Сколько он не был в этой комнате? Год? Два? Пять? Столас грустно усмехнулся.
Есть много способов отмечать вехи их неудачного брака со Стеллой. Один из них — то, как постепенно они перемещались по комнатам его громадного дворца, по чуть-чуть отдаляясь друг от друга.
Начало брака — роскошная совместная спальня с громадной кроватью под пологом, отделанная как островок блаженства с роскошной мебелью и потолком, мерцающим звездами и вращающимися галактиками. Где-то к концу медового месяца потолок пришлось сменить на вечернее небо с розовым заревом закатного солнца и редкими облачками — Стелле не нравилась завораживающая тьма с всполохами умирающих звезд, она нагоняла на нее депрессию. Разумеется, Столас пошел навстречу молодой жене. Что значит такие мелочи? Главное, чтобы она была счастлива.
Но Стелла была не счастлива. Когда она забеременела Октавией, то стала куда раздражительнее. То ей было душно, то холодно, то бесило, когда Столас пропадал до поздней ночи, наблюдая за звездами, а потом возвращался в кровать и ее будил. Так что соседняя комната была переделана под его отдельную спальню. Со смежными дверями, разумеется. Просто чтобы не раздражать Стеллу, пока она ждет ребенка. Столас убеждал себя, что это абсолютно нормально. Что это все так делают. Да, тайком он пробежался по форумам молодых родителей, чтобы окончательно в этом убедиться. Ну, ладно, чтобы себя убедить. Все же, это ее первый ребенок. Их первый ребенок. Ей нужно свое пространство, своя территория. Гормоны, тревога, личные биоритмы. Все нормально. У них все абсолютно нормально.
Потом, когда появилась Октавия, они снова съехались в одну спальню. И какое-то время все было… ну, нормально. Наверное. Пока Октавия была младенцем. Затем она подросла, и, как рекомендовали детские психологи, колыбельку заменила собственная кроватка в собственной детской. И тут начались кошмары.
Может, кошмары были связаны с их ссорами? Теперь Стелла потребовала собственную комнату. Ту, которую она обставит так, как хочет. С большой гардеробной, с собственной ванной. С возможностью поспать одна, когда у нее болит голова. Все чаще Столас оставался в их громадной спальной один. Лежал без сна, смотрел на потолок, по которому пробегали облачка, в которые ныряли редкие вечерние звезды. Слушал тишину.
Как-то так само получилось, что утешать просыпавшуюся среди ночи с криками Октавию стало обязанностью Столаса. Потому что, черт побери, это он вечно сидит за полночь, а Стелла встает с рассветом, и жутко не высыпается, если ей не дать полноценно проспать ночь. И поэтому с утра она такая злая. «У нас разные биоритмы, а Октавия — тоже ночная птичка.» — Это было еще одно простое объяснение.
Ну и, конечно же, не хорошо, если маленький ребенок вынужден ночью бродить по коридорам, в поисках родителей, когда у нее под кроватью или в шкафу в очередной раз бушует Бука. Так что следующая комната была уже не смежной, а дальше по коридору, рядом с детской Октавии. Разумеется, это была временная мера.
Разумеется.
А потом Октавия уже стала тинейджером, и уже было как-то неловко спать в соседней комнате. Стелла к этому времени затеяла ремонт в своей комнате, и, опять же, временно, перенесла свое барахло в самую большую гостевую спальню ближе к южному крылу. Большой плюс, что к ней примыкала еще одна гостиная, которую можно было переделать по своему вкусу для посиделок с подружками.
Ремонт, по какой-то причине, затянулся, и было решено (она решила), что в южном флигеле как раз есть несколько комнат, которые требуют лишь небольшой переделки и мебелировки. Плюс там был отдельный вход, своя кухня, отличный вид из окна, не на этот мрачный сад. И солнце светит весь день.
К этому моменту Столас сам решил, что почему бы не выбрать тогда и себе ту комнату, которая ему нравится? С верандой, двери которой можно постоянно держать открытыми, с окнами на север, без назойливых солнечных лучей, которые будят утром, так что весь день в ней приятный прохладный полумрак. Да и до библиотеки и кабинета отсюда куда ближе.
И вероятности столкнуться со Стеллой в течение дня или вечера куда меньше.
Вот так, в несколько этапов они и оказались чуть ли не в противоположных концах дворца. Роскошная спальня, сердце этого семейного гнезда, конечно же, всегда была готова к воссоединению царственной пары, стерильно чистая, благоухающая свежестью и свежесрезанными цветами. И всегда пустая. Никому из них не нужная.
Каждый из них в результате свил себе свое гнездо. Благо, места хватало. Единственный плюс. Столас, если честно, даже не помнил, когда сам приходил в апартаменты Стеллы по собственной воле. Они, по негласному правилу, были неприкасаемой территорией. Разумеется, оставались традиционные семейные обеды и ужины в столовой, семейные вечера в гостиной, обычно в компании друзей, родственников и подруг Стеллы, и куда реже — коллег Столаса, случайные встречи в коридоре, когда та проходила мимо него с непроницаемой миной, изредка снисходя до приветствия. Ну, или вторжения в кабинет, если ей что-то срочно было надо. Хотя последнее чаще всего делегировалось с кем-то из слуг. Вот и все. Вот и вся семейная жизнь.
И, в принципе, они в какой-то степени справлялись. Брак худо-бедно держался на плаву. В мерах приличия. Не хуже, чем у других. «Все еще не развелись» — вот, можно сказать, был девиз их брака. Холодного, официального — это при самом лучшем раскладе. Брака, которого он был не достоин, как детально, в подробностях и как можно чаще ему объяснялось во время семейных скандалов, которыми оборачивалась практически каждое их столкновение.
Столас подошел к окну, раздвинул шторы и, повернувшись, прислонился к подоконнику, оглядывая комнату. Мебель в чехлах, чистые столы, антикварное бюро, которое когда-то служило ему рабочим столиком, кровать с тумбочкой. Вот. Отлично. Вот именно ради этого он сюда и пришел.
Сделав несколько шагов, он опустился на колени перед тумбочкой, выдвигая ящики.
Идея зародилась дней пять тому назад, во время прошлого полнолуния, когда Блиц, матерясь, слез с его кровати и долго копошился в одежде, небрежно брошенной на полу в поисках сигарет и зажигалки. Возле кровати Столаса стояла только одна тумбочка, под правую руку, а вот слева — было пустое пространство. Честно говоря, он даже не задумывался над этим, когда обставлял свою «холостяцкую» спальню. Место для одного. Еще тогда это как-то скребнуло где-то в глубине души, а через пару дней переросло в определенный план.
Наедине с собой Столас, разумеется, признавал, что Блиц, этот крикливый полный энергии дьяволенок уже занял прочное место в его сердце. И, скорее всего, в жизни. Но до сих пор у него не было места здесь, в комнате Столаса.
Не было полки в шкафу с его одеждой. Не было его гелей для мытья, зубной щетки и мочалки в ванной. Не было его кружки или даже, банально, места, куда он мог положить свои вещи, приходя к нему. И это только подчеркивало статус их отношений как «one night stands», а не чего-то… чего-то, что может стать большим. Стерильность их отношений вначале была даже в какой-то мере освежающей. Чувствовать себя желанным — было чем-то совершенно Столасу до этого незнакомым. Это будоражило и дарило головокружительную свободу. Блиц — был тем самым волшебным пинком под зад, который сказал Столасу — «Эй, братан, а чего ты! Именно ты! Ты сам! Хочешь?» И он даже не представлял, как долго отказывал себе в этом простом и таком естественном праве — что-то хотеть. Но… Но ему теперь хотелось чего-то большего. И он осторожно, будто впотьмах по комнате, полной медвежьих капканов, пытался теперь к этому прийти.
Секрет больших дел — делать их маленькими шажками. А если учесть, насколько своевольной натурой был Блиц, они должны быть крохотными, почти незаметными.
И один такой шажочек — было поставить возле левой стороны, где последнее время, свернувшись комочком и натянув одеяло на себя, пристраивался Блиц, тумбочку. Его тумбочку для его мелочей. На которую он сможет кинуть ключи от автомобиля. В которую положит жвачку, освежитель дыхания, полироль для рогов, антисептик, пачку салфеток, блокнот для рисования и карандаш, какие-то снеки для быстрого перекуса и зажигалку для сигарет. На которой будет лежать беспроводная зарядка для его телефона. В которую он сможет смахнуть выпавшую из кармана мелочь и чеки, пули от пистолета и порванный ремешок от портупеи. То привычное барахло, которым обрастаешь, и которое постепенно пускает корни в чужом пространстве, потихоньку делая его своим.
Блицу нужно его пространство в комнате Столаса. И, чем больше пространства он будет там занимать, тем больше места он станет занимать в его жизни.
Ну, а чтобы не отпугнуть внезапными переменами, чтобы они были настолько естественны, что почти незаметны, тумбочка должна быть парной к той, что когда-то перенесли в его комнату.
Столас начал выдвигать ящики. Бумаги. Снова бумаги. Старые расчеты, которые он доделывал, лежа в постели, парочка журналов, взятых почитать со скуки, — светские сплетни и рекламы курортов в Ярости, уже давно неактуальные счета, пачка одноразовых салфеток, уже давно пересохшая, несколько огрызков карандашей и ручек. Провод от старого телефона, давным-давно потерявшегося. Несколько рисунков Октавии. Столас улыбнулся, перебирая их — каракули, палка-палка-огуречик, изображавшие папу вместе с каким-то растением. Октавия в платье — треугольнике, сидящая на астероиде, над головой которой пролетала комета.
Он выдвинул еще один ящик. Опять бумаги, бумаги, и…
Медальон. Старинный тяжелый вычурный медальон.
Столас вздохнул, вытаскивая его за мощную цепь, и поднял на уровень глаз, покачивая его в воздухе.
Свадебный подарок. На лицевой стороне — герб Гоэтии и причудливая гравировка. Сбоку — небольшой откидывающийся замочек, скрепляющий две половинки. Машинально проведя по нему когтем, он откинул крышку.
В медальоне когда-то была размещена эмалевая миниатюра. Но сейчас, в дань моде, миниатюра была заменена рамкой, под которой размещалась парная фотография. Юный Столас, в своих царских регалиях, торжественно смотрел прямо перед собой, а к нему прижималась такая же юная и прекрасная Стелла в белом торжественном платье, бриллиантовой диадеме и тяжелом ожерелье из переливающихся драгоценных камней. Семейная реликвия. Передаваемая на свадьбе от одного поколения к другому. Гоэтия и женщина его жизни.
Надо же. Совсем о ней забыл. Времена меняются, но такие небольшие напоминания о том, что самое важное в твоей жизни, остаются. Только сейчас медальоны заменили заставки на телефоне. Столас достал свой смартфон и ткнул в экран, оживив его. Он улыбнулся. На экране блокировки стояла фотография — он и Октавия. Главная женщина в его жизни. Перевел взгляд на медальон, и улыбка постепенно угасла.
Коготь поскреб по фотографии. Сначала машинально. А потом, с каким-то даже для него неожиданным остервенением, Столас начал пытаться поддеть рамку. Серебряный ободок сидел туго и не желал поддаваться. Принц засунул смартфон обратно в карман, обхватил рукой медальон и уже целенаправленно начал скрести когтями, выцарапывая, отдирая ее прочь. Пока тот с обиженным треньканьем не сломался, упав на пол. Фотография, выпав, спланировала на пол. Он наклонился, подбирая ее.
Столас и Стелла. Такие юные. Такие прекрасные. Полные надежд. Вся жизнь впереди. Знали бы они, какая она будет, эта жизнь….
Он знал. Знал, с самого начала. Тогда, когда увидел ее в первый раз на фотографии. Этот долбанный дар пророчества, будь он неладен. Он знал. И плакал. И закатил такую истерику, что его, аж посеревший от волнения отец, не знал, как его унять, и, только чтобы хоть как-то заставить этого неугомонного мальца перестать плакать, потащил в цирк. Потому что все дети любят цирк. Это знают все взрослые. Если хочешь развеселить ребенка — его надо повести в цирк, верно? И это он, повзрослевший Столас, всеми силами пытался заглушить это свое пророчество, убеждая себя, что все будет хорошо. Ведь если сто тысяч раз это повторить, то так и будет, верно?
***
— А я тоже владею магией! — заявил Блицо, свисая вверх-тормашками с ветки дерева в саду.
— Что, правда? — хихикал маленький принц, прижимая к себе Гримуар. Он все никак не желал расставаться с подаренной книгой заклинаний, притащив ее с собой под дерево, где сейчас, развалившись, валялся на траве. — Магия — это очень сложно. Нужно родиться демоном, а потом долго учиться!
— Это все фигня! — отмахнулся Блицо, ловко подтягиваясь и, как чеширский кот, укладываясь на ветке. — Все циркачи владеют магией. Только это особая магия, она не для взрослых.
— Да? — Столас всегда был любознательным. И он никогда не читал о цирковой магии. Или о магии, которой неизвестно взрослым. Этого не было написано в его книгах. Может, потому, что их писали взрослые? Как же ему повезло, что теперь у него есть Блицо. И он может рассказать о таких забавных и интересных вещах. И полезных!
— И что это за магия? — он подложил гримуар под голову и домиком прикрыл от солнца лицо, пытаясь вглядеться в Блицо.
Блицо подполз по ветке к стволу дерева, устраиваясь поудобнее.
— Я знаю, как можно исполнять желания! — гордо продекламировал он.
— Ну и как? — заинтересованно спросил юный принц.
— Вот ты! Ты чего-то хочешь? — циркач с любопытством посмотрел на него сверху вниз. — Только это должно быть настоящее желание. Что-то очень большое!
Столас неуверенно пожал плечами.
— Ну… Не знаю. У меня вроде как все есть… — нерешительно протянул он.
— Мы это делали с Фицем. Загадывали желание! — гордо заявил Блицо. — Он загадал, что будет самым лучшим и самым известным клоуном, и что у него будет свой парк аттракционов, и что все будут от него без ума!
— А что загадал ты? — полюбопытствовал Столас.
— Не скажу. — Внезапно насупился Блицо. — Если сказать свое желание, то оно не исполнится.
— А как же тогда желание Фитца? Ты же мне его сказал? — моментально поймал на противоречии принц маленького клоуна.
— Ну… Я же сказал тебе его желание, а не свое. Если бы он сказал его тебе, то это бы считалось, а так — не считается!
— Но ведь он сказал его тебе? Это разве не считается?
— Он не то, чтобы сказал… Я подсмотрел, когда он загадывал, — признался Блицо. — Ты что, честно не знаешь?
— Честно, — признался Столас. — А ты можешь меня научить?
— Ну… Я подумаю… — протянул Блицо.
— А если я дам тебе яблоко, то ты меня научишь? — решился Столас.
— А у тебя есть? — недоверчиво протянул Блицо.
— Сейчас будет. Подожди меня. — Столас, схватив гримуар под мышку, вскочил и помчался прочь. Блицо фыркнул, и, усевшись на ветке, заболтал ногами. Вечерело. Отец обещал, что заберет его ближе к ночи. Интересно, это уже считается «ближе к ночи», или «ближе к ночи», это когда солнце сядет? Он будет доволен? Вроде как, они насобирали целый мешок сокровищ. Вдруг это было слишком мало для того, чтобы купить себе целый цирк? Или хватит? Может, надо было попросить не яблоко, а каких-нибудь алмазов? У принца же должны быть алмазы? Но ему хочется есть. Да шут с ними, с алмазами, если яблоко будет вкусным…
— Вот! — Столас, уже без гримуара, запыхавшись, подбежал к дереву, держа в руке большое красное яблоко.
— Ого! Откуда оно у тебя?
— Я попросил на кухне. Сказал, что проголодался. До ужина есть нельзя, но если хочется, то можно попросить яблок. Это, вроде как, не считается.
— Что, у вас яблоки за еду не считаются? — поразился Блицо.
Столас снова виновато пожал плечами, ничего не ответив.
— Ну, ладно, — смилостивился Блицо. — Давай, кидай его сюда.
— Что, прямо кидать? А ты поймаешь?
— Я и не такое поймаю! — горделиво приосанился Блицо.
Столас, прищурившись, долго примеривался, пока не подкинул яблоко вверх. Блицо, выделываясь, в последний момент вытянул руку, хватая яблоко так быстро, будто вытянул его из воздуха.
— Вау! — восторженно протянул принц, вылупив глаза как два больших блюдца.
«Он забавный» — подумал Блиц. Все же его грыз какой-то червячок. Принц был… он был классным. Вовсе не задавакой, как сначала подумал Блиц. С ним было весело, и он так им восхищался. Это было… просто, никто никогда раньше не восхищался Блицо. Ну, кроме мамы. А мамы они, вроде как, не совсем считаются.
— Ну как, ты меня научишь? — переминался внизу принц, пока Блицо грыз яблоко, тщательно делая вид, будто раздумывает.
— Ну, хорошо. — Он запустил огрызком через плечо за спину, и соскочил на землю, прогнувшись и подняв руки. Та-дам! Как на выступлении.
Принц послушно зааплодировал.
— Смотри, тебе надо нарисовать то, что ты хочешь. Только, смотри. Тут все дело в желании. Надо нарисовать то, что ты по-настоящему хочешь. А потом надо хитрым образом сложить рисунок. Сначала вот так, Потом вот так, вдоль. А потом вот так. — Блиц сорвал листок, показав, как это надо сделать, сложив из него самолетик. — А потом надо выбросить его в самое темное и страшное место. В Щель Между Мирами.
— Щель Между Мирами? — ахнул Столас.
— Ну да. — Блицо плюхнулся на траву, крутя листик в руках. — Это самое сложное. Надо подгадать, когда кто-то проходит в мир людей, и кинуть свой рисунок ему вслед так, чтобы он попал в Человечий мир. И если его подберет человек, развернет его и улыбнется, то тогда твое желание исполнится.
— А почему? — протянул Столас.
— Потому что тогда ты получаешь от него благословение. Здесь, в Аду, получить благословение нельзя, но если что-то очень понравится человеку, то через него ты получаешь благословение, и твое желание исполняется. У нас в цирке был инкуб Брухос, и мы за ним неделю следили, пока он не открыл портал в человечий мир, чтобы запустить свои желания.
«Правда, мой самолетик улетел куда-то вбок, а в портал попал только самолетик Фитца… Но об этом принцу знать не обязательно» — мрачно подумал Блицо. Как всегда. Его фирменное везение. Профукать такой шанс получить адскую лошадь…
— А у меня тоже получится? — с сомнением спросил Столас, пытаясь на еще одном листике повторить инструкцию Блицо и сложить самолетик.
— Абсолютно! — Самоуверенно заявил циркач, ухмыляясь во все зубы.
***
Столас сидел на полу, сжимая двумя когтями фотографию. Губы сжались. Алые глаза прищурились. От когтей, искрясь, пробежали фиолетовые искры, охватывая фотографию. Она на долю секунды вспыхнула, а затем рассыпалась белесым пеплом. Хлопья тихо спланировали на пол.
— Хватит, — прошептал он. — Хватит.
Семейная реликвия. Которая передается в семье. Из поколения в поколение. Которую он должен передать Октавии. С фотографией, где будет стоять она, заключившая очередной династический брак, глядя перед собой и убеждая себя, что все хорошо. Что все у нее будет правильно. Не хуже, чем у других. Мерзкая магия взрослых, старающихся делать хорошую мину при плохой игре и убеждающих себя, что надо просто чуть потерпеть, немного уступить, покориться обстоятельствам и перестать желать лучшего, удовлетворившись тем, что есть. И как-то с этим смириться.
— Да к черту все это.
Несколькими движениями руки он нарисовал сигилл и оживил ее своей мощью. Портал открыл свой зев в черную глубину, на дне которой, жадно переливаясь раскаленным бело-желтым цветом, плясала лава.
— К черту все это, — повторил Столас.
И, размахнувшись, с силой швырнул медальон прямо в пылающий поток.
На секунду, соприкоснувшись с поверхностью, медальон вспыхнул, прежде чем лава голодно слизнула его.
Щелчок пальцев, и портал закрылся.
Столас выдохнул. Поднял ладони, зарывшись в них лицом, потер его. Еще раз шумно выдохнул.
К черту.
Он рывком открыл нижний ящик тумбочки и, уже не глядя, выгреб оттуда оставшийся мусор. А затем, открыв портал в свою комнату, поднял левитацией тумбочку и отправил ее туда.
Ну, дело сделано.
Какое-то время он сидел, ни о чем не думая, машинально перебирая бумажки. А потом снова потянулся к рисункам Октавии. Улыбнулся.
А затем ему в голову пришла странная мысль.
Это было глупо. Это было смешно. Да что там. Это было просто смехотворно. Для него. Для магистра магии. Для принца Ада.
Он действовал по наитию. Подхватил какой-то лист бумаги, затесавшийся в его записях. Тупой обломок карандаша. Положил его на пол, встал на колени, нагнулся над ним и начал рисовать.
Он рисовал. Быстрыми, резкими движениями. Не позволяя задумываться, не позволяя дурацким сомнениям себя сбить. Закончив рисунок, он сложил его пополам, затем еще раз, и еще, превращая в самолетик.
«Только это должно быть настоящее желание.»
«Оно у меня есть, Блиц. Теперь оно у меня есть.»
А затем открыл портал в человечий мир.
И запустил его туда.
