***
Окрылённая, Сервал порхала по комнате и наскоро собирала вещи. Утром пришло известие о зачислении в офицерскую школу на инженерный факультет. Весь день её прошёл в фантазиях о будущем: о долгожданном обучении, о новых знакомствах, о свободе за пределами дома. Заполняя багаж, она попутно говорила с Гепардом: — Только представь, я уже на пороге к тому, чтобы приблизится к настоящим исследованиям! — Если тебя не отчислят в первый же день из-за твоего характера, то да. — Дурак! — В брата тут же прилетела подушка с кровати. Безусловно, расставаться с сестрой было тяжело. Скоро дом опустеет, и в коридорах не будет разноситься чей-то заливистый смех, больше никто не прикроет перед строгими родителями, а по вечерам он не услышит истории о мироздании и Тысячелетней войне. Сказать, что Гепард не будет скучать по ней, — значит жестоко солгать. Но на сентиментальности он был намного скупее. В комнате светлячком горела одна только лампа. Строгий режим дня был таким же неотъемлемым принципом в жизни семьи Ландау, как и сотни других ограничений. Но по случаю отъезда старшим детям разрешили провести вместе время допоздна. Ведь уже завтра, на рассвете, они последний раз скажут друг друга слова напутствия, и Сервал с той же ясной улыбкой пропадёт из поля зрения на ближайшие полгода. Собравшись, она устало плюхнулась на кровать. — Эх, вроде всё… Тишина. Пока она перебирала про себя весь необходимый список вещей, Гепард, сидевший на кресле у окна, посматривал то на луну, то на Сервал, утопающую в серебряном отблеске и тусклом свете настольной лампы. Он помнил, как в той же самой обстановке сестра ночами напролёт готовилась к вступительным экзаменам. Как он приходил к ней тайком поздним часом и уговаривал лечь пораньше, а она, выпив принесённую кружку кофе, только усмехалась и принималась за новую книгу. И как он заправлял за ухо упавшую ей на лицо прядь волос и слышал в ответ короткое: «Спасибо». Этих ночей нескромного любования её***
Метель царапала щёки, пальцы коченели от холода, но на посту предстояло стоять ещё долго. До того, как Гепард поступил в ту же офицерскую школу, с Сервал они виделись пару раз за год. В каждый её визит в ней всегда появлялось что-то, отличное от неё прежней. Но объяснить, что же конкретно менялось в сестре, он не мог. После его поступления их встречи сократились и выпадали попеременно. За последние два года он и вовсе не видел её вживую: только письма, и то, как ему казалось, написанные второпях. Знал Гепард о нынешней Сервал немногое. Волнение перед долгожданной встречей спасало от разыгравшегося мороза: внутренняя дрожь давало ложное ощущение тепла. Интересно, испытывала ли то же самое и Сервал? Волнуется ли она не узнать его в прежде родном брате? На входе в Форт Клипота показались две женские фигуры, внешне почти ничем не отличавшихся друг от друга: одинаковые утеплённые куртки с высоким воротником и длинным подолом, две пары тёмных сапог на маленьком каблуке и даже волосы почти одного и того же цвета. То ли предчувствие, то ли узнаваемая походка, но Гепард сразу догадался, что сестра идёт слева. С их приближением он всё детальнее мог рассмотреть её лицо, потерявшее подростковую угловатость и худобу, волосы, собранные в строгую причёску, и улыбка сдержанней, чем раньше. Он наконец-то понял, что в ней менялось все эти года: она не та озорная девочка, вызывающая в нём восхищение, не та бунтующая девчонка, показавшее первое стеснение, а уже девушка, появление которой каждый раз сеяло в нём множество вопросов к самому себе и ставило под сомнение отношение к ней, как к сестре. Она становилась всё более чужой. — Братишка-а-а! Как давно я тебя не видела! — Обнимая согнутым локтём за шею, Сервал взъерошивала волосы брата, совершенно не обращая на внимание Стражей вокруг. — А как вымахал-то! На две головы почти выше! — Сервал, задушишь. — Ой, надо вас представить друг другу, — сказала она, разжав руку на шее Гепарда, — Гепард — это Коколия, моя подруга с учёбы, Коколия — это Гепард, мой младший братик. Впрочем, я вам рассказывала друг о друге. Обменявшись любезными приветствиями, две учёные в сопровождении новоиспечённого Среброгривого Стража отправились к месту поломки. По дороге Сервал говорила без устали: основная часть её рассказа сводилась к работе в технологическом отделе, прорывам в научных исследованиях Стелларона, но иногда она успевала вставлять истории со времён обучения, связанные непременно с Коколией. Конечно, не забывая задавать встречные вопросы Гепарду и искренне радоваться за его успехи. Да, она всё та же Сервал. Может, проблема далеко не в ней?***
— Ты идёшь против собственного народа! — Был отдан приказ, который я, как офицер, должен выполнять. — Да как ты не понимаешь, что изолирование Подземья приведёт к чудовищным проблемам, в первую очередь, для его жителей! — Сервал, тебе не ведом замысел Верховной Хранительницы. Она никогда бы не отклонилась от пути Сохранения. — Она уже это сделала… — Замолкни! — Посуда на столе задребезжала. Послышался тихий голос жены. — Не тебе, позорнице, посрамившей честь Ландау, рассуждать о её действиях. Чтоб ноги твоей больше в этом доме не видел! — Дорогой! Сервал остолбенела и, не сказав ни слова и только поджав губы, удалилась из столовой. За столом воцарилось неловкое молчание. Сегодняшний спор впервые принял настолько сильные обороты: никто не ожидал от главы семейства острых слов, режущих без ножа. Его и без того натянутые отношения со старшей дочерью были бескомпромиссно отрезаны в один вечер. Вскочив из-за стола, Гепард отправился за Сервал. В других комнатах её не было, в библиотеке между стеллажей — тоже. Внутри начинала разъедать непонятная тревога: каких только глупостей она может сейчас натворить? Случайно увидев в окне знакомые белые волосы, он тут же направился на улицу. Сестра сидела на ступеньках у входа, скрючившись, и растирала виски. С чего начать разговор Гепард не знал. — Я тебя обыскался. — Не переживай, я вышла остыть. — На удивление Гепарда голос её звучал спокойно и в малой степени радостно. Словно ничего не произошло. — Возвращайся лучше обратно. — Только с тобой. — Ты же слышал, что отец сказал? Видеть он меня не желает. — Сервал нервно посмеивалась. — Он погорячился. — Он сказал то, что хотел. У меня тоже терпение не безгранично. Гепард понимал, что только он в данный момент может повлиять на сестру: его долг сейчас — сделать всё возможное для восстановления их отношений. Но нужных слов он не находил. И не знал, каким же на самом деле был правильный выбор. Весь путь до мастерской «Незимье» они молчали. Сервал не была обрадована затеей брата проводить её, но и возражений не высказала. Оставить её одну, опустошённую и в полном раздрае чувств, он просто не мог. Мастерская встречала запахом машинного масла, скрежетом шестерёнок и звоном инструментов. Спёртый воздух, согревающий духотой, казался куда предпочтительнее вечерней промозглой прохлады. Чайник засвистел спустя пару минут. По куче кружек с недопитым чаем не трудно было понять, что чайник здесь работал также интенсивно, как и его владелица. Сервал пыталась завести пустые светские беседы, которые обрывались, не успев начаться. Оба понимали, что это абсолютно ни к чему, но честно признаться в этом себе она не осилилась. Её гипсовая маска неприступности, прятавшая все её переживания, начала трескаться, стоило Гепарду сказать: — Почему тебя исключили из Архитекторов? Не поверю, что ты сама захотела уйти. Она теряла прежнюю непоколебимость. — Не знаю. Так просто… произошло. — Это было решение Коколии? Как спусковой крючок у неё сорвалась злость и невысказанная обида. — Я не знаю, как она могла всё разрушить! Столько лет нашей дружбы, нашей работы, все наши мечты, она всё разрушила! Без объяснений вышвырнула меня, как последнюю шавку! Сервал ходила кругами по мастерской, размахивала руками и была готова вот-вот поломать окружающие механизмы. Бушующая ярость перетекала в слезы, стекающие по красным щекам. — Почему? Почему я для неё помеха? Инстинктивно Гепард подошёл к ней, зажав в объятия, как в тиски. Сервал говорила с надрывом, сбивчиво дышала. Голос дрожал. Её речь звучала бессмысленными обрывками. — Я бы… я бы всё поняла… Только один разговор. Коколия… На её имени она разрыдалась, уткнувшись брату в плечо, и больше ничего не говорила. Сервал впервые была… такой. Слишком открытой для него, показавшей все слабости и уязвимости, впустившей в ту незаделанную дыру в душе, в которую она сама никогда не заглядывала. Где-то в самых гнусных и отвратительных мыслях он был отчасти благодарен свалившимся на Сервал невзгодам. За выпавший шанс прижимать её ближе к себе, гладить мягкие длинные волосы, крепче стискивать подрагивающие плечи. Чуть отстранившись, она перебирала ткань его одежды и неуверенно, почти шёпотом спросила: — Ты же не предашь меня? Сервал хотелось защитить от всех, кто её окружал. Даже от самого себя. — Ни за что. Потому что однажды он согласился с ней, что они — команда.***
На передовой дела продвигались тяжело. Потери сыпались градом, госпиталя были забиты ранеными под завязку. Получая новое звание, Гепард не был горд. Все вокруг поздравляли с продвижением по службе, однако сам он не разделял того же счастья. Если бы должность капитана помогла остановить бойню, он, наверняка, почувствовал эту радость. «Гепард, ты без продыха служишь на благо Белобога. Но всем бойцам необходим иногда отдых», — сказала ему Верховная Хранительница, восседая за длинным столом. И как же ей объяснить, что отдых — меньшее из того, что он желает? Не потому что много сил, — засыпал в последнее время он быстрее обычного, — а потому что те капли оставшихся сил он израсходует на борьбу с собой? На столе в новой служебной квартире лежал ворох писем: большая часть из них — письма Сервал, многие из которых так и остались без ответа. Она заметно потеплела к нему, писала много и часто. Но что ей ответить? Новости с фронта её огорчали, а о себе он принципиально не писал — стоило взяться за ручку, как мысли на бумаге брали совершенно не тот курс. Увидев эти неоконченные письма, Сервал точно посчитала бы его больным — в этом Гепард был уверен. Взгляд коснулся открытого ещё утром письма:Будет время, заходи в «Незимье» — в семь вечера будет первый концерт «Механической горячки»!
Сервал Л.
Рок-группа… Гепард помнил из предыдущих писем, как Сервал с восторгом говорила об идеи выступлений на сцене, присылала фрагменты из сочиненённых песен. Её страсть к музыке появилась ещё со времён офицерской школы, когда, приезжая на праздники, она рассказывала о древних жанрах и исполнителях, показывала чертёж навороченной гитары и рассказывала, как легко воплотить его в жизнь. Гепард в чём-то ей завидовал: в отличие от него, голос Сервал был мелодичнее, а природное чувство ритма было развито в ней куда лучше. Кроме формы Стражей и пары официальных костюмов в шкафу почти ничего не было. Гражданскую одежду он перестал носить давно, но даже та, что была, ощущалась на теле инородно, а вид в ней — неказистым. В мастерской он появился ровно ко времени. Как и ожидалось, народа в ней было немного — оно, наверное, и к лучшему. Вскоре свет погас, и из абсолютной темноты на сцене яркой вспышкой включились софиты. Внимание привлекла вокалистка посередине. Не знай, кто она, Гепард никогда не узнал бы в ней Сервал: синяя кобальтовая прядь на чёлке и нежно-голубые концы, сверкающие украшения и даже татуировка-молния на животе не утаилась от его пытливых глаз. Весь образ Сервал — сплошный протест и провокация. Гепард прослушал её вступительное приветствие, и из оцепенения вывела последующая песня — громкая, с грязным инструменталом и ослепительными движениями под неоновыми софитами-вспышками. Его словно поразило электрическим зарядом, и каждая клеточка тела рассеивалась на фотоны при новом ударе по струнам. Сервал сияла изнутри, и, глядя на неё, никто не мог бы и вообразить, что каких-то пару месяцев назад она ломалась и рассыпалась в той же самой мастерской. Гепарду казалось, что больше нет никого в этом зале — все его аплодисменты адресованы только ей, а она, не замечая восклики зрителей, пела исключительно для неприметного капитана, не смыслящего в музыке. После концерта они прогуливались по Административному району, утопая в толпе горожан. — Как тебе наше выступление? — Я… удивлён. Тебе идёт новое преображение. И стиль музыки… необычный. — Между прочим неплохой способ излить всё, что терзает душу. Наверное, поэтому, публике и понравилось — главное играть и петь без фальши! — Кому же тогда посвящалась последняя песня? — Гепард, на самом деле, не хотел услышать ответ. Ведь каков бы он ни был — его сердце разобьётся вдребезги. — Ты о той, где поётся о безответной любви девушки? Ну-у-у, — Сервал призадумалась, будто подбирала правильные слова, — знаешь, есть один голубоглазый, блондинистый парень, который давно не даёт мне покоя: он выглядит сурово, но внутри довольно добр и ласков; служит в рядах Себрогривых Стражей и не умеет одеваться со вкусом. У него две очаровательные сестрёнки, одна из которых стоит прямо перед тобой. Но ты, конечно, вряд ли его знаешь. Спустя долгие минуты, казавшихся вечностью, Гепард наконец спросил: — И почему ты думаешь, что твоя любовь — безответна?