История моей любви

Ты пойми, я не плачу об утраченной любви, Я молюсь, чтоб она не повторилась вновь. И пишу, всë пишу про тебя стихи. В них стараясь эту же пережить любовь. В этот раз я расскажу тебе про взбалмышную девицу, Чей цвет волос менялся чаще, чем настроение. Одним жарким летом она умудрилась влюбится. И, что для неë не свойственно — даже не в собственное отражение. Лето знойное обещалось, да обещания надо держать. Вот и слонялась в кепке девчонка, спасая себя от солнца. Девушка быстро сгорала — этим она пошла в мать. Девушка горела до тла — этим в отца, сдаëтся. Рядом, почти беззвучно чеканя шаг, Шëл молодой человек, с цветом волос пшеничным, Со взглядом в котором небесная синева, Отливает металлом и самую малость циничность. Что уж она в нëм нашла — только Богу явно, Хотя в Бога она не верила, он — верил, но в какого-то своего, Не описанного в многотомных изданиях давних, Непонятного, но и более интересного от того. И тут, как посмотреть, может именно он когда-то Повелел, чтобы встретились эти двое. Свëл их судьбы и плотно связал канатом, В прочем, не нам следить за божественною игрою. Помню, сидела на кухне она, часов так, навскидку, в восемь. И он был напротив. Кажется, он курил. За окном, как и каждый год, сверипела осень, Но эта осень пела о новом. Она пела о любви. Монитор догорал последние три секунды, Перед тем, как уйти в долгую свою спячку. Фильм не дождëтся внимания, пусть и интересный жутко, Сегодня они друг другом наслаждаются, чуств не пряча. Как обычно бывало — начнут говорит про сюжет, Отойдя лишь на пару минуток на перекур. И понеслось обсужденье всего и всех. А потом — блеск в глазах еë, хитрый его прищур, В комнате словно ждала их остывающая постель, Жадная до ласк и объятий своих хозяев непунктуальных. А за окнами осень теперь пела про метель. Как сейчас помню — пять утра и лай около их спальни. А потом первый снег оседал на плечи багряным маревом — Не по-зимнему тëплый закат оставил на нëм отпечаток. Та девушка шла под руку с тем самым парнем, он Что-то рассказывал активно жестикулируя и хохоча так, Что все оборачивались, смотрели на них открыто, Прохожая пожилая пара понимающе улыбались — Их семейное гнëздышко давно уже прочно свито, А она и он напоминают, как прекрасно всë начиналось. На поводке он держал собаку с мудрым-премудрым взглядом, На вид молодую, но по собачьим годам — старушку. Девушка таяла, млела от того, кто шагает рядом И тащилась за ним, как преданная зверушка. Он говорил о политике, звëздах, других мирах, О том, где успел побывать за недолгую свою жизнь. Я вижу его иногда до сих пор во снах, Но девицу ту, взбалмышную, всë никак не могу найти. А потом вдруг обрыв, словно сон или наваждение. Пустота, боль в груди, за окном уже тает снег. Она курит, смотря вперëд с огромным таким сомнением, Словно забыла, какой сейчас день, месяц, даже век. Потом достаëт дрожащей рукой мобильный, Что-то кричит в него, рьяно ругаясь матом. Думает, что смотрится сейчас, наверное по-дебильному, Но отчего-то уверена, что сама в этом не виновата. В таком состоянии на пары же не пойдëшь? А прийти в слезах — словно саму себя обнажив. Вот и стоит, душа в себе жуткую, безобразную дрожь, То ли от слëз, то ли замëрзла — сбежала, куртку не прихватив. И воздух глотает жадно, почти истерически, Но старается улыбнуться, выправляет осанку. И таки улыбается усилиями стоическими, Так словно не еë мир сейчас вывернут наизнанку. Возвращается в Альма-матер, останавливаясь перед кабинетом, Понимая, что нужно входить и за собой оставлять всë прошлое И его. Вздыхает. Как сейчас помню момент этот, Вдруг я стою перед аудиторией, почему-то, заплаканная и замëрзшая... С тех пор ту девчонку больше не видела никогда. Если раньше частенько она отражалась в зеркале, То сейчас я стараюсь обходить стороной эти зеркала, В них отныне дешëвая копия бледная.