Разделение

      Время близилось к ночи. Улицы, если их можно было так назвать, Западной Гавани к этому времени совсем пустели. Осенние вечера здесь были туманные, и очертания далёких остовов сожжённых домов походили на старые выцветшие иллюстрации тушью. Запах сена и подгнивающей листвы щекотал ноздри. Лучшее время года для тонкого обоняния: лепёшки, фрукты, старая бумага фолиантов, расплавленного воска, травяного чая, тыквенных семечек смешивались и создавали вибрирующую обманчивую картину мира. Грохот недавней трагедии вмешивался в это как разъярённый бык, случайно потоптавшийся на маленьком муравейнике.       Мрачная фигура эльфа-следопыта, облачённого в кожаную броню, устрашала хлопочущих на кухне женщин. Дейгун сидел за столом, с презрением, как казалось хозяйкам, смотря на них - овдовевших, постаревших от горя, обедневших крестьянок. Любое его движение заставляло их вздрагивать, отводить глаза и смущённо улыбаться. После этого они обычно какое-то время не двигались, старясь унять необъяснимый страх в своих сердцах. Он редко бывал дома и они не успевали привыкнуть к нему настолько, чтобы расслабиться. Было что-то неестественное во взаимоотношениях между ними и вынужденным постояльцем. Дейгун тоже это чувствовал, но не находил ничего хорошего в том, чтобы сблизиться с ними. Что он им скажет? Все в этой комнате держались за уголок общего для всех хрупкого полотна горя, и Дейгун чувствовал себя пауком, что сплёл его. Ему оставалось только замереть в самом центре так, чтобы маленькие мухи не трепетали от ужаса всякий раз, когда он поворачивает многоглазую голову.       - Эйслин, дурная башка, где шлялась? - в коридоре послышался сварливый голос Мириам - грузной женщины, не скупившейся на выражения.       - Тебя забыть спросила, сука старая, - голос Эйслин был хриплым и негромким, но Дейгун расслышал всё, благодаря чёткому произношению каждого слова. Иногда он испытывал рискованное искушение поговорить с Эйслин о чём-то - чём угодно - но подавлял это чувство.       Он пил сидр и уже успел опьянеть. Он позволил себе это, потому что знал: на всех подходах города его люди - рейнджеры Топей.       - Ты что сказала, девка? - как набатный колокол то ли проорала, то ли прогудела Мириам.       - Ой, блять, - Эйслин зашла в кухню, но резко обернувшись в сторону коридора, сделала широкий и резкий шаг, заставив Мириам буквально отшатнуться в полутьму, - попробуй только продолжить со мной собачиться! Я убью тебя, а потом себя!       Дейгун заметил, как блеснули негодованием глаза старой крестьянки. Они внимательно вглядывались в потенциальную жертву.       - Что думаешь, блефую?! А ты проверь! - Эйслин сделала ещё один шаг.       - Больная сволочь, - задыхаясь от гнева прошипела Мириам, не уловившая ни крупицы страха, - Надо ещё время на тебя тратить! Шляется где-то, проститутка. Да пошла ты!       Эйслин не двигалась, следя за тем, как оппонентка скрывается в за дверью своей спальни. Затем вернулась в кухню и захлопнула за собой дверь.       - Зря ты так, - Дорил укоряюще покачала головой из стороны в сторону.       - Когда-нибудь, я сделаю это, Дорил, то, что обещала, - Эйслин наливала себе похлёбку в деревянную тарелку, - и клянусь Чаунтией, ты высадишь на моей могиле цветы в благодарность.       Дорил не могу сдержать улыбку. Она любила эту девушку за острый язык, наблюдательность и неизмеримую скорбь, по размаху не уступающую её собственной. Она почти озвучила своё возмущение продолжением темы самоубийства, но Эйслин уже ушла и прямо за стол к зловещему следопыту.       - Впервые вижу, как Вы пьёте алкоголь, - прокомментировала она кружку крепкого сидра в тонких пальцах Дейгуна. Тот ничего не ответил, только внимательно вгляделся в неё: широкие скулы, миндалевидные глаза, пухлые губы. Она не была писанной красавицей, но выделялась на фоне других женщин деревни, наверное, своей ещё не угасшей молодостью и длинной шеей. Она пользовалась популярностью в среде его подопечных-следопытов. Кажется, всё свободное время они проводили в пересудах, как будут трахать её так и эдак. Их разговоры были настолько детальными и выразительными, что невольно представишь себе каждую сцену, каждую идею, озаряющую их далеко не такие светлые головы. Возможно, потому что Дейгун под страхом смерти запретил и пальцем трогать свою соседку, возможно, из азарта и скуки, но Эйслин стала почти постоянной темой их небольшой компании, и сейчас, когда Дейгун смотрел, как она ест свой суп, то не мог избавиться от всплывающих перед внутренним взором образов всех тех жгучих фантазий.       - Почему вы не ушли со своей дочкой? - Эйслин как ребёнок, бросающий вызов, резко вскинула на него глаза. В уголках её губ скопилось немного бульона.       - Она сама справится, - сказал Дейгун абсолютно равнодушно.       Глаза Эйслин сощурились, её голос был полон напряжения:       - С чем это?       - С тем, чтобы дойти до Невервинтера и жить там, пока у нас тут всё не уляжется, - Дейгун с удивлением отметил, что Эйслин первая, кроме Георга, конечно, открыто заинтересовалась судьбой Брай.       - И Вы даже не боитесь, что... её изнасилуют и убьют?       Она замолчала, насторожено выжидая, какой эффект произведут её слова. На Дейгуна это не возымело никакого действия:       - Нет.       - Почему? - Эйслин наклонилась к нему через стол и чуть понизила тон голоса.       Дейгун почувствовал, что у него сердце разрывается от горя при мысли о Брай. Он был удивлён своей неспособностью сосредоточиться. Неужели алкоголь настолько действует на него?       - Потому что я сам учил её, - выдал он первое, что пришло на ум и отодвинул от себя кружку.       Эйлин приняла этот жест за приглашение и с совершенно невинным видом отпила из неё пару больших глотков. Дейгун заметил, как снова остолбенели женщины, и подумал, что это может плохо закончится.       - А вы можете меня научить? - спросила Эйслин. В её глазах блеснул злой огонёк.       - Нет, - наверное, из-за алкоголя, Дейгун не захотел вываливать на неё свою холодную жёсткость, - Не собираюсь вытаскивать тебя из петли после каждой охоты.       Эйслин понадобилась секунда, чтобы понять смысл довольно размытой шутки. Она хмыкнула.       - Мы уже на ты, - она улыбнулась шире, констатируя факт, - ну, знаешь ли... Почему бы и нет?       Она пожала плечами, снова отпила сидр и протянула кружку Дейнугу.       - Понятно, - ответил он и взял кружку, - Я подумаю над этим.       Этими улыбками и смелостью Эйслин не смогла убедить Дейгуна, что она развеселилась. Обычных людей, когда они сталкиваются с неосознанным кокетством привлекательной женщины, подобное поведение ввело бы в заблуждение, но не его. Её глаза были похожи на глаза больного лихорадкой. Она потеряла мужа также, как он когда-то потерял жену. Как вездесущая грязь Западной Гавани, пачкающая обувь и одежду, горе прилипало к ней повсюду. Дейгун, наблюдавший за её улыбкой, пустой и холодной, словно ночной туман, когда он и сам по уши перемазан в точно такой же грязи, пришёл к парадоксальному выводу, что, возможно, это была бы и неплохая идея. Отдаваться этой мысли он, конечно же, не стал.       Она, словно тут уже забыла о нём, вернулась к своему супу. Обоим стало неудобно от своего поведения на глазах у других людей. Дейгуну пришлось сдерживаться, чтобы не уйти в эту же секунду. Он допил свой сидр.       - Я бы не убила себя, - тихо сказала Эйслин.       Последовало короткое молчание.       - Но, по-моему, это забавно, - серьёзность, которая слышалсь в её словах, привела Дейгуна в ещё большее смущение. Он вдруг вспомнил Брай в юношеском возрасте. Наверное, если бы она говорила то, о чём думает, как это делала сейчас Эйслин, то говорила бы что-то похожее.       Дорил, которая вышла на время, не в силах выдерживать зрелище распивающей из чужой кружки вдовы, вернулась назад и объявила о приходе брата Меринга.       - Дейгун, - что-то в голосе священника выдавало его крайней степени обеспокоенность, - давай поговорим наедине, брат?       Меринг не стал заходить в кухню, только учтиво улыбнулся Лилибель и её подруге, перебирающих зерно в дальнем углу. Из другого угла ему махнул рукой Риан.       В доме Георга насчитывалось семь комнат. Хозяин оставил за собою самую большую над восточным входом; из её окон можно было смотреть прямо на центральную площадь. Остальные комнаты достались выжившим сельчанам с окраин: Дейгуну, Эйслин, Дорил, Мириам и её дочери Лилибель, братьям Риану и Колниаду. Широкие коридоры были сплошь заставлены теми вещами новых жильцов, что удалось сохранить.       Дейгун не стал прощаться с Эйслин. Когда они со священником вышли из дома, сильный ветер обрушился на площадь, состоящую лишь из земли и пожелтевшей травы, пары кадок с дождевой водой и пары покосившихся заборов.       - Не выношу ветра поздней осени, - Мерингу пришлось говорить чуть повышенным тоном, - Ничего не слышно!       Оставшуюся часть пути они шли молча. Оказавшись в небольшом амбаре, переоборудованном под приходскую церковь Латандера, священник плотно закрыл дверь и ставни. Мужчины оказались в почти кромешной тьме. Наконец, послышался звук огнива, вспыхнули три свечи. Лицо Меринга превратилось в ужасную гримасу, а тело на мгновение застыло и задрожало. За тонкими деревянными стенами рвал и бушевал ветер. Дейгун почувствовал, что окончательно опьянел. Он подумал, что ему повезло: разговор с братом Мерингом выпадет именно на это состояние, и, может, священник почувствует, как Дейгун расположен к нему по-настоящему, без всех этих бесконечных внутренних барьеров и тотального самоконтроля?       - Я даже не знаю, с чего начать, брат, - Меринг подошёл к Дейгуну и резким движением схватил его руку, - Это всё просто как-то неправильно, ты не думаешь?       Его рука была сухой и тёплой.       - Сегодня прямо перед приходом к тебе, я снова наслушался эту Ретту, эту... - было заметно, что ему тяжело подобрать подходящее слово, - змею!       Он отпустил руку Дейгуна и начал прохаживаться мимо него.       - Снова она совращала умы и без неё пострадавших земляков, снова науськивала их на меня и моё учение, снова призывала к покаянию. Но к какому покаянию она призывает, к какому? Она никогда меня не любила, но чтила всегда. Это ведь она два года назад поддержала мои идеи по поводу уроков грамотности для молодёжи. Всем тогда заткнула рты. Какой у этой женщины талант, и что она творит? Создаёт секту! Прямо на наших глазах.       Дейгун вспомнил Ретту и её прихлебателей. Пару раз он проходил мимо них, одетых в белые робы, рассевшихся в круг. Пару раз слышал, как Ретта что-то кричит с окраины деревни, где она теперь постоянно и ошивалась. Оба раза она то ли требовала, то ли молила о прощении.       - А сейчас, я могу сказать тебе наверняка, брат, меня пытаются убить!       - Кто?       - Я не знаю... Дважды я находил измученных и убитых кошек на своём пороге. Дейгун, вся деревня знает, как трепетно я отношусь к этим животным. Кто мог опуститься до того, чтобы причинять вред столь милым и очаровательным созданиям?       - Почему ты не сказал мне сразу? - теперь Дейгуна раздражало собственное опьянение, оно казалось неуместным, - Я бы прочитал следы, поговорил бы с людьми...       Язык предательски заплетался, но Меринг не замечал или не придавал этому значения.       - Не знаю, - его плечи безвольно опустились, - Наверное, мне просто было противно от... от того, что меня отвергают настолько, что причиняют боль безвинным созданиям? Это было неделю назад и шестнадцать дней назад. Оба раза, если ты помнишь, шёл дождь. Мне трудно забыть их маленькие головы и переломанные лапки...       В его голосе дрогнули слёзы, но он быстро взял себя в руки.       - Да не накажет меня Господь за гордыню, но я всё отдаю этим людям, просто всё! И что получаю в ответ?!       - Многие сошли с ума от горя, но это не оправдание. Это нарушение равновесия!       - Поэтому я и обращаюсь к тебе, последователь Сильвануса! - Меринг с чувством положил Дейгуну руки на плечи и сдавил их пальцами, - Я хочу прекратить это безумие.       - Если кошки тебя не мотивировали обратиться за помощью, то что мотивировало?       - Вот, - Меринг рассеянно пошарил с кармане робы и достал оттуда кусок пергамента.       Тот, наверняка, когда-то принадлежал Тармасу; на обратной стороне был неразборчивый текст из исторического справочника. Само обращение было написано неровным почерком, красными чернилами: «Убирайся, свиной выродок! Это только начало!». Под текстом была неумело нарисована отрубленная кошачья голова. Рисунок напоминал детские каракули, а чернила кровь.         - Ты думал, кто это мог сделать? - Дейгун аккуратно сложил листок и засунул в нагрудный карман.       - Не знаю. У меня нет фактов. Но бывает, когда именно сердцем чуешь, что дело серьёзное. Спроси себя, Дейгун, всмотрись в эти буквы ещё раз... ты равно горяч духом, как в любви Сильванусовой, так и в неприятии зла. Кто бы это ни сделал, представляет опасность не только для братьев наших меньших, но и для жителей деревни. Это действительно только начало, Я - только начало какого-то масштабного террора.       - Почему ты не поговоришь об этом с Георгом?       Меринг заломил руки, в глазах показалось что-то недоброе.       - Я как служитель Господень, говорю тебе, брат, в Георге есть что-то такое, отчего у меня кровь стынет в жилах.       - Судя по твоим словам, это - Ретта, открыто бросающая тебе и твоему делу вызов.       - Не мне бросать тень подозрения на любого из жителей Западной Гавани, но я прошу тебя быть тем, кто разберётся в этом деле. Пожалуйста, Дейгун, не доверяй никому, даже своим рейнджерам, - его сухой, ясный, высокий голос звучал тихо и печально, - Я не хочу более задерживать тебя, брат. Да пребудет с тобой свет Властелина Утра, Господа нашего Латандера. Особенно сейчас...       Дейгун с ужасом подумал о том, что так и не успел протрезветь. Он не знал, доверять ли себе, правильно ли он понял ситуацию, запомнит ли все факты. Отрывисто кивнув, он вышел за дверь. Последнее, что он увидел, как Меринг встал на колени, а затем лёг ничком перед иконой рассвета, выложенной розовыми, красными и жёлтыми драгоценными камнями. В свете поднесённых к ней свечей, образ сиял невероятно красивыми красками. Эта икона вызывала много вопросов не только у сельчан, но и у Дейгуна. В деревне ходили слухи, что Меринг не сразу пришёл на помощь во время нападения, потому что все силы бросил на спасение этого куска металла. Дейгун не хотел верить в подобные россказни. Он помнил, что лишь благодаря этому человеку его дочь осталась жива и не искалечена. Но ко многим раненным Меринг не успел прийти во время, и их близкие могли затаить обиду с таким же сильным чувством, каковым было чувство благодарности тех, чьим близким он всё же помог.       Когда он вернулся, в кухне уже никого не было. Дверь в комнату Эйслин была немного приоткрыта, внутри горела свеча. Она расчёсывала волосы перед маленьким потемневшим от времени зеркалом. Это зрелище успокоило Дейгуна и в свою комнату он зашёл с чистым сердцем. Он снял с себя кожаную куртку, стянул через голову рубашку, расшнуровал и поставил у входа сапоги. Завалившись на кровать, он почти моментально уснул, думая напоследок о том, как любил слушать звук расчёсываемых перед сном длинных, блестящих, почти таких же как у Эйслин, волос жены.       Его разбудил громкий стук в дверь.       - Открывай! - встревоженный голос Георга заставил Дейгуна моментально вскочить. Как есть, в одних лишь штанах, он резким движением распахнул дверь. В его руке уже был зажат длинный кинжал; растрёпанные волосы, как солома торчали в разные стороны.       Первое, что он увидел, это глаза Эйслин. Она - такая же растрёпанная и взволнованная - стояла за спиной Георга.       - Что случилось?       - Нужная твоя помощь! - Георг задыхался, явно после быстрого бега, - Меринг! О, всемогущая Чаунтия, Великая Мать... Меринг... Меринг мёртв!