Метод воспитания

— Слышь, Гарет, кого это он туда... — молодой стражник мотнул головой в сторону коридора, который заканчивался тяжелой окованной железом дверью. — Не знаю и знать не хочу, — буркнул второй, постарше, со шрамом через всю щеку, и стукнул о бочку стаканчиком с костями. — Ч-черт, двойка и тройка, непруха. — Он же сам тащил, — не унимался молодой. Забрав стаканчик, встряхнул кости, выбросил тройку и четверку и придвинул к себе два пенни из кучки. — Под плащом-то лица не видать, но сапоги хорошие, у наших таких нет. Вот я и подумал, может... — Марти, у тебя ж мать и две сестры, да? — перебил Гарет, принимаясь трясти стаканчик. — Ну да, — недоуменно ответил тот. — А ты что, жену присматриваешь? Мэг уже на выданье, девка она справная, и по хозяйству... — Нет, я к тому, что ты про них подумай, — Гарет перевернул стаканчик, взглянул. Выпали две четверки, и он с довольным видом взял монету. — Если тебя того... — он чиркнул ребром ладони по горлу. — Как они будут-то? — Да я ж ничего... — пробормотал Марти. — Спросил только, любопытно же. Правда, что пока он там, даже Томас не суется? И шериф тоже... говорят, у себя в покоях запирается, от греха. — Вот что, паря, с таким любопытством ты долго не протянешь, — наставительно произнес Гарет, для пущей убедительности подняв палец. — Ты тут недавно, поэтому я тебе кое-что скажу, но только один раз. Слушай и накрепко заруби себе на носу. Когда он уходит туда, мы ничего не видим и не слышим. А если приказывает после прибраться... идем и прибираемся. И упаси тебя святой Дунстан языком чесать или вопросы задавать. Было тут несколько болтливых, где они теперь? — Гарет понизил голос до зловещего шепота. — Исчезли, никто и косточек не сыскал. — А что прибирать-то? — тоже шепотом спросил Марти, ежась, как от холода. — Что, что, — Гарет округлил глаза. — Кровищу, вот что. Пол, стены — все красное. А там еще яма есть, в нее сбрасывают... ну, что осталось. Вода уносит за город, а там уж звери того... подчищают. И про Томаса с шерифом правда, один не суется, второй запирается. — Иисус и Пресвятая дева, — Марти истово перекрестился. — Так что, нам сегодня... прибираться? — Ну, это как повезет, — Гарет вздохнул, едва сдерживая смешок. Судя по испуганному лицу, Марти явно принял байки за чистую монету. — Короче, паря, любопытство свое засунь поглубже, чем девке между ног суешь. И держись меня, я дурного не присоветую, — продолжил Гарет, придвигая к нему кости. — Бросай давай, отыграться хочу. Только отыграться он не успел: на лестнице раздались шаги, звякнули о камень шпоры. Стражники вскочили, в спешке Марти задел стаканчик локтем, сбросил с бочки, и кости подкатились прямо к мыскам черных рыцарских сапог. — Так-так, — процедил Гай, окинув их тяжелым взглядом. — Играем? Стражники вытянулись во фрунт, всем своим видом изображая почтение. — Про... простите, милорд, больше не повторится, милорд, — выпалил Гарет. — Завтра будете навоз из конюшни выгребать, — велел Гай. — А сейчас убирайтесь. И если кто-нибудь окажется сегодня ночью в том крыле... — он многозначительно замолчал и глазами указал на дверь пыточной. — Как прикажете, милорд! — в один голос гаркнули стражники и рванули по лестнице. Уже на самом верху Гарет обернулся, но заметив, как сэр Гай погрозил ему кулаком, прибавил ходу. Нет, пугнуть пополнение — это почти святое. Тем паче были у старого вояки подозрения, что сэру Гаю прекрасно известно, какие слухи про него распускают. И коли он это дело не пресекает, значит, можно и дальше байки травить. Но вот проявлять излишнее любопытство все же не стоило. В навозе ковыряться радости мало, а ведь есть еще нужники... И рука у сэра Гая тяжелая, мог и в зубы двинуть, и плетью вытянуть. А насчет судьбы излишне любопытных — так он, почитай, и не приврал. «От чужих секретов всяко лучше держаться подальше, — подумал Гарет, плотнее прикрывая дверь в подземелье. — И дурня этого молодого тоже придержать, сестра у него и впрямь хороша...» Гай дождался, когда стихнет топот, и направился к пыточной. Отперев дверь, он вошел внутрь, тщательно заложил засов. В центре погруженной в полумрак камеры стоял человек: руки вытянуты над головой и закованы в кандалы, ноги расставлены и привязаны к кольцам в полу, шею охватывает широкий кожаный ошейник, цепь от которого тянется к потолку, глаза и рот завязаны. Гай, вынув из держателя факел, прошелся вдоль стен, зажигая остальные, и только после этого остановился перед пленником. Тот дернул головой и что-то невнятно пробормотал сквозь тканевый жгут во рту. — Ну как, Гуд, отдохнул? — Гай снял повязку с его глаз и потуже затянул на затылке узел кляпа. — Нет? Зря. Я ведь говорил, что ночь будет долгая. Если бы взглядом можно было прожечь дыру, он бы уже задымился. — Очень глупо с твоей стороны было лезть в сокровищницу, — с усмешкой продолжал Гай. Он сунул повязку в карман и теперь медленно стягивал перчатки. — Впрочем, зато ты по достоинству оценил новые ловушки. Гай похлопал Робина перчатками по груди, заработав еще один яростный взгляд и явно грязное ругательство, заглушенное кляпом. Потом ему попытались врезать головой, но безуспешно — цепь не позволяла особо двигаться, а ошейник сдавливал горло. Робин разочарованно вздохнул сквозь ткань. — Ну-ну, побереги силы, — Гай швырнул перчатки на дыбу, следом за ними отправилась куртка. — Они тебе еще пригодятся. Он сходил к очагу, подбросил в огонь два полена, забрал со стола с пыточными инструментами длинный нож. Робин настороженно следил за ним и вздрогнул, когда обух коснулся ямки на шее. — Не дергайся, — предупредил Гай и медленно провел ножом до ворота рубахи, поддел завязку, разрезал. Робин замер, даже дышать почти перестал. — Вот, мудрое решение. Гай довольно кивнул и принялся методично нарезать рубаху на лоскуты. Вспорол рукава по верху, от запястий до плеч, спереди, почти касаясь клинком груди, но не раня, зашел Робину за спину и закончил свои художества. То, что осталось от рубахи, упало на пол. Дальше настала очередь штанов, которые вскоре превратились в такие же обрезки. Гай отшвырнул все это ногой и воткнул нож в дыбу. Робин глубоко вздохнул, попробовал потереться щекой о плечо, надеясь избавиться от кляпа. Впрочем, ничего не получилось — мешал ошейник. — С чего бы начать? — задумчиво протянул Гай, остановившись у стены напротив. Он оглядел развешанные на ней плети и кнуты, снял один, тяжелый, плетеный, без рукояти, пропустил кожаный хвост через кулак, словно лаская. — Вот этим с одного удара можно перебить спину. Умеючи, конечно, не перебьешь, разве что нужно просто убить, — он развернулся, резко взмахнул рукой, и кнут звонко щелкнул в дюйме от груди Робина. Тот невольно отшатнулся, насколько позволяли оковы. — Или можно тонкими полосками спустить шкуру, — хвост кнута вернулся в ладонь, и она вновь скользнула по нему непристойным жестом. Повесив кнут на место, Гай погладил девятихвостку с вплетенными на концах острыми крючьями. — А вот этим в мгновение ока сдирают мясо с костей. Сзади донесся прерывистый вздох и очередное неразборчивое ругательство. Гай оглянулся через плечо, ухмыльнулся, выбрал кнут, не похожий на остальные, — кожаную ленту с дюйм шириной и толщиной в палец, которая крепилась к обтянутой замшей рукояти, — свернул его и обошел Робина кругом. — Кошка была бы в самый раз, конечно, — Гай погладил ему ладонью поясницу, очертил пальцами позвонки, лопатки. Робин что-то прорычал, дернулся. — Но у тебя слишком красивая спина, жаль ее уродовать, — он снова обошел Робина, постоял несколько секунд, разглядывая с головы до ног, как хищник добычу, и принялся медленно разворачивать кнут, пропуская его сквозь кулак, как и первый. — Такие кнуты использовали еще римляне, чтобы наказывать рабов, которых было нежелательно портить. Требует особого искусства в обращении. Если бить слишком сильно или неправильно, можно вырвать кожу до мяса. Этот делали по моему заказу, специально под руку. Здесь несколько полос воловьей кожи, которые долго разминали и вымачивали, чтобы они стали очень мягкими, — давая пояснения, он неотрывно смотрел на Робина, который яростно сверкал глазами и матерился в кляп. — После их склеили, повторно вымочили и долго отбивали деревянной колотушкой, — Гай провел рукоятью по животу, груди и шее Робина и отступил. — Сейчас познакомлю тебя с тем, что получилось. Он встал в нескольких шагах позади, помедлил и нанес хлесткий удар. — За налет на Ньюстед, — произнес Гай при следующем замахе. — За бумаги. За арсенал... На шестом ударе и словах «за казну» Робин зашипел и до побелевших костяшек впился пальцами в цепи кандалов, на напряженных плечах и руках тугими веревками проступили мышцы. Гай приостановился, затем кнут опять со свистом рассек воздух и опустился Робину на спину, захлестнув грудную клетку и задев концом сосок. Следующий удар зеркально повторил предыдущий. Еще через три у Робина вырвался глухой стон, а когда кожаная полоса несколько раз обвила бедра, он не сумел сдержать сдавленный вскрик. После двадцатого удара Гай бросил кнут на скамью. Робин тяжело дышал, его спину, ребра и задницу покрывали припухшие розовые полосы. — Знаешь... — протянул Гай, подходя вплотную. — Что-то твой вид наводит на мысли... не о войне, так сказать. Он принялся водить ногтями по следам от кнута, то едва касаясь, то нажимая сильнее. Робин задышал чаще, прогнулся как мог в попытке отстраниться. Гай стащил рубаху, кинул на пол, прижался голой грудью к его исхлестанной спине. — Больно? Робин кивнул. — Это хорошо, — в голосе Гая не было и тени сочувствия. Робин что-то промычал, но несложно было догадаться, что сейчас Гая костерят, и вряд ли только по матушке. Гай положил руку ему на грудь, сжал пальцами сосок, второй рукой накрыл пах, начал поглаживать. Робин шипел, рычал, грыз кляп, однако Гай и не думал прекращать. Обхватив его уже наполовину вставший член, он обвел большим пальцем головку, легонько погладил уздечку и задвигал рукой, так что вскоре стояк стал каменным. Когда Гай убрал руку, Робин обреченно застонал и потерся об него задницей. — Я тоже так думаю, — Гай хмыкнул, расстегнул ошейник, быстро распустил шнуровку на своих штанах, которые уже давно немилосердно жали в промежности. — Смазать нечем, так что по-простому, — он несколько раз сплюнул на ладонь, размазал слюну по члену, прижался к ягодицам Робина и осторожно толкнулся внутрь. Тот опять хрипло застонал, кусая жгут. Гай остановился, давая привыкнуть, но Робин откинул голову ему на плечо и сам подался назад. — Псих, — теперь уже застонал Гай, едва сдерживаясь, чтобы сходу не засадить до упора. — Порву же.... В ответ раздалось ворчание, означавшее не то «сам такой», не то «двигайся». Гай вернул руку на его член и двинул бедрами, буквально втискиваясь в узкое тело. Он старался не спешить, что давалось нелегко. Но тут Робин начал подмахивать, насколько мог, и Гай перестал сдерживаться, так что вскоре тот забился, взвыл, с силой сжимая его в себе и выплескиваясь ему в ладонь. Гай едва успел отстраниться, чтобы кончить ему на задницу, а не внутрь. — Ну и скотина же ты, Гиз, — пробормотал Робин, когда Гай избавил его от жгута во рту, отвязал, помог дойти до скамьи и лечь на живот. — Я теперь дней пять в седло не сяду... — Вот именно, — довольно отозвался Гай. Он отошел к столу, отхлебнул вина прямо из бутыли, наполнил кубок и вернулся к Робину. — И я смогу не дергаться из-за того, что у тебя родится очередная гениальная идея, благодаря которой ты вляпаешься в очередное дерьмо. Гай сунул кубок ему в руку, а сам намочил в бочке с водой полотенце, сел рядом и принялся смывать семя с его бедер и ягодиц. — Да ладно, все ведь обошлось, — Робин улыбнулся, допил вино, потянулся всем телом и опустил голову на скрещенные руки. — Не окажись я поблизости, когда тебя черти понесли в сокровищницу, Вейзи уже плясал бы от радости и слал гонцов принцу Джону, — Гай отложил полотенце, сгреб волосы Робина в кулак и запрокинул ему голову. — Я же в этих новых ловушках еще не разобрался толком и не успел тебя предупредить. — Мне было скучно, — по тону Робина было понятно, что он ничуть не раскаивается. — Обозов и купцов нет уже седмицу. Крестьяне на полях, страда, чтоб ее, никто их пока не запугивает, даже Вейзи. Но самое главное, ты целых четыре дня не приезжал в Локсли! Я чуть на луну не начал выть. — Вот я тебя и развлек, — Гай от души шлепнул его по заднице, Робин зашипел и возмущенно зыркнул на него через плечо. — И буду развлекать, сколько потребуется, чтобы ты угомонился. Раз не хватает острых ощущений, я лично их тебе обеспечу. — Сволочь, — проворчал Робин, перевернулся, притянул Гая к себе за шею и поцеловал, долго, насколько хватило дыхания. Отстранившись, он с удовлетворенным вздохом улегся щекой на обтянутые черными кожаными штанами колени и уточнил: — Моя сволочь. — Твоя, — подтвердил Гай. — Но еще раз на рожон полезешь, не то что пять дней — месяц в седло сесть не сможешь. Клянусь.