Секрет

      Морозное январское утро только своим видом заставляло ежиться, ощущая под кожей колющее стекло, которое с каждой секундой все больше и больше впивается в нежную кожу. Единственно, что могло уберечь в такую ненасытную пору, так это обычный, чуть менее, колючий плед, и большая кружка горячего чая — только и всего, да бы забыть о морозной погоде, что вьюгой бушевала за окном. Но такое удовольствие могли позволить себе: или же дети, что ходят в сад, или же старые люди, кои уже давно находятся на пенсии, и дожидаются своего конца. А тем «счастливчикам», что остались, приходилось пробираться сквозь огромные сугробы, дабы попасть на работу или школу.       Ночь не желала отдавать свои владения в руки дня: хотела она еще хоть немного побыть у власти, попытаться усыпить всех живых существ еще на пару часов. Но всем было все равно, на эти заманчивые и такие желанные уловки, ведь учиться и зарабатывать кому-то нужно, ведь так? Вот и сейчас, холодным утром, школьники спешили на начало уроков, а родители старались не замерзнуть, пока прогревают машину.       Мигающие лампы, в школьном коридоре, прекрасно дополняли устрашающую атмосферу, коя творилась за окном. Они будто подмигивали темноте, указывали на шастающих учителей, кои пытались сделать все свои дела, до начала уроков. Моргая в каком-то хаотичном порядке, лампы бесили преподавателей не хуже, чем скрипучие двери, которые при каждом движение издавали сатанинские скрипы, забираясь на задворки сознания и оставляя липкий след страха. Конечно, взрослые давным-давно уже привыкли к этому и не боялись, но ранние ученики, даже старших классов, иногда могли перепугаться от такого комплекта.       Светловолосая девчушка вымеривала шажки перед учительской, дожидаясь классную руководительницу, и по совместительству маму — а разве не должно быть наоборот? , — изредка оглядываясь на неприятные звуки, ожидая увидеть там какого-то страшного монстра, но взгляд лишь улавливал длинные юбки различных учительниц. Глаза метались из стороны в сторону, а разум лишь молил, чтобы классная руководительница — мама? — побыстрее закончила с отчетами, и вернулась к ней. Каждая минута, пребывания в одиночестве, заставляла маленькое сердце девушки стучать быстрее, стараясь хоть как-то снабжать тело кровью, которая медленным потоком следовала своему маршруту, вязко обволакивая клетку, за клеткой.       Неожиданно моргнувшая лампа, под которой вышагивала школьница свои круги, заставила девушку резко вздрогнуть: лишь на мгновение, но липкий испуг еще на некоторое время оставался на бледном лике, читаясь в зеленых очах. Пока разум нашептывал, что скоро это прекратиться, что нужно немного подождать и лампы станут нормально работать, сердце, тем временем, начало стучать еще сильнее, затуманивая голос в голове, тонким слоем серых облаков. Сморгнув неприятное наваждение, девушка приложила руку к груди, стараясь восстановить дыхание и пересилить резко навалившуюся слабость. Такое поведение своего организма школьница заметила уже довольно давно, но обращаться за помощью она не хотела, даже не привыкла: ведь признак какой-либо истощенности, говорит сам за себя.       Отвратительный скрип от двери, заставил девушку снова вздрогнуть, и быстро обернувшись она увидела учительницу — маму? — которая своим взглядом, сквозь толстые линзы очков, кидала неприятный взгляд, с толикой отвращения. И школьница никак не могла понять: к ней ли обращен этот взор, или нет. Закрыв за собой дверь, учительница одним большим шагом настигла ученицу — свою ли дочь? -, и, почти что, с размаху, вручила стопку бумаг с классным журналом. — Отнеси это в кабинет, и не забудь, как в прошлый раз, поставить окна на проветривание. — пробурчала женщина, окидывая взглядом черных глаз весь коридор. — Хорошо, — ответила девушка, опуская глаза вниз, обдумывая, как же продолжить, — Лилия Павловна. — И не забудь, про контрольную. — на помнила руководительница, возвращая свой взгляд обратно на дочь, — Катя, я жду от тебя «отлично». — Конечно. — почти что прошептала в ответ ученица, слегка хмурясь. — «Конечно, ведь ты ничего другого от меня и не ожидаешь.» — Вот и славно. — быстро проговорила Лилия Павловна, невесомо касаясь макушки школьницы, приглаживая волосы. — Можешь идти.       Развернувшись на пятках, Катя отправилась прочь от учительской, не бросая даже мимолетного взгляда на свою мать. Уж слишком у них были напряженные отношения, напоминающие детские качели: то вверх, то вниз. Девушка к ним, конечно же, привыкла, но не смирилась с таким поведением.       Пустые коридоры наполняли голову всякими разными мыслями: о бытие, о сложном будущем, и о невозможности реализовать себя в любимой сфере: ведь каждый девятиклассник об этом думает, направляясь в класс, не так ли? С каждым новым шагом, в сторону нужного кабинета, девушка все больше погружалась в раздумия, да бы отвлечься от страшащих внешних факторов: скрипящий половицах, норовящих проломиться, и отправить школьника на этаж ниже; мигающих лампах, кои своим поведением вгоняли в страх, всех тех, кто только подходил к школе, и тех, кто уже находился в ней.       Пройдя нужный поворот, Екатерина оказалась в необходимом коридоре. Наблюдая издалека за появившимся классом, она заметила еще одного раннего посетителя в учебном заведении. Сердце тут же пропустило несколько ударов, заставляя все тело резко похолодеть. Длинноволосая брюнетка стояла спиной к Смирновой, и по всей видимости копошилась в своем портфеле, намереваясь там что-то отыскать. Глаза Кати заблестели беспорядочными огоньками, что застилали взгляд, своим ярким светом, принуждая девушку к частому морганию, да бы избавится от еще одного наваждения.       Такую реакцию Катя заметила за собой уже довольно давно: еще в пятом классе, когда уже «на одну стадию, повзрослевших» детей, начали отправлять по разным раздевалкам: ведь они могли увидеть различия — хотя и до этого у мальчиков наблюдался непотаенный интерес к противоположному полу, — в некоторых участках, а так же никому не нужны были неожиданные последствия. Так предполагало учебное образование, но никто не додумался ввести «половое воспитание»: «оно нам не нужно, ведь это только совратит наших детей» — кричали взъярённые родители, после предложения некоторых политических личностей о подобном введении в школьное образование.       В первые разы, девочка не замечала никаких «интересных» ситуаций связанных с посещением общей, женской раздевалки, но после одного случая, всё координально изменилось. Смирнова, пришедшая раньше всех ко второму уроку, который предполагал «физическую культуру», решила не дожидаться звонка, и быстро вошла в раздевалку, совершено не замечая включенного там света, и невероятно громких разговоров. Войдя в помещение, девочка неожиданно, для самой себя раскраснелась, и резко отвернулась, закрывая за собой дверь: одиннадцатиклассницы, никого не стесняясь, разгуливали в одном нижнем белье, изредка не имея при себе даже лифчиков, и весело подкалывали друг друга, за различные формы тела. Краска появившаяся на лице Смирновой, отнюдь никак не поддалась логике девушки, на протяжении нескольких лет, до одного момента.       Ранняя весна предвещала за собой: невероятно сильные заморозки, что будоражили хлипкие тельца живых существ, а так же непонятно откуда взявшаяся грязь и слякоть, напоминающую людям, о существовании необходимых субботников. Допивая свой чай, Катя рассматривала причудливые краски за окном: морозно белый вперемешку с грязно-коричневым, напоминающий отходы, на далекой свалке. Наблюдав за этой картиной, Смирнова невольно поежилась и отодвинувшись от злополучного окна, бросила взгляд на читающую газету мать.       В тот промежуток времени, у них еще были балансирующие отношения, которые никак не могли быть похожи на теперешние. Девочка была полностью уверена в том, что «мама всегда поддержит, и всегда поможет: как словом, так и делом.» На языке крутился все тот же вопрос, что девчушка желала задать, но боялась. Эта неизвестность, с обеих сторон, ужасающе запугивала Катю, принуждая дрожать всем телом, и начинать заикаться. — Мам, — начала девочка, вдыхая в себя побольше воздуха, и собираясь духом, — а бывает так, что девочка может смотреть на другую девочку, так же как и на мальчика? — В смысле? — задала встречный вопрос, Лилия Павловна, слегка вздрагивая, и резко отрываясь от газеты, и беспощадным взглядом начиная буровить дочь. — У тебя, что ли была такая проблема? — Нет. — резко отчеканила Катя, понимая, что лучше перенести данную тему подальше от себя, ведь неизвестно, какие последствия будут ожидать школьницу, — Просто девочки, как-то рассказывали об этом. А что такое? — Ты не помнишь, какие именно девушки про это упоминали? — снова вопросом на вопрос ответила женщина, слегка смягчая свой взгляд. — Нет. — пробурчала Смирнова, понимая, что лучше для всех будет, если она никого не будет подставлять под эту пулю. — Так что? — Ох, — подытожив, вздохнула Лилия Павловна, размышляя, как начать. — Начну с того, что это называется «гомосексуалией», и что это болезнь. Причем очень страшная. Она бывает, как и в сторону мальчиков, так и девочек, и если заметишь подобное у своих сверстниц, то сразу мне говори, поняла? — Да, мама. — отчеканила девочка, понимая, что даже под дулом пистолета, никогда не скажет, что данная «болезнь» относится именно к ней. — А что-нибудь еще? — Ну, я знаю, что эти «гомосексуалы» пришли нам из Америки, — продолжила женщина, пытаясь вспомнить нужную информацию, — а так же, она лечится, но невероятно сложно и дорого, так что родителям легче избавится от ребенка, нежели отправить его на лечение и поставить на себе клеймо. — Как «избавиться»? — вздрогнув, спросила девочка, сжимаясь от брошенного взгляда со стороны матери. — Если нет восемнадцати, то отправить в детский дом, — говорила родитель это, будто рассказывала новые сплетни со двора: так же непринужденно, и с явным презрением, стараясь выплевывать из себя слова. — А если совершеннолетний, то в милицию можно обратиться, и там уже сами стражи порядка решат, что делать с «ненормальным». Но если семья обеспечена, то, конечно, могут и попробовать лечение, у специалистов, но, как говорят не всегда помогает. — Да уж, — подытожив, проговорила Катя, стараясь осторожно слезть с темы. — такие люди вправду больны. — Вот-вот, а я тебе о чем толкую. — поддакнула Лилия Павловна, возвращая свои глаза обратно в газету. — Если бы ты, оказалась одной из них, то я даже не знаю, что сделала бы с тобой.       Прекрасно понимая, про что «умолчала» мать, Смирнова слегка затряслась от осознавания мысли: если она так отреагировала на обычных старшеклассниц, значит, она уже «заболела»: безвозвратно, и скорее всего навсегда.       Раньше Катя списывала это на банальное смущение, до того момента, как понимала, что её могут привлекать девочки. Пока все остальные одноклассницы гонялись за всеми возможными мальчиками, она искоса наблюдала за «своим полом» получая невероятное удовольствие от обычного лицезрения. До одного мига: в их класс перевели новую девочку. С какой-то стороны она была обычной внешности, ничем не примечательная, скромная, но она умудрялась привлекать к себе столько взглядов, каких никак не могли привлечь «старые и бывалые» одноклассницы. Смирнова сразу поняла, что среди «местных» распустительниц слухов, Полина, так звали новенькую, станет самым, что ни на есть кладом, и что она должна во что бы то ни стало перенять темы. Так и получилось: как только заводилась новая сплетня о новенькой, Катя сразу переводила тему в другое русло, иногда принуждая «соратниц» в прямой форме заткнуться. Так и проходила, медленно, но верно, долгая влюбленность в такую, с какой-то стороны, неприглядную девочку.       Накинув на себя временем истрепанную маску безразличия, Екатерина подошла к своей однокласснице, исподтишка рассматривая её непринужденное занятие. — Чего это ты так рано, соизволила прийти в школу? — начала Смирнова, свою триаду, поднимая взгляд, и начиная утопать в глубоких океанах. — И тебе доброе утро. — отрешенно ответила Полина, заканчивая свое занятие, резким движением руки, закрывая рюкзак, от посторонних глаз. — Как-то так получилось, а ты чего так рано? — Я всегда прихожу в школу еще до рассвета. — символически и с неким укором, то ли для себя, то ли для собеседницы, ответила Катя, поворачивая корпус в сторону кабинета. — Мне, как старосте класса, нужно раньше всех приходить сюда и выполнять рутинные заботы. — Ох, сочувствую. — с неподдельным сожалением, ответила Морозова, опуская глаза вниз, рассматривая свои лаковые туфельки. — Это, наверно, непросто. — Конечно, но, как видишь, — в который раз, удивившись, проговорила Смирнова, не понимая, как можно с реалистичным интересом о чем либо беседовать, подходя к кабинету, — я прекрасно с этим справляюсь. — Понятно. — как-то односложно ответила Полина, обкусывая свои немного обветренные губы, — Может я могу помочь тебе с чем нибудь? — Если хочешь. — сухо ответила Катя, чувствуя, как от обычного предложения в помощи, в животе начинают взрываться целые стада бабочек, прорывая себе путь наружу, кромсая и разрывая внутренние органы, словно мясорубка.       Без каких либо слов, будто на телепатическом уровне, девочки договорились со своими обязанностями: Катя открывает тяжелые фрамуги на проветривание, впуская в класс свежий и морозно-ужасающий воздух, а Полина вытирает доску. Выполняя свою часть уборки, девушки не перекидывались фразами, дабы быстрее закончить со своими обязанностями, но они позволили себе изредка кидать на друг дружку: то изучающий, то зачарованный взгляд. Невероятно странно, что они обе ни разу не заметили на себе пытливых глаз, что с разной периодичностью отворачивались, да бы не быть пойманной на «месте преступления». Но все же, Полина, конечно, закончила свою работу раньше, нежели одноклассница, и решилась предоставить помощь с последним окном.       Витая в каких-то своих мыслях, Морозова даже не заметила, что подошла к Кате, которая, в свою очередь, уже почти открыла всегда заедающую фрамугу. Только после отчаянного и громкого треска, коей предвещал открытие ненавистного окна, девушка пришла в себя, чуть ли не столкнувшись с одноклассницей. Неожиданно, для самой себя, Полина поставила, по бокам от Смирновой, свои ладошки, будто намеренно держа ту около отвратительного холода. Повернувшаяся школьница, столкнулась лоб в лоб, со своей одноклассницей, резко побледнела, а после побагровела. — Ты ч-чего делаешь? — незамедлительно сказала Катя, запинаясь и стараясь убрать краску с лица. — Я случайно. — быстро в ответ проговорила Полина, скоро убирая руки, и опуская голову, дабы не наблюдать за непонятным ей взглядом. — Извини. — Ничего страшного, — отойдя от данного действия, пробурчала Смирнова, отворачиваясь, — будь осторожна в следующий раз. — Угу. — промычала Полина, отодвигаясь от объекта своих наблюдений, и направившись к своему портфелю, незамедлительно выудив от туда какую-то бумажку, вернулась. — Кать, я хотела тебе кое-что отдать.       Протянутая вперед бумажка, была будто выглажена и в аккурат сложена, слегка потрясывалась, из-за слегка дрожащих рук школьницы. Голова опущена, а ноги сведены вместе, как в стойке смирно: вот, что только смогла заметить Смирнова, но взгляд был прикован к квадратному листку, от которого так и веяло той самой неизвестностью, коя одновременно и приковывала к себе внимание, так и отталкивала.       С особой осторожностью забрав из рук напротив, бережно сложенную бумажку, Катя с огромнейшим нетерпением развернула её, и начала жадно вчитываться в текст.       «Дорогая, Екатерина. Если ты читаешь эту писанину, значит я все-таки решилась тебе признаться в кое-чем. Сама я не считаю «это» — что я чувствую к тебе — чем-то неправильным, и потому возлагаю большие надежды, на мягкий ответ.       Только заприметив тебя в новом коллективе, я сразу поняла — ты тот человек, которому я могу отдать сердце. Кажется, все легко и просто, но, как сама знаешь, у нас, на Родине, такая любовь не принята за «норму», которую так любят патриоты.       Отдавая свое сердце тебе, я хочу ли знать, ответны ли мои чувства, или же будут отвергнуты. Это единственно, чего я возжелаю знать, даже если ответ будет отрицательным. Та мука, что я испытываю на протяжении уже нескольких лет, уже не может таиться у меня в голове, принуждая мой разум думать лишь о тебе, день на пролет.       Сначала, конечно, я боялась вообще заикнуться об этом, ведь ты раньше никак не замечала меня, только сплетничала и все — без обид, хорошо? -, но вот с недавнего времени, я заметила, что ты отошла от «прежних дел», и я решила с тобой хоть как-то сблизиться.       И всё же, в конце своей небольшой записки хочу сказать: я желаю отдать своё сердце, душу и волю, лишь тебе одной, да бы навсегда забыться в чувстве эйфории, если ты, конечно, позволишь.

С огромнейшей любовью, Полина.»

      Скоро прочитав записку, Катя медленно подняла взгляд. Девушка напротив, все также стояла сжавшись, наверно, стараясь превратиться в атом, чтобы никто её не увидел, даже под микроскопом. Лицо, скрываемое парой упавших прядок, было явно багровым от волнения и невероятного стеснения, а глаза бегали из угла в угол, не находя себе места.       Улыбнувшись от такой реакции, Смирнова даже не хотела представлять, как сама сейчас выглядит. Румяное лицо, и будто обоженные уши, с потрохами выдавали потайные чувства девушки, которая с таким волнением сейчас стояла и держала в своих ручонках, тот небольшой «секрет», который она унесет с собой в могилу.       С особой нежностью прикоснувшись к лицу Полины, Катя принудила «подругу» приподнять голову, а после устремившись прямо в глубокие, бушующие океаны, прошептала. — Давай, — заговорщицки начала девушка, медленно приближаясь к лицу напротив, — вместе сохраним этот «секрет» и унесем в могилу?       Не успела Полина и слова сказать, как ощутила на своих губах чужие. Её первый поцелуй, был украден той девушкой, к которой питала чувства еще с самого начала учебы в этой школе. Непередаваемые ощущения. Прикрыв глаза, Морозова решила отдаться в такие девственные впечатления, осязая лишь порхание бабочек где-то внизу живота.       Невесомо изучая под собой: слегка потрескавшиеся, но такие сладкие губы, Катя забыла, как именно нужно дышать: уж слишком это было сложным, и по какой-то причине ненужным сейчас занятием. Все ощущения были сконцентрированы на устах, которые так воздушно познавали чужеродные. Непонятный узел внизу, скручивался в сладостный комок, до которого решили прогрызться надоедливые насекомые.       Одумавшись, девушки резко отпрянули друг от друга, тяжело вздыхая, вгоняя воздух в легкие. Смотря почти, что в душу, выпускницы десятого «В» класса мягко улыбались, осторожно соприкасаясь пальцами. — В могилу. — повторила конец фразы Полина, в первый раз не отводя взгляда от своей возлюбленной.       Но кто же знал, что за данной обстановкой, улыбаясь, наблюдал невысокий старик, с почти, что козлиной бородкой, который вспомнил, что не отдал внучке её обед.