Што й па мору

Далекая равнина дышала живостью и летним духом, который приходит в земли, чтобы одарить их урожаем. Крупные поля чередовались с видами лесопосадок и низкими старыми холмами, что дышали разогретым летним воздухом. Пестрые бабочки, кружась, витали вокруг цветов, а тихое жужжание пчел дополняло бодрое стрекотание кузнечиков. Редкие мужи и девы только вышли на работу в бескрайние поля. Ухватились крепкие мужские руки за крупные косы, готовясь срезать траву, а жиночки, подвязывая хустками длинные пряди, запевали свою песню, что ветром разносилась по землям. Узкой тропой, сквозь поля и лесные виды, неспешно шла красна девица. Ее льняное платье, украшенное рябиновой вышивкой, обволакивало стрункое тело. Крепкие руки несли широкую торбу, набитую травами и цветами, которые дивчина срезала в час, когда бутоны еще не успевают проснуться и сохраняют в себе приторные медовые ароматы. Уставший взгляд косулей смотрел вперед, а тонкие уста отражали тяжелые мысли, что терзали девичью голову. Вздохнув, девица обхватила пальцами толстую ржаную косу, которая с завтрашнего дня исчезнет из ее жизни навсегда. Мысль о том, что подруженьки сплетут ей две косы вводила ее в то отчаяние, которое часто падало на голову дивчин с того часа, как их густые пряди начинали виться до самых пят. Солнце все выше поднималось над землей, не просто лаская кожу своими мягкими касаниями, но дразня и покусывая голые лоскутки. Испарина упала на лоб дивчины, а усталость навалилась на изящные плечи. — Воды бы, — тихо прошептали бледнеющие уста, а щеки девы стали полыхать. Не думая, юркнула девица в объятия поля и стала косой тропой идти к полосе темнеющего леса. Невидимая длань толкала девчушку в спину, заставляя шустрее перебирать ногами, а с этим приближая хмурый высокий лес. Темные шершавые стволы елей смешались со стройными дрожащими осинами. Исполинские ветви хвои, словно медвежьи лапы, преграждали путь к родненькой реке, что журчала на всю округу, смешивая звуки течения с далеким пением работающих жинок. Стянув с себя черевики, девица юркнула в глухую чащу, что недолго была ей приютом, сменив себя огромной сочной прогалиной. Аромат гречихи витал в воздухе, кружа голову дивчины, что босым шагом шла по мягкой юной траве, которая холодила уставшие от ходьбы стопы. Глухой голос кукушки отсчитывал чей-то срок, а бодрые удары дятла о сухую кору рассказывали странную сказку лесной жизни. Кристально чистая река отражала светлое высокое небо цвета васильков. Солнце ярко освещало свежую траву, которая практически избавилась от силы росы, что еще недавно перлами лежала на острых живых шипах. Синие очи девицы осматривали тихую речку, что сонно бежала вперед, минуя не только прогалину, но и поселение, в котором жила дивчина. Травяной килим, усыпанный желтыми цветами вел деву к воде, которая должна была остудить жажду, мучившую горло. Тяжелые мысли не желали отпускать, рисуя страшные картины завтрашнего дня, пока взгляд дивчины не ухватился за странные белые пушки, что витали в чистом утреннем воздухе. Прищурилась девица, выискивая источник пуха, но лишь белесые лучистые лепестки, словно диковинные цветы, лежали на зеленом лугу. Дивчина присела, а ее пальцы коснулись невесомого пуха. Странный барабанящий звук захватил ее уши, а девичье сердце екнуло, узнав форму перьев. Спешным шагом стала биться девица, словно в диком нервном танце. Тонкие пальцы ловко подхватывали с сырой земли клоки некой птицы, а прогалина все упрямее вела к берегу реки. Держа в руках охапку пуха, замерла дева, а ее синие глаза впились в создание, которому принадлежали все те перья, что она столь долго собирала. На кустистом тихом берегу реки, где рос рогоз, сплетаясь с молодым камышом, лежала белая лебедь. Тушка птицы едва двигалась, словно убегая от невидимого мучителя, а подбитые крылья превратились в багровеющее ажурное кружево. Шумно вздохнула девица, опустив ладони и выронив весь тот белый пух, что она собрала, а после бросились босые ноги к погибающему лебедю. Звонко вскрикнула лебедушка, будто моля о помощи, которая была бессмысленной. Кровавые лоскутки виднелись сквозь сухой белесый пух на животе птицы, а ее черные, словно бусины, глаза испускали мокрые дорожки. Аккуратно подняла девица полумертвую лебедушку, чье тельце было хрупким и едва теплым, а синие очи налились соленой росой, что непременно должна была украсить бледнеющие щеки. Тяжелый темный камень давил в груди, а тонкие уста с всхлипом хватали влажный воздух. Темные тучи сгущались над девой и лебедем, а округу разрезал низкий клекот. Вскинула дивчина голову и синий взгляд приковался к сизому орлу, что кружил над ее головой. Хитрый птах зорко следил за лебедушкой, точно не желая подарить ей свободу, ведь отныне принадлежала белая лебедь крупной хищной птице, что изъедала душу и тело невинного создания. Сжалось сердце девицы в каменные тиски, которые стали разрывать ее жизнь, пропитывая болью. Душа наполнялась страхом и злостью, а пространство внезапно разрезал лопнувший звук. Глаза девы расширились, а уста истошно застонали. Взгляд упал на ленты, что больше не сдерживали ржаные косы. Ветер острой дугой пронесся по прогалине, принеся за собой звук тяжелых шагов. Тонкие руки дивчины обхватили лебедь крепче, а та лишь вздрогнула, в последний раз взмахнув околевшим от битвы крылом. — Купава, — низкий голос, словно гром, упал на голову дивчины. Ветер стих, хотя крупные кроны качались, а речка вдруг стала биться, послушно подчиняясь воле чужой стихии. Неспешно обернулась дева на знакомый голос. Хмурые светлые глаза, обрамленные черными ресницами, сосредоточенно впивались в дивчину, по спине которой прокатились капли холодного пота. Густые ржаные косы поднялись, ударившись о сырую землю, девичьи губы дрогнули, а сердце екнуло, замерев, ведь глядела красна девица на того, кто завтра станет ее сизым орлом.