Змея без клыков

Катя завистливой горькой улыбкой показывает всю себя — злую, жестокую, такую до неприличия едкую и грязную, что скулы сводит. Ее язык- дьявольский, длинный. Скользнуть за чужой шиворот — плевое дело, спустится аккурат в глубокое декольте, размазав по сердцу обиды — забава. Обозлить друзей друг на друга парой фраз — не проблема. Вещи, которыми она занимается — ее спасение. Ее глоток воздуха в обозленном друг на друга обществе. Она должна это делать, чтобы не быть такой, как Петров, когда только-только к ним явился. Делает то, что нужно. Полина, как бы противоречиво не относилась к Кате, знает, она может быть другой. Ее сложно жалеть, сложно понять. Но любая нота может замениться другой. Вот и в Кате нужно заменить всего одну ноту — и она станет тем, кем является внутри. Эта бесстрашная уверенность в том, что все люди добрые в душе, что все они притворяются сводила бы с ума каждого, кроме Полины. — Да-да-да! — Катя язвиться, оголяя клыки, многозначительно кивает и бросает косой взгляд на Полину, что, хихикая, разговаривает с Ромой. Прошло достаточно времени, чтобы он образумился. Они все выросли. Все, наверное, кроме Кати. Все такая же завистливая. Злая. И безумно красивая. Коса стала еще длиннее, а зеленые глазки с длинными ресницами еще прекраснее. В них хотелось утонуть, занырнуть настолько глубоко, чтобы больше никогда не всплывать. И играть! Играть на мелодичной скрипке, бесконечно кружась в танце с самим собой. Мечты Полины разбивались с каждым новым язвительным словом Кати. Грохотом падали на пол, рассыпаясь на осколки стекла, разрезая босые ноги в кровь и застревая в свежих ранах. — Катя, Полина, вы дежурные, — Лилия Павловна, гордо вздергивает нос, кивая девочкам на прощанье. Полина сразу заметила их большое сходство. Тоже зеленые глаза, волосы, манеры. Одно разнилось — отношение к окружающим. Катя злилась. На всех. Ее мама — нет. — Я мою доску и подметаю, ты полы и мусор, — Катя быстро распорядилась их обязанностями и намочила тряпку в воде. Полина в ответ лишь промолчала. Ей так хотелось что-нибудь сказать. Спросить. Узнать. Но в горле, пересохшем в теплый весенний день, словно стоял ком. Как огромный клубень шерсти у кошки, который она не может сплюнуть. — Кать, — Полина вытащила из-за шкафа сломанную метлу, — у тебя есть изолента? — Откуда? — Катя хмыкает, подходит ближе, — вот придурки, может попросим из соседнего кабинета? — А нам дадут? — девочка в ответ молчит, и Полина, рассматривая в солнечных лучах блондинистые космы, ловит себя на мысли, что может ли у такой змеи как Катя растаять лед под сердцем? А должен ли? — Полин? — Катя щелкает перед чужим лицом пальцами. Глаза медленно опускаются на чужое лицо. Голова, опустевшая от нахлынувших внезапно эмоций, не смогла выдать ни одно хорошее и стоящее предложение. Чего уж там, там только и сверчки свою песню заводили! Полина подается вперед, вдруг обнимая Катю. Нежно и ласково, словно она — фарфоровая кукла, что сейчас вот-вот треснет. — Ты же совсем не злой человек, Кать, — Полина почти шепчет, боится, что их услышат, — на кого ты так злишься? — Катя молчит. — Ни на кого, и, вообще, отпусти меня, — она выставляет руки вперед, слегка толкая одноклассницу от себя, — что на тебя нашло вообще? — Кать, — Полина вдруг жмется сильнее, игнорируя чужие просьбы, слушает, как бьется ее сердце, — ты такая красивая, ты бы знала. Неужели ты и внутри такая сука, как снаружи? — Катя опешила, поджала губы, — или ты просто змея без клыков? — А ты…как считаешь? — Ты змея без клыков. Скалишься на всех, шипишь, а на деле на самом деле очень хороший человек, — Полина верит своим словам, себе. Кате в такое поверить сложно, также, как принять факт того, что Полине она не безразлична. Она не пустое место. И в целом, Полина никогда ей ничего плохого не делала. — Ты одна так считаешь, я знаю, — Катя уложила руки на чужие плечи, — у меня давно статус главной сплетницы. — Даже если и одна — какая разница. Один, может в поле и не воин, но вера в то, что человек внутри хороший не должна подтверждаться большим количеством людей. Достаточно одного. И этот один — я, — она улыбнулась, и что то скользнуло между ними. Заметное только им. В глазах Кати вдруг загорелся огонек. Он был до безумия искренним и чистым. Такого Полина не видела никогда. В этих едких зеленых глазах наконец отражалось то, что она так давно хотела увидеть. Надежда, истинная надежда на то, что Полина не видит в ней главную сплетницу школы, не видит в ней ту суку и тварь, которой её все считаю. Ту, которую она сама предоставила другим. — Если ты умрешь, — под конец их совместного дежурства, Полина вновь подает голос, — мне, наверное, будет сложно тебя жалеть. Я знаю, это неправильно. Дедушка так меня учил. Но, Кать, я верю, что ты никогда не была злым человеком, и где-то внутри я смогу пожалеть тебя. — Не нужно меня жалеть. Я это все заслужила. — Катя отводит взгляд в сторону. «Я это все заслужила» Это последнее, что слышала от Кати Полина. Тогда эта змея не смотрела на нее глумливо и злостно, в ее взгляде читалось сострадание, понимание и что-то еще. Неуловимое. Скачущее по нотам сознания, как смычок по скрипке. Новость о пропаже Кати была ужасной. Еще ужаснее было то, что Полина нашла ее тем же вечером. В лесу. За буреломом. Живую. Почти невредимую. С разбитым лбом и коленями, но живую. Выглядела она ужасно. Ее взгляд, метающийся из стороны в сторону, не выражал ничего, кроме страха, раздирающего изнутри внутренности и сжимающий желудок с сердцем. Катя не говорила с Полиной совсем, даже в участке. Она не говорила с Тихоновым, с мамой. Молча переживала ужас, поселившийся внутри. В школу на следующий день она тоже не пришла. Ей нужно было оправиться от всего. Нужно было успокоиться. Полина пошла к ней сама. Из своих личных соображений. Снег хрустел под ее подошвой, а мороз обдавал щеки. Мысль «зачем?» пришла уже после того, как девочка переступила порог чужого дома. — Катя в комнате, и, если сможешь, Полин, — Лилия Павловна, учительница, все еще отходившая от шока и также не появлявшаяся на работе уже несколько дней, поправила плед на плечах, — объясни ей задание по геометрии. — девочка кивнула. Екатерина сидела на кровати с книгой в руках. Ее взгляд был пуст и печален, словно она, будучи маленькой пятиклассницей, перечитывает «Муму». Но, она уже не может плакать из-за такого. Теперь это все мелочи. — Кать? — Полина садится на край кровати, уложив портфель на пол, — твоя мама попросила объяснить тебе задание по геометрии, — чужие глаза, оторвавшись от книги, осмотрели девочку с ног до головы, словно она была непонятно кем — ее одноклассницей или незнакомым человеком. — Да, — Екатерина говорила сухо и четко, но в голосе ее чувствовалась усталость после всего пережитого, — я знаю, — она села, убрав книгу в сторону и заглянула в чужие глаза. Голубые. Такие яркие и чистые. Хотелось окунуться в них и забыть все — страх, боль, одинокие часы, проведенные в холоде. — Все в порядке? — Полина укладывает руку на чужое плечо, — ты как будто изменилась, — Катя молчит. Да. Она изменилась. Эти часы, проведенные в одиночестве, дали ей время на размышления. Она думала слишком много. Голова кипела от мыслей, и этими мыслями была Полина. А потом Антон. Рома. Бяша. Мама. Катя подалась вперед, обнимая девушку за шею. Слова внутри смешались в один большой снежный ком и не могли выйти наружу, словно горло заткнуло пробкой от вина. Она была благодарна этой девочке со скрипкой за то, что именно она ее нашла. Протянула руку помощи. Хотелось рыдать. Взвыть по-волчьи и уткнуться в чужое плечо от слез и горечи. Катя столько всего сделала, а потом ей так по-доброму ответили! Каков же стыд! Чужое плечо невольно намокло. Сил держаться просто не осталось. Полина молчала. Знала — Кате трудно, сложно и больно. Ей нужна поддержка. Но все, что может дать она — это легкие поглаживания по спине, и тишина на беззвучный плач. Кажется, Катя могла бы выплакать целое море, дай ей только возможность. — Прости меня, — шепотом, сквозь слезы, пролепетала Катя, — я сделала столько всего, а ты так по-доброму и по-дружески ко мне относишься. Я виновата перед тобой, Полин. И перед Антоном. И перед Ромой. И перед Бяшей. Я и вправду ужасный человек, — она всхлипнула, дрожа всем телом. — Я прощаю тебя. И они простят. — Полина слабо улыбается, убирает чужую косу за плечи, — я рада, что ты понимаешь, как себя вела. Ты молодец, Кать, — Екатерина поднимает глаза на одноклассницу. Ее небесно-голубые глаза, бездонные, чистые, смотрят на нее с таким спокойствием, как будто они очень старые друзья. Они могли бы ими быть. Могли. Слова комом встают в горле и мысли вдруг путаются. Сердце стучит в бешеном темпе, а взгляд медленно падает на чужие припухлые губы. Красные. Как земляника. Катя подается вперед. Поцелуй мягкий и нежный. Полина отвечает неуверенно и слабо, словно боится спугнуть. Катенька с секунду ревела в чужое плечо, а сейчас…а сейчас неважно. Ничего уже не важно. Они рядом и это странное спокойствие на душе не пугает, ни капли. Полина теперь взаправду увидела то, что давно хотела — настоящее лицо своей одноклассницы. Без маски. Без страха. Без лжи. — Катя, — разрыв сладкий и приторно-манящий, хочется еще, — ты… — Екатерина прикладывает палец к чужим губам и утирает слезы свободной ладонью. — Я — твоя змея без клыков.