Oh, Pretty Woman

Освещённый ярким светом свисающих с потолка массивных люстр зал был наполнен разговорами и смехом, который то и дело отскакивал от увешанных старинными картинами в массивных золотых рамах стен. В просторном помещении с большими окнами, выходящими на ночной осенний сад, смешались ароматы дорогих духов и одеколонов, которые теперь лёгким облаком со всех сторон обволакивали гостей. Изящные женские руки в лаконичных перчатках держали бокалы с шампанским за тонкие высокие ножки, а мужчины то и дело позвякивали кубиками льда в бокалах с виски. Статный мужчина в чёрном костюме-тройке с кроваво-красной подкладкой, аккуратно выглядывающим из кармана пиджака платком и галстуком того же цвета был увлечён разговором с двумя своими подчинёнными значительно моложе него и периодически отпивал из своего бокала обжигающий горло алкоголь, приятным расслаблением отзывающийся в теле. Каждые несколько минут к нему подходили разные мужчины и женщины, чтобы пожать облачённую в белоснежную перчатку руку и перекинуться несколькими словами, тотчас же исчезая в толпе гостей, так что утомление вскоре отразилось в скучающем взгляде выразительных рубиновых глаз. — Дазай-кун, не увлекайся алкоголем. Я не горю желанием выносить тебя отсюда под руки, — с усмешкой проговорил мужчина своему подчинённому, молодому человеку с крайне смазливым и привлекательным лицом, одетому в чёрный костюм и расстёгнутую на три пуговицы красную рубашку без галстука, и отпил из своего бокала, оглядывая сверкающий драгоценными камнями женских украшений зал. — Мори-сан, будьте снисходительны, — протянул Осаму с наигранной мольбой в голосе и закатил глаза, показательно делая крупный глоток виски, — кроме как напиваться, больше здесь делать нечего. — А тебе без разницы, где, лишь бы напиться, — с ухмылкой вставила своё слово девушка в ярко-красном длинном платье и с вызывающе-алой помадой на губах, демонстративно поправляя обхватывающий шею кожаный чокер-ремешок и откидывая вьющиеся огненно-рыжие волосы за спину. — Что-что? А ну-ка повтори, сверху не слышно, — Дазай приложил руку к уху, будто прислушивась, и показательно нагнулся к низкой девушке, но тут же отскочил в сторону, уворачиваясь нацелившейся в его лицо ладони. — Не можешь дотянуться, а, Чуя-тян? Подсадить? — Ну-ну, успокойтесь оба и перенесите свои разборки на более позднее время, — серьёзным тоном сказал Огай, устало прикладывая руку ко лбу и поправляя свисающие по обеим сторонам от лица смольно-чёрные пряди. — Я ненадолго отойду, постарайтесь не убить друг друга за это время. Осаму и Накахара синхронно кивнули и демонстративно отвернулись друг от друга, взглядом подыскивая себе компании для разговора. Чуя присоединилась к небольшому кругу молодых девушек, которые были дочерьми криминальных авторитетов и вели пустые светские разговоры, а Дазай нашёл себе двух приятелей-алкоголиков за барной стойкой. Когда подчинённые разошлись в разные концы зала, Мори, направляющийся к столику с составленными в высокие пирамиды бокалами неприлично дорогого для благотворительного вечера шампанского, устало выдохнул и отвёл от них пристальный взгляд, слепо надеясь, что никто из них не учинит неприятностей даже случайно. Огай с полным бокалом виски в руке стоял напротив большого окна, наблюдая за тем, как ночной ветер колыхал высокие деревья в объятом осенней прохладой саду, как внезапно мимо него лёгкой, но достаточно стремительной, чтобы этого не заметить, походкой прошла высокая девушка, оставляя за собой шлейф приятного древесного аромата духов. Мори повернул голову ей вслед и увидел, что у неё были короткие волосы цвета вороного крыла и ровная белая кожа, почти светящаяся на фоне длинного чёрного платья с открытыми плечами. Стуча невысокими каблуками по паркетному полу, она вышла на балкон и перед тем, как скрыться в высоком дверном проёме, кинула быстрый взгляд хитрых аметистовых глаз на Огая, который не смог оторваться от уверенной, но сдержанной походки и великолепной осанки. Мори не стал долго думать и направился за ней, по пути расстёгивая пуговицу своего пиджака. Она стояла спиной к нему, аккуратно опершись локтями на перила и поддерживая одной рукой острый подбородок. Вдоволь насмотревшись на изгиб изящной спины, Огай подошёл ближе и ненавязчиво накинул на тонкие плечи свой пиджак: — Начинает холодать, не стоит выходить на улицу в таком виде, — девушка выпрямилась, вновь устремляя на него пристальный завораживающий взгляд, и поправила предложенную одежду. — Спасибо, — она растянула губы в лёгкой улыбке и заправила за ухо спавшую на лицо чёрную прядь, вновь отворачиваясь и продолжая смотреть на мелькающие вдали огни городских высоток. Мори скользнул взглядом по выразительному профилю и длинной шее и заметил на открытой глубоким декольте груди поблёскивающий православный крестик на серебрянной цепочке. — Не нравится вечер? — спросил он, наблюдая за длинными музыкальными пальцами, размеренно выстукивающими Баха на балконных перилах. Из-за прохлады с каждым выходом из приоткрытых влажных губ вылетало небольшое облачко пара, и щёки постепенно начинали гореть, наливаясь лихорадочным румянцем. — А вам? — спросила в ответ она, не глядя на собеседника. — Скажем так, я привык, — усмехнулся Огай, делая небольшой глоток из своего бокала. — Я не видел вас раньше. — Я недавно приехала в эту страну, — улыбнулась она, прикрывая глаза длинными чёрными ресницами. — Ваш японский очень хорош, даже не слышно акцента. Откуда вы? — ненавязчиво спросил Мори, желая узнать, что делает новое лицо на замаскированном под благотворительный вечер криминальном собрании с участием глав самых крупных преступных группировок. — Спасибо, я долго работала над этим. Я из России, — проговорила она и поправила на изящных плечах чужой пиджак, пропитанный терпким запахом дорогого одеколона. — Вот как? Что ж, добро пожаловать в Японию, — улыбнулся Огай, с тихим звоном поставив бокал на холодные перила. — Вам нравится здесь? — Скажем так, я вижу в этой стране большой потенциал, — ответила она, пристально глядя куда-то поверх ночного города, отблески которого разгорались в демонически-лиловых глазах. — Меня зовут Федора. — Мори, очень приятно, — сказал Мори и протянул Федоре руку. Достоевская с обворожительной улыбкой вложила узкую ладонь в предложенную руку и сдержанно усмехнулась, когда Огай склонился, чтобы прикоснуться сухими губами к чёрной перчатке девушки. Краем уха Мори уловил ставшую громче оркестровую музыку и перевёл взгляд на застеклённую дверь, ведущую на балкон. Гости, по-видимому, собирались танцевать и теперь активно подыскивали себе пару. — Не хотите зайти внутрь и составить мне компанию? — Огай слегка кивнул в сторону собравшихся в круг для венского вальса пар. — С удовольствием, — Федора вновь оставила Мори позади и лёгкой походкой направилась в зал, постукивая каблуками по гладкому полу. Выйдя из балконной прохлады, она блаженно улыбнулась и аккуратно сняла с плеч чужой пиджак, протягивая его вышедшему вслед за ней Огаю. Мори отложил пиджак на ближайший стул и оказался утянут за запястье в круг начавших растекаться по залу, наполнившемуся стуком каблуков и шуршанием одежды, вальсирующих пар. Достоевская положила правую руку на плечо мужчины, а левую устроила во вновь предложенной руке, такой же холодной после нескольких минут нахождения на улице, как и её собственная. Огай скользнул рукой по тонкой талии, обтянутой лёгкой тканью чёрного платья, и сделал шаг назад, начиная вести их пару вслед за остальными и при этом пристально рассматривая яркие аметистовые глаза напротив. Терпкие запахи одеколона и духов смешались, создавая вокруг каждой пары своё личное облачко аромата, которое кружилось вслед за ней по залу, и теперь Федора и Мори пахли одинаково: их окутывал ванильно-древесный аромат с перечными и мускатными нотами. На лицо девушки спало несколько чернильно-чёрных прядей, и с каждым порывистым движением позвякивали её длинные серебряные серьги с маленькими крестиками на концах. Внезапно Достоевская усилила хватку на плече Огая и сильнее прижалась к телу кавалера, обжигая его ухо горячим шёпотом: — Хорошо танцуете, — рука соскользнула с плеча на предплечье, слегка впиваясь в него покрытыми чёрным лаком длинными ногтями сквозь перчатки и белую рубашку. — Вы тоже не отстаёте, — усмехнулся Мори, сильнее сжимая кончиками пальцев женскую талию и надавливая на место прямо над выпирающей тазовой косточкой. Кружащиеся в танце пары прошли один тур из трёх запланированных, и на некоторых лицах уже были видны признаки усталости от быстрого темпа танца, так что теперь Огай мог слышать звуки участившегося дыхания своей партнёрши. Машинально окинув взглядом зал, Мори наткнулся на внезапно танцующих вместе Дазая и Накахару, и при этом лица их обоих выглядели настолько кислыми, что не получилось не улыбнуться. Федора проследила чужой взгляд и невольно тоже стала рассматривать пару, танцующую в другом конце зала, но вдруг встретилась с прищуренными коньячными глазами. Осаму на несколько секунд впился взглядом в лиловые глаза, а после игриво улыбнулся и подмигнул, но не отвёл взгляд, продолжая смотреть. Достоевская усмехнулась и подмигнула в ответ, тотчас отворачиваясь и возвращая всё своё внимание на наблюдающего за ней партнёра. — Как насчёт того, чтобы немного продлить наше знакомство? — вкрадчиво спросил Огай, наклонившись к уху девушки. — Бросите ваших подчинённых? — с улыбкой поинтересовалась Федора, внезапно перенимая на себя роль ведущей и начиная стремительнее вести пару по нагревшемуся от трения туфель паркетному полу. Встретившись с вопросительным взглядом, она сдержанно посмеялась, а после пояснила: — Я слышала, как вы сказали, что завалите их бумажной работой, если у них возникнет мысль как обычно что-то выкинуть, вот и решила, что вы их начальник. — Что ж, вы правы, но, думаю, с ними ничего не случится. Я их начальник, а не сиделка, — ответил Мори, но проскользнувшее в голосе сомнение заставило Достоевскую вновь усмехнуться. Она потянула Огая в сторону, выводя из вальсирующего круга, а после направилась к гардеробу, не оглядываясь, чтобы посмотреть, следует ли Мори за ней. Когда она получила свою короткую шубку из натурального белого меха, Огай, уже в длинном чёрном пальто с кроваво-красным шарфом на шее, помог девушке надеть тёплую верхнюю одежду, а после подержал для неё дверь на выходе из наполненного запахом духов и алкоголя особняка. Мощёные камнем тротуары стали скользкими из-за заморозков, и Федора ненавязчиво взяла Мори, направляющегося к своей машине, под руку, чтобы не поскользнуться. Огай улыбнулся, сильнее притягивая к себе девушку, и приобнял её за талию, зарываясь ладонью в мягкий мех норки. *** Стоило захлопнуться двери, ведущей в гостиничный номер, как тихо ахнувшая от внезапности Достоевская оказалась прижатой к ближайшей стене, а Мори склонился над приоткрытыми губами, совсем слегка касаясь их своими, но не втягивая Федору в поцелуй. Достоевская пристально посмотрела в кроваво-красные глаза напротив и, отыскав за кажущейся холодностью откровенную заинтересованность, предвкушающе ухмыльнулась. Он слегка повела изящными плечами и заставила шубку медленно соскользнуть на пол по длинным тонким рукам, обнажая грудь, открытую декольте чёрного платья. Узкая ладонь, скрытая перчаткой, легла на плечо Огая, и Федора отстранилась от его лица, но подалась вперёд телом, прижимаясь к груди и открывая вид на длинную лебединую шею. Мори слегка прикусил нижнюю губу, устремляя алый взгляд вниз, на сбившийся вырез, позволяющий увидеть соблазнительный край чёрного кружевного белья, и это не должно было выглядеть настолько эротично. Огай склонился к открытой шее и, щекоча нежную кожу длинными тёмными прядями, оставил за ухом сухой поцелуй, вдыхая приятный аромат нанесённых на это место духов. Достоевская сжала пальцы на чужом плече, чувствуя, как мягкие губы начали опускаться ниже, покрывая поцелуями шею и выступающие вперёд ключицы, а ладони настойчивее стиснули тонкую талию. Федора шумно выдохнула, когда Мори скользнул языком в глубокую ямку между ключиц, и выгнулась в уверенных руках, подставляясь под приятные ласки. Свободной рукой Достоевская огладила чужой затылок, стягивая резинку со смольно-чёрных мягких волос и зарываясь в них длинными пальцами. Огай улыбнулся в плавный изгиб между плечом и шеей, продолжая увлечённо целовать гладкую мраморную кожу, и скользнул ладонями ниже, сначала надавливая на самый низ поясницы, а после слегка сжимая мягкую кожу ягодиц. Федора прикрыла лиловые глаза длинными ресницами, призывно изгибаясь и ближе притягивая к себе мужчину, а после почувствовала, как на спине медленно расходится замок, удерживающий платье. Мори расстегнул молнию до конца, и Достоевская опустила руки вниз, позволяя одежде свободно стечь на пол, превращаясь в чёрную лужицу лёгкой ткани. Огай с предвкушением провёл по плоскому животу, слегка оттягивая вниз край соблазнительного кружевного белья, но тут же его отпуская, и скользнул всё ещё скрытой перчаткой рукой по промежности, сквозь тонкую ткань раздвигая внешние половые губы и начиная ненавязчиво массировать клитор средним пальцем. Федора сдавленно ахнула и обвила длинные руки вокруг шеи мужчины, чтобы найти опору устоять на постепенно ставших ватными ногах. Достоевская вжалась требовательным поцелуем в губы Мори, машинально вскидывая таз навстречу ласкающей её руке в попытке получить больше стимуляции. Огай тут же ответил на поцелуй, прихватывая нижнюю губу девушки и проводя по ней юрким языком. Федора углубила поцелуй и начала нетерпеливо стаскивать с плеч Мори пальто и пиджак, а после расстёгивать пуговицы на жилете и белой рубашке. Огай ухмыльнулся в поцелуй, наслаждаясь настойчивыми прикосновениями, и прекратил ласкать тяжело дышащую в его губы девушку, тонкое ажурное бельё которой давно промокло насквозь. Достоевская только сильнее вжалась в разгорячённое тело напротив, одной ногой обнимая бёдра Мори и притягивая его к себе так, чтобы потереться промежностью о выпирающий через брюки возбуждённый член. От внезапной стимуляции Огай коротко простонал в мягкие губы, слегка прикусывая их, и подхватил Федору под ягодицы, заставляя её обвить длинные ноги вокруг его талии. Достоевская сомкнула белоснежные зубы на влажной от слюны нижней губе Мори в ответ и прокусила её до появившегося во рту металлического привкуса солёной крови. Огай поморщился от болезненных ощущений, стискивая пальцы на ягодицах Федоры до появления красноватых отметин в виде его пальцев. Мори сделал шаг назад и с девушкой на руках направился в сторону спальни, не разрывая глубокого поцелуя, который напрочь сбил дыхание обоих, делая его общим, одним на двоих. Наткнувшись голенью на препятствие в виде края широкой кровати, Огай отпрянул от алых припухших губ и слепо бросил Достоевскую поперёк постели, устланной шёлковым кроваво-красным постельным бельём, которое вмиг отрезвило разгорячённое тело своей прохладой. Мори тут же устроился между приглашающе раскинувшихся в стороны ног, ступни которых всё ещё были в плену изящных чёрных туфель на небольшом каблуке, и окончательно стянул с себя рубашку вместе с жилетом, откидывая их куда-то назад. Федора медленно провела ладонью, обвитой тонкой чёрной перчаткой, по стройному, почти худощавому телу, на котором виднелись побелевшие шрамы от давних ранений, и предвкушающе поджала губы. Она хищно провела языком по влажной нижней губе и приподнялась, жадно впиваясь настойчивыми поцелуями и засосами в место под изящными ключицами Огая, который одобряюще запустил пальцы в растрепавшиеся чёрные волосы. Руки Достоевской скользнули на поясницу Мори, надавливая на неё и притягивая мужчину ближе, а горячие губы обхватили светло-коричневый сосок, заставляя Огая мелко вздрогнуть. Мори слегка прикусил нижнюю губу, стягивая белые перчатки с ладоней, и провёл рукой вверх по изящной спине, одним ловким движением расстёгивая застёжку на чёрном бюстгальтере. Федора внезапно отстранилась и с грязной ухмылкой показательно медленно сняла лямки с плеч, откидывая бельё в сторону и окончательно обнажая небольшую грудь. Огай впился изучающим взглядом в оголившуюся кожу и провёл тёплой ладонью вверх по плоскому животу, щекоча его почти невесомыми прикосновениями, а после до боли сжал левую грудь, так сильно впиваясь кончиками пальцев в чувствительную кожу, что Достоевская зажмурилась и судорожно выдохнула. Она окончательно упала спиной на нагревшуюся под ней постель, оказываясь в ещё более открытом положении, и, глядя прямо в пылающие ярко-алым маревом глаза, подцепила зубами край перчатки, стягивая её с узкой ладони и небрежно отбрасывая к бюстгальтеру. Мори внимательно следил за каждым движением Федоры, которая абсолютно расслабленно лежала под ним почти полностью раздетая, с требовательным взглядом демонически-лиловых глаз и с разметавшимся вокруг головы чёрным ореолом мягких волос, которые поразительно возбуждающе смотрелись на фоне рубинового шёлка. Достоевская обманчиво плавно запустила пальцы в волосы Огая, сжимая их на затылке, и рывком притянула к себе, чтобы настойчиво впиться во всё ещё горящие после прошлого поцелуя губы, сразу проталкиваясь языком в приоткрывшийся рот. Мори углубил поцелуй, продолжая одной рукой увлечённо массировать мягкую грудь, а другой провёл по худому бедру и устроил длинную ногу на своём плече. Федора впилась длинными ногтями в кожу головы Огая и нетерпеливо вскинула таз, имитируя фрикции и потираясь о чужое возбуждение сквозь ткань одежды. Мори улыбнулся в поцелуй и, напоследок ощутимо ущипнув затвердевший сосок, опустил руку на свой ремень, расстёгивая его так, чтобы металлическая застёжка обожгла холодом нежную кожу внутренней стороны бедра Достоевской, подстёгивая её нетерпение. Как только Огай расстегнул пуговицу и ширинку, Федора сама приспустила его брюки вместе с чёрными слипами, но ровно настолько, чтобы обнажить твёрдый, поблёскивающий от выделившейся смазки член. Мори чувствовал, как от возбуждения становилось трудно дышать, а пряди волос прилипали к высокому лбу из-за скатывавшихся по коже каплям солёного пота. Он запустил руку в волосы, убирая влажные пряди назад, и на почти инстинктивном уровне качнул бёдрами вперёд, проезжаясь членом по горячей промежности. Прикосновения кружевного белья к чувствительной плоти отдавались неприятной болью, которая заставляла покусывать мягкие губы Достоевской, не позволяющей разорвать долгий поцелуй, и желать большего. Внезапно Огай сжал пальцы на длинной изящной шее, надавливая на место аккурат над ямкой между ключицами, и отстранился от горячих губ Федоры, которая напоследок вновь прокусила его нижнюю губу чуть не в кровь. — Не ожидал, что вы будете так настойчивы, — Мори приподнялся и сел на пятки, переводя сбитое после долгих поцелуев дыхание и прикасаясь кончиками пальцев к повреждённой губе. — Если я слишком груба, попросите меня быть мягче, — Достоевская растянула ярко-алые губы в грязной ухмылке, свободно вытягивая длинные худые руки над головой. — Нет, мне это нравится, — ответил Огай и улыбнулся в ответ, но тут же перевёл багровый взгляд в сторону стоящей рядом с кроватью тумбочки с лаконичной лампой на ней. — Давайте сменим позу. — Мне нравится быть сверху, если вы не против, — Федора приподнялась и подтолкнула не успевшего ответить Мори к спинке кровати, заставляя спиной опереться на мягкие подушки, а сама тут же устроилась на его бёдрах, седлая их в позе наездницы и окидывая Огая властным аметистовым взглядом. Мори огладил тёплыми ладонями гладкую кожу на талии, пробегаясь пальцами по выпирающим рёбрам, и притянул девушку к себе, начиная увлечённо покрывать поцелуями мягкую грудь. Достоевская одобряюще зарылась пальцами в чёрные волосы, лёгкими движениями массируя кожу головы, и рвано выдохнула, когда острые зубы сомкнулись на чувствительном соске. Федора слегка прикусила нижнюю губу и потянулась рукой к тумбочке, открывая самый верхний ящик, в котором не без облегчения обнаружила смазку и презервативы: специально созданный для свиданий на одну ночь отель заранее позаботился о своих клиентах. Пока она пыталась одной рукой распечатать новую упаковку, Мори, вдоволь наигравшись с опухшими от ласк сосками, длинными пальцами подцепил кружевное бельё и медленно потянул его вниз, обнажая гладко выбритый лобок. Достоевская приподнялась, окончательно освобождаясь от мешающей мокрой ткани, и, зажав в зубах поблёскивающий серебристым квадратик, раскрыла презерватив. В несколько грубоватых движений раскатав тонкую резину по крепкому эрегированному члену, Федора заглянула в затуманенные возбуждением рубиновые глаза Огая и заметила лёгкий румянец, играющий на его бледных щеках. — Неужели я вас смутила? — Достоевская приподняла аккуратную чёрную бровь, невозмутимо выдавливая на пальцы смазку из небольшого тюбика, которого должно хватать на два-три раза. — Меня смутил взгляд, которым вы на меня смотрите, — с усмешкой ответил Мори и судорожно выдохнул, когда мокрые прохладные пальцы вновь прикоснулись к его члену, распределяя смазку по все длине, — возникло ощущение, что сейчас вы достанете наручники и кляп. — С собой у меня ничего из этого нет, но я учту, что вам такое нравится, — Федора коротко посмеялась и медленно опустилась на твёрдый член, обволакивая его узкой теплотой своего тела. Огай мычаще простонал, крепче вжимаясь в Достоевскую, и сделал пробный толчок, который заставил её напрячься и прикусить нижнюю губу. Федора одной рукой упёрлась в плечо Мори, насаживаясь глубже и смакуя чувство почти болезненной заполненности, а другую опустила вниз и начала привычными движениями ласкать набухший клитор. Огай огладил её острый подбородок и притянул к себе, впиваясь в соблазнительные губы новым поцелуем и не прекращая толкаться в то сжимающееся, то расслабляющееся тело. Из-за большого количества естественной смазки внутри было скользко, и развратные хлюпающие звуки бились о стены комнаты при каждой фрикции. Достоевская тихо, но протяжно простонала в чужие губы, более резкими движениями стимулируя чувствительную точку и стремительно приближаясь к желанному оргазму. Ладони Огая беспрестанно скользили по худому телу, надавливая на поясницу и заставляя Федору изящно прогибаться на его члене. Разорвав мокрый поцелуй, Мори впился жадными засосами и укусами в место под челюстью, и Достоевская мелко вздрагивала каждый раз, когда зубы особенно сильно смыкались на нежной коже, обостряя ощущения. Стоило Огаю провести языком за ухом и опалить ушную раковину рваным горячим дыханием, как Федора, задержав дыхание, задрожала в предоргазменной судороге и сухо кончила, так крепко сжимая в себе возбуждение Мори, что тот почувствовал приближение разрядки уже через пару толчков и с протяжным стоном излился в презерватив. Огай устало прикрыл алые глаза длинными чёрными ресницами, силясь восстановить дыхание, и не заметил, как Достоевская запустила руку под соседнюю подушку, доставая оттуда оголённый шприц. Федора, не мешкая, вонзила тонкую иглу в шею Мори, вливая в кровь прозрачную жидкость. Огаю хватило мгновения понять, что происходит, но перехватить тонкое запястье он не успел: рука внезапно онемела, как и всё остальное тело. Паралитический препарат лишил его возможности двигаться, но Мори до сих пор мог всё видеть и слышать, хотя не знал, стоит этому радоваться или нет. Достоевская с абсолютно невозмутимым видом слезла с обмякшего после разрядки члена и сняла с него презерватив, завязывая основание в узел и небрежно откидывая его на пол. Застегнув пуговицу и ширинку на чужих брюках, она поднялась с кровати и направилась в коридор, полностью нагая, с поблёскивающей на внутренней стороне бёдер смазкой и до сих пор на каблуках. Вернулась она с ворохом одежды в руках и бросила всё на постель, начиная рыться в карманах пальто и пиджака Огая, который до сих пор сидел в том же положении, всё видел, но не мог ни помешать, ни возмутиться. Наконец выудив из кармана пиджака телефон, Федора нажала на кнопку включения, и экран засветился, требуя ввести пароль для разблокировки. Достоевская быстрыми движениями длинных паучьих пальцев набрала одиннадцатизначный пароль, и телефон пропустил её на рабочий экран. Мори оставалось только смотреть на то, как она непрерывно что-то печатает и запоминает явно полезную для неё информацию, и гадать, откуда она узнала его пароль. Спустя несколько минут полного молчания и тишины, прерываемой только стуканьем кончиков пальцев по клавиатуре, Федора, откинула телефон в сторону, даже не став стирать отпечатки, потому что не увидела в этом смысла, и направилась к тумбочке, в нижнем ящике которой лежала тщательно запакованная в пакет одежда. Достоевская, не торопясь, но и не мешкая, вытащила вещи из пакета и стала одеваться в более повседневную одежду. Более удобное однотонное нижнее белье, светлая юбка чуть выше колена и такая же светлая рубашка, выгодно подчёркивающая стройность её тела, а дополнили образ высокие тяжёлые ботинки на шнуровке, соответствующие прохладной осенней погоде. Закончив одеваться, она собрала в пакет снятую ранее вечернюю одежду, закинула туда пустой шприц и напоследок окинула аметистовым взглядом комнату, убеждаясь, что сделала всё, что планировала. Уже собираясь уходить, Федора несколько помедлила и обернулась, с презрительной улыбкой на припухших губах проговаривая: — Среди вас есть предатель. Поправив растрепавшиеся волосы, она накинула на плечи лёгкую шубку и вышла из номера, захлопывая за собой дверь. Тихим, но быстрым шагом Достоевская направилась к лестнице для персонала, спускаясь к запасному выходу. Тяжёлая дверь скрипнула, и на улице Федору встретила ночная прохлада. Она блаженно выдохнула, выпуская из приоткрытого рта облачка пара и подставляя лицо под слабый ветер, гуляющий по здешним переулкам. Лиловые глаза пытливо оглядели безмолвный двор, явно выискивая что-то конкретное, и вдруг позади послышался знакомый голос: — Ай-ай-ай, — протяжная, насмешливая интонация заставила Достоевскую устало закатить глаза и обернуться, — убегать сразу после секса — это так невежливо. Можно подумать, что ты какая-нибудь шлюха. Осаму стоял в тени, опершись на холодную кирпичную стену и убрав руки в карманы длинного чёрного пальто. Оттолкнувшись от твёрдой поверхности, он вышел под тёплый свет фонаря, с играющей на губах ухмылкой приближаясь к Федоре почти вплотную. — Предавать свою организацию тоже невежливо, — ответила Достоевская, впиваясь лукавым взглядом в горькие коньячные глаза. — Ты ему рассказала? — вкрадчиво спросил Дазай, невесомо прикасаясь костяшками холодных пальцев к её резко очерченной линии челюсти. — Думаю, у тебя есть немного времени до того, как он убедится, что это ты. В его окружении не так много верных людей, и ты никогда не был одним из них, ведь так? — Федора схватила запястье Осаму, небрежно откидывая его руку в сторону и делая шаг назад, чтобы сохранить дистанцию. — Видимо, пора сжигать мосты, — усмехнулся Осаму, запуская пальцы во вьющиеся каштановые волосы, и остался стоять на месте, наблюдая за тем, как Достоевская отходит спиной в темноту переулков. — Подожду на другом берегу, — бросила Федора и окончательно растворилась в ночи, которая шумом проезжающих по дороге машин заглушила звук её шагов, удалившихся вглубь ветвистых закоулков. Дазай ещё некоторое время стоял, витая в своих мыслях, а после развернулся и вошёл в отель, вытаскивая из спрятанной под пальто кобуры тяжёлый пистолет и щёлкая предохранителем.