Откровенно

У Морти проблемы. Сказать по правде, у него много проблем, довольно часто он думает, что вся его жизнь — одна грёбаная проблема. В основном он винит в этом Рика. Его мама спит с собственным клоном на глазах у его отца; его сестра подвержена приступам агрессии и страдает от нехватки родительского внимания; он сам пропускает школьные занятия неделями и едва ли вообще закончит школу... И это только верхушка айсберга, в подводной части которого — разрушение его родной Земли, смерть его истинных родителей и ужасающее чувство вины по поводу всех тех убийств инопланетных существ, которые он совершил на пару с Риком. Всего этого не случилось бы, будь его дедушка обычным земным учёным с парочкой вредных привычек, а не межгалактическим террористом с маниакальным психозом, разыскиваемым спецорганизациями с каждой разумной планеты Галактики. Морти не ропщет — он сам выбрал свою судьбу. Он привык засыпать с бластером под подушкой, просыпаться под звёздами, которые видит впервые в жизни... Привык к страху и боли — нельзя быть космическим пиратом и не получить нож под ребро или пулю в жопу хотя бы пару раз за неделю. Честно сказать, он даже гордится тем, каким он стал — теперь, спустя годы космических приключений. Кто на Земле, кроме него, сможет провести космический корабль через пояс астероидов? Кто сможет ухлопать пришельца с первого выстрела, с локтя, практически не целясь? Кто сможет выйти живым из схватки с чудовищем, питающимся существами в десять раз больше, сильнее и опаснее него? С этим он может справиться. С чем Морти справиться не может — так это с проблемой, в которой его дед не виноват. Рик макнул его с головой в кровь и дерьмо, когда ему было четырнадцать; из-за Рика его жизнь постоянно висит на волоске; Рик никогда не был и не станет обычным заботливым членом семьи, с ним не бывает спокойно. Но Рик не виноват в том, что его внук — маленькое больное животное. Что Мортино сердце мечется в тоске, стоит ему остаться с дедом наедине. Что Мортин мозг коротит от звука его голоса, когда он тихо и хрипло матерится под нос, ковыряясь с каким-нибудь экспериментом. Как долго Морти прятался за своим увлечением Джессикой, пытаясь сбежать от осознания правды?.. Он не знает. Но он помнит, как это случилось — как, проснувшись на заднем сиденье тарелки в промокших штанах, он нежился в остатках блаженства, всё ещё слыша чудесные, успокаивающие, наполняющие всё его существо теплом звуки, пока не понял, что звуки эти были тихой руганью его деда, возящегося со сломанной коробкой передач. Отвращение к себе было всем, что он чувствовал несколько дней, пока пытался бороться. Ему почти удалось убедить себя в том, что его пубертатный мозг подшутил над ним, подменив образы, возникающие в его сознании на кромке сна и реальности. Но следующая же встреча с дедом опровергла все его тщательно выстроенные логические построения. Рик вёл корабль, уклоняясь от лазерных лучей, которыми их обстреливали сзади, и бесконечно ругался сквозь зубы, прищурив глаза и сжав пальцы на штурвале, и с каждым небрежно брошенным словом в Мортиной груди взрывалась звезда, а член в штанах твердел так, что становилось больно. — Вот же блядина. — Морти, ты видел, ну что за пизда? Мокрая, вонючая пизда, я, блядь, вернусь и засуну его сраную пушку ему в задницу, если он ещё хоть раз из неё по нам ёбнет. — Пососи-ка мой хер, сучара!.. И так далее, и тому подобное — все старые, добрые, грязные ругательства, которыми так богат лексикон Мортиного космического пиратского дедушки. Оказавшись дома, Морти открестился от помощи по гаражу, отмазавшись скоропостижным поносом, и дрочил, заперевшись в ванной, спустив несколько раз, пока яйца не перестали ныть, в башке не осталось ничего, кроме звенящего опустошения, а от мысли о прикосновении к члену не начало передёргивать отвращением. Не желая так просто сдаваться, Морти провёл ещё парочку экспериментов с порно, в котором мужчины грубо и грязно ругались, надирая чью-нибудь дырку. В плане оргазма эксперимент завершился удачей, вполне ожидаемо; неожиданным было ощущение дыры, возникшей в груди у Морти, стоило ему снова увидеть деда — взлохмаченного, нацепившего зеркальные гогглы, засучившего рукава халата по локоть — по-прежнему совершенно недосягаемого — и понять: всё, что он хочет — это Рик. Это жалко, глупо — какой же он жалкий дурак, Иисусе — и это совершенно отвратительно, ни в коем случае нельзя, чтобы Рик прознал о том, что шевелится в его развратной душонке. Всё, что он должен сделать — прекратить проводить с дедом каждую блядскую секунду своей жизни, с глаз долой — из сердца вон, он отвлечётся, встретит кого-то другого, и всё станет хорошо. Морти пытается, честно. Морти хороший (местами) мальчик, который не хочет, чтобы его проблемы стали проблемами кого-то, кому они не нужны, и он пытается сделать всё хорошо: отнекивается от приключений и помощи по гаражу, оправдываясь домашним заданием — нужно же как-то навёрстывать упущенное, Бет настаивают на том, что он должен хотя бы попытаться поступить в колледж!.. Рику, конечно, насрать. Ему нужны руки, которые подают ему отвёртки, ноги, которые можно гонять за свежей бутылкой, и уши, в которые можно лить своё говно о том, какой он великий и гениальный. Пару раз сожрав Мортину херню об уроках и бла, бла, на третий он не ведётся и тащит Морти в гараж чуть ли не за уши. — Мор... Морти, школа для ёбаных идиотов, — напоминает Рик, не преминув рыгнуть, и Морти застывает за его спиной, чувствуя, как сердце ухнуло в пятки, а в животе копошатся гигантские плотоядные мотыльки с кровожадной планеты Ксанокс. — Дай де-ээ-душке крестовую отвёртку, пожалуйста — это будет изобрете-ээ-ние века, блядская сенсация, Морти!.. С задушенным вскриком Морти роняет крестовую отвёртку из задрожавших вдруг пальцев. Его дед — самое горячее существо во вселенной с его сухими мослами, ехидной кривой ухмылкой и острым, насмешливым взглядом из-под брови, его голос, низкий и грубый, пробирает Морти до самых печёнок, проникает в самые дальние глубины его существа, заставляет трепетать самые сокровенные струны его порочной души. Но когда Рик ругается — нечасто, но эффективно — Морти будто опаляет огнём изнутри, и всё, о чём он может думать — как бы смотаться за уголок и вздрочнуть украдкой на своего охуенного деда. — Да что с тобой сегодня такое, Морти? — Рик сканирует его сверху донизу подозрительным взглядом, и у Морти холодеют поджилки. — А ну соберись и помоги мне довести до ума ээ-ту с-сучку... Морти будто во сне. На автомате, повинуясь изученным за годы командам, он подаёт деду отвёртки, шурупы и ключи, но в голове у него только одно: пальцы Рика, перебирающие его волосы вместо шурупов, и его голос, называющий Морти сучкой вместо какой-то штуковины, название которой Морти слышал пару десятков раз за этот вечер, но не запомнил. — Морти... Эй, Морти! Очнувшись, Морти обнаруживает себя у стеллажа, куда Рик в очередной раз отправил его за инструментами, а обратно так и не дождался. Оглянувшись, Морти видит, как Рик закатывает глаза. — Не знаю, о чьих сиськах ты там замечтался, приятель, но видать они такие огромные, что толку от тебя всё равно не дождёшься. Вали отсюда и возвращайся, когда станешь способен думать о де-ээ-йствительно важных вещах вроде помощи своему гениальному деду, сечёшь о чём я, Морти?.. — Да, Рик. С-спасибо... то есть, спокойной ночи, — мямлит Морти и с превеликим облегчением покидает гараж. Этим днём он дрочил несколько раз (последний — буквально час назад, пытаясь избавиться от воспоминания о хриплом, полном наслаждения стоне Рика, который тот издал, вгрызшись в кусок ароматной печёной курицы, над которой домашняя Бет колдовала не менее двух часов. Жуя, Рик прикрыл глаза, а проглотив облизнулся, и Морти, которому собственный кусок курицы встал поперёк горла, не понимал, почему больше никто за столом не замечает, как похабно, откровенно развратно ведёт себя его дед, и не одёргивает его?..), но всё равно, поднявшись к себе, дрочит ещё разок, морщась оттого, насколько болезненной ощущается натёртая кожа на члене. Дрочка вообще единственное, что спасает его, позволяет хоть ненадолго перестать чувствовать себя тупым озабоченным животным, мечтающим трахнуть ногу хозяина — Рика. ...В шестидневной поездке на Зирокс — без пересадок и остановок поссать («М-морти, хорош ныть, свали назад и поссы в бутылку, только закрыть не забудь, идиот!..») — о дрочке приходится только мечтать, и Морти сходит с ума, вцепившись в штурвал, пытается отвлечься, обгоняя кометы, представляет, как отомстит, заперев Рика без бухла в подвале на грёбаную неделю. Рик не помогает. Его-то фляжка всегда под рукой, он прикладывается к ней каждую чёртову минуту, демонстрируя свою тощую шею, а после — смачно отрыгивая и сдабривая эффект парочкой ругательств на всех языках Галактики. Какого хрена, с тоской думает Морти, мгновенно переводя в уме каждый блядский матюг, какого хрена все эти отвратительные вещи так блядски заводят его?.. — Блядский рот, М-морти, драть тебя налево, — бормочет Рик, перебирая прямо на коленях свою забарахлившую лазерную пушку, совершенно не вкладывая в свои слова смысл, который они несут, и у Морти съезжает крыша. Перед глазами кристально чётко встает картинка — он сам на коленях перед Риком, разинув рот, а тот, крепко ухватив его за волосы, со своей мерзкой усмешечкой расстёгивает ширинку, достаёт свой хрен и... С оглушительным «тыдыщщь!» тарелка ловит боком километровый астероид, их сносит с курса, Рик проливает водку прямо на предохранитель разобранной пушки, тот начинает искрить, и Рик едва успевает отшвырнуть пушку на заднее сиденье, где она и взрывается нахуй в силовом пузыре, которым окружил её Рик. — Какого хуя, Морти!.. — Какого хуя ты всё время ругаешься!.. — Мы чуть не сдохли, криворукий же ты идиот... Стоп, чего?.. Морти вцепляется в штурвал, будто тот может спасти его сразу от всего — от вопросов Рика, от смерти, от собственной блядской беспомощности. В горле закипают слёзы, и он таращится изо всех сил в лобовое, стараясь не проебать ещё один астероид, надеясь, что Рик отвлечётся на погибшую пушку и забудет о его словах. Не тут-то было. — Я, я правильно понял, Морти — тебе что, не нравится мой... мой словарный запас? С каких это пор ты у нас стал блядским поборником культуры речи? Это точно... точно ты, или я случайно проебал своего настоящего Морти в той истории на Цитадели?.. — Отвали, Рик. — Ой да ладно, Морти. Серьёзно? То есть... то есть дрочить в носок для тебя нормально, а чужие ругательства — фу-фу-фу, прекратите?.. — Я не... Вот же блин, Рик! Рик ржёт, отпивает от фляги, утирается рукавом и продолжает смеяться над Морти — всю блядскую дорогу до дома. Морти молчит, умирая от стыда — что бы сказал его дед, узнай он, что его матюги нравятся Морти, а не пугают его?... — Приходи после ужина смотреть «Малышариков», Морти, — орёт Рик ему вслед, когда он трусит прочь из гаража, и Морти, не оглядываясь, показывает ему средние пальцы. Схоронившись в комнате, Морти нарезает пару кругов, достаёт учебник, минут пять вглядывается в буквы, пытаясь сложить их в слова... Понимает, что взял Джеррино пособие по разведению пчёл, каким-то образом попавшее на его письменный стол, закрывает лицо ладонями и жалко, бессмысленно скулит. Какой же он идиот. Мало ему было напрягов — теперь ещё и жди Рика с его подъёбами, глядишь, специально начнёт ругаться в три раза чаще, чтобы проверить внука на прочность. Мда. Но всё случается совсем не так, как он ожидал. Рика вдруг переклинивает, и он перестаёт ругаться совсем. То ли решил стать порядочным дедушкой (хотя по мнению Морти ему стоило начать хотя бы с того, чтобы перестать обвинять Морти во всех своих неудачах, с чем он прекрасно справляется и без мата), то ли решает стать на ступеньку выше в своей эволюции как разумного существа (хотя куда уж, бля, выше) — факт остается фактом, за четыре дня Морти не слышит ни единого грязного слова. Ни когда они удирают сломя голову от кромулонских мутантов, и Морти роняет мешок обогащённого цезия в лужу чего-то напоминающего слизистое дерьмо. Ни когда Рик путает полюса батарейки из аккумулятора корабля, и его слегка пригандошивает током. Ни когда они двенадцать часов кряду возятся в гараже с каким-то преобразователем, и из чьих-то трясущихся от усталости пальцев выскальзывает здоровенный ключ и падает прямиком Рику на ногу — Рик просто орёт от боли что-то вроде «Да что ж такое-то» или «Вот мать честная» — и продолжает работу. Морти прислушивается изо всех сил к его бурчанию, пока кто-то из них сидит за штурвалом, но теперь это просто невнятный бубнёж, а то и вовсе — отрывки из каких-то песенок, которые они слышат по радио. Во время их перестрелок Рик просто молчит — и Морти пугается, не подменил ли его дед себя снова каким-нибудь роботом, но в подвале пусто и тихо, да и Рик не сказать чтоб уж очень шёлковый — просто подъёбки его теперь облечены в более культурную и менее эмоциональную форму. На четвёртый день Морти решается. — Т-ты что, совсем перестал ругаться? По ехидной ухмылке, мгновенно расцвётшей на роже деда, Морти понимает — тот ждал вопроса. — Конечно, Морти, ты ж мой любимый внук. Деда Рик увидел, какой его малыш нежный и чувствительный, и теперь вовсю бережёт его нервы и нравственность, используя исключительно нормативную лексику. У Морти открывается рот от изумления, Рик любуется зрелищем, а потом, фыркнув, отворачивается. — Иисусе, Морти. Чип, фильтрующий речь. Я, я говорю как обычно — просто ты слышишь не всё. — Чип?.. Во мне?!. — Нет, ха-ха, во мне. — Но... — А что, что ты мне предлагаешь, Морти? Каждый дебильный раз, когда я ругаюсь, ты бледнеешь и что-то роняешь, по-твоему... по-твоему, это круто? По-твоему, я должен всё бросить и думать о том, чтобы не повредить твоему нежному слуху, вместо того, чтобы контролировать ситуацию и-или следить за тем, чтобы нас не подстрелили? Этого... этого ты хочешь, Морти? — Нет... нет, Рик. Не хочу. Конечно. Как могло быть иначе? Рик видит проблему — Рик решает её. Не то что его маленький, озабоченный, никчёмный внук, который умеет только дрочить и гнобить себя. И тосковать. Видеть Рика, но не слышать, как он ругается — всё равно, что жрать мороженое без сахара... всё равно, что трахаться и не кончить. Всё равно, что смотреть «Назад в будущее» без звука — ты помнишь каждую шутку, они буквально звучат у тебя в голове... но это нихрена не то. Рик прекрасен: его тонкие пальцы, снующие над ворохом инструментов, его волосы, будто вставшие дыбом после удара током, его размашистые, порывистые движения в бою — всего этого достаточно, чтобы заставить Морти забыть себя. Голос Рика, резкий и хриплый, действует на него по-прежнему, пробирая до самых печёнок, напоминая о том, где находится его член. Но каждую грёбаную секунду Морти ждёт: его любимое «блядь», кажется, вот-вот сорвётся с искривлённых недоброй усмешкой губ... Уже, наверное, сорвалось и не раз, но он не услышал, потому что он грёбаный лузер, захотевший то, что не может быть его. Морти тоскует: по этим словам, которые сами по себе ничего не значат, но делают законченным образ его Рика — опасного, яростного, безжалостного — от которого он без ума. На своём телефоне Морти находит запись: их семья на каком-то всратом пикнике, который устроил жаждущий семейного единства Джерри. И оказывается, что его чип работает только с живым Риком — видео-Рик ругается около дюжины раз на протяжении двадцати минут, что длится запись, и Морти, в слезах и в счастье, проводит несколько жарких часов, уединившись с телефоном под покрывалом. Наутро он радуется, что Рик привык общаться с ним, не поднимая на него взгляда — после своей ночной одинокой оргии Морти не решился бы глянуть ему в глаза. Рик на записи восхитителен — и дрочилось на него прекрасно — но он не его Рик. Не тот, что сидит рядом, так близко, что слегка подвинувшись, можно ненароком столкнуться локтями. Морти знает прекрасно, как он жалок, но не может остановиться: всё своё свободное (от гаража и приключений) время он проводит, рыская по дому и копируя с чужих гаджетов любое семейное видео, которое может найти. (Случайный клик по папке на ноуте Саммер под названием «ХХХ-mom's-filez» стоит ему пары тысяч нервных клеток; что ж, быть немножко влюблённой в мать, компенсируя это просмотром лесбийского инцест-порно — это то, что он может понять... Но если вдруг когда-нибудь он найдёт у Рика стиратель памяти — он знает, какое воспоминание стереть.) В результате он становится гордым обладателем целого семейного архива на парочку терабайтов — и безжалостно кромсает все видео, оставляя только кусочки с Риком, говорящим что-то грубое — на всех семейных видео Рик говорит что-то грубое, и это полностью устраивает Морти. Бережно сохранив получившуюся нарезку в самом пыльном углу своего жёсткого диска, Морти тратит ещё пару дней, чтобы скомпилировать аудиофайл: закрыв глаза и вставив в уши эйр-подс, легче представить, что настоящий Рик где-то рядом, ходит вокруг и бурчит, поливая дерьмом всё, что движется — включая самого Морти. «Эй, Морти, как насчёт... Как насчёт того, чтобы перестать заниматься хернёй, поднять свой квадратный зад и помочь своему де-ээ-душке?..» «Какой идиот придумал торговые центры, хотел бы я знать. Вас так прикалывает тратить хуеву тучу бабла на дерьмо, которое вам не нужно, или это просто ваш способ подставить жопу Америке?» «Вашу ж мать, это чё за херня? По-вашему, так выглядит отдых мечты? Всего в получасе полёта меня ждёт пакет кокса и пара горячих блядей, а вместо этого я должен проводить время сидя жопой на голой земле у ебучего костра, который вы даже развести нормально не можете, в ебучей палатке, чтобы всю ночь мои яйца грызли москиты?..» «Морти, блядь... Клянусь, я воткну тебе в задницу этот бенгальский огонь, если ты сию же секунду не уберёшь его нахуй от моего лица!» Полтора часа отборнейшей, восхитительной ругани. Закончив работу, Морти устраивается в кровати с наушниками, это должно было стать марафоном дрочки, но превращается в сеанс ностальгии: полтора часа Морти просто лежит в кровати, слушая голос деда, вспоминая былое и улыбаясь в потолок, как дурак. ... Рик затаскивает его на забытую технологиями планетёнку, где в занюханном пабе их встречает каким-то бесом выживший Сквончи. Вежливо поздоровавшись, Морти ожидает, что его потащат в какие-нибудь межгалактические разборки, но на этот раз Рик и его лучший друг просто решили нажраться, и Морти уединяется в уголочке с Роблоксом. Морти не хочет подслушивать пьяные россказни давно не видевшихся друзей, но бухого Рика на пару с таким же бухим Сквончем трудно не услышать. — Санчез, ёбаный ты мешок сквонча!.. В перерывах между шотами Сквонч рассказывает Рику что-то весёлое — видать, о своих приключениях. — ... И тут она шмякнулась на колени и говорит, ласково так, по-сквончовьи: «Котик мой милый, а не покажешь ли ты мне свой пушистый хвостик?» Оба гогочут; Морти закатывает глаза, жалея, что не захватил наушники. — Так ты подарил ей цветы или че, я не понял? — осведомляется Рик, и Морти невольно прислушивается: он не помнит, чтобы в зажигательном рассказе кота было хоть слово о каких-то там цветах. — Конечно, я вдул ей, братан, о чём речь! Они снова гогочут, и до Морти доходит: снова сработал грёбаный чип — заменил в его башке какое-то крепкое словцо гнусным слащавым эвфемизмом. — А потом, потом, когда она проглотила всё и всё вокруг вылизала, и я готов был мурлыкать, свернувшись у неё на коленях, как ебаный котёнок, эта сучка достала из лифчика бластер и чуть не снесла мне башку к херам собачьим, ты можешь представить, чувак?.. — Это... это просто возмутительно, брат, надеюсь, ты поставил в угол эту несносную девицу?.. Морти роняет башку на стол. Это, сука, просто возмутительно. Это блядски, паскуднейше, охуеть как паршиво — эта вежливая, рафинированная версия его безумного, опасного, непредсказуемого дедушки, и здесь, в занюханном пабе, в компании такого же безумного кота, среди таких же упитых в хлам, шумных посетителей это становится ещё очевидней. Морти хочет плакать. Хочет вытащить ствол и перебить всю посуду в этом Космосом забытом месте, возможно, заодно с парочкой чужих инопланетных бошек... Он просто хочет себе своего Рика обратно. Рик смеётся и трясёт головой, опрокидывает шоты и время от времени тянется, чтобы похлопать Сквончи по мохнатому плечу и всё время говорит ему что-то, что Морти не слышит — что-то, отчего кот заходится своим кошачьим примявкивающим смехом, утирая с рыжей морды слезу. Морти ненавидит впервые в жизни: за то, что у кота всё ещё есть тот самый, настоящий Рик целиком. Вернувшись домой, Морти снова переслушивает свою запись (на этот раз используя по назначению), а потом полночи ломает голову — как собрать воедино две части настоящего Рика, которые у него есть?.. Ему снится сон, в котором он, вдруг овладев фантастическими технологиями будущего и всей этой научной хернёй, достаёт из себя злосчастный имплант... Утром, еле проснувшись, он понимает — это херня собачья. Он обречён. ...В их семье есть ещё один космический террорист, владеющий фантастическими технологиями будущего. Убедившись, что его дед дрыхнет сном алкаша, Морти ищет свою пиратскую маму и просит её найти чип в его теле и вытащить его. — Ты же можешь, верно?.. Морти редко просит что-то у матери, тем более — у её космической версии; Бет моментально преисполняется материнского или хер там знает какого долга и тащит его на свой корабль, где у неё почти столько же всякой сай-файной аппаратуры, как у Рика в гараже. Морти оглядывается, пока Бет настраивает какой-то свой сканер, чувствуя себя немножко предателем, но не собираясь отступать — если есть шанс вернуть себе своего Рика, он пойдёт до конца, в конце концов, Рик же не спрашивал его, когда ставил ему этот сраный чип. — Встань вот сюда, малыш, и постарайся не двигаться. Мама... мама сейчас всё уладит. Морти, старательно замеревший перед экраном сканера, похожего на рентгеновский аппарат в поликлинике, краем глаза замечает, как Бет украдкой вытирает слезинку, и мысленно закатывает глаза. Бет тыкает какие-то кнопки, водит пальцем по сенсорному дисплею и молчит — слишком долго; ну что ж, он должен был попытаться, теперь нужно как-то свалить, не спровоцировав у матери приступ пьянства из-за того, что не сумела помочь. — Какой именно чип ты хочешь вытащить, детка?.. Морти в ахуе — он и понятия не имел. — А-а что, их там прям много?.. — Двадцать пять... нет, двадцать шесть, вот ещё один, в подмышке. — И-и ты можешь увидеть, для чего они? — Ну... вот один, отправляющий твои геоданные; другой измеряет физические показатели — пульс, температуру, давление... Ох. Чип, который отключит твой мозг, если ты попадёшь под контроль другого Рика, — Бет выглядит... возмущённой, но не сказать чтоб сильно шокированной — уж кому, как не ей, знать, что такое Рик и его попытки контролировать всё. — Остальные пока не очень понятно зачем, но если я посижу тут с тобою часок, я смогу разобраться. — Вот же уё... То есть, я хотел сказать — а нельзя удалить их все сразу?.. — Все? Морти, милый... Если я вытащу из тебя чипы, отсылающие твоему дедушке информацию о твоём местонахождении и здоровье, боюсь, он откроет портал и пустит мне пулю в лоб раньше, чем разберётся, зачем я это сделала, — Бет пожимает плечами, выглядя виноватой, и Морти, понурившись, бочком отползает от экрана. — Так ты скажешь мне, какой именно чип ты хотел удалить?.. Конечно, Морти не скажет. Меньше всего на свете он хочет, чтобы его мать узнала о том, как её сын дрочит на хриплый голос её отца, произносящий ругательства. — Да там... Что-то вроде... Датчика на то, как я реву, чтобы прийти и посмеяться надо мной. Морти несправедлив — он знает, но блять! Двадцать шесть устройств, разбросанных по его телу! Чип, отключающий мозг! Не он первый начал. — Но... Я не хочу, чтобы ты искала его. Не хочу знать, что ещё... что ещё там может быть. Бет понимающе кивает и гладит его по голове. — Бедный малыш. Я знаю... догадываюсь, что ты чувствуешь. Помнишь те устройства, которые должны были синхронизировать нашу память с другой твоей мамой? На самом деле я бы не удивилась, если бы одно из них действительно убило кого-то из нас. — Бет вздыхает. — Рик... рано или поздно он разбивает сердце всем, кто по какой-то причине привязан к нему, у меня был этот этап, и у другой твоей мамы... и у твоей бабушки, я уверена. Может быть, тебе стоит спросить его прямо — вывести его на чистую воду. Может быть, это поможет. Бет целует его в лоб, и Морти слегка ёжится, старательно отгоняя мысли об «этапе разбитого сердца» его мам — надеясь, что их опыт был более... платоническим, чем его собственный. — Да, мам. Спасибо. Морти чмокает её в щеку в ответ и сбегает с её корабля, спиной чувствуя её сочувствующий, материнский взгляд. Последняя надежда рухнула, и ему остаётся забиться в свою каморку, залезть с головой под одеяло и дрочить на запись голоса Рика, утопая в слезах и ненависти к себе. Рик приходит не вовремя, как всегда. Рывком сдирает с него одеяло, вцепившись в плечо, стаскивает с койки. Морти теряет наушники, выдирается из дедовой хватки, судорожно бросается в погоню за ускакавшим под кровать телефоном, тыкает пальцем в экран, пытаясь понять, остановилось ли воспроизведение, когда его эйр-подсы выпали из ушей, или Рик успел что-то услышать. — Что это? — фыркает Рик, нагибаясь за одним из наушников, и Морти врезается башкой в днище кровати, пытаясь как можно скорее вывинтиться наружу. — Н-ничего... Отдай, это моё! Он буквально выхватывает серебристую капельку из пальцев деда, суёт в карман, весь красный и вспотевший из-за того, что его (чуть не?) застукали. Но Рик лишь молча вздёргивает бровь и снова хватает его за руку. — Не время играть в твои тупые игры, Морти, есть дела поважнее. «Делами поважнее» оказывается беготня по астероидам в поисках урановой руды. Работа изнурительная, но Морти устраивает: она отвлекает его от мыслей, от переживаний... от Рика. Рик, как обычно, с комфортом сидит на капоте тарелки, проводя спектральный анализ или ещё что-то, что можно было с гораздо большим удобством проделать у себя в гараже — но тогда у него не было бы возможности откосить от грязной работы. Может быть, в другой раз Морти повозмущался бы сложившейся несправедливостью, но сейчас всё, что он чувствует — облегчение по поводу того, что Рик находится достаточно далеко, чтобы не сталкиваться с ним взглядом. Он до сих пор помнит свой ужас, когда Рик поднял с пола его наушник. А что, если бы запись не остановилась? Что, если бы Рик узнал, что у Морти есть запись его голоса, и не просто узнал, а понял бы, что это значит? Понял, что его внук-дегенерат надрачивает на голос любимого дедушки? А он понял бы — Морти уверен. Как бы он поступил? Сразу свалил бы к хуям собачьим? Долго ржал бы над ним?.. Или сделал бы вид, что ничего не произошло, оставив Морти вариться в собственном дерьме до конца его жизни?.. Это было бы хуже всего. Морти — маленький извращенец — не может не думать: а что, если б Рику понравилось? Если бы это оказалось чем-то, чего Рик совершенно не против. Если бы он пришёл к нему ночью и, назвав маленькой озабоченной блядью, заставил у себя отсосать, грубо схватив за волосы. Или... выебал бы, вжав животом в матрас, всё время шепча ему на ухо непристойности?.. От таких мыслей вдоль позвоночника проходит волна ледяных мурашек, Морти трясёт головой, пытаясь выгнать из неё дурь и блажь и сосредоточиться на работе. Ему просто повезло на самом деле, что Рик ничего не услышал. Морти тащит последнюю партию руды к тарелке, сгружает на землю, вытирает пот со лба. Оглядывается. Рика почему-то нет поблизости, хотя на капоте валяются его инструменты и ярко-зелёные крошки обогащённой породы. Морти пожимает плечами — наверное, отошёл поссать за ближайший валун. По Мортиным примерным подсчётам, того, что он насобирал, должно хватить — по крайней мере, он не собирается идти копать, не уточнив прежде у Рика, и со спокойной душой он садится на капот, неподалеку от того места, где восседал его дед, лезет в карман за телефоном — проверить, как там дела в его Роблоксе. Рука натыкается на гладкий камешек наушника, на автомате Морти шарит по карману, пытаясь найти второй, и вспоминает — он же так и не нашел его, уронив на пол, когда Рик вломился. Надо будет не забыть отыскать — он же полгода копил на них, экономя карманные деньги. — Не это ли ищешь, Морти? Морти подымает глаза и с привычным уханьем сердца видит своего деда, стоящего напротив со своей косой ухмылкой, со своими блестящими холодной усмешкой глазами. Рик протягивает ему ладонь, на которой лежит второй наушник. Морти сухо сглатывает и тянется, чтобы взять свою вещь, но Рик, широко осклабившись, закрывает ладонь. Морти таращится на деда — с чего это тот решил поиграть с ним в какую-то детскую хрень, и какого вообще чёрта его наушник делает у Рика?.. — От-отдай, — непослушными губами выговаривает Морти, но Рик прячет кулак за спиной. — Что, Морти, тебе так сильно нужна эта штука? Морти молча кивает, чувствуя, как краска заливает щёки — да, блядь, эта штука охуеть как нужна ему, чтобы незаметно для окружающих слушать, как ругается его дед. — Малыш... малыш Морти подсел на какую-то слишком громкую музыку, которую можно слушать лишь по ночам и в наушниках? Рик издевается — и Морти совершенно не понимает, зачем ему это. — Может быть, мой маленький озабоченный внук предпочитает смотреть порно со звуком, чтобы не терять полноты ощущений? Морти соскакивает с капота и пытается добраться до кулака, в котором Рик держит украденный наушник — но Рик намного ловчее и с легкостью уворачивается. Морти заходит с другого бока — и вдруг оказывается пойман и прижат животом и щекой к блестящему твёрдому боку их корабля. Рик заломил ему руки за спиной железной хваткой, его тощее, горячее тело слишком близко — и всё это моментально заставляет глупое переполненное гормонами Мортино тело постыдно возбудиться. — Как насчет того, — Рик бормочет Морти на ухо, и волоски на его затылке встают дыбом. — Как насчет того, чтобы рассказать дедушке, как... как ты используешь эту насмешку над технологическим прогрессом, Морти?.. Морти окатывает горячей волной ужаса и стыда — значит, Рик знает. Иначе зачем ему весь этот спектакль? — Я... я смотрю фильмы со звуком, — выдавливает Морти, понимая, что ему конец, но из чистого упрямства, граничащего с чистым идиотизмом, не желая сдаваться. Рик хрипло смеётся, и Морти зажмуривается — как бы сильно он ни был напуган, другое чувство, гнездящееся в основном в нижней части его туловища, гораздо сильнее. — Морти, разве тебя не учили, что врать нехорошо? Голос Рика тихий — опасный, каждый нерв в Мортином теле трепещет от сознания того, что Рик поймал его — и ему не уйти, как бы он не изворачивался. — Я взломал твои тупые («блядские», почти слышит Морти истинный смысл слова, которое один из его имплантов не позволяет ему услышать) наушники в тот же несчастный (грёбаный) день, когда ты приволок их домой, Морти. У Морти начинают стучать зубы — он в жизни так не ссал, даже перед лицом смерти, даже в логове Злого Морти, задумавшего геноцид Риков заодно с их ни в чём неповинными Морти. Рику достаточно одной руки, чтобы удерживать его на месте — а другой он вкладывает в Мортино ухо маленький холодный кусочек пластика — один из двух его лучших друзей в последнее время. Рик лезет к нему в карман, и второй наушник занимает своё место в другом ухе... а потом Рик вытаскивает его телефон, и Морти слышит звук разблокировки экрана — и телефон взломал, старый уёбок. — Позволь-ка... позволь дедушке ненадолго одолжить твой телефон, ты же не против, Морти, верно? Пару мгновений Рик возится, слегка ослабив свою хватку — но Морти так оцепенел от страха, что не пытается вырваться. А потом... потом Морти слышит что-то, чего точно не было на его телефоне. «Маленькая грязная сучка, — говорит Рик в его наушниках, и у Морти темнеет в глазах, а дыхалку спирает, будто из лёгких вышибли воздух. — Маленький... маленький извращенец, любящий слушать, как ругается его дедушка... Это ведь про тебя, верно, Морти?..» Морти трясёт: цепкие пальцы Рика держат его руки, его твёрдое, горячее тело прижимает его к капоту, его хриплый, ехидный голос бормочет гадости в его уши — и это так невыносимо похоже на то, о чём он мечтал, надрачивая себе под одеялом, в ванной, забившись в угол на кухне — везде, где его заставали его непристойные мысли о собственном дедушке. — Тебе нравится это, Морти, не так ли? — тихо говорит Рик, и до Морти не сразу доходит, что в его ушах больше нет наушников, и эти слова принадлежат настоящему — а не записанному — Рику. — Нравится, когда я говорю так с тобой... о тебе? Морти такой тупой — он совершенно не умеет себя контролировать, совершенно не умеет справляться с нерациональными желаниями, поднимающимися с глубин его развратной души. Врать бесполезно — Рик видит его насквозь, и Морти издает звук, больше напоминающий невнятное рыдание, чем слово «да», но Рик — Рик понимает. — Хороший мальчик. Горячие пальцы проникают под его футболку, проходятся вверх по спине, и Морти задыхается. Неужели... неужели Рик не будет его ругать? Он что, действительно собирается... Морти чувствует, как чужие сухие губы прижимаются к коже за ухом. Рик пахнет спиртом и урановыми кварками. Морти еле дышит, Морти готов умереть. — Когда дедушка прикасается к тебе, тебе нравится ещё больше, верно? Очень осторожно, пересчитав позвонки, Рик добирается до его поясницы, гладит возле самого пояса, и Морти кусает губу, чтобы не заскулить. — Ты думал об этом, правда ведь, Морти? Думал о том, как я прихожу к тебе ночью, когда уже очень поздно и все спят, и никто не сможет услышать, как ты скулишь? Как я прижимаю тебя к кровати или к стене — совсем как сейчас — и трогаю тебя там, где обычные дедушки не смеют трогать своих внуков. Но тебе нравится, верно? Оттянув пояс его штанов, Рик забирается к нему в трусы — Морти чувствует его палец возле своей дырки. Палец гладит, обводит вокруг, слегка нажимает, спускается к промежности и возвращается обратно — и Морти всё бы отдал, лишь бы прикоснуться к своему члену сейчас, но Рик держит за руки, а край корабля упирается ему в живот — слишком высоко, чтобы потереться об него. — Ты думал о том, как я заставляю тебя сделать что-нибудь гадкое, очень гадкое — например, взять у меня в рот... или позволить мне забраться внутрь... пальцами, а может быть, и не только, а, Морти?.. До сих пор Рик не сказал ни одного ругательства — но его ужасающей, неприкрытой откровенности достаточно, чтобы его тихий пиздёж у Морти над ухом стал самым грязным, что он слышал за всю свою жизнь. Палец, кружащий возле его дырки, делает всё в сто, в тысячу раз хуже (прекрасней?). Ещё хуже (божественно) становится, когда Рик ненадолго убирает руку из Мортиных штанов, харкает в ладонь и возвращает палец на место — щедро смоченный слюной, хорошо скользящий. И — о Боже! — Рик действительно делает это — мягко надавливая, проникает внутрь... именно так, как Морти мечтал. Рик не торопится, ласкает стенки, кружит у самого входа... и лишь потом забирается глубже, задевая где надо с первого раза — ох уж этот Рик и его умелые пальцы — и Морти придушенно стонет. — Этого ты хотел, М-морти?.. Морти в агонии. Морти готов умолять. Морти кажется, что если он не прикоснётся к себе — немедленно — то просто сойдёт с ума. Превратится в идиота в прямом смысле слова и всю оставшуюся жизнь проведёт сидя в кресле и пуская слюни на воротник. — Пожалуйста... — выговаривает Морти пересохшим языком. — Рик. Пожалуйста... В отчаянии он, как может, двигает жопой навстречу движениям Рика внутри его задницы, пытаясь словить побольше ощущений. Рик тихо смеётся над его плечом. — Хочешь... хочешь потрогать себя? Хочешь сделать это на глазах у своего дедушки? Морти трясёт головой, шмыгая носом, провозя щекой по мокрому от его слюны металлу — и Рик отпускает его руки, наконец-то, о Господи. Трясущимися руками Морти добирается до ширинки, трясущимися пальцами кое-как приспускает штаны, хватается за член — и всё это время Рик не прекращает крутить своим издевательски ловким пальцем в его заднице. Морти дрочит, не думая о том, как он выглядит, прилипнув к капоту, отклячив задницу, одной рукой вцепившись в металлический край, а другою надрачивая член; всё, о чём он думает — наконец-то ему позволено кончить. С пальцем Рика внутри ему хватает нескольких движений, чтобы дойти до края, заляпав спермой — ему не видно, но он уверен — бок корабля, свои ноги и землю под ними. Минуту-другую он не соображает ничего. Возможно, он чувствует мягкое прикосновение к своей шее — там же, где Рик поцеловал его в первый раз — а может быть, ему только кажется. А потом его голой заднице становится холодно, и он наконец отклеивается от капота, утирается от слюней и соплей об собственное плечо... Кое-как заправляет член в штаны, застёгивается и обнаруживает, что Рик снова куда-то пропал. В принципе, Морти догадывается — куда, его догадка заставляет его глупо разулыбаться, а ещё слегка забеспокоиться — ведь он тоже мог бы как-то позаботиться о своём дедушке... Морти поджидает Рика, сидя на капоте. Рик возвращается через пару минут, на лице его обычная равнодушная мина, но халат его измят чуть больше, чем обычно, волосы всклокочены чуть в другом направлении, а щеки слегка раскраснелись. Морти не может сдержать широкой ухмылки при виде своего дедушки, но тот проходит мимо, не удостоив и взглядом, лишь бормочет сквозь зубы: «Грязнуля», и с помощью направленного УЗ-луча очищает запачканные Мортины штаны и бок корабля. Не обращая внимания на аккуратно сложенные рядом куски породы, Рик садится за штурвал, и Морти, закатив глаза, переносит добычу в корабль. Ничего необычного — просто Рик, предпочитающий сваливать на внука всю грязную (тупую) работу, Морти особо и не ждал, что после того, что случилось, Рик станет как-то по особому нежен с ним... Всё, на что он надеется — что Рик не будет вести себя так, будто ему пришлось участвовать в какой-то случайной хрени, на которую он не собирается больше подписываться, и когда-нибудь прикоснётся к нему снова. Морти прекрасно знает, что то, что случилось — ещё какая хрень, которую не поймёт никто из их в целом не особо ортодоксальной семейки... Но он слишком долго общался с Риком и с такими же отбитыми на всю голову инопланетянами, чтобы ставить что-то унылое типа земной морали впереди своих желаний. Раз Рик не против того, что его внук оказался больным на голову извращенцем — у Морти всё в порядке. Он уже примерно представляет, как бы хотел это сделать. Ясно, что теперь его очередь начинать игру, и Морти очень сильно надеется, что Рик не отвергнет его, когда он встанет перед ним на колени. Они летят домой на корабле, доверху набитом урановой рудой, Рик, насупившись, вцепился в штурвал, и вроде бы всё как обычно — ну, кроме потрясного ощущения пустоты у Морти в яйцах и общей ватной расслабленности после чего-то большего, чем одинокая дрочка. — Блядские газорпазорпиане, — ругается Рик — как обычно. — Договаривались ведь, блядь, а в итоге наёбывают меня, суки драные, на полляма, не меньше. Морти, у которого в башке блаженный туман, согласно мычит... а потом до него доходит. Он вытаращивается на Рика — а тот как ни в чём не бывало ведёт тарелку, глядя исключительно в лобовое стекло. — Эй, Рик. Ты отключил, что ли, этот свой дурацкий имплант? Рик молчит, а потом фыркает. — Ага. Не хочу... не хочу в следующий раз, когда буду надирать твой паршивый озабоченный зад, заморачиваться, подбирая слова. У Морти печёт щёки, и он стыдливо отворачивается, чтобы типа глянуть на проплывающие мимо полупрозрачные кольца — а на деле пытаясь спрятать от Рика глупую, широкую улыбку, в которой сам собой разъезжается его рот. После ужина, когда он вежливо споласкивает за собой тарелку перед тем, как сгрузить её в посудомойку, в дверях кухни появляется пиратская Бет и, подперев плечом косяк, улыбается ему, одновременно сканируя взглядом — Морти слишком хорошо знает, от кого она научилась этому взгляду, и ему делается немного не по себе — его мама ведь ни о чём таком не догадывается?.. — Ты выглядишь лучше, чем в прошлый раз. Поговорили с Риком? — Ээ, да... да, всё в порядке, спасибо, мам, — мямлит Морти, паскудно краснея и бочком пробираясь на выход. Бет улыбается ему вслед. — Вот видишь, как иногда бывает полезно просто откровенно поговорить! Даже до такого человека, как твой дедушка, можно достучаться! Морти краснеет ещё сильнее, кивнув матери, уносится прочь. Буквально через пару часов он снова остаётся с Риком наедине — стоя перед ним на коленях, как и планировал, и Рик снова говорит с ним — достаточно откровенно.