сгоревшее небо

Солнце закатывалось за горизонт, окидывая местами голую, оледеневшую землю, последними лучами, что выжимали из себя последнее тепло. Поляна густо усеяна: по краю, можно было увидеть молодую изумрудно-зеленую траву, на которую ещё никто не ступал тяжелой обувью (может и не осмеливался). Основной цвет поля, был из-за потускневшей, уже где-то скошенной травы. По земле, хаотично, будто бы специально, были разбросаны кучи засохшего сена. Работники поля всё ещё не свыклись со своей участью, поэтому без внимания оставили пересохшую траву. Теперь поле, имеет характерный запах, что не даст забыть, где ты находишься. Солнечный желток сверкал полукругом, намереваясь как можно быстрее скрыться за мрачной полоской леса. Август не особо одаривал теплом, оно и видно! Местные закутывались в вязаную ткань, тем временем приезжие городские, шатались по улицам в тонких майках. Эти люди, фактически, должны уже который раз пожалеть о своем выборе. Он подвел, когда изношенную сумку переполняли вещи «летнего» варианта. Лето погодой решило не радовать. И оно понятно: последнюю неделю, гремел гром и плакали тучи. Пустота в скромных уголках деревни, тишина на дорогах и объемные лужи в садах. Земля промокла, заледенела. Лужи блестели из под сверкающего по-летнему, в последний раз солнца и рисовали каждую секунду, в себе новый пейзаж. Дивное творение притягивает, забирает, именно поэтому, Сынмин ходит в промокших и холодных кедах. Сушить некогда — дел полно! Вот вчера, Сынмин любезно провожал Джисока домой, отчитываясь перед его матерью. Сын вернулся домой позже чем обычно. Аргумент « множко заблудились, темнеть рано начинает.» был железобетонным. Но хранил в себе недосказанность, в виде смазанного признания в любви и такого же поцелуя, за поворотом у дома. Сегодня, Од был загружен делами с самого утра. Мать приказала собирать несчастные сумы, и прошвырнуться где-то напоследок. Первое было выполнено за десять минут. Сынмин довольно давил лыбу, закрывая застежку на сумке, пальцем обратно выпихивая уголки ткани, небрежно брошенной в ткань поплотнее, побольше. Измученная сумка была переполнена до краев, и О бежал в соседний дом, забирая Джисока с завтрака. Недавно проснувшийся Сок был всегда рад Сынмину, но скорее не в этой ситуации, и явно не сейчас. Но даже так, он вполне спокойно шел за ним, ощущая на своем запястье руку уже не друга. Мин обещал потратиться на него больше, чем обычно и купить в два раза больше тех дешевых, приторно-сладких жвачек, от которых ещё несколько часов, на языке чувствовался осевший химозный вкус вишни. Сейчас же, Сынмин ослабив хватку, ведёт его по полю, сжимая влажную ладонь. Горел горизонт леса, вытягивая малиновые лучи на обесцвеченную землю и на светлую макушку Ода. Горели, нет, пылали разгоряченные щёки Джисока. От предвкушения, или скорее всего, от слёз. — не грусти-и, я.. вернусь же, — Сынмин думал, и с каждой секундой сомневался в собственных обещаниях. — в следующем году? — прохрипел Сок, — долго, невыносимо долго. — почему.. зимой?. — неужели, твоя мать согласится приехать в эту дыру, зимой? — он улыбается, ещё крепче сжимая чужие пальцы. — ты.. ты наверно, прав. Надежда родилась и погибла моментально. Теперь, грудную клетку разрывало от чувства безысходности, ожидания. Хоть и Мин покинет его только завтра, ранним утром, Джисок уже в глубине души скучает по нему. Хуже заостренного ножа, разрывающего собственную плоть. Он плохо совладает со своими эмоциями — Сынмин, конечно же, это знает. Уже десять лет подряд он проводит своё лето здесь: на поляне под горящим каждый вечер небом рядом с любимым другом. Вчера случилось то, что О ждал два года - любимый друг, стал просто любимым. — обещай больше не плакать, как минимум, из-за меня. — Од берет в руки лицо парня, заглядывая в глубину карих глаз, ощущая внутренний холод. На улице гниет август, наконец подпуская осень ближе. В Джисоке останется леденящая тоска и ожидание, до мая. В голове останется отпечаток горящего неба и сгоревшее сердце Сынмина, который сейчас на грани, но он точно вернется.