— Юнги, сделай это

      — Готов? — спрашивает Юнги, даже не смотря на своего сегодняшнего гостя, с которым запланирована съёмка, поправляет край свитера и ждёт.       Ждёт не начала, а конца съёмочного процесса, чтобы поскорее вернуться домой.       Вот бы его ждал там кто-то.       А именно один конкретный человек.       Джин в ответ лишь кивает то ли Юнги, хотя тот и не видит этого, то ли самому режиссёру, что сразу после даёт знак оператору, начиная съёмку.       — Доброго времени суток, дорогие зрители! Это Шучита, с вами ваш любимый Шуга и наш не менее любимый шеф-повар — Ким Сокджин! — ещё немного и улыбка будет казаться неестественной. Юнги за секунду расслабляет лицо, но не резко, чтобы выглядеть всё также прекрасно, делает паузу, будто слишком постарался, повысив голос, оглашая своего гостя. — Приветствую тебя на своём интервью, подкасте, шоу или мукбанг — можешь называть это как хочешь. Давай для начала расскажи нам, как ты? Чем занимаешься? Планы свои, если не секрет?       «Отношения?» — остаётся неозвученным, потому что ответ он и так знает.       Лучше б не знал.       Тогда ему не надо было бы делать вид, что всё хорошо, или притворяться, что все тут добрые знаменитости, что дружат друг с другом.       Сплошное лицемерие. Ненавистное чувство.       Юнги старается выглядеть полностью сосредоточеным (и у него это выходит превосходно, зная, что никто даже не подозревает о том, как ему на душе паршиво, не в плане хуёвого состояния, а в плане присутствия одного типа, напротив сидящего) на том, что рассказывает ему Джин, даже смотрит на него, улыбаясь, хотя всё это на самом деле игра. Просто для вида.       Ему, если честно, абсолютно наплевать.       Плевать на то, как вообще Джин себя чувствует в эту минуту или в общем смысле. Плевать на то, чем занимается и также плевать на его планы. Ему бы скорее закончить эту актёрскую игру, перестать бы кривить лицо и продолжить свой будний день в другой обстановке. Желательно одному в своей студии.       И забыться бы на время.       На неопределённое время было бы прекрасно.       Но он сейчас не может просто так встать и уйти, хотя мысли такие были, есть и будут ещё до конца съёмок. Юнги мог бы наплевать на всё, как ему наплевать на Джина, которого толком-то и не знает, но он не сделает этого только по одной причине.       И у этой причины есть название.       Точнее, имя.       Его зовут Хосок.       Чон Хосок, если пожелаете.       — Съёмки дорамы? Ты собираешься сниматься в дорамах? — Юнги делает вид полного удивления, якобы он не ожидал, хотя слышал ранее от режиссёра, который разговаривал с кем-то об этой новости, что уже просочилась из-за СМИ. Или это было сделано специально, чтобы обратить на себя бóльшее внимание и интерес к дораме.       — Пока что в одной дораме. На главную роль, так что, думаю, не зря я учился на актёра, хотя мне нравится быть лучшим шеф-поваром мира. — Джин палочками тычит в блюдо перед собой, так и не взяв в рот ничего, корчится, брови сдвигая к переносице, будто уже знает вкус, и он ему не нравится. Да уж, куда им всем до него.       Столько пафоса и самоуверенности. Как же тошно.       «Лучший шеф-повар мира», — ага, а ещё и актёр прекрасный, вы просто ещё не видели его в кино, но можно глянуть прям щас. Играет он отлично, не поспоришь.       — Интересно будет увидеть тебя в телевизоре, но уже по другому случаю. Позовёшь на премьеру? — Юнги, конечно, не хочет, чтобы его звали, тем более, чтобы звал Джин. Не надо, обойдётся. Он просто говорит как обычно, поддерживая разговор, и кладёт в рот кусочек мяса, которое сам приготовил для себя, доливает Джину виски в стакан, пока тот не допил его — нельзя оставлять пустым стакан с напитком, нужно доливать, как только жидкости остаётся немного на донышке.       — Конечно. Могу позвать на съёмку, если режиссёр позволит. — Джин на секунду прикрывает глаза, его уголоки губ приподнимаются в ухмылке, и выглядит это так, будто он тут выше и лучше всех.       Юнги становится противно далеко не от вкуса во рту, нет. Мясо он готовит лучше всего, что он может приготовить. Противно от одного вида Джина. Вот бы его личико превратить в мясо, искромсать его, побить специальным кухонным (можно и обычным, какая ему разница, каким именно) молотком для лучшего эффекта и поджарить на небольшом огне, добавив минимальное количество масла. Соль и перец по вкусу. Ещё не помешали бы разные специи, а то он кажется невкусным. Горький наверняка. Главное, чтобы не оказался тухлым. Было бы обидно за время и силы, потраченные на приготовление. Джин ведь не молодой. И всё равно, что старше Юна на какие-то три месяца... Старше ведь как-никак.       И что в нём нашёл Хосок — непонятно.       Красивый? Да ну, Юнги тоже ничего такой.       Сколько раз Хосок говорил Юну, какой он у него красивый парень... был.       Как Хосок любил рассматривать лицо Юнги по утрам перед тем как поехать по своим делам, сидя на кровати рядом с ним, проведя пальцами по его волосам, убирая на глаза лезущие прядки, поглаживая ладонью щёки и подушечками пальцев касаться его губ. А после целовать эти самые губы. Невесомо и нежно, ведь он спит.       — Хён-и, милый... — шепча в губы.       — М-м?.. — тихо, находясь в истоме чувств.       А потом чуть настойчивее сминать его губы, пробуждая Юнги из царства Морфея, левой ладонью всё ещё касаясь щеки, второй — холодной, потому что специально держал в воздухе, пробираться под одеяло, обводя сначала его торс, чувствуя, как мурашки бегут по телу, как чуть подрагивает пресс от касания Хо, как рвано дышит, не успевая вдыхать, после пальчиками ведёт выше к груди и...       — Я встал, всё! — убирая прохладную руку с разгорячённого тела и отстраняясь от сладких губ, принимает сидячее положение, загнанно дыша.       Хосок знает толк в том, как правильно будить Юнги.       — Я вижу, как встал, — говорит Хосок, тихо хихикая, окончательно скинув с Юнги одеяло, и смотря на всю красоту своего парня.       Уже некогда бывшего парня...       — Ты должен будешь подписать бутылку, когда мы допьём, — как бы напоминая, говорит Юнги, витая в своих мыслях, чуть не проливает виски, принесённое Джином, мимо стакана.       Так, Юнги, а ну соберись.       — Да-да, я вижу полку с подписями других гостей, так что знаю. — Кивает головой, делая небольшой глоток, смотрит на блюда и всё-таки начинает более менее кушать, не корча лицо. Значит, нравится.       Неужели перестал притворяться?       — Смотрел выпуски? — спрашивает Юнги, приподнимая бровь, запивает виски и закусывает мясом.       — Если только отрывками, сам понимаешь, работаю, времени особо нет. — И улыбается так невинно, аж руки чешутся.       Не-а, не перестал притворяться.       Или это из-за его готовки? Он же готовит, говорят, так вкусно, что умереть можно. Юнги бы не съел его еду, боясь умереть. Да и он готовит не хуже, наверное. Не может сравнить со своей, потому что не пробовал, но Хосок...       Он ни разу не жаловался на его еду, всегда хвалил и радовался, когда Юн готовил ему, просил добавки и уплетал за обе щеки, улыбаясь при этом своей самой очаровательной улыбкой.       — Твои блинчики самые вкусные, хён! — слизывая с губ варенье, с которым ел блины, приготовленные Юнги.       — А ты ел ещё чьи-то? — изогнув бровь, обнимает крепче рукой, что держит его за талию, удобнее усаживая на свои коленях.       — Мамины, конечно. Ещё сестра готовила, но у неё не особо получались. Твои самые вкусные! Я мог бы есть их каждое утро!       И Хосок не врёт, он правда мог бы есть их прямо-таки каждое утро, но...       — Но я также готовлю не только их. Тебе нравились и оладьи, и омлет, и много всего другого. Тебе же они тоже нравились, разве нет?       — Всё ещё нравятся! А тебе нравятся мои бутерброды, да?       Хосок готовит бутерброды, когда они сильно опаздывают и надо быстро чем-то перекусить перед работой.       — Люблю их. И тебя люблю.       Юнги любит завтракать с Хосоком, сидящим на его коленях, любит прижимать к себе обеими руками, смотреть, как он аппетитно ест и кормит его тоже, потому что руки заняты. А после завтрака ещё минут пять сидеть так, но уже повернуть его к себе лицом, глядеть в глаза напротив, что сверкают звездами, и вновь целовать эти сладкие губы, что стали слаще благодаря вареньям и мёду. А после щекотать, потому что засиделись, как обычно, больше пяти минут и пора бы одеваться, но что-то не отпускало.       — Йа, хён, ну щекотно же!       — Мы опаздаем, Сок-а.       Они оба не могли отпустить друг друга, но почему-то отпустили.       Юнги не может понять — почему?       И почему он теперь с Джином?       — Планируешь открыть ещё один ресторан? — так, между делом спросил, вспомнив вопросы, которые надо задать ему.       — Да, но сначала нужно открыть танцевальный зал для моего лю... Ой, проболтался, да?       «Сука... вот ты и попался на крючок»       — О, неужели? У тебя есть вторая половинка?       «Конечно, есть, мой бывший парень. Колись давай, грёбанный шеф-повар. Чем ты его там кормишь, и что вы вообще делаете вместе. Только не говори, что вы живёте вместе. Я не готов это услышать. Только не сейчас, когда еле держусь, чтобы не оторвать тебе бошку», — и всё это сказано в мыслях, сидя перед ним с непроницательным видом, полным интереса, после заданного вопроса, казалось бы, личного, но теперь публичного.       — А чему тут удивляться? Я уже не так молод...       «Хорошо, что понимаешь это»       —... хотя ещё свеж и цвету всё ярче.       «Ага, глаза мои сейчас ослепнут от яркости, как же»       — Раз уж начал, продолжу. — Джин выпивает немного виски и оставляет стакан на столе, скрещивает ноги, а руками сзади себя опирается в пол, чтобы назад не лечь, поднимает глаза на Юнги и смотрит так, будто хочет пронзить его взглядом своим, будто собирается сейчас считывать все его эмоции, пока будет рассказывать о том, как ему хорошо сейчас со своей любовью. — Мы живём вместе уже больше двух месяцев.       Мы       Живём       Вместе

уже больше двух месяцев.

      Начал с козырей. Это именно то, чего не хотел слышать Юнги. Но ему приходится. Ему приходится держать себя в руках и слушать дальше, хотя хочется выпрыгнуть с места и напасть на него, как какой-то обезумевший зверь, что давно наблюдал за своей жертвой и всё ждал момента, когда сможет, наконец, разорвать его на куски и насладиться своим обедом или ужином — называйте это как хотите.       Да, грубо.       Да, жестоко.       Да, возможно, такое чувствовать ненормально.       Но это то, что чувствует Юнги прямо сейчас.       А Джин всё видит. Он видит, как дёргаются уголки его губ, когда тот пытается и дальше улыбаться, якобы слушает своего гостя с таким интересом и воодушевлением, будто бы рад слышать.       Ничерта он не рад. И это видно, как бы Юн не старался скрывать.       Джин его видит н а с к в о з ь.       — Вот как, — на выдохе буквально выдавливает из себя эти два слова, пытаясь не нагрубить и продолжить слушать дальше.       — О да-а, — продолжает пытку Джин, — ты бы знал, как он тащится от моей еды...       «Только не это. Не надо говорить этого. Перестань! Это не правда. Это ложь! Он не может тащиться от твоей стрепни. Ему не нравится твоя еда! Он любит мою еду. Хосок любит меня!»       — А ну заткнись!..       — Что? — Джин опешил.       Сделал удивлённое лицо как самый настоящий актёр. Ему и правда надо сниматься в дорамах.       Это то, чего он хотел, но не ожидал так скоро, думал, что продержится хотя бы на половине рассказа, а тут только начало.       «Юнги настолько слаб?» — думает Джин, сидя ровно, скрестив руки на груди.       — Что? — Юнги только сейчас понимает, что сказал это вслух.       Нет, он прокричал.       И все это слышали.       — Чёрт, извините... — встаёт с места, стряхивая невидимые крошки с одежды. Невидимые, потому что их нет, он ведь ел только мясо да пил виски. — Вы там шумите на фоне, меня это взбесило. — Врёт как дышит. — Дам вам пять минут. — Скорее, себе даёт эти пять минут, чтобы подышать воздухом, хочется курить не помешало бы выйти на улицу, но не может и удаляется, преположительно в другую комнату, сам оказывается в уборной.       Как его ноги привели сюда — сам не знает.       Видимо слишком задумался.       Видимо Хосоку и правда нравится Джин.       — Нет! — кричит Юнги, ударив ногой дверь туалета. Благо здесь, кроме него, никого нет. — Это чушь, такого просто не может быть...       Пятерней зачёсывает волосы назад, не рассчитывая свои силы даже для себя и дёргает волосы так, что несколько прядей отрывает прямо с корней, но абсолютно этого не чувствует, будто ничего и не было. Сейчас его это не гложет.       Гложет другое.       То, что сказал Джин.       То, что в голове.       Эти дурацкие мысли.       Это чёртово воображение при закрытии глаз, что вырисовывает ему сначала флешбеки с его жизнью с Хосоком, как когда-то они завтракали по утрам...       — Великолепный омлет, хён. — Хосок смакует во рту, жуёт и сглатывает, а Юнги смотрит на его двигающийся кадык в это время и мажет по нему языком, после, не сдержавшись, кусает несильно, следом оставляя на нём малозаметный засос под мычание своего любимого. — Ну, хён! Все увидят! — бьёт его по спине, зная, что ему совсем не больно.       Вон он смеётся уже. Вот же хитрый какой.       — Пусть видят и знают, что ты занятой молодой человек. Мой. — Глядя в глаза и коротко целуя в губы.       — Айщ, они и так уже знают... — смущённо отводя взгляд, продолжает есть омлет, сидя на коленях Юна.       Как когда-то обедали вместе по выходным, ведь в будние дни они были на работе и поесть вместе не выходит из-за загруженности на работе Юнги, записывая музыку, сочиняя песни, да и Хосок занят танцами в своей студии.       — Такой вкусный суп, самое то для моего голодного желудка. — С наслаждением прикрывая глаза, съедает ложку за ложкой.       — Приятного, любимый. — С тёплой улыбкой на лице, садясь на стул рядом с ним и кушая такой же суп со своей тарелки. — Чем сегодня займёмся?       — А есть идеи? — со звёздами в глазах, заставляя Юнги растопиться на месте, лишь бы всё было как желает его Хоби.       — Куча! — указывая на лист, что держится магнитиком на холодильнике с несколькими строчками на ней, распределённые по пунктам и некоторые сделаны.       И с названием:       «То, что хотят сделать Соупы»       Так они называли свой союз, пока не расстались.       И как когда-то ужинали также вместе в гостиной на диване, напротив включённого телевизора, который так и не смотрели, глядя лишь друг на друга.       — Я уже не хочу есть, — признаётся, шепча в губы, которые Юнги так любит терзать по вечерам.       Да и в любое другое время тоже.       — Правда? Ты съел только половину. — Слизывая соус с уголка губ Хосока, который сжимает край его домашней футболки и просит глазами не останавливаться на этом.       — Больше не хочу. А ты вообще не ел. — Жалобно, чтобы знал и о себе тоже не забывал.       — Сейчас начну есть. — Улыбаясь, продолжая проходить языком по его губам, хотя там ничего и не осталось от соуса.       — Меня? — всё также тихо, закрывая глаза после вопроса, на который хочет услышать только один единственный правильный ответ.       И он его получает.       — Тебя... — поваливая его на их удобный диван, снимая с себя футболку, больше не смотря на еду, что осталась на столике справа, она остынет уже через пять минут, а вот они только разогреваются.       Как когда-то после таких вот ужинов они ещё подолгу оставались в гостиной, занимаясь любовью, отдавая друг другу себя сполна. Как Хосок позволял съедать себя, а Юнги отлично пользовался этим моментом и испробовал его всего, пока не заканчивались силы. Пока он не становился правда сытым, не съев ни кусочка еды вместе приготовленного ужина.       — Кончи в меня... — постанывая, царапая спину Юнги, кусая свои губы, его губы, и двигаясь в ответ.       — Но я натянул презерватив, детка. — Улыбаясь, целуя в ответ своими искусанными губами такие же искусанные губы Хосока, крепко обнимая, сливаясь с ним телами.       — Когда ты только успел? — глядя в глаза полные безумия, страсти и любви.       — Не помню. — Усмехнувшись куда-то в шею, горячо выдыхая, продолжая ритмичные толчки, доходя до того самого момента, доводя до оргазма сначала его, а потом себя.       — А ты вспомни, как мне нравится то, что готовит Джин... — неожиданно доносится до ушей Юнги.       Он поднимает взгляд на Хосока, смотрит на него, хмуря брови.       Ему, наверное, точно послышалось.       — Что?       Такого не было в воспоминаниях.       И не может быть в помине.       — Знаешь, мне так нравится жить с ним.       — Нет!       Резкий удар, повсюду разлетаются осколки, почти не чувствуется боль в костяшках, откуда начинает течь кровь, не вызывая у Юнги ни капельки сострадания к себе, ни к чему бы то ни было ещё.       Он смотрит перед собой, видит себя в разбитом зеркале и начинает беззвучно смеяться.       Вместе с зеркалом разбился он сам.       Сердце разбито уже как несколько месяцев, поэтому боли он совсем не ощущает.       — Юнги? — довольно громкий голос режиссёра за закрытой дверью заставляет оцепенеть, ноги слушаются с трудом, руки трясутся, а голова не хочет работать дальше. — Юнги, ты же там? Тебя долго не было, я волновался. Мы всё исправили. Что ты делаешь? Нам пора на...       Дойдя до двери, Юнги открывает её слишком резко, пошатывается на месте секунды-две и выходит из уборной, не обращая внимания на кровь, капающую на пол.       — Юнги, что ты?.. — режиссёр спешит за ним, хватает его за кисть руки и останавливает.       Что вообще он собирался делать с таким видом?       — Не обращай внимания, — холодным тоном, словно робот какой-то произносит, смотря сквозь своего режиссёра, что смотрит на него с испугом в глазах.       — Что это было?       — Да забей, живот прихватило. Пошли? Меня долго не было, говоришь. — Пытается увильнуть с ненужных никому вопросов и уж тем более ответов на них.       «Просто иди молча, прошу»       — Минут десять или пятнадцать, — с ходу отвечает, задумавшись.       «А говорил “на пять минут”, хах»       Режиссёр упускает его из виду, отвлекаясь, Юнги идёт обратно на съёмку.       — Твоя рука!.. — не успевает, как тот уже заходит ко всем.       — Ну что, продолжим? — из ниоткуда появившимся энтузиазмом, с натянутой улыбкой, не пряча руку, возвращается на своё место и садится.       К нему подходит девушка-визажист, ойкает, запоздало замечая кровь, хлопает глазками и на ответный строгий взгляд Юнги, что быстро салфетку берёт со стола и проводит пару раз по руке, чтобы на камеру не попала окровавленная забитая рука, в то время как испуганная девица быстро поправляет его лёгкий макияж трясущийся рукой, тем самым особенно припудривает носик.       Лишь бы она никого и ничего не запудрила тут.       — Что-то случилось? — спрашивает Джин, бровью двинув.       Его такое явно забавляет, но отчего-то ничуть не радует.       «Слишком импульсивный, но на глазах других себя сдерживает», — думает Джин, подмечая в своей голове эти его особенности один за другим.       «Не придуривайся, актёрище, видишь же всё», — думает Юнги, стиснув зубы.       — Да так, ничего такого, — отвечает Юн, кинув взгляд режиссёру, что зашёл почти сразу после него. Тот понимает его без слов и даёт знак оператору, чтобы начать съёмку. — Ну, Джин, как тебе у нас?       «Надо просто поменять тему», — приходит мысль в голову Юнги, которому уж точно не надо возвращаться на тот момент, когда он чуть не взорвался.       — Мне всё нравится.       «Ещё бы тебе не нравилось...»       — О, давайте сделаем несколько фотографий на память? — предлагает Джин, улыбаясь, поворачивает голову в сторону камер, что их снимают.       То же самое делает Юнги, и натянутая улыбка, словно струна гитары, на которой он так любит играть, слишком затягивается и попусту ломается. Юнги больше не может улыбнуться как раньше. Он видит перед собой не обыденную съёмочную группу, не просто фотографа, что снимает их, оставляя фотки на полке рядом с пустой бутылкой виски, что приносят гости Шучиты.       Юнги видит Хосока.       Улыбающегося Хосока, который тут же щёлкает камерой, запечатлев своего бывшего в таком виде.       «Что ты здесь делаешь?»       — Сюрпри-и-из!       «Вот так сюрприз... Нет, вы что, серьёзно?»       — Знакомься, это Чон Хосок. — И это лицо у Джина, полное удовлетворения от того, что происходит.       Юнги бы прибил за такое предательство.       — А мы знакомы! — светится Хосок, вставая с корточек, подходит к ним и садится рядом с Джином. Тот приобнимает его за плечи.       Спасибо, хоть не за талию. Юнги бы убил за такое непотребство.       — Знакомы? Правда, Юнги? — спрашивает Джин, переводя взгляд от Хосока к Юнги, что бегает глазами по ним двум, кипя от злости изнутри.       Он сдерживает себя как может, видит Бог, в которого не верит, являясь атеистом, сдерживает с непосильным трудом.       — А... Да, мы... Встречались. Жили вместе. Любили друг друга.       — Мы познакомились, когда Юнги-хёну были нужны танцоры для клипа, — отвечает за него Хосок.       Интересно, снимает ли их камера всё это время.       — Да, именно... — кусает изнутри щёку, опуская взгляд полный отчаяния, берёт бокал и выпивает виски залпом, будто это была вода, но он всё ещё чувствует жажду.       То ли жажду мести.       То ли нужду к Хосоку.       Вот же он, совсем рядом, напротив сидит, лишь рукой подать и... Нет, не может.       Это Юнги должен быть на месте Джина. Это Юнги должен обнимать Хосока за плечи, за талию или просто прижать к себе, обнять крепко-крепко и не отпускать ни за что.       Не смотря на камеры.       Не обращая внимания ни на кого на свете.       Вот бы им снова быть вместе.       — А, тогда это всё объясняет. Значит, вас друг другу можно не знакомить, но для зрителей надо. Юнги, сделаешь это или мне... — Джин играет пальчиками на плече Хо, наклонив голову в его сторону.       — Юнги, сделай это, — встревает Хосок.       Он будто ножом проходится по его спине. Будто из пистолета стреляет прямо в сердце. Зачем он так делает?       — Чон Хосок — один из лучших танцоров Южной Кореи и, вообще, лучший, кого я видел. У него есть своя танцевальная школа, наверняка вы слышали про неё. Называется «Hope&Dream».       «И это всё, что ты можешь сказать про меня? Всё? М-да, не густо», — Хосок огорчён услышанным, но и большего не ожидал.       — А ещё он прекраснейший человек, который близок мне, как никто другой, и мы знакомы с ним с самого детства, — добавляет Джин, улыбаясь, облизывает губы и наливает в стопку (потому что стаканов только два) виски, протягивая его Хосоку.       — С детства?       Юнги не ожидал услышать это. Он не знал, что они давно друг друга знают. И почему он раньше не слышал о нём, хотя они говорили о всяком, но о том, что с детства знакомы... Этого не может быть.       — Да, наши родители дружили, так что мы тоже сдружились тогда, но потом, когда началась взрослая жизнь, были кто где, и вот не так давно снова встретились. Это судьба!       «Да какая к чёрту судьба?!» — вскипает как чайник Юн, сжимая руки в кулаки.       Хосок замечает всё-всё, что происходит сейчас с Юнги, буквально в душу ему смотрит и видит огонь в его глазах, когда тот смотрит на Джина, и чуть потухший, когда переводит взгляд на Хо.       Хосок, если честно, тоже скучает по Юнги. Но вряд ли сможет снова быть с ним. Они расстались несколько месяцев назад, хотя были настолько счастливы вместе и даже не думали, что всё так обернётся. Они любили друг друга и, наверное, всё ещё любят, но если бы Юнги тогда...       — Расскажи ему, какогó тебе вновь встретить меня спустя столько лет. Какогó жить со мной, и как тебе мною приготовленная еда, м, Хоби?       Хосок делает глоток, ещё один и открывает рот, собираясь начать рассказ.       Юнги хочется берушами закрыть уши, лишь бы не слышать ничего. Но он не может.       — Ой, расскажи сам, я пока поем. Я так долго стоял и смотрел на вас двоих, пока вы тут болтали, что проголодался.       «Хочу помучать тебя, ну и поесть заодно»       — Ты стоял всё это время тут?       — Угу.       — И как я не заметил тебя?.. — пробормотал Юнги, смотря с изумлением на то, как кушает Хосок.       Джин усмехается, опуская руку, которой обнимал Хосока за плечи и вновь опирается ладонями, усаживаясь поудобнее.       — Наша встреча после стольких лет была настолько глупая, что ли. Или нелепая, не знаю даже. Я как обычно работал в своём ресторане, готовил шедевральные блюда, пока меня не потревожил официант, говоря о том, что кому-то не понравилась еда, которую я приготовил. Я подумал тогда: «Что за бред ты несёшь? Такого не может быть!», и в итоге мне пришлось подойти к гостю, который оказался, не поверишь, Хосоком! Моему удивлению не было предела! Я был так счастлив, увидев его, что забыл, зачем приходил! Мы, если честно, тогда засиделись допоздна, благо у меня есть повара, я мог позволить себе не работать некоторое время. Только под конец нашего общения вспомнил о блюде и спросил, что же ему не понравилось. Хосок тогда сказал, что специально так сделал, потому что узнал меня, смотря телевизор и приехал ко мне, чтобы сделать такой вот сюрприз. Правда, вышло замечательно!       — Да уж, вот так сюрприз, прям как мне... — бормочет Юнги, вынужденный слушать это всё.       — Скажи! Классно же сделал, да? — Хосок улыбается счастливо, съедая второе блюдо и салат, уплетая кимчи, которое приготовила бабушка Юнги.       Он узнаёт этот вкус и замирает, вспоминая прошлое.       — Ага, не то слово... — кисло, с горьким привкусом во рту произносит Юнги, заметивший то, как Хо замер.       — Смотри, Сок-а! Я принёс вкусный кимчи! — заходя в квартиру, Юнги не опускает пакеты из рук, снимает обувь и идёт на кухню, где Хосок уже размешивает лёгкий салат, который успел приготовить, пока Юна не было.       — О, где купил?       — Не покупал. Моя бабушка приготовила и отдала мне пару контейнеров.       Пара больших контейнеров. Бабушка любит своего внука и знает, что тот любит её еду, а мало дать не может. На то она и бабушка, чтобы хорошенько кормить своего любимчика, не смотря на то, что их у неё два. Старшего она тоже любит, но младший, Юнги, по-особенному слаще. Наверное, поэтому она называет его своим сахарком.       — Вау, как много. Мы сможем всё это съесть? — доставая из пакета один контейнер, Хосок смотрит на габариты и количество внутри.       — Ты для начала попробуй. Я боюсь, остановить тебя не смогу. Её еда такая вкусная, с трудом остановиться можно.       — Даже вкуснее твоей? — удивляется Хосок, который, не пробовал ещё ничего лучше еды Юнги.       Он сам однажды так сказал, так что это его слова.       — А вот это ты мне сам уже скажешь, Хоба.       — Договорились! — и открывает контейнер, беря палочками кусочек, пробует на вкус, замирая на время, пребывая в шоке от того, насколько это вкусно, пока Юнги вторую в холодильнике пытается уместить.       — Блин, а как мы ещё одну засунем? — чешет затылок, глядя на забитый едой холодильник. — Тут ещё твой салат есть.       «Значит, надо будет есть чуть больше обычного», — мелькает в голове Юнги не совсем здравая мысль, потому что от большого количества еды животы будут болеть. Лучше не стоит этого делать.       — Ничего страшного, решим как-нибудь. А ты пока иди, переоденься, помой руки и за стол. — Хосок берёт тарелки с полки, накладывает салат на две, а на третью кимчи. Юнги возвращается спустя пять минут в домашней одежде, подходит к Хосоку и обнимает его со спины, укладывая подбородок на его плечо, прижимается к нему всем телом, вдыхая запах его любимых духов. — Кстати, ты, может, познакомишь меня с ней?       Юнги от услышанного как-то резко отстраняется от Хосока, отрицательно кивает, садясь за стол, выглядит так, будто ему предложили с врагом встретиться и жить вместе.       — Нет, мы не можем.       — Почему это не можем? Может, это ты не хочешь? Опять, что ли?       — Хоби, не начинай, а?       — А ты заканчивай давай. Надоел уже скрывать меня ото всех! Я тебе что, невидимка какая-то? Почему мы должны скрывать, что встречаемся? Что любим друг друга, в конце концов! Что плохого в том, чтобы познакомить меня с родителями? Я же сделал это, они так хорошо приняли тебя. Как сына своего, а ты! — палочки падают на пол, а вместе с ними и тарелка с кимчи. — Ладно бы, если бы я просил всему миру рассказать о нас, но нет! Ты и этого не можешь сделать, чего уж там... На что я вообще надеялся?       — Хосок... — Юнги тянет ладонь, собираясь взять его за руку, но он отходит на шаг, после вовсе уходя в комнату, закрывает за собой дверь.       Они тогда так и не поговорили, кто же готовит вкуснее. Больше не ели кимчи, хотя его столько осталось, и они правда очень вкусные. А салат... Хосок больше его не готовил с тех самых пор...       Они расстались, так и не познакомившись с семьёй Юнги.       Они расстались, так больше и не поговорив после этого.       Хосоку уже в горле застрял кусочек кимчи. Он никак не может сглотнуть, поэтому берёт виски прямо с бутылки запивает, проталкивая дальше еду, и кашляет с непривычки. Надо было чаем или обычной водой запивать.       — Хосок, ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает Юнги протягивая руку с забитыми костяшками.       — В порядке, не волнуйся, — отвечает Хосок, отведя взгляд, будто стало интересно, что тут вокруг, — просто...       — Просто Хоби не любит обычные кимчи. Ему нравится острый, который готовлю я.       «Что? Это шутка? Хосоку нельзя острое, у него гастрит. Я тоже перестал есть острое с тех пор, как у меня была операция по удалению аппендицита», — тут же вспоминает Юнги и хмурится сильнее, переводя взгляд от Джина к Хосоку.       Последний улыбается и продолжает есть, но уже не так охотно, как раньше.       — Да, а ещё ему не нравится виски, ты смотри, как он закашлял, но пил в знак уважения к нам.       «Какое, к чёрту, уважение? Ты себя слышишь? Что за бред ты несёшь? Он любил пить со мной виски по вечерам выходных дней. Это твой виски ему не нравится. Нечего было безвкусицу приносить»       — Видел бы ты его милое личико, когда он напивается от одного лишь бокала вина...       Ещё немного и Юнги не сможет больше себя сдерживать.       —... а потом так сладко посапывает прямо на месте. Хоби такой милашка.       «Вот же сукин сын, да как ты!.. Держись, Юнги, ты только держись»       Это всё манипуляция. Джин делает это специально. Он улыбается, глядя на то, как действует это всё на него. Он питается негативной энергией Юнги, словно вампир и ждёт, когда он взорвётся и даст больше крови.       — Было приятно с вами пообщаться. Давайте на этом закончим Шучиту!       Юнги встаёт с места слишком резко, голова начинает кружиться, люди шумят, собираясь уходить, и он чуть не падает.       Хосок успевает придержать его за локоть. Джин держит его с другой стороны, и это бесит больше всего.       — Юнги, ты в порядке? — Хосок смотрит на него и крепче держит.       — А ты будешь в порядке, зная, что твой бывший уже нашёл себе замену, и мучается, кушая то, что ему нельзя? Делая то, что не стал бы делать! Любит того, кого не любит вовсе...       Другие вряд ли слышат то, что говорит Юнги, но всё возможно, да и ему уже плевать, когда тут такое...       — Ты о чём? — спрашивает Джин, хлопая глазками, будто ни причём.       — Сам знаешь! И не трогай меня!       Кажется, Юнги пьян и не понимает, что говорит. Тогда он и не поймёт, что делает. Его бы лучше в отдельную комнату, посадить на диван, чтобы он мог ещё и лечь.       Хосок кивает Джину, намекая, что с Юнги хватит. Им пора бы перестать весь этот спектакль. Они добились того, чего хотели ещё практически с самого начала, потому что глаза Юнги не врут. По ним всё было видно изначально.       Он всё ещё любит.       Он и не переставал любить.       Как и Хосок.       — Ты, кажись, попутал, дружок мой, — начинает Джин, но Юнги его перебивает.       — Кого это ты своим дружком назвал, а?       — Говорю, вы оба мои друзья! Ты хоть раз услышал, чтобы я сказал, что Хосок мой парень? Хоть раз?       — Ну... Э...       Юнги правда пытается подумать, вспомнить все слова Джина, но голова не варит. Ещё чуть-чуть и он отрубится. Погрузится в глубокий сон.       — Расслабься, Юн. Хосок твой. Ты только что признавался как маленький, наверняка другие слышали и видели это, так что...       — Так что я с этой секунды не отойду от тебя ни на миг. — Хосок закидывает руку Юнги себе на плечо и идёт к выходу, направляется в комнату, махая рукой Джину, уходящему домой после выполненной миссии. — Что ты там говорил? Я ем то, что нельзя? Ты правда помнишь про это?       — Я и... не забывал... — мямлит, закрывая глаза, чувствует рядом с собой своего Хосока, слышит голос своего Хосока, и его духи он узнаёт из тысячи.       Это правда происходит. Они вдвоём запудрили мозги Юнги, сделали так, чтобы он наконец признался, что любит Хосока, что не может скрыть этого, как бы не боялся... а чего он там вообще боялся? Это уже неважно. Важно то, что произошло и будет происходить теперь.       — Я люблю тебя, Сок-а... — еле как произносит сонным голосом Юнги, которого Хосок с трудом, но дотащил до отдельной комнаты с диваном.       — И я люблю тебя, хён. — Поглаживая по щеке, вспоминая старые добрые дни вместе, скучая по нему безумно сильно, целуя нежно в лоб, после в нос и, наконец, в губы. — У тебя ещё остались кимчи бабушки? — спрашивает, улыбаясь тёплой улыбкой, с любовью глядя на почти заснувшего любимого человека.       — Она новые приготовила... Дома, в холодильнике... — делая вдох, вдруг икает. — Ой, вспоминает меня... Поехали домой, м?.. — теперь точно засыпает.       — Поедем обязательно в наш дом. А после заглянем к бабушке, хорошо?       — М-м-м...