Смена приоритетов

Сакура смирилась с тем, что её первая любовь оказалась тяжёлой. Во всех смыслах этого слова. По началу влюбленность казалась чем-то воздушным, лёгким, окрыляющим — хотелось прыгать и верещать от радости, когда черные глаза обращались к её особе. То были мимолётные взгляды, почти случайные, такие смазанные и нечёткие, будто и не ей вовсе адресованные. Но это было не так! На самом деле, его шаринган пристально следил всякий раз, когда команда номер семь отправлялась на задания и попадала в какие-то передряги. Она чувствовала внимание, знала, что это своеобразное проявление заботы от её отстраненного и холодного мальчика. Он никогда бы не сказал этого напрямую, однако неоднократно доказывал это действиями. Даже глупый Наруто замечал, видел, а потому и ревновал. Не будь всё так, стал бы он всё время перетягивать одеяло на себя? Нет. Они были друзьями и соперниками, очевидно, соревновались. Возможно, за её сердце в том числе? Впрочем, он был неоспоримым победителем — это нельзя подвергать сомнению! Никто и никогда не был так любим Харуно Сакурой, как он. Она могла мечтать всегда, спать и во снах видеть его красивый профиль, а эти ониксовые глаза…ох, они сводили с ума! На планете не найдется числа для меры измерения масштабов её чувств, океан не настолько бездонный, чтобы описать глубину, а философы никогда не поймут, что на самом деле вкладывают в заветные три слова. Сакура изучает медицину и в ней не достаточно объяснений учащенному биению сердца, замершему дыханию и потным ладошкам. Наставница твердит, что это скоротечно и когда-нибудь пройдет, как затянувшийся дождь на ясном небе. Наваждение утихнет, станет легче. Так почему же с каждым годом всё только хуже? Но она не из тех, кто сдаётся без боя! Шиноби с малых лет учили идти до победного, выполнять задания несмотря ни на что, никогда не сдаваться. В любви как на войне — действуют одни правила, кто не борется, тот и не выигрывает. Это основное правило выживания, а их она знала наизусть. Сакура всегда помнит, сколько боли ей принесла безусловная любовь. Нельзя бросать что-то на полпути — даже непутёвая мать говорила об ответственности. Так можно ли бросить, предать свою любовь, только потому, что её объект оказался чуть более сложным, чем предполагалось изначально? Нет, конечно. Ведь всё можно исправить, изменить и излечить — она лекарь, ей всё по плечу! Жаль, правда, от душевной боли таблетки и ирьенинджитсу не помогает, но ведь и не такие раны затягиваются, когда в ход идёт любовь. Ей уж точно это под силу. Ему понадобится много любви, а этого у Сакуры в избытке, бери — не хочу. Да вот только он действительно не берет, всё вертит головой, словно дитё ма́лое, упирается, будто сам того же не ощущает. Лжец. Он может сбежать из деревни, предать всех, но для неё он останется прежним мальчишкой. Ведь Сакура знает наверняка, её любят: просто подруг перед уходом не благодарят и обычное «спасибо» по-другому звучит. Книги и стихи не дураки пишут, возможно, только поэты и писатели в силах понять её, способны ощутить и излить на бумагу всю гамму чувств. Пускай они погибнут вместе, она пронзит его сердце кунаем со всей любовью и ни на секунду не пожалеет о потраченной молодости. Во имя Конохи, мира, их общего покоя по ту сторону жизни. А если ничего не получится, Сакура примет ответный удар, умереть от его рук — не самая страшная смерть. Пуская она мечтала погибнуть на его руках, в глубокой старости, в спальне общего дома; маленькое изменение лишь немного её огорчает. Чуть-чуть. Самую малость. Умереть от его руки, возможно, ещё один шаг к чему-то общему, совместному? Её спасают. А она дважды готовилась к смерти. Но сколько бы слов утешения не было сказано, сколько бы слез не пролито — она оставалась «надоедливой». И всё равно продолжала верить, надеяться. Мечтать? После войны Сакура осознает этот порочный круг: она любит, делает шаг вперёд, оступается, плачет, получает толику внимания и надеется. Бесконечный цикл. Его приходится добиваться, а ведь так хотелось чувствовать себя нужной, ценной, любимой, не просящей о чем-то, не бесполезной или раздражающей. И почему только другим девушкам везёт? Даже бестолковый Наруто замечает Хинату, которая всегда держалась на расстоянии, всего один раз сказав правду о своих чувствах. А Сакура ведь всегда давала понять, говорила напрямую и делала все, что от неё зависит, даже больше! Так почему же её труд, старания проходят мимо? Неужто мало, недостаточно она страдала, терпела и любила, чтоб получить хотя бы треть взамен? Просит ведь немногого: взять с собой в путешествие, открыться после стольких лет стенаний, отпустить наконец-то боль и жить вместе с ней припеваючи. Обратить на неё свой взор. Но ему, как и прежде, некогда. Только теперь причины другие: исправление, чувство вины и прочее, прочее, прочее. У него так много причин не быть рядом, что порой кажется, что так и должно быть, словно порознь им лучше, будто бы по отдельности они смогут обрести счастье. Но ведь это неправда, он просто не понимает. Сакура даже жалуется невесте лучшего друга, хнычет в собственном доме после ночной смены и все проблемы на работе кажутся незначительными, решаемыми. На неё смотрят лавандовые глаза: с грустью, болью, жалостью — так, будто у неё была не такая же ситуация. Разницы нет. Но удивительно, что через пару дней он уходит из деревни в длительное путешествие и…поразительно, тыкает пальцами в лоб так меланхолично, но, кажется, с заботой. Этот жест чудится интимным, сокровенным — подобным признанию. Сакура всё знает и понимает. Проходит время и он возвращается. Они занимаются сексом. Это не назвать любовью, половым актом — может быть. Тогда, в те недолгие мгновения, сердце трепетало как никогда, разбивалось о ребра, как морские волны о песчаный берег. Всё вокруг казалось волшебным, и его отстраненный вид, и холодные слова — пожелания спокойной ночи. Не было ничего более приятного, чем сильные руки на её талии, твердая плоть внутри разгоряченного организма, тихие вздохи над ухом. В ту ночь он был весь для неё, полностью, без остатка. Позволял путаться в черных волосах, проводить пальчиками по шрамам на спине, касаться щеки в порыве нежности, целовать шею, извиваться под сильным натиском и требовать больше. То был единственный день, когда её прихоть выполнили, удовлетворили юное тело, подарили человеческое тепло, страсть, близость. В момент это казалось вечным и не было конца-края радости в груди. Наконец-то Сакура чувствовала что-то в ответ. Он ушел вновь, на следующее утро, не оставив и пары слов на прощание. Это было удивительно больно, казалось, она успела привыкнуть к таким отношениям, но после полученной ласки расставание оказалось невозможным. Чересчур болезненным и нестерпимым. Она продержалась несколько недель, а потом здоровье подкосились — нахлынула усталость, головокружение, тошнота. Её рвало на работе, особенно после операций, рвало в Ичираку, когда Наруто вытащил отобедать любимым раменом, рвало в доме — их общем, так полагать, ведь он предложил остаться. То было испытание на выносливость, насколько быстро ей станет плохо в стенах родной больницы от слишком настойчивого запаха хлорки? Расстройство желудка случилось совсем не вовремя, как, впрочем, и любая другая болезнь для практикующего доктора. Госпожа Цунаде пошутила про беременность. Шутка оказалась действительностью. Сакура писала письмо с новостями для него, переписывала несколько раз, рвала и начинала заново; руки дрожали, а ноги подкашивались, стоило переступить порог кабинета Хокаге с просьбой передать небольшой конверт на секретную миссию. Какаши полюбовно соглашался каждый раз и предупреждал, что ответа можно ждать через месяц в лучшем случае. Из-под маски виднелись только глаза бывшего сенсея, те были уставшими, но неизменно жалостливыми. Кивал на несвязный лепет и обещал передать её письмо вместе с записями Узумаки. Было немного странно, когда у последнего всегда была информация, о которой она и не догадывалась. Однако с этим можно смириться, пережить. Через два месяца Харуно уже не питала воздушных надежд касательно его ответа, но письмо всё-таки пришло. В нем сухим текстом дали понять, что информация была принята и она может взять его фамилию, даже носить клановый герб, если ей захочется. Это было чрезвычайно ободряюще, поскольку теперь она, считай, Учиха. Только без свадьбы, венчания и мужа, зато с ребенком. Это звучало странно, но их отношения никогда не были нормальными, так почему бы и нет? Да и ей, наверное, вся эта пышная церемония, гости, поздравления, подарки ни к чему. И без того хлопот хватает: дом, работа, теперь семья. Но в девичьем сердце теплилась надежда, что всё будет, как у всех: тепло, забота, внимание. С ним этого не было. Перепады настроения терпела пуховая подушка на их кровати, удары кулаков и ручьи слез — всё уходило в неё. Молча. Никто не смел задавать главному ирьенину Конохи вопросов: ни почему она стала госпожой Учихой в документах, ни почему начала пришивать красно-белый веер на спину. Беременность ещё не отобразилась на подтянутом теле, по крайней мере, глазам обычных людей этого не видно. Но те немногие, кто узнал об этом, уже предлагали свою помощь. Принимать её было крайне неловко, особенно от Наруто и Хинаты, которые ждали своего первенца. Сакура надеялась числится главным врачом для своих друзей, но судьба распорядилась иначе. Вероятно, в каком-то плане и к лучшему — она была не одна в положении. Однако разница всё же присутствовала: тяжёлые сумки с продуктами домой она тащила сама, готовила ужин для одного и сама себя успокаивала за просмотром какого-то сериала. Конечно, с этим справиться не сложно, физической силы хватит, но всякий раз, стоило увидеть семейную пару, руки опускались непроизвольно. На душе скребли кошки. Сакура писала каждый месяц и считала за везение ответ «всё рассказал в письме Наруто». Первое УЗИ прошло в компании Карин, его бывшей сокомандницы, она поправляла очки и ноготком указывала на экран — будущая мама почему-то ничего не чувствовала к плоду, только смотрела устало. Хотелось поскорее перейти на второй триместр, отдохнуть, почувствовать легкость и веселье, о котором все твердят. Однако она чувствовала изжогу и не сильную одышку, продолжая работать в больнице как основной медик. Приходилось делать перерывы почаще, настроить строгий дробный режим питания, пить курс витаминов. Порой пациенты нервировали, доводили до срывов, стресса, раньше это не представлялось такой проблемой или вообще чем-то весомым, но теперь казалось невероятно проблематичным аспектом. Порой прибегая к успокоительным, Сакура чувствовала себя неживой, заведённом куклой без батареек. К середине второго триместра вместо обещанного покоя и расслабления к ней пришла тяжесть внизу живота, постоянные судороги в районе поясницы — тянущая боль приследовала вечерами, когда приходило время отдыха. Отдыха, естественно, не было. Она старалась массировать спину, гладила живот в надежде, что мышцы всё-таки расслабятся, даже отложила тяжёлые тренировки. Но по утрам в глазах темнело, стоило ей подняться с постели слишком быстро по неосторожности. Сахар падал и приходилось есть норму фруктов ежедневно, даже если не хотелось. Карин временами говорила, что бывшая Харуно не бережет себя, оставаясь на ночные дежурства и засыпая в рабочем кресле. И она была права. Но пациентка не имела намерений разбавлять график и просить больше выходных, желая быть в строю до последних недель. Отговоры не помогали. Всё немного изменилось на пятом месяце, когда Сакура впервые почувствовала шевеления: сперва незаметные, едва уловимые и с каждым разом толчки набирали силу, становясь куда более ощутимыми. А то же время состоялся второй скрининг, медик утвердила, что можно готовится к появлению девочки. Девочки? Учихе было совершенно плевать на пол, будет здоровой и хорошо, а судя по увеличившемуся животу, растёт она отлично. Узумаки провела несколько обследований, заверив, что ребенок развивается прекрасно, никаких отклонений не имеется, только вот…как сенсор, она чувствовала зародившуюся чакру, отличную от той, которой обладала будущая мама. Это было вполне нормально для детей шиноби, особенно учитывая его родословную. Но резкий страх вдруг сковал тело куноичи: «А что, если она не справится? Сколько случаев, что мать не могла выносить слишком сильного ребенка?». Карин же уверяла, что всё пройдёт на «ура», хотя и не уточнила, что отныне проводить операции будет куда сложнее. Благодаря запасам чакры всё проходило относительно неплохо, но несколько часов после приходилось её восстанавливать. Она продолжала засыпать в кресле, дремать при первой возможности, совершенно не ощущая притока энергии, который обещают будущим мамам. А вот притоки усталости — почти каждый вечер, иногда побаливали ноги и приходилось гонять чакру по организму, устраивать растяжку в гостиной. Несколько туфель из гардероба пришлось отложить в дальний ящик, а свободная одежда уже не спасала от заинтересованных взглядов. Некоторые жители поздравляли, желали удачи и здоровья, кто-то же обходил стороной, помня тот ущерб, что принес отец нерожденного ребенка. Сакура не могла винить их, но и злится на него тоже не могла, потому всё время металась, думала, писала. Ответа, как и прежде, не было. Временами от этого накрывала паника: «А вдруг с ним что-то случилось?» — потом приходил Наруто и рассказывал, что всё на самом деле неплохо. Вездесущий блондин беспокоился и говорил не нервничать лишний раз. Естественно, его уговоры не срабатывали. Ещё через несколько недель стало ясно, что книжные описания беременности и реальные ощущения совершенно отличаются. От долгого нахождения на ногах начинаются отеки и судороги, дискомфортная пульсация, с которой справляется только закидывание ног на какую-нибудь возвышенность. Коллеги любезно занесли в её кабинет небольшой диван и несколько подушек, с которыми отдыхать было проще. Толчки стали заметными, живот округлился и потяжелел настолько, что спать на спине уже не удавалось. Сакура делала упражнения для растяжки мышц и кое-как справлялась с болями в пояснице, но валилась с ног каждый раз по приходу домой. Настроение было сносным, пока она не поворачивалась на левый бок, видя только пустую, холодную постель. Его не было рядом, а сердце так тосковало, требовала теплых объятий. В такие моменты грубые толчки малышки действовали успокаивающе, мол, мам, ты не одна. Тогда ирьенин пыталась разговаривать вслух, чтобы ребенок привыкал к её голосу и это было воистину удивительное чувство. Седьмой месяц протекал спокойно по меркам беременности, будущую маму беспокоила активность малышки: та никак не могла найти себе удобную позу в течении дня, давя на диафрагму, порой не давая глубоко вдохнуть. А под светом ламп, в марлевой маске, в окружении десятка человек, временами становится слишком душно и в глазах темнеет. Срок приближается к декретному отпуску и она может потребовать заслуженный отдых. Может, но не хочет. Она говорит начальству, что чувствует себя вполне сносно и может выполнять свои обязанности, хотя с серьезных операций её всё же снимают. Поэтому личного времени остаётся чуть больше обычного, как раз для покупки всех необходимых вещей для ребенка — кроватка, бутылочки, простыни, одежда. Хината приносит в дом большой резиновый мяч, предлагая испробовать его чудодейственные свойства. На удивление, он действительно помогает отдохнуть и Сакура проводит на нем вечера, прикрыв глаза и придерживаясь за подоконник. Иногда она задумывается над тем, как назвать дочку. В голову не приходит мысль спросить у него. Учиха не уходит с работы и на предпоследнем месяце, продолжая оказывать помощь другим; иногда это выходит сомнительно — то низ живота тянет от тренировочных схваток, то спина ноет и приходится надевать бандаж. К общему самочувствию возвращается тошнота и изжога, а ходить получается только чуть откинувшись назад, поскольку живот только набирает вес и перетягивает её вперёд. Порой приходится останавливаться посреди коридора, прижиматься к стене и переводить дух, поглаживая малышку, нашептывая успокаивающие слова. На третьем скрининге Карин заключила, что ребенок расположен немного неправильно и ему нужно чуть помочь с переворотом в утробе. Медик подходит сзади и демонстрирует одно из упражнений: другой человек, сцепив руки в замок, должен медленно и аккуратно приподнимать живот. Задача Сакуры состояла только в том, чтобы держаться за край тумбочки на всякий случай, но оттого, что вся тяжесть перешла в умелые руки Узумаки, ноги блаженно подкосились и с губ слетел облегченный вздох. Она чувствует себя замечательно, просто прекрасно, откидывает голову на плечо медика и шепчет благодарности. Старается запомнить эти ощущения, ведь по приходу домой её никто не ждёт и повторить это явно не удастся, ведь просить такое у друзей уж слишком неловко. На кухне у плиты ирьенин старается проводить немного времени, потому что от горящих конфорок и духовки становится дурно. Несмотря на выматывающий день, сон не идёт, а её малышка бодрствует, пинается. Довольно ощутимо бутсается, если говорить откровенно; Сакура старается говорить спокойно, убаюкивающе, но та маму не слушает. Из этой ситуации выхода нет, только терпеть и рассчитывать, что когда-нибудь это закончится. Зелёные глаза наполняются солёными слезами то ли от неприятных ощущений, от ли от бессонницы, от ли от тотальной усталости, а может быть, всего сразу. Она вновь задаётся вопросом, почему, будучи беременной и на последних сроках, бегает как белка в колесе, а рядом нет никого, кто мог бы поцеловать в лоб и сказать, чтоб она не волновалась? Почему она снова должна справляться без него. Почему? Всхлипывая и вытирая слезы, засыпает под утро. Цунаде накричала на Учиху на последних неделях, это был спор начальника с подчинённым, нежели учителя и ученицы. Женщина требовала отправится на больничный домой, отдыхать и лежать на удобной кровати, а не отсиживаться на офисном диване. Сакура и сама понимала свое состояние, но всё же договорилась уйти, как только отойдет слизистая пробка — ей дали добро. За последние недели живот опустился и малышка наконец-то перевернулась в нужную позу; сидеть было крайне неудобно, приходилось раздвигать ноги пошире, при ходьбе придерживать живот, не говоря уже о привычной скорости куноичи. Кости понемногу ныли, подготавливаясь к моменту икс, боль в пояснице теперь стала неотъемлемой частью жизни, зато дышать стало легче. Отныне приходилось ходить в туалет в несколько раз чаще обычного и останавливаться каждые двадцать метров, чтобы передохнуть. Сакура смирилась со своей нерасторопностью и неуклюжестью, однако к тренировочным схваткам привыкнуть не получалось — они настигали в самый неподходящий момент, словно оттягивая нервы к самому низу. Но за это время удалось вылечить нескольких шиноби, пускай и чакра теперь восстанавливалась чрезмерно долго. Порой после таких практик сил не оставалось совсем и ирьенин висла на столе, пытаясь перенести тяжесть живота с позвоночника на фанеру. Это было не совсем правильно с точки зрения медицины. В один из таких случаев в кабинет вошла Карин и, заметив положение будущей матери, с криком подскочила ближе. Та с перепугу резко дернулась, упав назад в кресло и схватилась за ушибленный бок, налетев им на быльце. Шипя неразборчивые фразы, старалась сконцентрироваться на собственных ощущениях: особой боли не было, но левая часть живота затвердела — внутри поднялась паника, от суетливых движений и нервов дискомфортное ощущение только усилилось и Сакура уже со слезами на глазах смотрела на Узумаки, совершенно растеряв медицинскую сноровку. В ответ её успокаивали, гладили по голове, старались пересадить на диван, в более удобную позу. Учиха неподвижно пролежала около получаса и боль утихла, словно и не было её вовсе. После этого инцидента она сама захотела взять декретный отпуск, и так оставалось пара недель. Последующие недели она старалась отоспаться, подготовить необходимую сумку, обустроить дом к появлению маленького ребенка. Её головка уже весомо упиралась в дно матки, что вызывало крайне неприятные ощущения у матери, помимо того, вес малышки составлял около трёх с половиной киллограм, а ведь это — тридцать девятая неделя. Впрочем, были и плюсы: ребенок не пинался, вел себя довольно тихо — живот, кажется, был уже не в состоянии уместить что-то крупнее, так что оставалось надеется, что тазовая кость окажется подходящего размера. Карин вызвала на последний прием на сороковой неделе: сделала замеры, расшифровала последние анализы, осмотрела плод и подтвердила, что риски отсутствуют. И всё отлично, вот только Сакура до жути устала от боли, от тяжести, от ответственности, от обязательств. Постепенно подниматься с постели, останавливаться у каждой лавочки, терпеть ложные схватки вечерами — на это все просто нет сил, даже, казалось бы, неисчерпаемый запас физических. За день до её дня рождения, Хината родила своего первенца — мальчика по имени Боруто, так что пришлось пересилить себя и пойти поздравить молодых родителей. Бывшая Хьюга выглядела уставшей, но счастливой, у Наруто никаких «но» не было, он просто был рад, поднявшись на седьмое небо с криками: «У меня сын!». Это было семейное событие, в палату заглядывали родственники и друзья, поздравляли пару с пополнением. Если бы не замечание Ханаби, носитель девятихвостого наверняка раздавил бы малыша и свою жену в крепких медвежьих объятиях. Учиха постеснялась находится там слишком долго и пошла домой, причём «пошла» — это громко сказано, скорее поковыляла. Вес её дочери на сорок первой недели был чуть больше четырех килограмм, а потому и передвигаться было очень сложно. Свой день рождения Сакура отмечать не решилась: во-первых, срок близился к родам и устраивать вечеринку было бы слишком напряжно, во-вторых, сил встречать гостей и выслушивать поздравления у неё не было. Конечно, друзья вручили подарки и пожелали всего наилучшего, однако с пониманием отнеслись к её просьбе. Была б её воля, вообще отменила бы свой день рождение. Хотя она до последнего надеялась на его письмо. Хватило бы пару слов, даже одного иероглифа, лишь бы знать, что ему не все равно! Но…она, видимо, всё ещё недостойная его внимания, заботы и опеки. Казалось, Сакура смогла оставить свою детскую влюбленность на задний план, но стоило мысленно вернуться к нему буквально на миг, как все мысли были лишь об одном. Сакура чувствует отчаяние и горечь, произнося его имя в голос. Она зовёт и просит, чтоб он вернулся, как это было несколько лет назад. Чувствует себя жалкой. В таком подавленном состоянии беременная девушка проводит несколько дней, полностью в затворничестве, не покидая дома, где он когда-то был. Временами кажется, что его терпкий аромат мог остаться на подушках, но ведь это не так, она проверяла! Очередная истерика начинается вечером и теряется во сне, но утром на рассвете Учиха просыпается от нарастающей боли. Пытаясь унять неприятные ощущения, она крутиться на кровати, путаясь ногами в одеяле, чуть надавливает на низ живота в попытке унять дискомфорт. Однако боль оттого становится только сильнее и Сакуры задыхается, как от резкого укола. Напряжение длится недолго и измотанная девушка засыпает практически сразу. Второе пробуждение случается приблизительно через час, судя по погоде за окном, и снова от схватки. Поднимаясь с кровати, медленно перебирается на надувной мяч и пытается раскачаться как прежде, поскольку раньше это помогало. Боль постепенно стихает и взгляд зелёных глаз обращается к часам на прикроватной тумбочке: половина шестого — так же неспеша поднимаясь, она идёт в ванну, привести себя в порядок. В зеркале отражается уставшая, вспотевшая и обессиленная куноичи — всё это, результат ночных истерик, продлившихся несколько дней. Она чувствует себя совершенно жалкой, умываясь и чища зубы. Выходя на кухню и делая себе быстрый завтрак, приходится присесть на стул, раздвинув ноги, поскольку болезненные ощущения повторяются вновь. Сакура сдавленно мычит, утыкаясь в сгиб локтя и повторяет для себя, что терпела и не такое на войне. На часах пять сорок. Чувство потерянности накрывает с головой и несколько минут уходит на то, чтобы окончательно прийти в себя, проснуться. Ещё парочка, чтобы разогнать чакру по всем каналам. И лучше бы она не вставала, ведь в следующую секунду ноющие ощущение переходит в отчётливое сокращение, вполне сильное, а тяжесть внизу живота и судорога от поясницы красноречиво подсказывали ей, что на этот раз процесс не тренировочный. Медик-Сакура знает как поступать, но прямо сейчас, в это мгновение…она неуверенна. Может быть, стоит выждать ещё немного? Она принимает решение не спеша собрать вещи, одеться. Схватки повторяются ещё дважды, с интервалом с восемь минут. И вот уже из дома выходить ей не хочется. Справится сама, если что. Будто бы в ответ таким глупым мыслям, малышка пинается, да так, что дыхание перехватывает. Опираясь на тумбу, Учиха старается вдохнуть полной грудью, придерживая тяжёлый живот одной рукой. По лбу стекают капельки пота и настигает паника, хочется разреветься, лишь бы он пожалел, прижал к груди. Но если медлить ещё, то она может попросту не дойти до больницы, поскольку добираться туда пятнадцать минут в её положении, плюс время переждать очередную схватку. Легче будет просто упасть где-то в кустах. До дверей больницы её любезно доводит какой-то молодой парень, выступая опорой на подъёме по лестнице и приговаривая, что она девушка сильная и со всем справиться. Конечно, справится, теперь отступать некуда. В приемном отделении её встречает медсестра и интересуется самочувствием. У Сакуры наконец-то включается профессионализм и она чеканит всю информацию без единой запинки. Стоять на ногах нет сил, когда тело сводит очередное сокращение. Но ждать приходится недолго, в помещение влетает Карин с носилками и двумя медбратьями, те любезно усаживают свою коллегу и везут в родильное отделение. Узумаки оперативно проверяет свою пациентку и констатирует: «Три сантиметра раскрытия, воды отходят. Готовься, Учиха». От обращения по его фамилии сводит душу, но думать об этом времени нет. Сакура сама поражается, когда не успевает заметить, как к вене уже подключили капельницу, а аппараты начали свою работу. Следующие часы проходят будто в страшном сне: её отпускает и снова сжимают схватки, боли перетекают в резкие, иногда тянущие. При ходьбе самочувствие, кажется, улучшается, опираться руками о стену и нагибаться — так и вовсе прекрасно, лучше только поднять ноги и опустить таз. Карин заходит часто, делает массаж шеи и поясницы, надавливает ощутимо и приятно. Изредка Сакуре кажется, что она может не выдержать и сходить под себя, а порой утренняя еда лезет через горло. Когда медик заходит в последний раз, на часах уже три часа дня и энергии передвигаться по комнате нет, поэтому самая комфортная поза — на боку. Узумаки спрашивает, удалось ли поспать и получает отрицательный ответ, а после говорит, что раскрытие в десять сантиметров и теперь им придется действительно постараться. Принимая роды, Сакура никогда не думала, что сама окажется той, кто будет терять сознание в процессе. Но её словно разрывали изнутри и слёзы, рвота, крики смешались воедино. Липкий пот заливал глаза, а такое необходимое ровное дыхание сбивалось. Увы, ирьениндзюцу не предусмотрело безболезненные роды, только некоторые техники, что облегчали происходящее. Прошло ещё два часа, прежде чем Сакура услышала детский плач: крохотную девочку положили на материнскую грудь и что-то внутри, на уровне сердца, дрогнуло — малышка Сарада была черноволосой, прямо как её отец. Странно, но на её фоне Саске Учиха выглядит незначительным человеком в жизни.