портретами коридоре, раздаются чьи-то энергичные шаги. Каждое лето семья Холмсов принимает ряд высокопоставленных гостей, и каждое лето Шерлок разрывается между намерениями игнорировать их присутствие и раскрыть безжалостной дедукцией все их секреты. Он уже приучился отключать сознание от внешнего мира, уделяя помехам не больше внимания, чем водопад уделяет дождю, увлажняющему берега их маленького озера. Шерлок склоняется ниже над мензурками и ретортами, изогнутые губы сосредоточенно сжаты, тонкие пальцы двигаются по строкам учебника. Он может определить эти соли, знает, что может. Это лишь вопрос концентрации и терпения. Дверь скрипит, открываясь, и владелец шумных ног входит. Это Реджинальд Масгрейв, спокойный, но озорной юноша. Он приятен Шерлоку в достаточной мере, чтобы открыто не демонстрировать неприязнь, а Шерлок испытывает неприязнь к огромному количеству людей. Иногда Реджинальд нравится ему даже еще больше, и тогда мысли о том, как Редж умеет быть приятным и вежливым, и не тупым, ощущаются как мягкое клубящееся тепло где-то в области сердца. У Реджинальда светлые волосы и высокие брови, и по какой-то причине он закрывает за собой дверь. — Что, всё химичишь? — улыбается Редж. — Скоро заработаешь косоглазие. — Зато в итоге сдам на степень с отличием*. [ *Прим.перев.: Шерлок планирует добиваться степени бакалавра по химии с отличием первого класса (британская классификация). ] — Конечно, сдашь, — смеется Редж. — Ты же гениален. Шерлок кивает, отводя хрупким запястьем упавшую на глаза челку. Он гениален. Редж вырос за лето, — они оба вытянулись, как сорняки, — и все следы детского жирка исчезли с него. Хотя, похоже, этот жирок случайно нашел новое обиталище под диафрагмой Майкрофта. Шерлок находит данный факт нескончаемо забавным, а вот брат — нет, и этим доставляет еще сильнее. Редж появляется возле локтя Шерлока, словно по волшебству. Странно. Шерлок обычно довольно чувствителен, когда вопрос касается релятивистского движения тел в пространстве. — Почему ты закрыл дверь? — спрашивает Шерлок без особого интереса. Соли уже почти выведены. Их секреты почти раскрыты. — Это нормально, ты знаешь, — говорит Редж. В его голосе слышны хрипловатые нотки, которых не было раньше. Которых никогда не было раньше. Шерлок поднимает взгляд. Солнце выжгло золотистые пряди в прямых волосах Реджа, а ворот рубашки под шерстяным свитером расстегнут, и оттуда выглядывает несколько тонких волосков, нежных, словно пух утенка. Редж никогда особо не беспокоился об одежде, но в последнее время ситуация ухудшилась. Хотя раньше мальчишки тратили многие часы на изготовление костюмов для постановки Шекспира и странной драмы про пиратов — воспоминания, которые Шерлок обожает как самые любимые брюки. Редж не сложен, но при этом не туп — бесценное, судя по опыту Шерлока, качество. — Что нормально? — спрашивает Шерлок. Реджи протягивает руку и проводит кончиками пальцев по подбородку Шерлока. — То, что ты другой. Это нормально. Я тоже, понимаешь? Сглотнув, Шерлок ненадолго задумывается, как Редж мог об этом узнать. Парни в школе состоят сплошь из локтей и гормонов, потные, липкие, безмозглые, жаждущие трахнуть любые теплые объекты, словно их жизни зависят от регулярных семяизвержений — у Шерлока не укладывается это в голове. Но, похоже, что Редж говорит именно об этом. Как необычно. Шерлоку случалось пару раз проснуться и обнаружить свои простыни в подозрительном состоянии, но ни в коем случае он не желает впихивать ни единой части себя в какое-либо мокрое и тесное место, и если Реджа это тоже не интересует, то он возблагодарит бога за родственную душу. Шерлок пытается припомнить хоть что-то более уродливое, чем сцена, прерванная им на конюшне прошлой весной, когда одна из официанток, нанятых родителями на вечеринку, втискивала свое лицо в пах одного из мерзких гостей, и содрогается в отвращении. Редж наклоняется и целует его. Это не неприятно. Даже не трудно. Теплое дыхание, и немножко интимно, но, в общем, довольно мило: как комплимент. Но Шерлок всё равно удивленно отшатывается. Редж самодовольно улыбается и кладет ладонь ему на ширинку. — Нет, — мягко протестует Шерлок, отталкивая руку. — В чем проблема? — Ни в чем... Нет, — повторяет Шерлок, пытаясь поддержать разговор, но позорно проваливаясь, потому что у него нет абсолютно никакого опыта в данной сфере. Обычно он не опускается до чего-то столь приземленного. Лицо Реджа приобретает нежное выражение. Шерлок видел его прежде, в дни, когда дулся, или когда от собственных мыслей становилось больно на сердце. — Нет ничего плохого в том, чтобы быть геем. Я тебе сказал, я такой же. — Но я не хочу, — протестует Шерлок. Его сердце трепещет, как пойманная птица. — Только не говори мне, что ты выше этого или что-то подобное. — Конечно, нет. — Что тогда? Я тебе нравлюсь. Я знаю, что нравлюсь тебе. Это правда. Они друг другу нравятся. Шерлок сглатывает. Может быть, Редж совершенно прав, может, что-то должно случиться, что-то скользкое и смущающее, просто потому что Реджи ему очень нравится? Это самая худшая идея, пришедшая на ум Шерлоку. Редж оптимистично приподнимает бровь. — Но... — шепчет Шерлок. Пятится назад, и чувствует себя лучше, лучше в миллион раз, он может дышать, он... — Я не причиню тебе боли. — Я знаю. — Тогда не будь ханжой. — Я не... Ты мне нравишься, но я думаю... — Вернись сюда. — Я думаю... я думаю, я думаю, что мне не нравится это, — заикается Шерлок. Глаза Реджи сужаются. Они голубые, они разящие, и Шерлок сглатывает, ощущая нарастающую панику. У него не то чтобы много друзей. У Шерлока есть брат, который становится нуднее день ото дня, и равнодушная алкоголичка-мать, и отец, не способный заснуть в одиночестве, и Редж, всегда готовый к ночным прогулкам в лунном свете, или закопать сокровища, или нарисовать пиратские карты и изобрести секретные клятвы, скрепленные кровью из ладоней. Редж важен. — Я думал, я что-то для тебя значил, — бросает Редж. — Ты значишь. — Нет, не значу, если... Прикусив губы, которые только что целовал Редж, Шерлок напряженно думает. Ведь должен быть способ это разрешить. А Шерлок, хотя и очень молод, уже подозревает, что гениален. — Я не хочу с тобой, потому что не хочу ни с кем, — объясняет Шерлок. — Да ладно тебе, — фыркает Редж. — Все хотят с кем-то. И я точно знаю, что девушки тебе не нравятся. Стоп, или всё же нравятся? — Нет. — Значит, тебе нравятся парни. — Нет. — Что, думаешь, я поверю, что ты робот или типа того? — Конечно я не... — Ты хотя бы дрочишь? — Я... ну, иногда, но мне не особо нравится. — Тебе не нравится? — брови Реджи недоверчиво ползут вверх. — Да что за хрень с тобой творится? Почему вдруг тебе не нравится? — Ну, просто... пачкает... и сложно, и... — Шерлок, я знаю, ты любишь независимость и все такое, и ты помешан на чистоте, но ты же не какой-то долбаный андроид. Хоть я и не знаю никого другого, кто вел бы каталог носков, но... — ...сердце начинает быстро биться, и это некомфортно. — Это уже полная чушь! — И я не знаю, о чем думать, и... — О сексе, — раздраженно говорит Редж. — Когда люди дрочат, они думают о сексе. Я думаю о сексе с тобой. Наступает ужасная тишина. — Прости, — шепчет Шерлок. Но Реджи качает головой и отворачивается. — Ты сказал, что это нормально, что я другой, — умоляет Шерлок. Реджинальд втискивает кулаки в карманы. Последнее время он становится всё более статным, и Шерлок слишком наблюдателен, чтобы не заметить, но внезапно хочет вернуть прежнего Реджа. Чтобы им всё ещё было восемь, чтобы строгали стрелы из палок, вязали тетиву из бельевой веревки, обстреливали друг друга и смеялись. Всё было тогда простым, и когда Реджи смотрел на Шерлока, Шерлок чувствовал себя королем. Сейчас он чувствует себя как один из подопытных образцов, распластанный и пришпиленный к доске. — Значит, я был неправ, не так ли? — рычит Редж, и Шерлок осознает, что каким-то образом обидел единственного друга. — Ты точно урод. Когда Редж вылетает вон, Шерлоку непонятно, то ли туча закрыла солнце, что в комнате потемнело, то ли восприятие так изменилось из-за жуткой ссоры. Он возвращается к процессу идентификации солей, но пальцы дрожат, а в груди болит, как никогда раньше. Когда он однозначно идентифицирует сульфат бария, радости от этого никакой. * * * Несколько позже Шерлок обнаруживает, что, содействуя удовлетворению чужих сексуальных потребностей, он тоже может обрести свою выгоду — и если выбирает партнеров правильно, то вопрос, кончит он сам или нет, даже не поднимается. Кокаин, размышляет он, созерцая свет фар пролетающих мимо машин из своего крохотного окошка на Монтегю-стрит, это удивительное вещество. Хороший кокаин, такой, который он любит, и хороший морфий, который он очень любит, серьезно бьют по карману, а появление незваным на местах преступлений оказалось не столь выгодным делом, как он когда-то представлял. Именно поэтому парень по имени Грэнт сейчас расположился в его кровати. Грэнт — тощий, рыжий, с конопатой грудью, полнейший придурок, но с деньгами у него всё в порядке, и он принес наркотики, когда Шерлок дал ему понять по СМС, что, наконец, позаботится о его нуждах. Он спит на боку, слегка похрапывая. Когда свет фар на секунду освещает комнату, рыжие волоски щетины Грэнта становятся хорошо видны. Шерлок ненавидит его. Его бесит, что теперь комната пахнет потом и людьми. Бесит, что Грэнт носит футболки с названиями музыкальных групп, которых даже не слушает. Бесит это ощущение в заднице, когда двигаешься. Бесит, как легко было скрыть отсутствие возбуждения. Он счастлив, что не кончил (только сам, когда один, раз в месяц или два, если нужно), но ненавидит того за равнодушие. Он ненавидит себя. И ненавидит Грэнта. Он подозревает, что ненавидит сам факт, что живет. В мире для него нет ничего, кроме мест преступлений, а последних не было уже много дней. Если он не будет аккуратен в дозах, вернется боль: ощущение, что мир замедляется и останавливается, и больше ничего не будет никогда хорошо, и никому нет до этого дела, кроме Шерлока. В его кровати слишком людно, и он еще никогда не был более одинок. В следующий раз, измученно думает Шерлок, я лучше воспользуюсь ртом и притворюсь, что меня это возбуждает, и тогда не придется даже раздеваться. Так будет легче. В следующий раз. Планам Шерлока не суждено сбыться, потому что в следующий раз Грэнт хочет того же, так что Шерлок стискивает зубы, сдерживая стоны, и думает о расширении галактик, об энтропии рек и способах вывода существования Ниагарского водопада из одной капли воды. * * * Шерлоку тридцать четыре, когда он безнадежно влюбляется с первого взгляда. Он бежит за подозреваемым по лондонским улицам, за бесстыжим убийцей по имени Эбернетти, и рвущий его душу восторг стократ лучше любого наркотика. Впрочем, наркотик понадобится потом, чтобы нейтрализовать черную реакцию, наступающую по окончании приключения, когда жизнь снова станет серой; понадобится кокаин или морфий, которые он теперь может оплатить сам, но сейчас он живет. В этой скорости он подобен богу, он непобедим. Полы пальто взмывают, когда он перелетает через забор строительной площадки. Они с Эбернетти покинули Скотланд-Ярд пять минут назад, и с точки зрения Шерлока всё отлично, если не считать легкого беспокойства о том, что Лестрейда чуть не раздавил джип, когда тот пытался последовать за безумным прыжком Шерлока в гущу трафика — если Шерлок потеряет своего человека в Ярде, то недели работы пойдут коту под хвост. Но небо никогда еще не было более синим, а ноги не бегали быстрее. Шерлок видит Эбернетти в десяти метрах впереди, петляющим среди груд кирпича, ведер и стальных балок. У него узкое и злое лицо, русые волосы и намечается лысина на макушке. Его синяя ветровка трепещет на осеннем ветру. Эбернетти ныряет за бетономешалку, покрытую засохшим цементом, и спотыкается. Шерлок ощущает вкус победы в долбаном воздухе. Еще один забор, стройплощадка позади, и Эбернетти несется в Гайд Парк. Зелень деревьев восхитительна, собственный пульс в ушах Шерлока подобен симфонии, восторг растет с каждым новым рывком. Деревья мелькают так быстро, что похожи на частокол. Лондонское солнце клонится к закату. Они привлекают внимание. Продавец арахиса смотрит, как они проносятся мимо него. Эбернетти на пути к столкновению с невысоким мужчиной с тростью, который медленно идет по дорожке, каждый шаг дается с трудом. — Держи его! — кричит Шерлок. Хромой мгновенно распрямляется. То, как он сбивает Эбернетти с ног, Шерлок может описать только одним словом: мастерски. До Эбернетти еще не дошло, что происходит, как его грудь уже вбивается в гравий, а изо рта выплескивается брань. Прохожий без усилий удерживает заведенные за спину руки Эбернетти, похоже, он даже не запыхался. — Ладно, ладно, успокойся, — мягко говорит он добыче Шерлока. Шерлок замедляется и останавливается около них, задыхаясь. Невысокий мужчина смотрит вверх, темно-синие глаза сверкают. У него светло-русые волосы и изумительное лицо — округлое и обветренное, но привлекательное. Он одет в черную куртку с кожаными заплатами на плечах, словно привык носить на плече винтовку. У него тонкие губы, а хват на Эбернетти прочен, как скала. — Твой приятель, полагаю? — язвит он. — Я вижу, ты был на Среднем Востоке, — пыхтит Шерлок. Мужчина хмурится, но не выглядит недовольным: — Откуда... — Твои запястья. Ну и армейский захват, ты удерживаешь убийцу коленом. — Так он убийца? — В восьми случаях, да. Афганистан или Ирак? — Афганистан, — мужчина выглядит заинтригованным. Лестрейд подходит, шатаясь и держась за бок, серебристые волосы взъерошены, обувь испачкана в грязи. — Ты арестован, — рявкает он Эбернетти, тот рычит, когда Лестрейд извлекает наручники. — И, Шерлок, мне плевать, что ты адреналино-зависимый придурок, ты не имеешь права просить штатских валить опасных убийц. Это не крикет. — Я не против, — вставляет незнакомец. — Он не штатский, — добавляет Шерлок. — Ну, сейчас-то я штатский. Лестрейд вздергивает шипящего Эбернетти на ноги и передает его Донован, которая умеет невероятно быстро бегать на каблуках и только что присоединилась к ним. Полицейские уводят его в направлении патрульной машины, ожидающей на краю парка. Шерлок протягивает руку, чтобы помочь незнакомцу подняться. Он уже полностью забыл про Эбернетти. Левая рука незнакомца теплая, а мозоли в нужных местах свидетельствуют, что он весьма опытен в обращении с огнестрельным оружием. У него крепкая хватка, но, поднявшись на ноги, он теряет устойчивость. Шерлок нагибается и поднимает трость. Вручает её. — Спасибо, — улыбается незнакомец. У него любопытная улыбка. — Ты полицейский в штатском? Шерлок фыркает в отвращении: — Нет. Я консультирующий детектив. — Детектив. Интересно. — Нет, консультирующий детектив. У меня есть способности к наблюдению и дедукции, приведшие меня к созданию собственной профессии. В Лондоне множество детективов на госслужбе и уйма частных. Когда они в тупике, когда не справляются, когда не знают что делать — то есть всегда, — они идут ко мне. Я последняя инстанция по раскрытию преступлений. Частных клиентов я тоже беру. Когда у людей проблемы, или нужно что-то прояснить, я слушаю их историю, они слушают мои комментарии, и я кладу в карман гонорар. Время от времени подворачивается дело чуть более сложное, чем обычно, тогда приходится побегать, чтобы увидеть своими глазами. Это самые лучшие дела. У меня есть множество специфических знаний, которые, применительно к проблеме, часто способствуют её разрешению. В Шерлоке нарастает запоздалое осознание степени собственной болтливости, и он закрывает рот. Невысокий мужчина смущенно улыбается. Улыбка ему очень идет. У него белые зубы. Он забыл о своей травме и прекратил опираться на трость. Похоже, психосоматика. Интересно. В этом человеке всё интересно. — Значит, сейчас был как раз такой, активный тип дела, так? — Именно. — И обычно активность включает отлов убийц? — Временами. — То есть это частое явление? — Недостаточно частое, но да. — А что еще ты относишь к активности? Погони на машинах, перестрелки и тому подобное? — Да. — Выглядит опасным. — Так и есть. — Множество специфических знаний, — вспоминает незнакомец. — То есть, ты что же, ходил на курсы консультирующих детективов? Не знал, что такие есть. — Нет, я обладаю познаниями в разных областях, но предметы изучения подбирались мною специально в профессиональных целях. Я изобрел эту работу — я единственный в мире. — Ну, в это я могу поверить. Шерлок улыбается, его переполняет восторг. Он что-то испытывает к незнакомцу: противоречивое и вместе с тем притягательное. Мужчина возвращает взгляд: одновременно и веселый, и оценивающий. Шерлок осознает, что уставился — неуместно, он понимает. Многих людей отталкивает такой взгляд. Тупые, овцеподобные люди. Но этот бывший солдат, похоже, не против такого внимания, что само по себе необычно. Это изумительно. Шерлок осознает, что мысль о том, что этот человек может захотеть оттолкнуть его, абсолютно невыносима. Но Шерлок уже и болтал, и пялился, а тот всё еще здесь. — Ну, пока, приятель, — говорит мужчина, протягивая руку. — Удачи тебе в… — Поужинаем? — В смысле? Думай. В груди Шерлока нарастает паника при мысли о расставании с этой очень маленькой, очень странной личностью. — Я должен поблагодарить тебя, — говорит он. — Захват Эбернетти. Ты не обязан был, но это было… хорошо. Поэтому я хочу поблагодарить тебя за помощь в моей работе, пригласить на ужин и заплатить за еду. Говорю как долбаный робот, в отчаянии думает Шерлок. Незнакомец смеется. Этот коротыш находит его смешным. Боже, это унизительно. Солнце почти зашло, в парке загораются, мерцая за деревьями, фонари. Двое влюбленных на лоскутном пледе неподалеку лежат на спине, держась за руки, и смотрят на первые звезды. Сердце Шерлока болезненно колотится, и он еще не отдышался, и больше ничего не имеет смысла. Он хочет знать об этом человеке всё. Начать со дня, когда тот был рожден, и читать дальше, как книгу, постранично, день за днем, пока не поймет про Афганистан и хромоту, и про чудесную сдержанную улыбку. — Я даже не знаю, как тебя зовут, — говорит незнакомец. — Шерлок Холмс. — Джон Уотсон, — отвечает тот и снова протягивает руку, и Шерлок пожимает её. Ему нравится ощущение их сомкнутых ладоней. Это имеет смысл, словно совпавшие кусочки пазла. — Голоден? — выдыхает Шерлок. Пожалуйста пожалуйста пожалуйста. Джон Уотсон усмехается: — Зверски.