За работу

—Повторим? —Валяй, — Розария затянулась сигаретой. —За последний куплет сегодняшнего хора. —За недельный отчёт, — Кэйя на автомате уже раз третий поднёс к губам пустую кружку, словно каждый раз забывая, что допил. —И зайку Эмбер, которая его сейчас пишет. —Эксплуатация, — пепел осыпался на тарелку от мясной нарезки. —Хорошо-о-о, сейчас встану и пойду работать, — мужчина махнул кружкой в воздухе, резко привстал и тут же упал обратно на стул. —Ну, не судьба. За, за... —За расслабление, — одним глотком та осушила свои остатки, параллельно туша окурок об оконную раму. —И чтобы Барбара не заявилась. —Неправильно получилось, тост без выпивки. Я схожу, —Альберих чуть нетвёрдым шагом направился вниз по лестнице за добавкой. Единственный минус столика на втором этаже. В остальном тут идеально всё — почти нет людей, полумрак, сразу не найдут. Монахиня прикрыла глаза, смакуя на языке табачную горечь с алкоголем. По правде сказать, давно они так не напивались, ещё и в будний день. Наверное, сказывалась накопившаяся усталость — дел в Мондштадте было невпроворот, особенно у рыцарей. Кэйю можно было понять. А вот она... Да, силовая работа по типу избиения особо обнаглевших воришек или чудищ. И даже на службах появлялась, немного дав слабину перед настойчивостью пастора. Барбара... Сложно с ней было. И ведь почему-то язык не поворачивался ответить как-то так, чтобы раз и навсегда она перестала упрекать и норовить взять за руки. А обычное сурово-отстранённое лицо не возымело никакого эффекта и ничуть не гасило мягкую улыбку. —Чёрт... — пробормотала Розария и ненароком впилась ногтями в запястье, желая сбросить дурманящий туман в мыслях о девушке и фокусировке зрения. —Что такое? — мужчина вернулся с полными кружками и плюхнулся на место, жмурясь и разминая плечи. Смуглые щёки еле уловимо покрылись румянцем, и значит, он уже накачался очень даже достаточно. —Работа эта... Вот тут, — ткнула девушка в кадык и забулькала питьём, пряча лицо. —Понимаю. Это всё... Сложно, — тот, ухмыльнувшись, тоже положил руку на горло, другой вновь взялся за кружку. Фыркнул. К груди по шее побежала струйка. —Ой. Сестра, не отнимая посуду от губ, протянула свободную руку и провела пальцем от подбородка и ниже, по траектории капли. Альберих охнул, скулы ещё чуть сильнее покраснели. —Пойдём, пока идти можешь, — её отстранённый взгляд стал цепче. —Мм, да... —Я даже до утра не останусь. —Но потом же встретимся. —Кэйя, мы взрослые люди. —И то правда, — мужчина в секунду допил остатки из обеих кружек, таки пролив пару капель на рубашку. Ночью город ветров, казалось, превращался в спокойнейшую, ничем не потревоженную колыбель, где даже вода в фонтане замерла. В тишайшей темноте среди стен и лестниц две высокие фигуры шагали к одним из боковых, технических дверей Ордо Фавониус. Тени от луны периодически отбрасывали свет то на тонкую руку в светлой перчатке, иногда сжимающую чужую ягодицу, то на смуглые пальцы под ремешком на бедре. —Ключи... — Кэйя дёрнул за ручку и на секунду озадаченно замер. Но дверь с тихим скрипом поддалась. —А, закрыть забыл. Прошу-у. —Ваши сотрудники разве не должны проверять это? — две пары каблуков цокали по полу пустого коридора. У главного входа, конечно, патрулировали рыцари, но у них никогда не возникало вопросов, если капитан вздумает зайти к себе ночью. Вообще на работе появляется, и на том спасибо, уже даже неважно, в какое время суток. —Мм, да. Хорошо, обязательно накажу потом, — во тьме в нескольких сантиметрах от затылка монахини раздался смешок. —Эх, работа. —Боже, Альберих, — судя по интонации, Розария состроила гримасу. В кабинете тоже не было света, только мутные лунные лучи сквозь щели между шторами и окнами, и довольно прохладно. Она присела на край стола, вполоборота к спутнику, который уже по-хозяйски развалился на стуле, сбросив накидку и ослабив ремень на обтягивающих штанах. —И да, работа, но давай не о ней. —К сожалению, с ней всё связано. Даже секс, — для ощущения его ухмылки даже видеть лица не требовалось. —Ясно, чем ты тут занимаешься, — монахиня со вздохом оголила грудь и невольно повела плечами; прохладный воздух дерзко касался сосков. —То-то эта Эмбер... —Ну не надо, — капитан, тоже сняв верх, но всё ещё не вставая, водрузил руки на чужие бёдра, сжимая. Подушечки пальцев оглаживали крупную сетку чулок, нетерпеливо бегали, пробираясь под юбку. Розария стянула одежду, оставшись в колготках и сапогах, и развернулась к мужчине, раздвинув ноги. Тот улыбнулся ещё шире в противоположность по-прежнему довольно сдержанной в лице партнёрше. Стянул с одной руки кожаную перчатку, провёл пальцами между бёдер и после переместился на грудь, будто не зная, куда деть руку. Сестра еле слышно вздохнула, носочком дотронулась до чужого плеча и большим пальцем упёрлась в шею. —Переместимся на диван? —Если хочешь, то... Да... — Альберих пока что не двинулся с места, зависнув на моменте снятия штанов. Он был пьян, но не как всегда и не как Розария. Будто общий груз жизненных сложностей повысил процент спирта в крови и усилил наплевательско-лукавый настрой. Та уже сидела на подлокотнике, выжидая и наблюдая за слишком плавными движениями Кэйи, который словно тянул резину, но в тоже время хотел продолжения, просто в немного своём темпе. —Ложись, — кивнув, он опустился, со звяком вынув ремень и оставшись в одном белье, и снизу вверх наблюдал упругие ягодицы в сеточку снимающей обувь монахини. —Розария... — раздался хмык. Он услышал её поднятыя в улыбке уголки губ, как почувствовал на своём лице тяжёлые, мягкие, горячие бёдра. Рука сама потянулась к возбуждённому члену. Розария была повёрнута в другую сторону, это ощущалось по её заведённым назад ногам, царапающих кожу ногтями. Она ещё не нашла удобную позицию, ёрзала и притиралась, моментами полностью лишая притока воздуха, и каждая секунда этого тяжёлого влажного вакуума что-то тянула внизу живота, вызывая приглушённое мычание удовлетворения. —Альберих, дышишь? — она приподнялась, но мужчина свободной рукой ухватил за ногу и ремешок, ясно намекая. —К сожалению... — это было последнее, что он выговорил перед тем, как окунуться в беспамятство глубокого наслаждения. Не сказать, что старался, работая языком, не отдавал много внимания глухим стонам монахини. Всё, что было нужно Кэйе, это эти тяжёлые ароматные бёдра и колющая боль в дыхательных путях от недостатка кислорода. Он захлёбывался в давлении без единой секунды передышки, глухо мычал под партнёршей и полу-вслух причитал «Господи» и «о, Барбатос» — наверное, потому что на его лице сидела монахиня. Влажные складки, бархатная кожа ягодиц и тёмные от густого добротного вина губы, в исступлении оставляющие на этом женском великолепии свои отметины. Розария не сдерживалась — чужой язык отчётливо ощущался в чувствительных местах, кадык вибрировал, передавая стоны и хрипы. Капитан бессознательно приподнимал, напрягал, сводил и разводил бёдра, мастурбируя член в бешеном, вне происходящего темпе, царапая головку. Мокрые, липкие от предэякулята пальцы, болевшая от зажатия кисть, пульсация каждой венки — Кэйи не было в этом, это был не он, это было не с ним. Он растворился в соках и бёдрах. —Ммм... — тянула монахиня на одной ноте, чуть ужесточив поступательные движения ко рту. Она тоже уже пульсировала всеми внутренностями, чуть сводила ноги, зажимая мужчину по щекам и усиливая вибрации от его блаженных стонов. Тот уже излился себе на живот и немного на чужие ступни с очередным задушенным «Боже, да», но дрочить и ёрзать, принимая жёсткое использование своего лица, не прекращал. Уже натурально скулил, когда Розарии кончила с низким певучим звуком, вдавливая в несчастно скрипевший диван весом и оргазменной дрожью чужое, обессиленное, почти бездыханное тело. Выдоил себя досуха, до последних вязких капель и полуобморочно приоткрытого рта. Сестра молча вытирала ноги чужой рубашкой, стараясь не вспоминать, к каким мыслям и образам — о Барсибатос, хоровые песнопения — пришла несколькими минутами ранее. С опаской кинула взгляд на партнёра, но на душе сразу стало спокойно; разрядка удалась. Белые отметины на смуглом животе под такими утончёнными лунными лучами, ещё и в обстановке рабочего кабинета пробивали на неприличный смех. После тихого «до встречи» уже на ходу застёгивала сапоги и поправляла верх. Трезвелось. Кэйа, лёжа, широко зевнул и повёл плечами от прохлады, царившей в кабинете. А ведь Дилюк предлагал плед.