И засыпать в твоих руках.

Лёгкие касания, непринуждённые взгляды и неразборчивое бормотание – обычный вечер в компании друг друга. Неторопливые прикосновения, вызывающие смущение, за ними следуют ласковые слова и крепкие объятия, наполненные бесконечной любовью. И Му Цин снова тает под чужими касаниями. Он всегда был падок на них, хоть и не было возможности узнать об этом. Вечная маска отстранённости и не заинтересованности к происходящему, попытки не привлекать внимание и не привязываться к мелочам оставили генерала без любви со стороны кого-либо. А без чьей-то любви он не мог узнать, насколько для него важно чьё-то внимание и бесконечные прикосновения. В их время это было не так важно, чувства и желания обременяли и утаскивали на самое дно. В небесной столице нет места любви, есть только конкуренция и возможности возвысить себя в глазах подчинённых. Именно этим занимаются Боги, пока продвигают свои писания и растят влияние. Но кто бы мог подумать, что из-за одного неловкого прикосновения рук, генерал Сюаньчжень захочет чаще находиться в чужих объятиях. Из-за одной маленькой неловкой встречи пальцев, из-за долгих наблюдений со стороны, простые мелочи в его глазах превратились во что-то, в чём он сейчас неизмеримо нуждается. К его макушке нежно прикасаются, спускаются чуть ниже по волосам и расплетают тугой хвост, после чего начинают медленно расчёсывать каждый локон. Подобные действия каждый раз вызывают множество мыслей в голове, спутывая эмоции и разум в один небольшой комок. Через время голова расслабляется, а неловкость, которая стала связующим звеном в любом разговоре с кем-либо, постепенно отступает, наконец, отпуская лишние тяготения. Сзади слышится смешок и лёгкий поцелуй в макушку. Чужие пальцы раскидывают волосы по спине, после чего снова их собирают и водят расчёской по всей длине. До сих пор не научился правильно расчёсывать. Но даже такой просчёт Му Цин готов прощать из раза в раз. Для генерала главное, чтобы тот просто оставался рядом и не стеснялся говорить о любви, приобнимая и захватывая в редкие поцелуи. Му Цин из прошлого никогда бы не поверил, что его друг, и по совместительству коллега по работе, настолько тактильный. Это сводило с ума. Признаться честно, руки Фэн Синя всегда сводили с ума, как своим изяществом, так и удивительной силой. Вне зависимости от того, что он делал, он всегда сохранял элегантность. Когда тот держал меч, то плечи постоянно были расслаблены, а кисть изгибалась в постоянном движении, гибко водя оружие в разные стороны. Прокалывая или изгрызая врагов острой стороной лезвия, он резким движением стряхивал с оружия ещё горячую кровь, после чего снова возвращался к битве. Если меч застревал в каком-нибудь объекте, он легонько давил пальцами и за рукоять выдёргивал меч, будто вовсе не заботясь о том, сколько вреда мог причинить тому самому объекту из-за своей силы. Только его пальцы были невообразимо сильны, а если он задействовал всю руку, распределяя силу по всей длине, то его удары могли сравниться с приземлившимися ядрами пушки. Они ужасно завораживали, когда выкладывались на максимум. Но ещё более прекрасны были в момент натяжения лука. Ровные ключицы, прямая спина и поджатые лопатки, твёрдая левая рука, держащая лук как можно ровнее, и заходящий назад правый локоть. Пальцы, держащие тетиву, элегантно её отпускали во время выстрела и выпрямлялись, когда локоть уводил их за голову. Иногда они слишком сильно сжимали рукоять лука, из-за чего на ней оставались вмятины, которые позже мешали держать оружие по-другому. На самом деле, сломавшийся лук был довольно частым явлением. Его постоянно приходилось менять только потому, что Фэн Синь на самом деле плохо сдерживает свою агрессию и всей массой давил на излюбившееся ему орудие. А потом, весь на нервах, приходил к Му Цину и прижимал его к своему телу, обнимая и любя даже больше своих инструментов. Генерал в ответ лишь таял в его сильных руках, обнимая в ответ и ворча про несдержанность его соратника. Была у Фэн Синя и другая привычка, довольно деликатная, но излюбленная обоими. Он постоянно придерживал Му Цина за талию, прижимал к себе и не позволял снова бросить его. Всё время пытался прижать его как можно ближе, ни капельки не думая о том, где они. Если они стояли рядом, то можно быть уверенным в том, что рука генерала Наньяна точно окажется на чужой талии или бедре через время, всей силой вжимая в чужую плоть свои пальцы, не боясь оставить следы. Если это становилось слишком больно, то Му Цин всё-таки отдёргивал руку, но в остальных случаях старался особо не двигаться, лишь бы не отпугнуть друга. Стеснялся и краснел по уши, но без особой надобности никогда не отодвигался слишком далеко, позволяя захватывать себя в объятия. А как он был нежен в поцелуях, пока его руки находились на чужом поясе. Он не посмел бы в этот момент и шага резкого сделать, только медленные и воздушные прикосновения, сопровождаемые ласковым поцелуем. Следуя за своими размышлениями, Му Цин не заметил, как провалился в недолгий сон, а когда проснулся, его ждали некрепкие объятия. Сзади, за плечи, его обхватил Фэн Синь, что уже долгое время назад закончил заплетать косу. Он наслаждался моментом, зацеловывал макушку собеседника и еле слышно что-то бормотал, наверное, как всегда хмурясь. Вот только тон был необычно нежен, а сами слова хоть и не разборчивы, но чувствовались очень тёплыми. Тихие «Люблю» и «Вместе» уже звучали многообещающе и вводили в нежелательную краску. Желая скрыть некий недостаток, в виде покрасневшего лица, Му Цин закрыл своё лицо ладонями, таким образом, ещё сильнее выдавая смущение. Вслед за этим Фэн Синь обогнул приятеля и встал перед ним, в ту же секунду целуя чужой лоб. После чего поцеловал кисти рук и нежными движениями убрал их с лица, снова поцеловав, но уже с внутренней стороны ладони. А потом в очередной раз обнял, прижимая Му Цина к своей груди, уже громче говоря о любви. Уже давно они решили для себя, что не имеют права умереть как-либо по-другому. Исключительно в объятиях друг друга. Генерал Сюанчжень только тихо выругался, снова тратя лишние минуты на размышления. Он завидует сам себе, что может так без последствий трогать кого-то, любить и ласкать, редко напевать старые песни, существовавшие ещё со времён Сяньлэ, и при этом не беспокоится о чьём-то мнении. Ему страшно от мыслей, что мучения ещё не закончены, что это только временный период и в скором времени он вернётся к прежней сырости жизни. Но пока этот момент не настал, пока что у него есть время на то, чтобы побыть счастливым. Он обязательно воспользуется им в полной мере, и в этот раз не будет заботиться о конечном результате. Наконец-то он свободен.