Миллениум

— Юрка, мельче режь, — говорит мать. — Господи боже, дай сюда нож, покажу. Как ты такие куски колбасы в салат собрался класть? Так и собрался. Большими кусками. Сосредоточенно медленно Юра порезал уже соленые огурцы. На колбасу его не хватает. Хочется поскорее закончить со всеми этими салатами, да пойти заниматься чем-нибудь поинтереснее. Например, с отцом посмотреть телевизор до первой рекламы. Или повисеть на телефоне (до тех пор, пока он не разрядится и не придется ставить на зарядную станцию), рассекая по квартире и заранее поздравляя всех своих друзей со знакомыми. Обязательно обещая в новом году встретиться. А потом не встречаться еще долгое время, потому что большинству своих знакомых Юра банально должен денег. Может, у него получится и вовсе сорваться в тот клуб, откуда в отделение время от времени доставляли размалеванных мужиков и их обидчиков. Юра все собирается, да только постоянно ему что-то мешает. Отсутствие решимости в некоторых вопросах, например. К которым он уверенно готовится, а потом все равно все летит к чертям. — Давай, может, горошек открою, — обращается он к матери, которая мучается со старым и туповатым консервным ножом. — Дорежь нормально колбасу, — устало произносит мать. — Тебе дали одно задание, Юра, ну что ж ты у меня такой... — Мать, иди сюда скорее! — доносится голос отца из гостиной. — Тут чего-то президент собрался вещать раньше курантов. Мать отвлекается от своего горошка. Юра тоже откладывает колбасу и нож, чтобы вместе с ней выйти из кухни, где, на самом деле, пользы от него никакой нет. Можно было бы уже и с дедом накатить настойки, а потом сидеть и в свой законный выходной окукливаться. Но его тут впрягают в полезную деятельность. Юра прислоняется к дверному косяку. Отец делает обращение президента погромче. Ельцин в кадре привычно выглядит так, словно только что раскусил лимон и пытается бороться с кислотой. Может и правда лимоном закусывал. Чего вот, действительно, вылез к полудню, а не к полуночи. — Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам как президент России, — говорит Ельцин с экрана, мерцающего в гостиной. Мать охает и отходит к дивану, чтобы опуститься на него рядом с отцом. — Я ухожу, ухожу раньше положенного срока, — продолжает президент. И тем самым ввергает всю квартиру в гробовое молчание. Юра только складывает руки на груди и постукивает указательным пальцем по своему локтю с куда более быстрым ритмом, чем тот, с которым вещает Ельцин. Вот и еще одна эпоха закончилась. Очередная, получается, на его веку. Спонтанная отставка президента воспринимается куда проще, чем развал СССР, который пришелся на его армию и студенчество. Эпоха-то закончилась, а Юра так и не поймал еще свою удачу за хвост. Это досадно. Обращение Ельцина сменяется срочной сводкой новостей. Родители переглядываются между собой, не зная, как им это обсуждать. Наконец, мать вздыхает, поднимается, поправляет свой фартук, в котором готовит. И молча возвращается на кухню. Салаты ведь сами себя не дорежут. Президент президентом, а новый год еще никто не отменил. Вот только дедову настойку мать открывает на кухне сама. И также молча наливает ее не только себе, но и Юре. — Ох, Юрка, я так до внуков не доживу, с такими-то новостями, — вздыхает мать, с ним чокаясь стопками. Юра не комментирует, а только выпивает свою настойку. Наверное, в его-то возрасте уже пора было бы собрать яйца в кулак и наконец признаться вслух в том, что с ним никаких внуков и так не будет. Надо было родителям заводить еще одного, страховочного, ребенка. Эпохи меняются, а он это все еще держит в себе. Пускай и статью за мужеложество отменили, и вообще дышать стало как-то свободнее. Не такие уж у него плохие родители, чтобы не принять и не понять. Наверное. С потрясением относительно Ельцина его семья справляется быстро. Снова вовлекается в новогоднюю суету с нарезкой салатов, переключением телеканалов, завешиванием елки дождиком. Юра щелкает мандарины, таскает колбасную нарезку и оказывается изгнан с кухни. Отец прикрикивает на Юру, когда он начинает переключаться между тремя режимами свечения на елочной гирлянде. Дед выбирается из своей комнаты, чтобы засесть смотреть вместе с отцом «Иронию судьбы». Юра стаскивает с елки блестящую мишуру и повязывает ее вокруг своего горла, будто шарф. Или удавку. На мишуру бросает недовольный взгляд отец. — Как баба, — выплевывает он. И снова возвращается к просмотру телевизора. Юра же уходит на балкон, чтобы перекурить. Новогоднее настроение резко теряется, буквально от пары слов отца. Вернуть настрой — не проблема, можно просто привычно закрыть глаза. Но не на пороге нового тысячелетия. У Юры внутри это все буквально свербит, требовательно просится наружу. Сколько лет он уже живет под этим давлением. То мать вздыхает о том, что ей нужна помощница на кухню, а заодно внуки. То отец ворчит, что нечего мужику волосы гелями зализывать и две зарплаты тратить на модные туфли. Ладно, про две зарплаты — может и правда. Отчасти, без привязки к его полу. Может, если бы Юра рациональнее относился к деньгам, не просаживая их то на шмотки, то в карты, смог бы уже хотя бы какую-то отдельную комнату в коммуналке себе купить, а не продолжать в свои годы жить с родителями. Но он ведь просто ждет своего шанса. Такого шанса, который позволит не размениваться на коммуналку. И не смотреть на крутые тачки, понимая, что тебе светит максимум подержанная «Ока». Этого шанса он точно не упустит. Юра крутит командирские часы на запястье, пока докуривает. Такие обычно отцы дарят сыновьям. Юра же свои получает от Федьки с работы, в качестве заблаговременного подарка на новый год. И клятвенно обещает Косте Грому, что прочитает книжку Достоевского, которую получает от него. Даже прячет между страницами этой книжки часть своей тринадцатой зарплаты. А из второй — возвращает Косте и Феде часть долгов. Тоже, по сути, в качестве подарка на новый год. Мысль о том, что мужики с работы вкладывают больше мыслей о нем в свои подарки, чем вложит его собственная родня, неприязненная. И, когда вся семья собирается у новогоднего стола перед полуночью, понимает, что его настигает кризис смены тысячелетия. Этот кризис зудит внутри так, что его срочно надо расчесать. — Дай сюда бутылку, — ворчит отец, пока Юра возится с открытием бутылки шампанского. — Руки как из жопы, не удивительно, что даже не женился еще. У него полная комната кубков и медалей за стрельбу. И уж выстрелить пробкой шампанского куда-нибудь не в телевизор он точно смог бы. Отец же прицельно попадает именно в антенну. И ее приходится настраивать. Эх, когда-нибудь он купит спутниковую тарелку. — Успеется еще, — говорит мать, заметно повеселевшая после дневной настойки. — Но лучше бы, Юрочка, ты действительно не задерживался с этим. С твоей-то работой... Ага, хоть какое-то наследие надо оставить. Конечно. — Да даже если я с работы уйду, — усмехается Юра, решая, что или сейчас, или никогда, — то менее голубым не стану. Гробовой тишины, конечно, не получается, потому что телевизор не поддерживает его родителей и деда в молчании. — Шуточки эти твои, — выдыхает мать. — Никогда я их не пойму. — А кто сказал, что я шучу? — спрашивает Юра. Он давно все про себя понял. Еще даже до армии, в которой только укрепился в этом самом понимании. А теперь и смирился — хоть в чем-то в своей жизни. Не нравятся ему женщины в том самом детородном плане, что теперь поделаешь. Может жить для себя. Может однажды выбраться в тот самый клуб. Не может — Косте Грому рассказать, как сильно временами хочется оказаться на месте его сигареты, лишь бы почувствовать прикосновение сухих губ. А все остальное — суета. Отец ставит бутылку шампанского на стол с таким грохотом, что тот даже пошатывается. На Юру смотрит немигающим взглядом. До телека и приближающихся курантов никому уже дела нет. Это вам не отставка Ельцина. Это прекращение собственного рода. — Пошел вон, — проговаривает угрожающим голосом отец. — Собрал свои манатки и чтобы духу твоего пидорского в моем доме не было. По губам Юры пробегается совсем кривая усмешка. А чего он вообще ожидал.

***

Костя смотрит на Юру, появившегося на его пороге в ночи, с явным недоумением. — С новым годом, — говорит Юра. И улыбается. Так выходит, что идти ему некуда. Своим жильем не оброс, постоянными интимными связями, которые можно было бы в этом плане эксплуатировать — тоже. Денег на гостишку, понятно, нет. К Прокопенычу в новогоднюю ночь соваться как-то совсем некрасиво, у него же жена там беременная. Есть служебные квартиры, но ключи от них — в отделении. А туда ехать просто не хочется. Не осматривать же родную милицию прямо в первую ночь нового тысячелетия. Остается только Гром, у которого ни жен, ни дежурства сегодня. Только мелкий взъерошенный пиздюк, с интересом вырисовывающийся около двери. — Здрасьть, дядь Юр, — говорит пиздюк. Костя, совсем не празднично одетый в майку-алкоголичку, отходит в сторонку, пропуская Юру внутрь. — Так ты чего тут? — просто спрашивает Костя. — Мимо проходил или случилось чего? И то, и другое, можно сказать. — Так мне можно не спать? — спрашивает отца Игорь. — Пап! Костя смотрит на него устало. Юра догадывается, что эта усталость вызвана отнюдь не пацаном, а всем тем, что просто накопилось. Юра знает, как тот упахивается. И от Прокопеныча постоянно слышит, что Игорек опять у них ночевал, пока Костя даже вне дежурства торчал в отделении. Новогодняя ночь — та самая, когда детям обычно разрешают сидеть столько, сколько влезет. Юре вот разрешали. Но для Кости это как-будто проклятье. Юра снова замечает больше, чем ему нужно. — Да хоть до утра тут балагурь, — явно сдается Костя. — Юр, чаю тебе? Или водки? Костя, так-то, тоже внимательный. — Давай с чаю начнем, — предлагает Юра. Новогодний стол у Громов скудный. Юра думает, что надо было еще из дома что-то перехватить, пока «собирал свои манатки». А он только книжку с тринадцатой зарплатой во внутренний карман пальто кое как запихал. Ну и несколько самых ценных медалей рассовал по карманам. На столе перед диваном — бутылка колы, кастрюля с салатом и сковородка с жареными «ножками Буша». Костя же Юре кивает в сторону обеденного стола у окошка. Оживленный Игорь быстро теряет эту свою оживленность и отключается на диване, так в итоге до утра и не балагуря. Костя со своим чаем бросает на него все те же усталые взгляды. Юра не представляет, что бы делал, окажись на громовском месте. Он всегда знал, почему дети — это не про его будущее, вот и не задумывался. А теперь, получается, в чужой семейный праздник лезет. Своей помятой физиономией оставляет отпечаток на новогодних воспоминаниях пацана, который вряд ли рассчитывал на гостей. — Рассказывай, — велит Костя этим своим ментовским тоном, от которого у Юры мурашки бегут по коже. — А чего... Он кивает в сторону Игоря. — Даже если «Аврора» даст залп, он все равно не проснется, — отвечает Костя. Юра кивает. Его история, конечно, не залп «Авроры», но ему не хотелось бы, чтобы ее кто-то слышал. История незамысловатая. Слушать там нечего. Он постукивает ногтями по чайной кружке. Поднимает взгляд на Грома, закуривающего сигарету напротив. Косте он доверяет несколько больше, чем своей родне. А перед ней он уже раскрылся. В конце концов, Костя тоже живет не конвенционально. Много ли сейчас отцов-одиночек. — С жилплощади меня погнали, брат, — говорит Юра. — Почти под куранты. Торжественно, блять. — За что? — За меня. Костя вряд ли понимает. Юра не знает, как сказать помягче. — За то, что гомик я, — Юра отводит глаза. — Пидор. Петух. Обижен злой судьбой, ах, зачем я голубой. Гром — могила и в отделении не разнесет. Верно же? Костя поднимается из-за стола, зажимая губами сигарету. Юра нервозно под столом закидывает ногу на ногу и ею качает. Ну не разобьет же он ему морду. Ну не свалит же он подальше из своей квартиры. Ну не будет же выгонять в зимнюю ночь, как прокаженного. Возвращается Костя с двумя гранеными стаканами и бутылкой водки. — Ну дела, — произносит Костя. И просто разливает водку по стаканам.

***

В отделении Костю внезапно оказывается не поймать. Он проходит мимо Юры быстро и так, словно того вовсе не существует. Будто на его месте не друг, а только выпустившийся из школы милиции пацан, с которым некогда возиться. Костя не выходит с ним на перекур. Костя на него вообще не смотрит. А если и смотрит, то очень быстро отводит взгляд. Юре хочется даже провести следственный эксперимент. Какой-нибудь. По определению вовлеченности Грома в коммуникацию с ним и Федей. Провести, блять, сравнительный анализ не в свою пользу. У Юры дергается веко, когда Гром в очередной раз показательно проходит мимо него, уткнувшись рожей в папку по какому-то делу. Выводы напрашиваются неутешительные. Он открылся Косте, а тот, хоть и не рассказал никому, и сам не пустился в оскорбления, просто перешел в режим избегания. Руки чешутся перехватить, встряхнуть, спросить, какого хуя. Поэтому руки приходится прятать в карманы пальто, чтобы перебирали там всякую мелочевку, которая в них неизбежно скапливается — от монеток до бумажек с какими-то заметками. И Юра смотрит Косте в спину, представляя, как между собственных лопаток врезается метафорический нож.

***

Федя в курилке выглядит несчастным. Он смотрит на то, как Гром затягивается своей сигаретой. Во взгляде — жадность бросающего. Юра падает за деревянный стол напротив Кости. Достает из внутреннего кармана пальто портсигар. Пытается заглянуть в лицо Грому более внимательно. Костя, конечно, отворачивается. А совсем скоро, не рассказывая, как у него дела, сливается обратно в отделение. Даже сигарету оставляет недокуренной. — Чего это с ним? — нарочито расслабленно спрашивает Юра у Феди. — Да его опять с работы не забрать, — машет рукой Федя. — Закопался в последнее дело, дома не ночует. Хмурова его еле на новый год отсюда выгнала. А я почти уверен был, что Игорек останется с нами справялять. Юра кивает. Вот оно что. Гром в своей бессонной стихии. Может и вовсе дело не в Юре? Но, может, одно другому не мешает. Он решает, что прятать голову в песок уже бессмысленно. И надо с Громом все-таки снова столкнуться лицом к лицу.

***

— Ред Бул окрыляет, — произносит Юра, усаживаясь на край стола Грома и ставя перед ним сине-серебристую банку с энергетическим напитком. Такие в магазинах появились сравнительно недавно. И Юре почему-то очень сильно хочется понтануться тем, что при всех задержках зарплаты он может подогнать другу не бутылку «Колокольчика», а энергетик. Так ведь мог бы и растворимого кофе принести, который все в отделении глушат литрами. Но нет, пошел и вместо сигарет купил. Гром смотрит на банку с явным сомнением во взгляде. — Не доверяю я этой химозе, Юр, — произносит он. Оно и видно. — Хозяин — барин, — пожимает плечами Юра. Но никуда сваливать, оставляя Грома под вечер в пустом отделении, он не хочет. У того стол завален грудами папок с материалами дел. А под глазами залегли такие мешки, на которые больно смотреть. Интересно, сколько он уже не спит? Юра тоже не самый худший оперативник, но ему и в голову не приходит настолько отдаваться работе. Не за те копейки, которыми награждает их государство. Да, поболе будет, чем дворником или учителем, но все равно не то. Не стоит того, чтобы на работе жить. Риск, предполагающий возможность за эту работу жизнь отдать — это другое. — Тебе бы расслабиться, — замечает Юра, чуть склоняясь над столом Кости. Так, чтобы заглянуть в ближайшую к себе папку. Костя вздыхает. Криво усмехается. — Расслабишься с тобой, — произносит он. И похлопывает Юру по колену в дружеском жесте, от которого наконец-то отпускает. Костя от него не шарахается. Просто заработался. Вот и все. Напряжение возвращается, но уже совсем иного толка. Становится таким, от которого Юра даже перестает привычно покачивать ногой. Потому что Костя ладонь с его колена не убирает. Слюна во рту становится вязкой. Костя ведет рукой по его колену чуть выше, ближе к бедру. Медленно. Будто то ли переступает через себя, то ли боится спугнуть момент. Юре не дергаться очень сложно. Но он старается не двигаться, чтобы посмотреть, к чему это приведет. Просто друзей мужики так за коленки не щупают. Пальцы Кости уже едва заходят к внутренней стороне бедра Юры. Но продолжается это недолго. Гром быстро руку отдергивает и откидывается на спинку стула, отворачивая голову куда-то в сторону выхода из помещения. — Дома надо побывать, — говорит Гром. — Поспать хотя бы пару часов. Затем резко поднимается, захлопывает папку с материалами дела, подхватывает ее. Банку с Ред Буллом тоже берет. Этими своими блядскими пальцами, которые только что были в неприличной близости от члена Юры. Сука.

***

К павильону с игровыми автоматами Юра прибивается, словно дрейфующая льдина. Он обещал, что на этот раз точно завяжет — новое тысячелетие нужно начинать с каких-то глобальных планов. Завязать с азартными играми и поднять денег, не полагаясь на шальную удачу, — его планы. Были. Он заворачивает в темный павильон, внутри которого выстроился ряд со слотами. Разменивает последние купюры на мелочевку для автоматов. Садится за слот «Crazy Monkey». Хмурится, запуская внутрь монеты, а затем — рулетку на экране. На совпадения почти не обращает внимания. Головой он совсем не здесь, а где-то рядом с блядским Костей Громом, нелепо облапавшим его коленку, а потом позорно сбежавшим. Еще с утра Юра был уверен в том, что Костя его избегает, потому что он — голубее Бори Моисеева. Но будь Гром, в свою очередь, уверен в стопроцентной направленности желаний своего члена, точно не стал бы пытаться распускать руки. Юра не вчера родился, чтобы сидеть за игровым автоматом и определять это для себя как что-то смутно дружеское. Да и взгляд в тот момент у Кости был такой, после которых у Юры в армии, бывало, случался быстрый и неловкий секс. С Костей не случилось ничего. Юра не знает, фрустрирует его это или просто раздражает. В его фантазиях все бывало по-другому. Он запускает новый раунд в слоте, чтобы привычно просадить все, что осталось, а потом снова погрязнуть в долгах перед мужиками на работе. Вот только с Кости он хочет попытаться на этот раз стрясти отнюдь не пару сотен до получки.

***

Напряжение, которое считывается во взгляде Грома, Юра больше не рассматривает, как сложносочиненную гомофобию друга. Оно может быть нервным, сексуальным, каким угодно еще. Но маловероятно, что направлено против самого Юры. Это выводы на основе наблюдений, а не фантазий. Соотносить их с реальностью он прекрасно умеет. — Чего без дела-то слоняешься? — спрашивает Федя, когда проходит по отделению мимо Юры. — Заняться нечем? Так вон Гром пару мелких воришек притащил, которых развлекать некому. Пошел бы, может, провел воспитательную беседу. Юра поворачивает голову, чтобы увидеть пару совсем мелких пацанов, даже не старшеклассников, сидящих на жестких стульях неподалеку от дежурного. Жизнь в отделении кипит, а Костя даже мелкую шпану сюда таскает. Удивительная преданность делу. Шпану родителям надо сдавать, а не в полицию приводить. — Да, потом, — отмахивается Юра. Обязательно. Вот только с самим Громом попробует воспитательную беседу провести. Тот как раз поднимается из-за своего стола, к которому Юра приближается. Среди коробок и папок с делами он видит все-таки открытую банку Ред Булла. — Детский сад тут зачем устроил? — спрашивает Юра. — За сигаретами пошел, — отвечает Костя. — И поймал эту парочку. Детдомовские, еще час назад за ними прийти должны были. А пацаны все сидят. Понятно. Так и по жизни продолжат. У детдомовских еще с Союза статистика нормальной социализации в обществе так себе. На малолетке сидят штабелями, детдом их только к такой суровой жизни по расписанию и готовит. Тысячелетие новое, а общество старое. — Давай, помоги мне эти коробки в хранилище отнести, — говорит Гром. — Ничего там нет полезного. Юра согласно кивает. Подхватывает одну из коробок, забитых папками с делами. По дороге до хранилища расспрашивает Костю о том, с каким это делом тот возится. Гром, конечно, вовлеченно рассказывает. Слушает Юра тоже вовлеченно. Только увлекают его совсем не очередные братки, не поделившие зоны влияния, а Костя. В хранилище, внутри которого не находится даже опера, приставленного следить за всем этим бумажным богатством, Юра ставит коробку на один из ближайших стеллажей. Затем отходит к двери, чтобы плотно ее закрыть и повернуть изнутри замок. Костя как раз оборачивается и вопросительно на него смотрит. Юра пересекает расстояние между ними, обхватывает обеими ладонями его лицо. И прижимается губами к губам. Напористо, по-брежневски. Он умеет долго терпеть, но не тогда, когда желаемое прямо под носом. Гром же столбенеет, превращая ситуацию из отчаянной и потенциально сексуальной в блядски неловкую. Куда деваться, когда тебе ни на поцелуй не отвечают, ни пытаются морду разбить, не очень понятно. Юра в поцелуе даже открывает глаза. Он делает наконец шаг назад, отстраняясь от Грома, когда понимает, что ничего не произойдет. — Это, — начинает он. — Это, ну... Ну нечем это оправдать. Юра и не собирается. — Юр, — обращается к нему Гром. Но тоже как-то обходится без развернутых комментариев. — Я пойду за твоей шпаной присмотрю, — говорит, наконец, Юра. — Да и к Хмуровой надо завернуть. — Слушай, я просто не ожидал. — Да проехали. Юра отмахивается. И спешит поскорее хранилище покинуть. А если бы ожидал, то что? Приглашающе расцепил бы зубы и позволил вылизать себе весь рот по самые гланды? Не похоже. Ну и к черту его. Мало ли в городе мужиков. Юра спокойно может завернуть после смены в Катькин сад, прогуляться с кем-нибудь до бани, выпустить пар. И пошло оно все.

***

— Да трубы прорвало, — заливает Юра, подтягивая к себе кружку с чаем, заваренным Леной Прокопенко. — Отопление отключили, такой дубак, что даже под армейской шинелью не выспаться. Федя смотрит на него, прищуриваясь. Будто догадывается, что Юра откровенно врет. Но Прокопенко, какими бы они ни были славными и готовыми всегда помочь, не помещаются для него в одну категорию с Костей, которому он смог рассказать о своей домашней ситуации. Поэтому Прокопенко приходится выслушивать его ложь про отопление. Косте тоже не стоило рассказывать всего. Было бы меньше проблем. Еще одна проблема, связанная с Громом, как раз заходит на кухню к ужину. Мелкий и вечно взъерошенный Игорь говорит свое «здрасьть, дядьюр», садясь рядом с ним за стол. Хотя и виделся уже. Поди телеком увлекся и забыл про все на свете. У Юры у самого такое бывает. — Поговорил бы ты с Костей, — предлагает Федя. — Может, у него бы перекантовался? Нет, мы не против того, что ты с Игорьком гостиную займешь, просто ему, мне кажется... — он бросает короткий взгляд на младшего Грома, затем вздыхает и все-таки продолжает свою мысль. — Одиноко ему, мне кажется. Юре тоже одиноко. Но одиночество Костей Громом не заполнить. Это он уже успевает понять. Потому что Костя Гром, даже если и задумывался на момент об этом, все равно оказывается не заинтересованным в конечном итоге. Обхватив руками чашку с чаем, Юра отворачивается к окну, за которым происходит нечто, похожее на снегодождь. — Поговорю, — обещает Феде Юра. Не собирается он ни о чем говорить. Рассчитывает только на то, что оно само рассосется. А то как-то даже деньги у Грома просить в долг будет неловко после этого недопоцелуя в хранилище. В прокопенковскую дверь звонят. Федя подскакивает из-за стола, не позволяя куда-то подрываться беременной Лене. У Юры от такой мелочи внутри что-то болезненно схватывается. С ним так никогда не носились. Да и не будут. Со стороны прихожей гремит голос Грома. Игорь взвивается из-за стола, так и не прикоснувшись к своему ужину. Сбегает к отцу. Юра поднимается тоже, хотя ему бы, по-хорошему, следовало отсидеться. Он говорит себе, что просто поздоровается. Костя же застывает в прихожей, как только видит его на пороге. — Привет, — произносит Гром. Прихожая тесная. И едва вмещает в себя суетящегося около своих вещей Игоря, Костю и Федю. Юра тут совсем лишний. Самая неуместная единица. Но под взглядом Кости он сковывается и не может ни присоединиться к общему броуновскому движению, ни свалить обратно на кухню. — Привет, — отвечает Юра. Взгляд у Кости тяжело пропитывается как-будто бы тоской. Наконец, он встряхивается. — Игорь, не суетись, — говорит Гром. — Я же говорил, что сегодня ты у дяди Феди ночуешь. Юр, нам бы с тобой по одному делу прокатиться. Юра замирает. — Он говорил мне, что у тебя хочет вписаться, — начинает пояснять Гром Феде. — А до вас что-то не дозвониться. Трубку, что ли, на аппарат не положили нормально? Игорь разочарованно выдыхает и прекращает суетиться. Федя скрывается в гостиной, чтобы проверить трубку дискового телефона. — Куда? — спрашивает Юра. — Погнали, — просто отвечает Гром. Тоска в его взгляде сменяется решимостью. И Юра окончательно перестает его понимать. Но все равно послушно шагает к своей обуви и тянется за пальто. Надо так надо.

***

Гром приводит его к себе. В пустую квартиру, пропитанную запахом табака и одиночества, которое отец и сын, похоже, делят здесь на двоих. Юра непривычно молчит на протяжении всей дороги. Не то чтобы ему нечего было сказать. — Ты поговорить со мной без свидетелей хотел? — спрашивает Юра, когда проходит в квартиру. — Или чего? Нет смысла тянуть кота за яйца. Оба понимают, почему у них возникают проблемы с коммуникацией. Почему они сейчас здесь. — Можешь не беспокоиться, — продолжает Юра, не дожидаясь ответа Грома. — Я не собираюсь больше катить к тебе яйца. Видимо, рассудил неправильно. Все он правильно рассудил. Просто Гром — ссыкло. При всей своей ментовской смелости. Юра его оправдывать не будет. Никакая давняя влюбленность не закроет ему глаза на такие косяки. Да, ему самому когда-то было непросто. Стоило понять, что на девчонок не просто не стоит, а даже вяло не поднимается, как пришлось пройти через все моральные круги ада, которые только возможны. Ничего, как-то выжил, как-то не сломался. Но Грома через это все проводить... Нет, он уже не в том возрасте. — Юр, помолчи, пожалуйста, хоть раз, — просит Гром. Он и так сколько уже молчал. Больше не хочется. — Это не я себя сюда притащил, — Юра вскидывает подбородок и делает к Грому шаг. — Будь мужиком, Гром, скажи конкретно, что тебе от меня надо. Гром не говорит. Но тоже делает шаг в направлении Юры. С такой решимостью, что неясно — то ли подаваться к нему и падать в объятия, то ли отступать и доставать оружие с целью самозащиты. Оружие, впрочем, не требуется. Костя сгребает Юру за ворот пальто, тянет на себя. И врезается в его губы голодным царапающим поцелуем. Гром лишает воздуха, заставляет колени подгибаться, а сердце — заходиться в почти адреналиновом приступе. Только Юра, в отличие от него самого, не теряется, когда к нему лезут целоваться. Он вгрызается ответно. Блядски сухие губы Кости сминаются и смягчаются под поцелуями. Юра выворачивает пальто из его пальцев, чтобы сначала себя вытряхнуть из верхней одежды, а потом и самого Грома. Чертовски хочется плотно вжаться в его тело, почувствовать настоящий жар, откровенно одуреть от близости. И не позволить ему одуматься. К этому Юра и стремится — пытается скорее стать ближе к телу, пролезая холодными после улицы пальцами под громовский свитер, пока начинает покрывать поцелуями его лицо и спускаться к шее. Костя хрипло выдыхает, запрокидывает голову, притягивает к себе Юру теснее. И в его тело упирается явно не табельным. Юре очень хочется неуместно про это пошутить, но Костя, словно предчувствуя, снова перехватывает его губы. Блядский Гром сводит его с ума. И кто Юра такой, чтобы добровольно отказываться от сумасшествия? Костя утягивает его за собой куда-то в сторону кухонной зоны квартиры. Бряцает пряжка ремня. Юра поспешно запускает руку за пояс его брюк и резинку белья, добираясь до члена, до которого и не чаял уже добраться. Он обхватывает ствол пальцами, плотнее сжимает ближе к основанию, почти игнорируя собственное возбуждение. Видит, как Костя сцепляет зубы и шумно выдыхает. Гром хватается за его плечи, но не отталкивает. Только упирается спиной о холодильник и чуть шире расставляет ноги, бедрами толкаясь Юре в руку. Противозаконной должна быть не преступность, а разгоряченный Костя Гром, потому что выдержать это невозможно. И Юра свободной рукой тянется к своим брюкам. Разрядка происходит также стремительно, как и все, что между ними происходит в моменте. Ощущая влагу на своих ладонях, Юра все равно стремится закрепить успех новыми поцелуями прежде, чем отпускать Костю, конечно, курить. И, снова перемешивая свое дыхание с костиным, Юра думает, что лучше бы Гром на новый год сразу же подарил ему близость, а не книжку. Потому что это — куда более ценно, чем даже командирские часы от Прокопенко.

***

Окно Костя открывает с трудом. Старая деревянная рама поддается не сразу, но все-таки холодный вечерний воздух удается пустить внутрь. Юра разваливается на табуретке около стола. Ему слишком хорошо, чтобы тянуться даже за сигаретами. Ничего особенного, по идее, в быстрой страстной дрочке нет. Но по телу растекается потрясающая нега. Потому что особенный — Костя. И Юра смотрит на него, чувствуя, как губы сами по себе расползаются в улыбке. Можно проветриться, бахнуть чаю, а потом включиться во второй раунд. Юра, например, вполне неплохо умеет отсасывать и готов этот навык продемонстрировать Косте. Раз уж Игорь все еще у Прокопенко, у них впереди вся ночь. Нельзя ее упускать. Костя, пока курит прямо в раскрытое окно, только выглядит так, словно у него кто-то умер. — Костик, — обращается к нему Юра, поднимаясь все-таки с табуретки. — Ты чего такой?.. Смурной. Юра забирает у него из пальцев сигарету, чтобы затянуться ею самостоятельно. Костя толком даже не реагирует. Так вот ты какая, посткоитальная депрессия. — Что мне делать теперь, Юр? — спрашивает Костя, поворачивая на него голову. — Что мне с тобой теперь делать? Из всего, что Юре говорили после секса это — самое провальное. — Снимать штаны и бегать, блять, — отвечает Юра, почти мстительно туша сигарету, не выкуренную даже наполовину. У Юры есть много вариантов того, что Гром мог бы сделать с ним. И что он мог бы сделать с Громом. Да только интуиция подсказывает, что ни один из этих вариантов Косте, впавшему после дрочки в уныние, не понравится. Вот так легко взять и все испортить парой фраз — это надо уметь. Это талант, это — браво. Юра такого просто не заслуживает. — Знаешь, что? — вскидывается он. — Пошел ты, Гром. — Подожди, — выпрямляется от окна Костя. — Юр. Но Юра одевается с такой скоростью, с которой даже в армии не учили. Спичка точно не успела бы догореть. А вот сам Юра сгореть успевает, пораженный молнией, бьющей после грома.

***

В линии над средней выстраивается выигрышная комбинация. Юра сцепляет зубы. Автомат, получается, просто не докрутил. Значит ли это, что он докрутит в следующую крутку? Юре хочется верить в то, что да. Поэтому он заряжает в автомат еще денег. И матерится себе под нос, когда крутка вылетает впустую. Он даже минимально не отбивает то, что просаживает. Зато это раздражение от собственных поражений, на которые он никак не мог бы повлиять, здорово отвлекает от мыслей о Громе. Еще одна крутка сливается. И еще одна. Скромные запасы денег у Юры стремительно заканчиваются, сжираясь сумасшедшей обезьянкой, красующейся на игровом слоте. Конечно, в блэк-джек он просадил бы все куда быстрее. Конечно, за карточный стол с теми крохами, что остаются у него от последней получки, его бы и не пустили. Сублимирует Юра как может, не думая о завтрашнем дне, в котором у него все равно не будет ни денег, ни Грома. Голос которого из-за спины — действительно все равно что гром посреди ясного неба. — Знал, что найду тебя в подобном месте, — произносит Костя, на которого Юра оборачивается резко. С чего бы ему его вообще искать? А, ну, на работе, может что-то. — Вызывают? — спрашивает Юра, не поднимаясь из-за слота. — Мне, думаешь, вызов нужен, чтобы пойти тебя искать? Да, именно так и думает. Все же достаточно прозрачно. — Я тут немного занят, — говорит Юра. — Освободишься, — тоном, который не предполагает возражений, отвечает ему Гром. — Пошли, прогуляемся. Поговорить надо. Ладно, Юре действительно интересно, что Костя может ему сказать. В то же время он подозревает, что может не захотеть это слышать. А избавиться от собственной памяти потом не получится. Ладно, вернуться в игровые автоматы он всегда успеет. Юра поднимается из-за автомата, который бездушно ничего ему не дал в ответ на все скормленные монеты. Одергивает пальто, небрежно поводит плечами, идет с Громом в сторону выхода из павильона. На его место моментально садится другой игрок. Загружает первые монетки. И, уже открывая дверь, Юра слышит, как тот громко произносит «да ладно, с первой попытки!». Он оборачивается, чтобы на экране того самого автомата, за которым сидел, увидеть максимальную выигрышную комбинацию. — Блять, это же... — выдыхает Юра, зависая между темнотой павильона и уличным светом. Если бы не Костя, это был бы его выигрыш. Досада прошивает. Ему могло так повезти, как никогда не везло в автоматах. — Пойдем уже, — одергивает его Гром. Юра нелепо моргает, глядя на радующегося мужика, который тут же начинает совать еще больше денег автомату. Наверняка в нем же и оставит весь выигрыш. Юра бы поступил иначе. Смог бы остановиться. Да точно. Гром касается рукой тыльной стороны его ладони, настойчиво привлекая к себе внимание. — Иду, иду, — произносит Юра. Такой шанс оказывается проебан. Он разочарованно прячет руки в карманах, когда наконец выходит следом за Костей. — Ты мог бы научиться слушать людей, прежде, чем делать какие-то выводы, — говорит ему Гром на улице. — Очень полезное для оперативника качество, не находишь? Юра находит Костю почему-то тоже раздраженным. Хотя это не у него тут удача проплыла буквально под носом. — Не нахожу, — отвечает Юра, почти огрызаясь, пока ныряет за Громом под внутреннюю арку квартирного дома, ведущую в лабиринты дворов-колодцев, инстинктивно понятных местным. Гром останавливается, не доходя до самого ближайшего двора. Юра по инерции едва не врезается в него, но все-таки успевает среагировать и затормозить, чтобы следом пришлось сделать шаг назад. — Ты читал вообще книгу, которую я тебе подарил на новый год? — спрашивает Костя. — Не успел еще, — Юра чуть сбивается с толку. При чем тут эта книга вообще. — Я так и думал, — Костя невесело усмехается. Но мысль не продолжает. — Смирнов, я не знаю, что делать с тобой, но я и сам не лучше. — Завязывай, — просит Юра. Костя протягивает к нему руку. И по его небритой щеке проводит костяшками пальцев так мягко, что у Юры внутри снова начинают сбоить все приборы. Ему нахер не нужны эти качели. Юра отшатывается и хмурится. — Я о тебе в таком ключе еще знаешь, когда подумал? — спрашивает Костя тише. Так, чтобы даже случайно пробегающая мимо крыса не могла подслушать. — Когда ты только перевелся к нам в отделение, весь на своих распальцовках. — Сразу в петухи меня записал? — отзывается Юра, в свою очередь тона не снижая. Как-то похуй, кто и что тут о нем подумает. Свои последние рубежи он уже перешел. Все, кто был действительно важен, и так в курсе. И только один все еще перед ним. — Петухи на зоне, Юр, — он видит, как неприязненно Костя дергается. — Я хочу сказать, что привлек ты меня сразу. Видишь? Не слушаешь и делаешь выводы. У всех свои оперативные подходы. Юра в своем обычно не сомневается. Как и в себе, в отличие от Грома. — Можешь начать сразу со своих выводов, — предлагает Юра. — Можешь оставаться у нас, — тут же отзывается Костя. — Сколько тебе потребуется. Игорь возражать не станет. Юра все-таки делает небольшой шаг вперед. Ну, друга он, похоже, не потерял. — А с тобой? — спрашивает Юра. Гром не отвечает словами. Но кивает. О как.

***

— Игорь не должен узнать, — говорит Костя, в каком-то напряжении опорожняя пепельницу. — При нем даже никаких намеков. — Услышал, — кивает Юра. Ему не сложно. Он и так столько времени обходился без намеков или номинальных попыток пофлиртовать. Для него в публичном плане ничего не изменится. Да и при мелком в любом случае было бы не здорово лезть щупать его папашу за всякие места. За которые можно пощупать сейчас, пока мелкий где-то шарится. Юра устраивает ладонь на бедре Грома, приближаясь к нему и отвлекая от нервозного быта. Костя обдает его взглядом с такой блядской поволокой, от которой становится трудно дышать. — На работе тоже, — добавляет Костя. И это тоже понятно. Но тут уже Юра не может не начать его поддевать. — Дальше ты предложишь трахаться только в миссионерской и при выключенном свете? — спрашивает он. — Юр, я серьезно, — хмурится Гром. — Да само собой. Он не вчера родился. Может, за пределами ментовской и бандитской среды другие порядки, которые взращиваются на всяких там Элтонах Джонах и не без помощи Моисеева. Но они живут в мире, который насквозь пропитан понятиями. Казалось бы, мент — не бандит, чтобы мыслить по-тюремному. Да только в ресторанах с живой музыкой и менты заказывают песни Михаила Круга. Когда ебешься с кем-то в армии или тюрьме — это другое, это вынужденное, это про власть или физиологию. Когда ебешься с кем-то по любви к членам — это проказа. Юра заводит руку от бедра Кости к его ягодице. Чуть сжимает пальцы на заднице, затянутой в вытянутые спортивки, пока притягивает его ближе к себе. — Я согласен аб-абсолютно на все твои правила, — объявляет Юра с игривыми нотками, пробивающимися в его голосе. — Даже если моим правилом будет держаться подальше от автоматов и казино? — уточняет Гром. Ну, это уже слишком серьезные требования. Для слишком серьезных отношений. — Обсудим, — улыбается Юра. И слышит, как в замочной скважине входной двери скрежещет ключ, обламывающий ему всю малину.

***

Задание по внедрению, которое поручает Юре Хмурова, оказывается одновременно и вовремя, и нет. С одной стороны — он получает ключи от незасвеченной служебной квартиры, в которой ему предстоит обитать минимум несколько месяцев. По факту — как повезет. Процесс внедрения в банду глубже, чем на позицию «подай-принеси» даже для самого опытного оперативника не прост. С другой стороны — ему придется свалить от Кости. И ладно бы только с его жилплощади. Контактировать в процессе внедрения и работы под прикрытием с ментами ему совершенно точно не стоит. Напрямую в смысле. Циферки-то набрать, да на трубке повисеть получится. Юра номер Кости как раз помнит наизусть. А еще с задания хорошо бы вернуться. Юра замирает в громовском санузле напротив зеркала, которое следовало бы протереть, а лучше заменить. Он понимает, что впервые оказывается в такой ситуации. Ему есть, к кому возвращаться. Ну, во всяком случае, он на это надеется. Костя протискивается в ванную, теснит Юру от раковины, ополаскивает лицо. Игорь уже свинтил в школу, слышно было, как захлопывалась дверь. Юра переводит на Грома уже чуть более осмысленный взгляд. — А ведь мы могли бы задержаться, — говорит Юра, пальцами цепляя край громовской майки-алкоголички. — У меня открытых дел больше, чем у тебя понтов, — Костя выворачивается. — Если хочешь задержаться, просто захлопни дверь, когда будешь выходить. И Юра снова остается в ванной в одиночестве. Чтобы в конечном итоге услышать, как захлопывается входная дверь еще и за старшим Громом. Не сложно догадаться, что так оно продолжится и дальше. Для Кости работа будет всегда превыше всего. Особенно пока мелкий может перекантоваться у Прокопенко, а Юра — захлопнуть дверь его квартиры. Он ведь знает, во что ввязывается. Вот, что подразумевается под громовским «я и сам не лучше». То, что он ни разу не подарок, а херов трудоголик, которого только могила исправит. Юра — игроман и гомик. Костя — честный мент и трудоголик. Отличный получается союз. Благословленный, блять, на минимальную близость по всем фронтам. Но Юре как-будто бы именно этого и не хватало.

***

Юра трясет ключами перед лицом Грома, упираясь ладонью в поверхность его рабочего стола. — Выдали ключи от хаты на внедрение, — говорит он. — Проинспектируешь со мной? Костя поднимает взгляд от протокола с места происшествия, с которого едва приехал в отделение. Юра может купить водки, черного хлеба и колбасы. Нарезать бутербродов. Устроить романтик, понятный Грому. Он идет, конечно, по тонкому льду, приглашая Костю на служебную квартиру, около которой не стоит светиться другим ментам. Хмурова ему бы за такое выписала пиздюлей, но ей об этом точно не обязательно знать. А у Юры внедрение на носу. Мало ли, как пойдет. Мало ли другого шанса не предвидится. Гром хмурится, явно собираясь сквозь зубы напомнить про правило-без-флирта. Пускай технически Юра с ним и не флиртует. Просто зовет коллегу по работе на квартиру. Просто не зовет заодно, например, Федю. Это ничего не значит. Но хмурое выражение на лице Кости сменяется напряжением. — Ты не говорил про внедрение. Да, так бывает, когда люди, работая в одном отделении, занимаются разными делами. Юра беспечно пожимает плечами. — Не первое мое родео, — хмыкает он. И Костя, вместо того, чтобы спорить или огрызаться, соглашается.

***

Квартира выглядит потрепанной. Юра и не ждал евроремонта. Бюджета на ремонт в отделении нет который год, не то что на другие служебные помещения, типа квартир для оперативников или свидетелей, которых нужно где-то прятать. Но тут его встречает холодный скрипучий пол, койка с железным каркасом, покрытый пылью телевизор и кислый запах обветшания. И, кажется, кошек. Приехал, блять, на романтик. Костя, однако, просто скидывает куртку в прихожей. И не показывает никакого дискомфорта. Косте как-будто нормально. Наверное, даже не «как-будто». Костя вещи стирает либо у Прокопенко, либо скрючившись в ванной. У него краска на окнах потрескалась, а между плиток в санузле виднеется родимая питерская плесень, с которой, в отличие от преступности, бороться там некому. Для Кости такое жилье в порядке вещей. Юра настигает его со спины и обнимает, прижавшись. Однажды он точно разживется деньгами так, что сможет и себя из нищеты вытащить, и Грома тоже. Нет, он знает, что это — фантазия из разряда встреч с единорогами. Они никогда не смогут быть вместе в полном смысле этого слова. Для себя он такой расклад принял давно — любой свой любовный интерес для общества придется описывать как «друга» или «соседа по квартире, с которым проще потянуть коммуналку». Но он ведь может помечтать. Губами Юра касается шеи Кости у самого ее основания. — Покончим с этим дельцем и поедем куда-нибудь, может? — спрашивает Юра. Костя накрывает ладонями его руки на своем животе. Чуть откидывает голову назад, словно начиная рядом с ним снова расслабляться. С ним, как с диким животным, надо осторожно. — Куда, например? Наших с тобой зарплат, даже с тринадцатой, хватит максимум на увлекательные выходные в Выборге. — На Карелию тоже хватит, — замечает Юра. Да и куда-нибудь в санаторий можно выбиться. По ментовским квотам. Игореху в лагерь отправить, а самим... Юра прижимается теснее, по коже Грома ведет уже кончиком носа, прикрывая глаза. От запаха его кожи, умноженной на какой-то дешевый одеколон, Юру откровенно ведет. С близостью все выходит как-то криво. — Ну, что, хряпнем водки и в постельку? — спрашивает Юра, съезжая с собственного лирического настроения. Потому что с лирическим настроением ебаться — все равно что мрачно дрочить на мужчину мечты, который эту мечту не покинет. У него вот покинул. Значит, нечего тут расклеиваться. Костя хлопает его по руке. Выкручивается из объятий, разворачивается. Может, водка даже и не потребуется — смотрит он на Юру так, словно давно изголодался. — Для храбрости или анестезии? — спрашивает Костя. Юре ни то, ни другое не нужно. Значит, Костя что... — Ты это серьезно сейчас? — уточняет Юра. — По-джентльменски предлагаешь мне пройти первым? — Я завтра весь день на ногах, а не за рапортами, — просто отвечает Гром. — Могу себе позволить. В воображении Юра рисовал себе разные расклады, включая и тот, при котором он Грома берет. На практике предполагал, что придется юлить, не хуже, чем в своей оперативной работе, чтобы просто вставить ему хотя бы палец. Он оказался жертвой стереотипов и это, конечно, смешно. Только Юра не смеется. Его ресурсы уходят на восхищение Громом. Который в итоге действительно скручивает крышку с бутылки с водкой и делает несколько глотков. А затем скрывается в душе, оставляя Юру нарезать бутерброды, к которым они еще не скоро прикоснутся. В этом он убеждается, когда Костя достаточно быстро выходит, тонким полотенцем вытирая влажные волосы. Выходит в одних штанах, даже без этой своей излюбленной хлопчатобумажной алкоголички. — Ты бы себя видел, — произносит Юра. — Браво, Гром, ты выглядишь, как... Как воплощенный секс. Костя поднимает указательный палец вверх, явно призывая Юру заткнуться. — Если ты собираешься трепаться в процессе, бутылка водки отправится в постель вместе с нами, — предупреждает Гром. Юра собирается. Поэтому сам же бутылку и подхватывает. И видит, как по губам Кости все равно пробегает улыбка, несмотря даже на то, что он обвинительно хмурится. Упустить возможность рассказать Косте о том, насколько он горячий, Юра не может. Это точно будет преступлением. Собственная одежда по дороге до скрипучей кровати теряется быстро. Штаны Грома теряются еще быстрее. Юра оказывается сверху, пока Костя бесконечно его целует, не просто прихватывая губы, а буквально терзая их, пробиваясь языком внутрь. В этом отрыве чувствуется скованность, Юре хватает наблюдательности. Гром как-будто решился отдаться Юре только потому, что тот собирается глубоко нырнуть под прикрытие. Типа, мало ли не вынырнет. Наслаждайся, брат, а я как-нибудь постою пару дней. Был бы на месте Юры хороший человек, вроде того же Феди, он бы затормозил. Но Юра и правда ведь может не вынырнуть. А Костя — не маленький, чтобы не отдавать себе отчет в принятых решениях. В силах Юры только помочь ему расслабиться, но никак не отказываться от такого подарка судьбы. В карты и слоты вон ему никогда не везло. А тут джек-пот. Он обхватывает оба их члена, зажатых между телами, рукой. Делает несколько движений, крепче сжимая их. Губами спускается от уголка рта Кости к его подбородку и шее. Внутри все как-будто пульсирует, пока Гром разводит ноги чуть шире в стороны и сгибает в коленях. Койка протяжно скрипит, когда Юра решает переместиться на ней так, чтобы склониться над членом Кости. — Я, знаешь, кажется, нашел, чем могу занять свой рот, — объявляет Юра прежде, чем широко пройтись языком по стволу члена. Костя шумно выдыхает. Юра по окружности обводит головку его члена языком, не торопясь погружать в рот. Он собирается высечь из этого момента абсолютно все, наслаждаясь ощущениями, поэтому заглатывать начинает терзающе медленно. И, скосив глаза наверх, видит, как Костя рукой хватается за металлическую перекладину на спинке кровати. Юра отрывается от его члена, чтобы быстрым движением облизнуть свои пальцы, собирая слюну вместо какой-нибудь смазки. Деньги, которые можно было бы потратить в магазинчике с гордым названием «Интим» бессовестно проиграны и потрачены на водку с колбасой. Приходится обходиться естественными жидкостями. Начиная проникать в Костю пальцем, Юра и член его накрывает полностью, вбирая в себя до основания, разбавляя остроту ощущений. Собственное возбуждение туманит сознание. Так, что насаживаясь ртом на член, Юра едва ли не видит перед глазами цветные пятна от того, как сильно ему уже хочется Костей обладать. Как хочется привычно поспешить. Но Юра собирает всего себя в скопище концентрации, продвигая палец внутрь Кости глубже и работая головой, чтобы отвлекать его, не давая члену обмякнуть. Проходит туго, но Юра упорный. И решает, что во что бы то ни стало выбьет из Кости не только выдохи и маты, но и самые настоящие стоны. Второй палец он добавляет, когда добирается внутри до простаты и чувствует, как резко Костя сжимается вокруг него и шумно выдыхает. А следом и сам вытягивается поверх него. Так, чтобы продолжать трахать пальцами, но при этом еще и перехватывать взгляды и покрывать его тело поцелуями. Гром дышит все тяжелее. Юре все сильнее не терпится. — Не надо чувствовать себя как дома, — говорит Юра. — Можешь ни в чем себе не отказывать. Здесь и сейчас ведь даже задумываться о том, что в неудобное время может появиться мелкий, не нужно. Слюной Юра смачивает и собственную ладонь, которой проходится по своему члену. Устраивается между ног Кости удобнее. Направляет член к растянутому отверстию. Чувствует, с каким трудом и громовским сопротивлением приходится проникать. Он наваливается всем телом, подхватывая Костю под бедра. Продвигается, вынимает, начинает продвигаться снова. На лице Грома сменяется целый спектр эмоций, за которым наблюдать оказывается крайне занимательно, при этом то и дело переключаясь на другие детали. Капля пота на виске. Рука, сжимающаяся вокруг перекладины. Трещинки на губах. Неровный ритм дыхания. Костя собирается в один сплошной потрясающий калейдоскоп, который все разбитое внимание Юры забирает себе. И он наращивает темп, чувствуя, как Гром начинает плотнее сжиматься вокруг его члена. Спазматически, словно перед оргазмом. Юра вписывается в его тело и перехватывает рукой за подбородок, не давая отвернуть от себя лицо. Стон из Грома наконец выбивается. Тихий, сам по себе. Его тот сразу закусывает и дергается, стараясь действительно отвернуть голову. Но Юру прошивает настолько глубоким восторгом, что жадность в поцелуях прорывается с новой силой, пока он ускоряется, чтобы дотрахать Грома и окончательно извести себя. Кровать жалобно скрипит. Юра в ближайшие ночи на ней явно будет изнывать от одиночества, вспоминая о жарком теле Кости под ним. Нужно обязательно проверить, подключен ли в квартире телефон, потому что Юре будет очень надо. Нужнее, чем получка и любые выигрыши в карты. Он сваливается рядом с Громом, вместе с которым они едва умещаются на узкой кровати. И довольно улыбается, усмиряясь. — Браво, Гром, — произносит он. — На бис повторим? Костя, конечно, уже садится на кровати, чтобы в первую очередь потянуться не за салфетками, а за сигаретами. И теплого слова из него не вытянуть. Но Юру это не тревожит. Для Юры действительно наступает новый миллениум его лучшей жизни.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Костя зажимает сигарету губами и хмурится, глядя на мужика, вырастающего на пороге его квартиры. — Ваш адрес? — спрашивает тот, показывая свою накладную, прицепленную к пластиковому планшету для бумаг. — Наш, — произносит Костя. — Я не заказывал ничего. Ошибка какая-то. — Оплачено, точно не ошибка. С доставкой и установкой. Распишитесь только. И в гарантийке тоже. Игорь уже с любопытством крутится около Кости, которому только и остается, что посторониться, позволяя грузчикам пройти в квартиру с массивной коробкой со стиральной машиной. Новой, рекламу которой Костя точно улавливал по телевизору, пока лежал со Смирновым, обнимая его и не зная, от чего перегружается больше — от информационного шума или от болтовни любовника. Костя даже интересовался стоимостью той машинки из рекламы. Но быстро подсчитал и понял, что ему с его получкой на такую копить придется еще год. Он уже собирался покупать что-то попроще и с рук. Как вот. В совпадения он не очень верит. А вот в то, что Юрка мог где-то подсуетиться и выебнуться — очень даже. Костя из него обязательно информацию вытрясет. Когда наконец-то нормально увидит. — Дядь Юра не собирается себе отдельное жилье снимать, да? — спрашивает Игорь, крутясь уже около мужиков, подключающих им стиральную машинку. Ага, тоже учится делать выводы. Костя мрачнеет. — Пошли-ка отойдем, — кивает он сыну. Он понимает, что однажды с сыном придется поговорить. Рассказать, что иногда мужчины любят мужчин. И так уж получилось, что Костя дядю Юру — да, вот это самое. Но как-то он рассчитывал на то, что этот разговор произойдет, например, никогда. Ну или тогда, когда Игорь сам уже будет заканчивать школу или поступать. — Так, значит, — начинает Костя, все равно поверх головы Игоря поглядывая на работников. — Нет, пап, — Игорь поднимает перед собой руки, — давай без этого, ладно? Ладно. — Только три билета в Диснейленд выйдут дороже, — добавляет Игорь, выразительно округляя глаза. — Учтите это там с дядь Юрой. Костя застывает на пару мгновений, чтобы следом выдохнуть с облегчением и даже Игорю улыбнуться. Они обязательно учтут. В конце концов, Карелия может быть не намного хуже Диснейленда.