Целуй!

Крупные хлопья снега падают на головы всех проходящих людей, в том числе и на двух расслабленных парней, что неспеша передвигаются по улице, наслаждаясь прогулкой. Вова, ей-Богу маленький ребёнок, постоянно вскидывает голову вверх, ловя снежинки не головой, которая утеплялась шапкой, а лицом, подрагивая от резких холодных капель воды. Зачем это делается? Никто не знает. В том числе и Лёша. — Заболеешь, придурок, — твердит он, и разворачивает Семенюка лицом к себе, заботливо поправляя шапку, которая постоянно съезжает, заставляя уши немного краснеть. Мороз в минус двадцать градусов это вам не какая-то шутка. — Не души, — посмеивается Вова, и улыбается так тепло, что вся строгость в чужих глазах просто тает, как лёд летом на улице, или зефирка над костром. — Не душу, а излагаюсь. Я тебе потом таблетки носить не буду, — фыркает, чуть отворачивая голову в сторону, осматривает окрестности. Не смотрит ли кто-то на них? Всё же, это подозрительно, что два парня посреди улицы стоят уж очень близко друг к другу, так ещё и так глупо улыбаются. Но в то же время, ему наверное было наплевать. Плевать на чужое мнение, когда сердце горит чувствами к этим румяным щёчкам, покрасневшему от холода носу, острым чертам лица, и таким глубоким серым глазам, которые будто бы скрывали в себе все звёзды ночного неба. Лично по мнению Алексея. — А я в твоей глубокой старости тебе стакан воды не подам, договорились, — ухмыляется Вовий, ударяя парня куда-то в локоть, и по привычке облизывает губы, продолжая свой путь по недавно очищенному от снега тротуару. — А ты будто бы собирался, — закатывает глаза Губанов, догоняя юношу. Вместе они проходят ещё некоторое время, заходя в различные магазины за чем-то, что им, вроде как, было нужно, но так неожиданно потерялось ещё на стадии «только бы не забыть». Какие-то аморальные шуточки, истории, и многое-многое другое сопровождает их долгие часы, пока закрытое облаками небо не начинает принимать оттенок темнее. — У тебя морда уже вся красная, пошли домой, — устало говорит Лёша, оглаживая его щёку рукой, которая точно так же была красной. Где перчатки, собственно? Спросите у Вовы, который начал закидывать его снежками как только они вышли, а Губанов же, не мог промолчать, и принялся делать то же. И в этом, казалось бы, занимательном процессе, нашлись свои жертвы. F до жути мокрым перчаткам. — У тебя морда, а у меня самое прекрасное личико, — язвит Вова, а после, ощущая холодное касание на точно такой же, но своей коже, поворачивает голову на парня. И как же так выходит, что даже будучи таким красным от обморожений, этот идиот остаётся таким красивым, будто бы с обложки зимнего выпуска журналов сбежал? — Ладно, зря быканул. И Лёша трепет его по голове, заставляя шапку немного задраться вверх, выпуская наружу осветлённые пряди мокрых волос. Они доходят до ближайшей автобусной остановки, и сев на нужный, отправляются к своей квартире; далеко, однако же, они утоптали за эти часы. Нужная улица, бледный свет ночных фонарей, их подъезд, этаж и квартира – и блаженство. Некоторые элементы одежды успели немного намокнуть, а две пары перчаток и шапки уже давно были развешаны на батареи, в надежде что до утра уж точно высохнут. И пока Лёша торчал где-то возле шкафа, как обычно поправляя свою, блядь, домашнюю одежду, Вова уже принимается разбирать пакеты со всем купленным, вплоть до момента пока в комнату не заходит другой. — Я это отопление ебал нахуй, — скрещивая руки на груди, жалуется Губанов, ведь на дворе уже январь, а управляющая организация так и не соизволила нормально одарить квартирантов теплом. — Не ворчи, — хихикает Вова, убирая ненужные пакеты, а после плюхается на стул напротив парня. — Сука, губы пиздец болят, — и, ей-Богу кот, рефлекторно начинает немного зализывать ранки, по-детски хныча. — Еблан, я же говорил, «пошли домой», а ты со своим «ну давай ещё чуть-чуть»! — протягиваясь через стол, Губанов немного притягивает чужое лицо к себе, обречённо поглядывая на обветренные губы младшего. — Да ты заебал причитать, Старый, — дуется, поджимая щёки, которые были в чужих руках. Но разве он может долго и на серьёзе обижаться на Лёшу? Что за бред. Да-да, именно поэтому он прижимается к чужой руке, но хмурит брови, ведь он типа злой, не сбавляем планку. Но со старшим такие ласки не прокатят, а поэтому, задумчиво поджав губы, он уходит. Уходит, оставляя Вову в минутном недоумении. Да впрочем, и когда он возвращается с каким-то странным предметом в руке, не особо и ясно-то становится. — На, нанеси тонким слоем на губы, мне помогает обычно, — небольшая гигиеническая помада, судя по всему, со вкусом душистого персика, ведь сняв колпачок этот аромат тут же впивается в нос. Замечательный контраст выходит, ведь волосы Вовы тоже пахнут персиком. — Бля, Хес, пизда рулям, — начинает Вова сгиная брови в недоумении, — ты во всём похож на девочку, внатуре. — Долбоёб, это простая гигиеничка. — Помада, значит бабская. — Ой, блядь, на хуй. — Нет, Хес, я тебя не осуждаю. Нет ничего такого, что ты пидорас такой категории, я не стану любить тебя как-то меньше, — во всю угорает Вова, пока Лёша крутит в руке несчастный предмет ухода. А когда и вовсе начинает наносить на собственные губы, улыбка лишь шире становится, а смех подавленнее; и не от сбавленного веселья, наоборот, чтоб сильно не шуметь, соседи не оценят. Однако, несмотря на всю ситуацию, Лёша даже в лице не сменился, что немного насторожило Вову. До момента, пока на чужом лице не всплывает ехидная ухмылка, и он резко вскакивает с места, схватывая Вовины губы своими. И не давая и шанса на освобождение, Губанов сплетает их в нежном, и таком сладком поцелуе, что глаза сами по себе прикрываются, забывая обо всём вокруг. Лёша целуется нежно, с заботой, и очень ласково. Так, будто бы Вова – истинный хрусталь, который разобьётся от одного грубого действия. Хотя, для Губанова он и был им. Таким, вроде бы, сильным и независимым, но где-то внутри очень ранимым, даже нежным. И это внутреннее состояние часто вырывалось наружу, будь то слезами в порыве тильта, или постоянными объятьями по иной инициативе; но Хесус и не против. А Вова целуется с напором, жадностью. Старается зайти дальше, продлить момент до последнего вздоха, а то и дальше. Даже сейчас, пытается разомкнуть чужие губы, углубляясь в дело, но настрой старшего не позволяет. Ласково проводит по сухой коже, оставляя за собой сладкий привкус персика, из-за той же гигиенички. Вот же ж, придумал план. Если посмотреть на их отношения, может показаться, что они невозможны. Они полные противоположности друг другу, и разве может быть между ними что-то? Вова вспыльчив, эмоционален, активен. Лёша молчалив, спокоен, более пассивен. А распространяется ли последнее на постельный план – гадайте сами. Но речь не об этом. Сомневаться можно много, ловить недопонимания тоже. Но помните, что противоположности притягиваются, как Инь и Ян, Солнце и Луна, Хесус и Братишкин. — Раз я такой пидорас, то ты, Вовочка, такой же, — расслабленно улыбается старший, отрываясь от желанных губ, растягивая между ними ниточку слюны, пока она не рвётся. — Вот же сука хитрая, — нервно смеётся, но после расплывается в удовольствии, глядя на Лёшу. Губы приятно щипало, но в то же время и освежала перенесённая субстанция. Вова по привычке облизывается, получая дозу несильного вкуса во рту. — Бля, пиздатая. — Не ешь её блядь, губы не пройдут, — facepalm, проще говоря, ведь разве его послушают? Конечно нет, ведь весь слой гигиенички уже слизан, а серые глазки так невинно поглядывают на него, ей-же-Богу он тут не при чём. — Упс, кажись, всё, — Вова разводит руки в стороны, ехидно улыбаясь. — Может, поможешь мне снова? — на каждого хитрого лиса найдётся такая же лисица. Ну, или второй лис. И Лёша это понимает. Понимает, ещё как. а поэтому, спокойно улыбаясь, снова наносит слой гигиенички на свои губы, и тянет к себе Вову. Правда, момент обрывается, когда Хесус наносит лечебную субстанцию самой помадой, а после, как ни в чём не бывало, уходит в другую комнату. — Уже поздно, спать пора, — тянет Лёша, победно ухмыляясь. — Идём, солнце. Только свет выключи. А Вова же недовольно дуется, скидывает злобные оскорбления, но в конечном итоге вздыхает, и направляется вслед за старшим. Примирение? – Не, не по-нашему. Продолжение мозгоёбства до момента, пока Лёша не сдастся, и не зацелует его румяное лицо? – :)