Ненависть

Тоска поедала где то внутри, но с каждым днём назойливей. Да, первые месяцы были приятными и даже в какой то степени неестественно притягательными, но всё менялось и крушилось. Нахождение с как, ранее, другом, казались невыносимым заключением. Это был не его Форд, не его любимый друг с большими мозгами и добрым сердцем, а кто-то глубокий, как Марианская впадина или любая первокурсница нашего университета. Да, раньше подобные шутки казались смешными, а сейчас перед глазами ловила тоскливые взгляды фотография невесты и сына. Форд объяснял, что, гравити фолз ходячее недоразумение, и именно это ему здесь нравилось. Неестественно. Нечто неестественное, вот каким словом можно было описать гравити фолз и нового Стэнфорда Пайнса. Фрикам-Учёным нравится что то неземное и неестественное, но это должно быть нечто новым и притягательным, а не пугающим и ставящим в недоверие. Было больно понимать, что Форду дороже проект, нежели он, что состояние здоровья Фиддлфорда было не на первом месте. Самый первый случай с гремоблином, аргх, нет желания даже вспоминать это. Фиддлфорд взглотнул и уныло глянул в коридор, где прошёл тот самый "Стэнфорд Пайнс" Внешне, он не поменялся, всё такой же привлекательный, даже ощущение некой мужественности, когда взгляд падает на него. Каштановые, слегка кудрявые волосы, очки.. Черты лица не помянились, а выражение лица очень даже. Не за несколько лет, а за последние несколько месяцев. Может, Фиддлфорда проследовала необоснованная паранойя, а может, он всё таки в каком то смысле был прав. Всегда напрягали эти ковры, треугольники, свечи, как они появились в доме. Самое обидное было узнать о наличии личного кабинета, в который ему был вход запрещён. Поделать нечего, остаётся только принять секреты старого знакомого. Эта пропасть нарастала, а ненависть к Форду стала появляться. Слабая, неуверенная, но была. Она перешла от раздражения при виде его лица или голоса. Он перестал казаться сладким как ночные звезды, лицо перестало быть родным. Было ощущение незнакомого человека, который позвал тебя в качестве раба на какой то паранормальный проэкт. И всё таки, Фиддлфорд прогибался. Прогибался под Стэнфорда, под его правила и установки, жертвовал сном и своими чувствами. Его ничего не держало, не было чувств, не было всплеска и желания как во времена университета быть вместе. Хотелось уйти. Если какое то время назад мысль об уходе из проекта сопровождалась последующей мыслью - "Да. Он пожалеет что поступал так, и будет мучиться от моего ухода." В настоящем времени мысль недоходила до слов да. Но и просто взять вещи, уехать, было не по личным правилам. Предрассудки заставляли довести дело до конца, и уже потом, уехать, и никогда больше не ввязываться в общение с ним. По утрам разговоры незавязывались. Весь день проходил в тишине, а когда "Великий Стэнфорд Пайнс" Шуршал или непроизвольно вздыхал, хотелось кинуть в него шуруповертом и несколько раз ударить ботинками по животу или челюсти. Фиддлфорд не узнавал себя, и это его самого настораживало. Желание агрессии росло, как и близость к завершению проекта. Осталось немного. Потерпеть, всего ничего.. Каким бы гением Фиддлфорд не был, понятие ненависти к себе стало ему знакомо достаточно в позднем возрасте и не в подходящее время. Кровь проливалась на руках, а на лице сияла улыбка. Широкая улыбка, сердце получило удовольствие от происходящего и завершения. Было приятно слышать как останавливается чужое сердце, как конвульсии его поражают, а наточенный нож сияет прямо под левыми рёбрами. Руки не дрожат. Страха нет. Есть наслаждение. Есть холодный пот рано утром и судороги, есть паранойя и появляется непонимание самого себя. - Что с тобой, Фиддлфорд? Что с тобой - Эхо, и ещё больший страх от чужих слов рано утром, встревоженно сказанных над головой. Руки перестали быть приятными, чужое беспокойство казалось наигранным и мерзким, хоть и таковым не являлось. - Всё, вполне нормально, Стэнфорд. Просто сон. - Ладно дружище - Дружище. Тошнит. - Если что, я на кухне, подтягивайся поскорей! И смотря на уходящую фигуру, становилось еще противней. Поскорей! Что за поскорей. И сон всё таки правда странный. Хотя нет. Сам сон не странный, странная реакция. И человек не знал, кого больше ненавидел, Стэнфорда как ни в чем не было Пайнса, или себя за свои чувства. Сердился ли он на себя, или приготовленный ему кофе. Эти чувства пугали, пугали обкусанные губы и вырывание себе волос. Сны казались реальней. Казались повтором и совесть за свои чувства терзала сильней. - Фиддлфорд? В подвале было влажно, проигнорировать бы не вышло, слишком хорошо слышно и игнорирование нельзя было бы сместить на "не услышал" Рука стянула с лица маску для защиты, всё таки сегодня Фиддлфорд главный сварщик. В прочем, как и всегда он главный сварщик. - Стэнфорд, прости! Чужая рука была обожжена, кожа слезала и выглядела как только замаринованное мясо. - Я говорил тебе, ни раз, чтоб ты не подходил ко мне пока я варю. Ты же гений, до тебя банальная фраза не доходит? Ненависть постепенно вылезала наружу, держать в себе такие чувства становилось всё более больно губам, голове и проплешинам в ней. Лёгкая ухмылка была на лице. Расползалась, и только после взгляда Форда, Фиддлфорд вернулся в состояние до этой странной лыбы. - Ты ферму вспомнил? Моя рука так сильно напоминает чужое мясо? Сказали без злостого стеба чужие связки, скорее как простая шутка для развеивания обстановки. Адрон прикусил язык, чтоб не выпалить оскорбление. Это давалось с трудом, прикусанный язык делился со ртом кровью. И всё таки, это правда было приятно, видеть чужую руку такой. Именно руку Стэнфорда Пайнса, который держит секреты, в какой то степени экспонирует и сам не понимает что делает. Какой стыд. Вырывание волос было обычаем, а всякие примочки для губ не помогали. Они выглядели хуже мяса руки Форда. Фиддлфорд сам не понимал, кого ненавидит больше, Стэнфорда, или себя за свои чувства. Появлялось частое желание взять в руки нож и нанести несколько увечий себе. Перестать плакать по поводу своих ощущений и перестать ненавидеть в первую очередь себя. Это перестало находиться внутри. - Стэнфорд, вот такой вопрос - - М? - Вот, ты говорил что ненавидишь своего брата после случая, а как ты справился с агрессией? - Что ты. Я не ненавижу. Скорее, первое время меня раздражал его эгоизм - На себя бы посмотрел. - То есть у тебя не было к нему ненависти? - Нет. Вовсе нет, по крайней мере я так думаю. Я в ловушке, и помощи мне просить не у кого. По расчётам, мы закончим только через месяц. Жуть собачья, просто жуть. И держа в руке нож, штук в дверь застал в расплох. Я Ненавижу себя. Я ненавижу Стэнфорда Пайнса, и ненавижу всё это проклятое место. - Чёртов Пайнс, я не могу больше это терпеть. Решительно выйдя из ванны, начался взрыв - Ты. Ты, ты бы знал как я устал от тебя. Устал от твоей физиономии, твоих секретов, привычек, поведения, ты ведешь себя куда хуже скотины с фермы. Ты сидишь в моих снах, моей голове и сводишь с ума. Я ненавижу тебя, ненавижу за твоё эго, твоё неуважение и секреты. Я не хочу больше иметь с тобой что либо общее, так что пожалуйста, просто не трогай меня. Окей, я дострою твой сраный портал, и после этого мы разойдёмся. Ах да, у тебя же не было меня в планах после завершения в проекте. Тем более, все довольны. А теперь извини, но Фиддлфорд не хочет с тобой разговаривать. Дверь захлопнулась. И наконец на душе стало легче. Фиддлфорд сполз по двери вниз, отпуская нож и вздыхая с нахлынувшим облегчением. Не волновало лицо шокированного Форда, не волновало больше ничего. Ты свободен, Фиддлфорд Адрон МакГаккет. Утро было странным. Ненависть прошла, и к себе, и к человеку которому были сказаны слова. Ощущение превосходства, хоть и небольшого, было на душе. Фиддлфорд ловил грустные, но принятые как факт его слов глаза Пайнса. Тишина, которая была приятной. Голова перестанет чувствовать вырывание волос, губы перестанут извергаться кровью,а нож не возьмётся в руки. - Фиддлфорд, можно поговорить с тобой? За несколько дней, Стэнфорд заметно прибавил в нервозности. Не думаю, что он решил поговорить из за страха потерять меня, скорей чтоб не было этой для него угнетающей атмосферы. Хоть он и сам теперь сплошное угнетение. - Кхм, хорошо. - Я. Я хочу извиниться, за своё поведение и пренебрежительное отношение к тебе, мне правда дорог портал и - - Портал, портал. Форд, мог бы хотя бы извиняться без слов о портале. Я тебя прощаю и тра-ля-ля. Всё. Давай закроем тему. В голосе слышался страх. Страх о том, что могут вернуться прежние чувства, которые были далеко зарождены до ненависти. Ложная надежда. Всегда нужно отрубать надежду на человека, сделавший больно. Всегда нужно рыть пропасть, чтоб она внезапно не разрослась сама. Он бы исправился для Фиддлфорда, он знал, прекрасно знал что он ценит не только его умение и гениальность, но и как человека. А он ценил его голос, идеи и кудри. И это было больно. Кофе по утрам, не только для его портала. Беспокойство, не только из за портала. Но снова получить университетские чувства, будет слишком больно, и будет больно снова прощаться. Прости, уже не мой Стэнфорд Пайнс.