***
Следующие две недели Томми проводит в больнице. У Арашикаге даже есть полнофункциональный лазарет на их территории. В любом случае, Снейк вряд ли удивился этому, учитывая, что, ну, знаете. Ниндзя. Он переехал из своих старых комнат в отдельное помещение, примыкающее к окраинам комплекса и расположенное дальше от центральных зданий. Там довольно неплохо: слуги приносят ему еду три раза в день, и в этом месте есть прелестный маленький пруд с кои и деревом сакуры, которое только начало сбрасывать лепестки на поверхность воды. Здесь спокойно, несмотря на то, что ему запрещено носить оружие, и группа охранников появляется каждый раз, когда он выходит за ворота внутреннего двора, а Снейк ведь не дурак. Он знает, что такое домашний арест. В любом случае, это именно то, чего он заслуживает, учитывая, сколько боли он обрушил на клан. Он крайне удивлен, что они до сих пор не убили его, но, возможно, они просто хотят убедиться, что Томми здоров, чтобы он смог посмотреть как это произойдет, или, возможно, сделать это самостоятельно. Видит бог, он должен быть первым в очереди после того, как Снейк солгал ему и предал его доверие, а затем был в двух дюймах от того, чтобы сравнять его дом с землёй. Акико, во всяком случае, просто закатывает глаза так сильно, что он беспокоится, как бы она чего-нибудь там не перенапрягла. — Не льсти себе, — сказала она. — Арашикаге существовали веками и выдерживали всевозможные испытания. Был бы полнейший позор, если бы такие, как ты, унизили их. Она и близко не была так уверена в себе две недели назад, когда творилось такое дерьмо, но, великодушный, Снейк не будет напоминать ей об этом. — Но последует какое-то наказание. — Да, — Акико напевает и передвигает своего слона. Вначале она заходила всего на несколько минут каждые пару дней, чтобы обеспечить безопасность периметра, отдать охранникам новые приказы и посмотреть на Снейка со злобой, под стать гигантским анакондам в яме. Однако, через несколько дней, когда он тихо спросил, а затем и умолял сообщить новости о Томми, она, казалось, немного смягчилась. Не так уж сильно, конечно — всё ещё бывают моменты, когда Снейк ловит её на том, что она смотрит на него так, словно думает, что потрошение — всё ещё неплохой вариант. Но теперь она приходит каждый день и отвечает на его вопросы о здоровье Томми, а пару дней назад, ни с того ни с сего, объявила, что собирается научить его играть в сёги. Снейк немного подозревает, что это только для того, чтобы занять её руки, а то она может ударить его по лицу. У него это ужасно получается, не то чтобы это было чем-то неожиданным. Акико надирает ему задницу в каждой игре, но он не останавливается, потому что иногда, всего лишь иногда, кажется, что это служит началом доверия к нему. — Это должен решить глава нашего клана, — говорит тогда Акико, и Снейку требуется некоторое время, чтобы вспомнить, о чем вообще они говорили. — Верно. Как поживает Сен? — Сен-сама, — отвечает Акико с достаточным предупреждающим акцентом и Снейк снова ощутил себя школьником, — уединилась в святилище Арашикаге, чтобы помедитировать и воссоединиться с богами, как и полагается в подобных ситуациях. Она не вернётся, пока боги не пошлют ей знак, что они простили ей её грехи. Верно, потому что Сен — та, кто использовал драгоценный камень, кто нарушил единственное правило Арашикаге. Она больше не может руководить кланом, но, чувствуя себя виноватым, Снейк может быть только благодарен ей за это. Если бы Томми поддался тому приступу ярости, если бы он воспользовался камнем и потерял всё: свою семью, свое будущее и саму цель в жизни, и всё это из-за Снейка… Акико напевает. — Ты ещё не спросил меня сегодня о последних новостях, связанных с Томми. — Но ты всё равно собираешься мне рассказать, верно? — Снейк протягивает руку, чтобы передвинуть своего золотого генерала. Или, подождите, это серебро? Кандзи действительно сбивают с толку.— Ты сказала, что сегодня его выводят из комы. — Это твой конь, и он так не двигается, — сказала Акико. — Да, план по-прежнему таков. Они экстубировали его сегодня утром. Мы ожидаем, что он проснется ночью. — Хорошо, — Снейк не спрашивает, он просто не имеет на это права. Но, как обычно, Акико видит его насквозь. — Я ничего не обещаю, — произнесла она. — Но все равно причеши волосы и побрейся. По крайней мере, он оценит твои старания. Снейк не может удержаться от улыбки при этом, и он замечает, как уголок рта Акико чуть приподнимается, прежде чем она грациозно поднимается на ноги. — Тогда до завтра. И… Шах и мат. Он моргает, опускает взгляд и… да, хорошо. Он качает головой. — Акико, — она оборачивается у двери, ровно настолько, чтобы он смог поймать её взгляд краем глаза. — Спасибо. Она тихо напевает себе под нос. — Я передам ему, что ты спрашивал о нём. А потом она ушла. В тишине пустой комнаты Снейк вздыхает и берет своего короля, медленно поворачивая плитку, пока её гладкие края мерцают на свету. Он всегда был всего лишь пешкой: маленькой, пустой, полезной только для одного дела. Всю свою жизнь он был винтиком в механизмах других людей, чем-то, чем можно побаловаться, использовать, а затем отбросить в сторону. Только Томми когда-либо предлагал ему больше. Только Томми видел в нём генерала. Он не знает, был ли Томми прав насчёт него, когда сказал, что посмотрел в глаза Снейку и увидел честь. Но, боже, он надеется, что они смогут поговорить об этом.***
Следующие два дня идёт снег. Земля покрывается белым покрывалом, поверхность пруда замерзает, и все поместье погружается в тишину, которая слишком похожа на смерть, чтобы Снейк мог успокоиться. Ему все ещё приносят еду, и он слышит шаги охранников, патрулирующих периметр, но Акико не приходит. Снейк играет в сёги сам с собой, медитирует, слушает уроки японского и старается не сойти с ума. Никто ничего не рассказывает ему о Томми. Он ещё не проснулся? Он может двигаться? Что, если он все ещё слаб и только восстанавливается после травмы? Оставляют ли его телохранители открытыми какие-нибудь слепые зоны? Рассмотрела ли Акико все слабые места и открытые пространства, куда мог проникнуть убийца, чтобы прокрасться в комнату Томми, пока тот все ещё сломлен, уязвим и не в состоянии защитить себя. Дверь за его спиной открывается, раздаются тихие шаги. Это не похоже бесшумные шаги Акико. — Вы когда-нибудь приносили еду и для Кои тоже? Просто проверяю, потому что я беспокоюсь, что у них на костях не осталось мяса. В ответ следует недолгое молчание, а затем: — Зачем? — спрашивает новый голос. — Ты собирался съесть один из них? Он разворачивается так быстро, что просто чудо, что он не падает прямо на задницу. Стоя прямо в дверном проеме, Томми посылает ему лёгкую ухмылку. — Я бы не рекомендовал этого делать. Они не для суши. Он выглядит…что ж, довольно ужасно, если честно: нежно-серое его кимоно никак не скрывает худобы его плеч или бледности кожи, и он держится осторожно, нарочито, как раненое животное. Тем не менее, его глаза яркие, живые и понимающие, и хотя то, как он двигается, проходя дальше по комнате, немного скованно и явно болезненно, Снейк не может ничего поделать с тем, что что-то глубоко внутри него просто отодвигается в сторону и успокаивается при виде него. Господи, Томми здесь. Он справился с последствиями гнева Кенты, манипуляциями Кобры и ужасным предательством Снейка и, в конце концов, превратился в короля. На доске нет места для генерала; Снейк потерял это место в тот момент, когда решил, что месть важнее веры. Но, боже, он так благодарен Томми за то, что он здесь. С ним или без него, Арашикаге сохранится. Этот человек, олицетворяющий честь, доброту и все хорошее в мире, позаботится об этом. — Томми, — он делает шаг вперёд, затем останавливается, неловко подняв ладони. — Я… Я рад, что с тобой всё в порядке. Он говорит серьёзно. Несмотря ни на что, несмотря на бесконечную ложь Снейка и клятву Томми отомстить за это кровью и железом, он чертовски рад, что Томми жив, и другой мужчина, должно быть, замечает это, потому что он просто вздыхает, и его голос звучит очень устало. — В порядке — это понятие относительное, — бормочет он, скорее самому себе, чем кому-либо ещё. — С моей бабушкой все в порядке. С кланом все в порядке. Но это не значит, что со мной всё в порядке. В этом ответе так много скрыто, что при мысли об этом у Снейка начинает болеть голова. Поэтому он выбирает самый простой путь: — Значит ли это, что можно поздравлять? Новый глава клана и все такое? Томми бросает на него непроницаемый взгляд и не отвечает. Вместо этого он пересекает комнату, подходит к чабудаю и осторожно опускается на одну из подушек. В его движениях нет привычной грации, вспышка боли отражается на его лице, когда он двигается, и Снейк спешит присоединиться к нему. — Тебе вообще не следовало здесь находиться. Разве ты только что не выписался из больницы? — Я прошел медицинское освидетельствование, — ответил Томми, слегка недовольно хмурясь. — И, как оказалось, никто на этой территории больше не может мною командовать. Итак, догадка Снейка оказалась верной: теперь, когда Сен ушла в отставку, Томми стал лидером Арашикаге. Но потом… — Ты не выглядишь особенно счастливым из-за этого. — А я должен быть таким? И вот оно: вспышка гнева, эта искра, крупицы ярости, которые, как подозревает Снейк, всегда тлеют глубоко в пеплище сердца Томми. Другой мужчина, поморщившись, скрещивает руки на груди. — Клан Арашикаге принадлежит мне по праву рождения. Я готовился к этому всю свою жизнь, пожертвовал всем для того, чтобы, когда придет время, руководство этой семьёй перешло ко мне с честью и спокойствием. Это наш кодекс, наше бремя. В этом была вся суть назначения меня наследником. Теперь Снейк все понял. — И то, что Сен была вынуждена уйти в отставку после использования драгоценного камня, не входило в этот план. Это ужасно, — Томми хмурится ещё сильнее. — И незаслуженно. И, что ж, Снейк точно не может с этим поспорить. Он не согласен, на самом деле — если кто-то и заслужил право возглавить Арашикаге, так это человек, сидящий сейчас напротив него за столом. Не обращая внимания на всю эту помпезность и обстоятельства, разговоры о крови и древних традициях. Томми заслуживает своего места, он заслужил его тысячу раз своей преданностью, добродетелью и доблестным мужеством. Даже такой далёкий человек, как Снейк, может видеть, что новая роль Томми в клане не имеет ничего общего с Сен или драгоценным камнем. Это не только его право по рождению, но и по тому, каким человеком он стал. Но это не его дело — говорить Томми об этом. Больше нет. Поэтому вместо этого он склоняет голову набок, ухмыляется и делает то, что у него получается лучше всего. — Ну, я не знаю. Мне это показалось гораздо более разумным, чем подход Кенты. Я не знаю, как вы, но вся эта жажда власти, разжигающая манию величия, надоела мне в первые же минуты. Это делает свое дело: Томми на мгновение моргает, глядя на него, затем качает головой. — Верно. — И вообще, что вы все с ним сделали? Он мало что помнит о Кенте с той ужасной ночи, слишком сосредоточенный на том, чтобы убедиться, что Томми не умер у него на руках. Акико ни о чем не упоминала, а Снейк до сих пор не удосужился спросить. Томми оттягивает момент. — Мы скормили его анакондам. — О, это ему подходит. — Да. Бесчестный конец для бесчестного человека, — Томми машет рукой, словно отмахиваясь от остатков своего вероломного кузена, затем дотрагивается до керамического чайника на подставке рядом со столом и хмурится. — Твой чай остыл. — Да, извини. Мне не разрешают пользоваться плитой. Наверное, Акико думает, что я мог бы использовать это, чтобы, например, выжечь себе путь отсюда или что-то в этом роде. — Или что-то в этом роде, — Томми протягивает руку, чтобы взять одну из фигур сеги, и рассматривает ее на свету. Снейк понимает, что он выглядит совершенно измученным. — Она сказала мне, что ты умеешь играть. — Это очень великодушно с её стороны, учитывая, что я проигрываю в каждой игре и в половине случаев не могу отличить кусочки друг от друга. Уголки рта Томми приподнимаются. — Она не сказала, что ты хорошо играешь. Это вызывает тихий смешок у Снейка, несмотря ни на что. — А ты? Ты играешь? Томми кивает. — Это моя любимая игра. Мой отец научил меня этому, и мы проводили так много дней в саду, пока он… ну. Теперь Слепой Мастер — мой главный противник, хотя в наши дни это скорее считается праздником. И вот он снова здесь: так много отдает себя, так свободно. Снейк хмурится. — — Ты уверен, что тебе стоит рассказывать мне все это? После того, что я сделал. Томми наконец смотрит на него каменными глазами. — Ты планируешь снова предать меня? И черт, это больно слышать. Снейк сглатывает, опускает взгляд. Чувство вины заполонило его, и к черту всё это, они могли бы с таким же успехом покончить и с ним. — Томми, — говорит он и не может заставить себя поднять глаза. — Я… Мне так жаль. Другой мужчина что-то напевает себе под нос. — О чем ты? — ровным голосом спрашивает он. — Список твоих проступков довольно длинный. Будь немного конкретнее. — За то, что солгал тебе, — продолжает Снейк. — За то, что работал с Кентой и Баронессой, за кражу драгоценного камня, за то, что проник в твой клан и выдал тебя твоему злейшему врагу, просто чтобы погнаться за фантазией о мести, которая в итоге закончилась лишь ощущением пустоты и глупости. Он делает глубокий вдох: — Но больше всего, Томми, мне жаль, что я воспользовался твоим доверием и не был отнёсся к нему так, как должен был. Ты не доверяешь всем подряд; это может заметить любой. Но ты дал мне надежду, а я пошел и уничтожил то, что должен был считать самым драгоценным из всех подарков. За это я приношу свои извинения. Наступающая тишина оглушает. Снейк сидит и прислушивается к биению собственного сердца, к дыханию Томми через стол, спокойному и ровненькому. Мир снаружи стих, все еще укутанный снегом. Сезон холодов и исчезающих существ, готовящихся к новому циклу жизни. Затем, наконец, Томми вздыхает и отвечает: — Хорошо. Снейк моргает, поднимает глаза, но Томми смотрит в окно с отсутствующим выражением лица. — Что «хорошо»? — Твои извинения приняты к сведению, — Томми со стуком кладет фигурку сеги обратно на доску, и Снейк хмурится. — Но ты не прощаешь меня? — Это зависит от некоторых обстоятельств. — От каких? — Третье испытание, — Снейк пристально смотрит на него. — Подожди, ты… Ты хочешь, чтобы я снова полез в змеиную яму? — Нет, — Томми поворачивается, и гнева в его взгляде, искры, сверкающей в глубине его глаз, достаточно, чтобы у Снейка все перевернулось внутри. — Я хочу, чтобы ты доказал, что все, что ты мне сейчас говоришь, правда. И если ты лжешь, я хочу, чтобы ты поплатился за это. Снейк сглатывает: — Бесчестный конец для бесчестного человека, да? Томми фыркает и отводит взгляд. — Поверьте мне, было предложено много других вариантов. Большинство из них включало различные методы немедленного исполнения; честно говоря, я впечатлён их креативностью. Снейк не может удержаться от улыбки, услышав это. — Это была Акико? — Не только Акико. — Но не ты? Томми не удостаивает это ответом, и, честно говоря, Снейк все равно не уверен, что хочет это слышать. Это именно то, чего он заслуживает, после всего, через что он заставил пройти клан. Все, через что он заставил пройти Томми, так что если все это закончится тем, что он попадет в глотку гигантской анаконды, что ж. Единственное, о чем он сожалеет — это о том, что он больше никогда не увидит, как Томми улыбается ему, тепло и красиво, словно воскресное солнце. Он протягивает руку, наливает себе чашку холодного чая, но не наливает во вторую чашку, когда Томми бросает на него взгляд, полный абсолютного отвращения. — Итак, если я пройду это испытание, то что будет потом? — Если ты пройдешь, — подмечает Томми, и Снейк ухмыляется, делая большой глоток чая просто для того, чтобы понаблюдать, как дёргается глаз другого мужчины. — Тогда ты можешь уйти отсюда целым и невредимым. — А если я останусь? Он должен отдать должное Томми; единственная причина, по которой Снейк застаёт его врасплох, заключается в том, что он этого очень желает. Томми, конечно, немедленно берет себя в руки и фыркает. — Почему ты этого хочешь? — Я не знаю, — Снейк старается смотреть прямо на него. — Но я могу назвать несколько причин. Если и есть какое-то выражение, которого он ожидает от Томми в ответ на это заявление, то, конечно, не то, что брови собеседника недовольно сведены вместе. — Ты никогда не станешь Арашикаге после того, что ты сделал, — говорит Томми. — Но… Я нашел здесь место для тебя в первый раз. Я уверена, что смогу снова, даже если это будет просто уборка наших туалетов. Снейк ухмыляется. — Эй, я раньше потрошил рыбу в доках и видел ваши туалеты. Это явно будет намного лучше… До тех пор, пока я могу оставаться рядом с тобой. — Как там говорят англичане? «Последние слова»? — Томми морщится, поднимаясь на ноги. — Испытание состоится через два дня. Я предлагаю тебе тем временем немного отдохнуть. — Такое чувство, что это все, что я делал, — ворчит Снейк, карабкаясь следом. — Потом, если ты выживешь… — Томми отворачивается, но не раньше, чем Снейк замечает его гримасу. — Ты можешь начинать ухаживать за Акико. Подождите… Что? — Я, — Снейк моргает. Прокручивает в голове последние пять секунд, и нет, он не думает, что на самом деле ослышался. — Прости, что? Томми не смотрит на него, плечи напряжены. — Я слышал, она навещала вас почти каждый день в течение последних двух недель. Она учила тебя сеги. И, очевидно, ты решил вернуться в наше поместье и уйти от Кенты не потому, что внезапно передумал работать на террористов, — он качает головой, и, о, вот что значит эта штука с бровями. — Я не слепой, Снейк Айз. И Снейк почти смеется, потому что как это вообще могло произойти? Представьте Томми, милого, доброго и слишком доверчивого Томми, который слушает на то, что говорит Снейк, но ничего не понимает. Честно говоря, у него немного разрывается сердце от того, что Томми, скорее всего, никогда не понимал его язык. Но он полагает, что у него есть время научиться. Снейк только надеется, что именно он станет тем, кто научит его. — На самом деле, Томми, — говорит он. — Я думаю, что ты не так все понял. Это действительно заставляет другого мужчину посмотреть на него, по крайней мере, сузив глаза. — Что это значит? — Акико хочет убить меня. — Желание убить кого-то не мешает романтическим чувствам, — отвечает Томми, что одновременно очень в его духе, а также заставляет сердце Снейка биться в груди в два раза быстрее из-за того, как щеки Томми слегка краснеют, когда он это произносит. Что ж, ничего не поделаешь. Скорее всего, через два дня он станет пищей для анаконды, так что ему ведь нечего терять, верно? — Томми, — он делает шаг вперед и может сказать, что другому мужчине стоит огромных усилий не отступить назад. — Я вернулся в лагерь не ради Акико. Сеги — не ее любимая игра. И она подтвердит, что единственная причина, по которой она приходит каждый день, — это то, что она знает, что я стану еще более невыносимым, чем обычно, без регулярных новостей о тебе. Томми моргает. Хмурится. — Но… когда ты увидел ее в первый раз, ты спросил, являемся ли мы партнёрами. — Ну, да, — Снейк пожимает плечами. — Но не потому, что она мне нравится. Он видит это в тот момент, когда Томми наконец делает связь: глаза другого мужчины чуть расширяются, губы слегка приоткрываются. В этот момент, открытый, незащищённый, с бледным зимним дневным светом, окрашивающим его черты в нежно-белый цвет и почти неземной, он выглядит так чертовски красиво, что Снейк едва сдерживается, чтобы не протянуть руку и не дотронуться, схватить Томми и притянуть его к себе, и, наконец, стереть это оставшиеся расстояние между ними. В конце концов, на самом деле единственная причина, по которой он этого не делает, заключается в том, что он боится, что это усугубит рану. Он почти уверен, что Томми все равно позволил бы ему. Томми, может, и очаровательно слеп, но Снейк определенно не такой; он заметил, как пристально смотрит на него другой мужчина, как смягчаются черты лица Томми, когда Снейк улыбается ему, как он почти бессознательно отодвигается немного в сторону, когда они сидят вместе за едой. Честно говоря, довольно мило, как Томми надумал себе историю о том, что Снейка влечет к Акико. Должно быть, это ещё один из его комплексов самопожертвования или что-то в этом роде. Что подтверждается только тогда, когда Томми наклоняет голову. — Ты уверен? — спрашивает он, и Снейк моргает. — Что меня не привлекает Акико? Или что я… — он пожимает плечами. — Да, почти уверен. По всем пунктам. Но другой мужчина все еще выглядит неуверенным, поэтому Снейк вздыхает и рискует сделать ещё один шаг вперёд, протягивая руку, чтобы провести нежными пальцами по гладкому шелковому рукаву. — Томми, я нарушил клятву всей своей жизни ради тебя. И почему-то у него такое чувство, что это случилось не в последний раз. Проходит ещё мгновение, ещё пара вдохов, плечо Томми поднимается и опускается под рукой Снейка. Но потом, наконец, до него доходит: призрак улыбки, настоящая улыбка Томми, великолепная в бледном свете, проникающем через окно. Другой мужчина слегка наклоняет голову, челка его нечесанных волос падает ему на глаза таким образом, что грудь Снейка сжимается от удивления, желания и чего-то гораздо более глубокого. — Что ж, — бормочет Томми. — Оказывается, я тоже собираюсь нарушить клятву ради тебя, так что, думаю, мы квиты. — Скажи это змеям, — он сжимает плечо Томми, не в силах сдержать прилив тепла, когда другой мужчина слегка наклоняется к его прикосновению, закрывая трепещущие веки. — Я опустошу свое сердце ради тебя, Томми. Откажусь от жизни, которой я жил, от мести, которую я искал, от всего, что сделало меня тем, кто я есть. Я оставлю все это ради тебя. — он сглатывает, просовывает большой палец под слои шелка, чтобы погладить обнаженную ключицу. — Пожалуйста, скажи мне, что этого достаточно. Томми напевает, не открывая глаз. Его кожа теплая под рукой Снейка, в ней кипит жизнь, пусть огонь внутри него и потух, но он все ещё тлеет. Снейк хочет, чтобы огонь снова вспыхнул, и он сгорел в этом пожаре, чтобы ощутить на себе всю силу сосредоточенности Томми, так отличающуюся от ярости. Он хочет снова увидеть того Томми, получить ещё один шанс доказать, что ему можно доверять, что он возьмёт все от этого человека и никогда его не предаст. Он потерпел неудачу в первый раз, да так сильно, что его тошнит. Просто маленькая, незначительная пешка. Но если Томми даст ему второй шанс, поставит доску ещё раз… Снейк докажет, что он генерал. Он уничтожит армии, свергнет правительства и изменит саму структуру мира, чтобы до конца своей жизни следовать за своим королем. Кажется, прошла одновременно и вечность, и совсем немного времени, прежде чем Томми открывает глаза и выпрямляется. Его улыбка согревается от лёгкого прикосновения, и Снейк ничего не может поделать с тем, как у него перехватывает дыхание при виде этого зрелища. — Спроси меня ещё раз после того, как пройдешь тест, — говорит тогда Томми, что, по мнению Снейка, означает решительное «да». Затаив дыхание от облегчения, разливающегося в его груди, он улыбается, в последний раз сжимает плечо Томми и, наконец, отступает назад. — По-моему, звучит заманчиво. Томми кивает и проделывает ту штуку, когда он делает вдох, расправляет плечи и, кажется, извлекает весь контроль и властность из воздуха, чтобы накинуть их на себя, как старое, знакомое пальто. Но его глаза, когда он смотрит на Снейка, остаются мягкими, искрящимися этим секретом, которым они теперь делятся, и Снейк не может удержаться, чтобы не стоять там и не улыбаться как идиот, даже когда Томми поворачивается и направляется к двери. — Я попрошу слуг принести вам плиту, — кричит он. — Поскольку я отказываюсь мириться с таким варварским поведением на территории нашей семьи. И не беспокойся о Кои. На протяжении нескольких поколений мы разводили их, чтобы они питались растительностью на дне прудов. Он останавливается, поворачивается ровно настолько, чтобы Снейк смог уловить краешек его улыбки. — Ты поймешь, что здесь всему есть место, Снейк Айз. Иногда просто требуется некоторое время, чтобы найти его. Затем он уходит, дверь мягко закрывается за ним. Снейк снова садится за стол, внезапно почувствовав себя легкомысленным и молодым. Он не может дождаться, когда пройдут следующие два дня; предоставьте Томми, гордому, импульсивному, замечательному, прекрасному Томми, сделать идею спуститься по канату в глубокую, темную яму и встретиться лицом к лицу с тремя гигантскими рептилиями-людоедами по-настоящему захватывающей. Но, по его мнению, именно это и значит наконец обрести надежду, ощутить обещание сияющего, золотого будущего. И да поможет ему бог, Снейк собирается вцепиться в него, в Томми, обеими руками и никогда не отпускать.***
Анаконды его не едят, хотя большая серая, похоже, была бы не против этого. Томми играет с ним партию в сеги, намного хуже, чем это делала Акико. Однако Снейк не думает об этом. Не тогда, когда он может лицезреть улыбку Томми, ощутить радость от его прикосновений, каждое мгновение, проведенное с ним, напоминает ему о доме. И да, он всегда добивается того, что хочет.