I see my reflection in your eyes

      С последней большой битвы на Олухе многое изменилось, одни стали тише, как их вождь, другие громче, одни набрали ума, иные чуть его не лишились. Эрет не менялся. Он привык, что жизнь кидает его из крайности в другую. Хотя, несмотря на это, он часто ловил себя на мысли, что зачастил ночевать в деннике Крушиголова. Однако, что не менялось с течением времени, так это ловля драконов. Более того, Хельхейм, верно, отворил свои врата, вернув в их жизнь давно схороненного врага. Эрет был не единственным, чья кровь застыла в жилах при упоминании имени Блудвиста. Но они не собирались поджимать хвосты и ждать, пока он наберётся сил. Иккинг устраивал регулярные налёты на его базы и флота, расположенные в разных точках архипелага и за ним. Сегодня очередная вылазка, сложнее и опаснее, это не кучка кораблей на окраине, это — пекло. Драконы, много драконов в клетках, до смерти напуганных. У Эрета сердце трещало по швам — нет, он не слаб, но сострадание ему не чуждо. И не только у него болела душа. Рыбьеног уже какой раз грозился разрыдаться, ровно дитя. В тот день сын Эрета окончательно убедился, что Хель решила сыграть с ними шутку. Осталось совсем немного, и они ушли бы из этого страшного места. Внимание чуткого Иккинга привлекает кто-то, а затем на него переключается вся команда. Чья-то фигура замерла среди клеток в ночном тумане, что едва видно. Долговязая и бледная, как мертвяк. Длинные волосы, белые, какими только холодная великанша может похвастать. Одной встречи хватит, чтобы запомнить их на всю жизнь. Будь Эрет особенно суеверным, он бы принял его за призрака. Их драконы низко зарычали на человека, но их заставил дружно затихнуть и припасть к палубе тревожный оклик охранников — они здесь больше не тайком. Фигура попятилась назад и исчезла, побежав прочь от наездников. В последний момент Эрет заметил блеск в его руке. Бритва. Схватка выдалась жаркой, солнце уже стало просыпаться, а Иккинг не хотел отступать. Он желал оставить Драго с потерями. В его глазах горела ненависть, превышающая его лютый страх перед этим человеком. Злым умыслом Локи они разделились. Наездник Громорога забрёл в кают-компанию, отбив особо резвого врага. За сорванной занавеской лежал труп мужчины, очевидно, капитана, и окровавленная бритва. Несколько алых капель вели глубже в помещение, к столу, где стояла скрючившаяся фигура. Гриммель Ужасающий. Вернее, уже просто Гриммель. Ужасающего в нём не было и половины. Вдвое тоще и бледнее, чем он его помнит, в обносках. Свежий порез на щеке и контрастно с грязными, отросшими волосами выбритое лицо, болезненно румяное. Неприятный шрам от губы до лба, пересекающий ослепший глаз. Он судорожно прижимал ладонь к раненому боку. Возможно разум его помутился от огня в крови после драки, но сейчас к этому измученному в плену человеку он испытывал лишь жалость. А Гриммель стоял, дрожа и истекая кровью, вкогтившись в него льдистыми глазами. Взгляд зацепился за кинжал, выпавший из руки мёртвого воина, лезвие лежало на рассыпанных углях из снесённого фонаря. Железо недостаточно раскалилось, но было более чем достаточно горячим. Эрет наклонился и поднял его, несколько раз покрутив в пальцах чуть горячую рукоять. Его слабо волновало дерево под горящими углями на палубе, голова была занята тяжёлыми мыслями. Взгляд охотника же затравленно метался от его лица к кинжалу. — Что ты хочешь сделать? — В его голосе появилась дрожь, которой за их короткие встречи Эрет не слышал ни разу. Драконий наездник с помрачневшим лицом двинулся в его сторону, медленно, но решительно. Гриммель же совершенно беспорядочно дёрнулся назад, но уткнулся спиной в стол. Свободной рукой он лихорадочно начал водить по поверхности, на ощупь перебирая бесполезные предметы. Пока не нашёл разбитую бутылку. Он тут же нацелил её на Эрета, но в его полусогнутой, качающейся фигуре угрозы представлялось не больше, чем в лисице, загнанной охотничьими псами. — Отойди, блять, от меня! — Закричал Гриммель, махнув осколком в сторону наездника. Он явно не заботился о том, как надломлено звучал его голос. Эрету этот звук был хорошо знаком. Уже не страх, отчаянное желание остаться одному, сбежать, отказ воспринимать мысль о том, что кто-то может этому помешать. Эрет не дрогнул, обезвредить раненого, едва не сползающего на палубу охотника не составило труда. После чего он легко повалил его спиной на стол, поймал извивающиеся заляпанные кровью руки своей одной, прижав к столу предплечьем голову и часть груди. Это будет мучительнее, чем зашивать рану, но Эрет утешал себя мыслью, что Гриммель заслужил это. Свободной рукой кое-как задрал драную рубаху. Замер на несколько долгих мгновений. На отощалой груди был шрам, клеймо, аккурат то, что было выжжено на теле Эрета. Вся твёрдость покинула Хулигана. Придавленный под его весом Гриммель прерывисто дышал и не отрывал совершенно диких глаз. Жалость в душе Эрета сменилась на что-то подозрительно похожее на сострадание. Эрет не хотел называть себя страдальцем, но в его жизни бывали ужасные дни, боль и страх, которые он не забудет никогда. Которые он сейчас видел в чужих глазах, когда-то свирепых и холодных. Драго не даёт и шанса своим жертвам остаться прежними, теперь он уверен, это не притворство. Он взял себя в руки, покрепче обхватил ладонью кинжал и прижал лезвие к ране. Гриммель под ним задёргался пуще прежнего. Но Эрет навалился сильнее и пресёк откровенно жалкие попытки вырваться. Охотник под ним даже не пытаясь сдерживаться кричал во всю глотку. Эрет не сомневался, что его слышал весь корабль. Стих чуть раньше, чем он закончил, сорвав голос. Эрет тяжко выдохнул и отступил, только сейчас заметив, что задержал дыхание. Гриммель сполз вниз, скорчившись от боли и прижимая руки к боку. В ноздри неприятно ударил запах горелой плоти. Сын Эрета выронил нож и услышал, как позади раздались шаги и ошеломлённый возглас.