à genoux, moscou

      — À genoux, Moscou.       Сашин шепот горяч, властности своей не теряет даже после нескольких бокалов вина; а Сашу алкоголь, надо сказать, развозит достаточно быстро. Но он полностью одет. Сидит в бархатном кресле точно по струнке, пусть даже находясь ниже Михаила, но взглядом все равно словно бы припечатывает к земле. У Миши, вроде бы, и мурашки по коже бегают — приятно наверное, а вроде бы и когда голова переваривает сказанное Александром — Московский теряется. Это, конечно, куда выше его гордости было: он себе уже давно пообещал ни перед кем колено больше не преклонить. И он бы попрепирался действительно, мол, Александр Петрович, вы пьяны и с головой вообще беда, пойдемте спать. Однако, Миша и слова лишнего из себя выдавить не может, когда на него смотрят так. Мише не нравилось повиноваться в целом никогда, но Саше, ладно уж, он сделает снисхождение. (Не)единственный раз.       Московский в дурачка не играет. Смотрит пару секунд, словно пытаясь сообразить, а не шутит ли Саша, и, шумно сглотнув, опускается-таки, усаживаясь меж разведенных ног, кладя ладони на аккуратные бедра. Александр пока безмолвствует, наблюдает, взгляда не отводя; Миша тоже не спешит. Привстает, подаваясь вперед, и хотел было Сашу поцеловать, но тот палец к его губам прикладывает, большим пальцем нижнюю чуть оттягивая.       — Non, cheri, сегодня веду я.       Миша мелко вздрагивает.       К такому быстрому раскрепощению столицы он не был готов, но не сказать, что очень уж расстроен — нет, был в этом какой-то… особенный шарм, присущий только Саше. Наверное, это даже хорошо: Миша знает, что даже хмельная Сашина голова вреда не причинит и за черту дозволенности вряд ли перейдет, а потому хочет довериться. Постараться довериться, ведь в случае чего наверняка будет возможность отстраниться.       Саша прохладными пальцами с губ спускается ниже к шее, чуть надавливая на выступающий кадык и сразу же проскальзывая к яремной впадинке, скрытой тканью нательной рубахи. Александр ее завязочки неторопливо развязывает, и не одергивает, когда Миша тянется помочь — пальцы Романова слушаются явно плохо. Московскому-то так коснуться хочется не только себя: он явственный бугорок в брюках и у Саши замечает. Но прежде чем ему внимание уделить, скидывает с себя верхнюю одежду, Александру вид на свое тело открывая. Столица его бездумно гладит то по плечам покатым, то по щеке, то по волосам — Мише и тут, и там, и здесь приятно, на самом деле, лишь бы не останавливался.       — Приступай, — негромко говорит Саша, нежно золотистые локоны у корней сжимая.       Миша непослушными пальцами расстегивает пуговицы у Александра на штанах, высвобождая налившийся кровью член, смазкой уже обильно истекающий. По правде сказать, Московский-то таким на практике ни разу в жизни не занимался, в теории лишь и интуитивно зная, что и как нужно делать. Не зря Сашу сам же этому учил не так давно…       Большим пальцем водит по чувствительной головке, размазывая прозрачный предэякулят, чем у Романова тихое шипение вызывает. На пробу языком касается нежной плоти, от основания мокрую дорожку ведя к кончику, тут же смыкая губы вокруг него. Солоновато, но неприятных ощущений Миша не почувствовал. Обсасывает старательно, языком обводя головку и дырочку уретры вылизывая, так что Саша сквозь сжатые зубы постанывает, пропуская через пальцы прямые волосы и надавливает едва-едва ощутимо. Московский намек сразу считывает, ниже голову опуская и подключая руки себе на помощь — проступившие венки кончиками пальцев обводит, заставляя бедные бедра мелко задрожать.       — Мх-ах, mon cœur…       Миша опускается ниже и ниже, для своего малого опыта лаская, судя по отдаче Саши, достаточно хорошо. Тот рвано дышит, перебирая локоны шелковистые, вскрикивает время от времени, когда Москва полностью заглатывает, извивается, хочет толкнуться в горячую влажность его рта, но боится — пока не стоит, это даже хмельная голова понимает.       Когда, кажется, он уже почти на пределе, Миша как назло отстраняется, пережимая член у основания, заставляя Сашу раздосадованно застонать и сверху вниз так недовольно посмотреть. Но Александр ему прощает — у него есть прекрасная возможность отыграться.       Они быстро местами меняются: Миша усаживается в кресло, а Романов перед ним встает, раздеваться начиная неторопливо. Московский смотрит, взглядом жжет; Саша стягивает сперва мундир дорогущий, звеня застежками, и небрежно его откладывает на стоящий рядом стул; затем, нарочито медленно и до конца развязывая все веревочки, и рубашку снимает, открывая вид на подтянутое тело. Мише так к нему руками прикоснуться хочется, но он, увы, пока лишь наблюдатель — Саша одним только взглядом дает понять это. Пару секунд он бездействует, давая Москве возможность на себя наглядеться, а после рукой с груди скользит к расстегнутым брюкам, снимая и их до конца. Миша судорожно втягивает воздух. Саша перед ним — полностью обнаженный, но пока что недоступный. Видно.       Александр отходит к письменному столу, стаскивая из ящика заранее заготовленный флакончик с маслом, и вальяжно усаживается сверху на мишиных бедрах, невзначай как бы ягодицами задевая выпуклость на сдавливающих возбуждение штанах. Специально ведь их пока не снимает. Михаил тянется, бутылек забрать хочет, но Саша слегка его по ладони хлопает, напоминая — он смотрит. Пока что.       Подрагивающие пальцы смазку растирают, согревая ее, и Александр руку назад заводит. Московский не видит точно, но воображение само чересчур четко воспроизводит то, как Саша пальцами у входа кружит; и как только его лицо меняет свое выражение — представляет картину того, как тонкий палец погружается в жаркое нутро. Миша глаз с руки за его спиной не сводит. Она почти не двигается — Александр, видимо, пока только привыкает к легкой заполненности внутри, прежде чем начинает толкаться, растягивая упругие стенки и пошло хлюпая обилием смазки. Мишу звуки сводят с ума: вздохи, ахи, хлюпанье и трение. В Саше, наверное, уже два. Он наверняка манеру Москвы копирует, разводя внутри себя их как будто бы ножницами. Но нетерпеливый Романов с растяжкой всегда просил быстрее расправиться, и сейчас тоже не исключение. Он на пару долгих мгновений слазит с его колен, чтобы стянуть с Миши брюки, а потом усаживается снова.       Саша подразнивает, мягким задом притираясь к колом стоящему члену. Московский стонет надсадно, уже не в силах терпеть, и бедрами вверх подается, имитируя толчок. Александр возмущенно ахает, шлепнув любовника по тазовой косточке, и едва слышно сказал:       — Нельзя.       Михаил томно вздыхает, чувствуя, как Саша медленно проводит рукой по члену, размазывая масляную смазку, массируя слегка. А Мише хочется, хочется невыносимо уже толкнуться в жар чужого тела. Но он сам согласился на такие правила игры, и пути назад уже нет. Саша приподнимается наконец-то, и Москва чувствует, как головка упирается в растянутый анус, прежде чем плавно входит внутрь под их синхронный, протяжный стон. Александр, кажется, быстро во вкус входит: торопится, стараясь вобрать в себя больше, слишком резко опускается, из-за чего сам же сдавленно вскрикивает. Миша позволяет себе руки ему на талию положить, чтобы тот в порыве страсти сам себе не навредил случайно, чуть сдавливает и шепчет:       — Не торопись.       Саша не может не торопиться. Сам себя извел, и Мишу, надо сказать, тоже. Насаживается на орган мелкими фрикциями, сжимаясь плотно, создавая нужное Московскому давление. Михаил голову откидывает чуть назад, наблюдая за изменениями лица Александра по мере того, как он опускается все глубже и глубже: то поморщится, то нахмурится, то рот в немом стоне приоткроет. Миша губами к его губам прижимается в тот момент, когда Саша опускается до конца, заглушая вскрик. А затем, слегка сжимая пальцами его талию, чуть приподнимает его, призывая двигаться. Романов негодует, все-таки, что Миша у него нагло инициативу забирает, но не повиноваться не может — бедра вскидывает, слезая наполовину, чтобы резко, с глухим шлепком снова опуститься назад, до самого основания.       Михаил сам хочет, но решается ситуацию все же в сашиных руках оставить, пока тот так изящно изгибается, виляя стегнами, и за плечи чужие цепляется, царапая их слегка. Миша жмурится, постанывая от терпкого удовольствия, носом в шею Александру утыкаясь, покусывая, посасывая небольшие участки светлой кожи. Саша голову, свободную от посторонних мыслей, склоняет, кончиком носа ведет от лба к губам немного обветренным, впиваясь в них. Смакует приятный привкус, кусается, пока сам скачет так лихо — и в поцелуй стонет.       Под конец стенки ощутимо пульсировать начинают, как и член внутри. Москва, не удержавшись, последние толчки делает, входя достаточно глубоко, и внутрь кончает, обжигая горячим семенем Сашу изнутри. Пальцы кольцом вокруг его члена сжимаются, подводя к разрядке быстрыми и сильными движениями, чувствуя, как Романова трясет и как он расслабляется, роняя голову Мише на плечо и за шею обнимая.       — Я спать хочу, — раздается бубнеж спустя пару минут.       Московский кончики губ вверх приподнимает, в висок уставшую столицу целуя и с силами собираясь, чтобы его до кровати донести.       — Сейчас пойдем, amour.