***
По палубе дует лёгкий ветерок. Корабль двигается спокойно и медленно, со звуком волн внизу. Корпус, имевший красивый оттенок лимонного цвета, блестит при дневном свете, а флажки вздымаются, как хвост морского дракона. Пароход олицетворяет свободу и приключения — это место, где рождаются надежды и мечты. Место, где всё возможно. Пароход — это напоминание о бесконечном потенциале человечества. Что даже в самых суровых условиях наша способность творить и удивляться не знает границ. Само судно было прекрасным зрелищем, его лимонно-жёлтый цвет контрастировал с глубоким синим и слегка фиолетовым цветом воды. Это то, что нужно было увидеть. В тихий полдень маленький карандашик скользит по желтоватой бумаге, оставляя заточенным грифелем плавные полосы. Где-то он резко приостанавливается; тонкие линии сменяются смелой штриховкой, придающей рисунку объём, ложатся тени. Выразительные черты лица, переливающиеся персиковые пряди непослушных волос, вольно встречающие бриз, и слегка прищуренные глаза, как два ярких янтарных камушка, не сравнимые с блеском солнца, — это так цепляет, так вдохновляет, что рука, взволнованно держащая чёрный цвет, самостоятельно стремится запечатлеть момент, успеть передать красу совершенно незнакомого человека. Какая же удача — встретить такого сказочно привлекательного юношу. Не попусту тот таскает с собою папку. Но Руи в то же время понимает, что ему стоит утихомирить свой пылкий настрой и спрятать улыбку, предательски выдающую его озабоченность. — Ты! Эй, ты!.. — издалека донесся громкий голос, прозвеневший в ушах художника и, словно сигнал, намекавший на то, что его бесстыдное увлечение чужой внешностью раскрыли. Неужели тому наскучило рассматривать морскую гладь? Вот же. Нельзя допустить, чтобы это предположение оказалось правдой, поэтому стоит поспешить. — Погоди! Спохватившись и покинув скамью, молодой человек хотел было собрать все свои принадлежности в кулак и сбежать от греха подальше, но вот незадача: из его папки выскочила парочка листов и под влиянием, как на зло, усилившегося ветра улетела прочь, забрав за собой и новый набросок. Времени на раздумья категорически нет, — а это означает, что здраво оценить свои действия невозможно, — фиолетововолосый пробует дотянуться до эскизов, кажется, уже успевших промокнуть. Он, опершись на колено, касается прилипшего к палубе краешка бумаги и тут же обескураженно замирает, отчего не может поднять взволнованного взгляда. Ослепляющее солнце закрывает собой незнакомец, вставший прямо напротив согнувшегося в отчаянной попытке художника. Чужая обувь наступает на противоположный кончик формата. — Хе-хе, теперь моя очередь наблюдать? Я слишком долго ощущал на себе твой взгляд, не удивляйся, — слышится усмешка сверху, и виновнику недоразумения хочется провалиться под землю. Время перестало иметь смысл: всё будто бы в замедленной съёмке. Неизвестно, какой реакции ожидать дальше. Он нервно сглатывает и боязливо переводит взор чуть выше. — Так я не ошибся! Ты и впрямь следил за мной, чтобы нарисовать! Вот это да. — Это не то, что Вы подумали! Понимаете… — пока тот пытался дать разумные объяснения, объект вдохновения, вовсе не тушуясь очевидной правды, выхватил из-под ноги лист, что могло показаться весьма грубым на первый взгляд. Но чего стесняться, если с него с самого начала так бесцеремонно не спускали глаз, позабыв о рамках приличия? — Понимаете... Я рисую тех, кто мне приглянулся, у кого интересная внешность. А мне, как художнику, Вы запали в душу… — высказался изобразитель, не скрывая истинных своих мыслей. Уж лучше он раскроет карты, и это прозвучит нелепо, чем придумает ещё более глупое оправдание. Светловолосый юноша, казалось, не слушал или попросту не слышал его, внимательно всматриваясь в незаконченный портрет. На сероватой бумаге расплылся широкими ручейками мягкий карандаш, из-за чего часть лица оказалась неисправимо испорчена. Тяжело узнать теперь блондина. — Очень недурно! Знаешь, у тебя талант! — всё не отрываясь от наброска, проговорил на одной интонации тот. И не было в его речи какой-то обиды, недовольства. Кажется, рисунок произвёл на него положительное впечатление? — Хорошо, тебе нужно подписать работу. И нет, не своим именем. Я дам тебе автограф! Представляешь, как тебе будут завидовать?! Ну, наверное… Неожиданный собеседник заметно приободрился, а художник впал в растерянность. О себе напомнила ранее возникшая догадка, что перед ним действительно известный человек, и Камиширо немедленно меняется в поведении, выпрямляет стан и даже готовится поклониться в знак извинения. — Прошу меня простить, я осознаю всю неправильность своего поступка. Если необходимо, я могу избавиться от работы, на которой... — Эй, ты чего? Я, конечно, понимаю, что тяжело устоять перед самим Тсукасой Тенмой, но будет лучше, если ты опустишь формальности, — красавец, выглянув из-за листа бумаги, замечает, насколько серьёзен его поклонник, строго сохраняющий вежливость. Неразборчиво жестикулируя, парень тем намекает Камиширо подняться и не создавать вызывающей картины для проходящих мимо пассажиров. Для Тенмы не важна этика — он не привык зацикливаться на том, что может поставить в неловкое положение, доставить больше неудобств и недопониманий. Его зона комфорта выстроена совсем иначе, и он не хочет, чтобы вина оставалась главной темой разговора. — Хм. Ты давно рисуешь? Неужто передо мной великий художник? — Я... давно ли? — Руи, не ожидавший услышать следующее, колеблется, но, взяв себя в руки, с надеждой поднимает глаза навстречу другим, приветливым и внушающим уверенность. — Не могу ответить точно, простите. Знаю лишь одно: создавать прекрасное и радовать им таких же ценителей, как я, — моя жизненная цель. Но пока что только цель, не обязанность, не предназначение и не профессия, увы, — огонь воодушевления, не успев зажечься до искр, потух внутри Камиширо. Жестокая реальность, преследовавшая его на протяжении долгого времени, не отстаёт и по сей день, сурово давит и вынуждает оправдываться, стыдиться перед кем-то вновь. — Увлечение, которое сдалось лишь его обладателю, — он недовольно хмыкает, но, привыкший и смиренный с правдой, без особых усилий надевает маску с улыбчивой гримасой: его напряжение выдают только брови, слегка сведённые вместе. — Это не так уж и важно, поверьте. Я рисую в своё удовольствие. Столько, сколько себя знаю. Тсукаса явно не был намерен расставаться со своей бодростью, коей планировал поделиться с художником, но честность, которую тот проявил с ним, растрогала и даже замуровала в небольшой ступор. Скривилась улыбка, упала решительность. В душе возникла горечь, подошедшая к самому сердцу, такая знакомая, словно пережитая ранее, а вслед за ней образовалось искреннее сочувствие. В какой-то мере блондину близка судьба его собеседника, но нагнетать, поддакивать и жалеть сейчас — без толку. Здесь нужен иной подход. — Какая скромность. Могу я узнать твоё имя, о Великий художник? — всё начинается с простого, и не важно, что первый этап знакомства выходит с задержкой. Обожжённые солнцем щеки залились однотонным нежно-розовым румянцем, беспощадно окутавшим и уши. Странное чувство, которое не так уж просто подавить. Это обращение слишком льстивое, и даже если шуточное, всё равно приятно задевает самооценку Камиширо. — Конечно. Руи. Камиширо Руи. А... — Давай так: сегодня вечером, в десять часов, мы встретимся у тех бортов, — юношу тут же перебивают. Оказавшись на два шага ближе к фиолетововолосому, Тенма кивает в сторону места, откуда он застукал своего преследователя, занятого рисованием. — Тсукаса Тенма будет ждать тебя! Не опаздывай и не забудь прихватить свои штучки. До встречи! Эхом отразилась его последняя фраза. Когда художник перевёл внимание на ограждение, бывший незнакомец, находившийся в нескольких сантиметрах от него, бесследно испарился, оставив после себя лишь пряный аромат, рассёкший морской воздух. Руи потерянно осматривается вокруг. Много недосказанного и не меньше непонятого. Внезапно он замечает, что в руках сжимает тот самый портрет Тсукасы.***
Уже у себя, в скромной и дешевенькой каюте для одного, Камиширо смог облегчённо выдохнуть и заново наполнить лёгкие прохладой, солёной даже в помещении. Комнату вяло освещает лампа, расположенная на круглом деревянном столике, живому свету преграждают плотные тёмные занавески. В ней почти ничего не тронуто, а предметы скудного интерьера покрыты тонким слоем пыли: безвкусные картинные рамы, пустые полки и неудобный низкий стул в углу. Тесно. Руи, как только заселился, оставил всё на своих местах. Даже багаж не заслужил должного внимания. Парень в целом не задерживался здесь, предпочитая проводить время снаружи и прогуливаться. Ему не столь важны условия проживания, особенно когда эти условия временные. Мягкая перина встречает художника, улёгшегося на неё, с распахнутыми руками. Навязчивые мысли образуют в голове водоворот, давая захлебнуться в мечтах. Никогда бы Камиширо не подумал, что сможет завести знакомство, да ещё и такое любезное, в таком необычном месте и при таких странных, до сих пор держащих при смущении обстоятельствах. Возможно, ему крупно повезло с человеком, и его миловидная внешность не оказалось обманчивой, как это часто случается? Нет, на этот раз ошибки быть не может. После короткой беседы осталось дивное послевкусие, словно самое дорогое вино, с трепетом расплывающееся по всей груди, греющее, жгучее непредсказуемостью и навязывающее дурацкую улыбку на лице. Этот юноша — особенный. Если Руи не изменяет память, то он единственный, кто смог дать похвалу его скромным творениям. Это звучало так искренне, просто, как нужно. Он один за последние годы не показался лицемерным по отношению к Камиширо и его драгоценному увлечению. Он не был груб и резок, наоборот — та резвость вводила в восхищение, белую зависть. Звучит, как мечта, нечто недосягаемое и выдуманное. Но эта встреча, да, судьбоносная встреча действительно произошла недавно, и её события всё никак не собираются покидать чужую головушку. Не сможет Руи ощутить покоя следующие часы. И это ли не странно? Не слишком ли он наивен и сентиментален? Мир Руи перевернулся с ног на голову. Он не мог перестать думать о нём, о том, как он улыбался, и как сияли его глаза. Он чувствовал, что вся его жизнь ведёт к этому моменту, и он хотел сделать всё возможное, чтобы встретиться с ним ещё раз.***
Уже темнеет. Тусклое из-за оранжевых облаков солнце постепенно сливается с розовеющей пеленой, в свои последние секунды украшая глубокое небо. Далёкие звёзды появляются в разных уголках полотна, создавая всем известные узоры. Главный зал украшают мощные напольные часы, тиканье которых раздается по всему холлу. Бьют без пятнадцати десять. Обходя чередующиеся с разных сторон каюты, Руи натыкается на длинное зеркало, охватывающее его во весь рост. В отражении неброско одетый юноша. У Камиширо обычный повседневный наряд: он носит белую рубашку с засученными рукавами и простые, классические чёрные брюки. Это удобная одежда, которая точно соответствует его личности и идеально подходит для его фигуры. Он счастлив быть самим собой, и ему всё равно, что другие люди подумают о его образе. Руи ценит простоту да комфорт и не чувствует необходимости быть ярким. В этом нет ничего плохого — он такой, какой он есть. У Руи довольно стандартное чувство стиля и, вероятно, очень скромное. Ему не особо нравится идея носить что-то слишком модное и привлекающее внимание. Он кажется тем парнем, который обходится расчётливо с деньгами и просто одевается разумно, не тратя последние копейки на вещи, которые ему не нужны. Он очень умён и знает, что другая, более дорогая и стильная одежда — большая роскошь и не стоит его времени, так как он мог бы потратить накопления на лучшие и полезные вещи, которые ему действительно сейчас необходимы. Покинув коридор, художник оказывается на палубе, жмурясь от блестящих декораций, развешанных повсюду. Яркие гирлянды, больше напоминающие свечи, украшают ограждения, у пола расставлены фонарики. Неподалеку оркестр играет незамысловатую музыку, слышится звон стеклянного сервиза, чьё-то мелодичное пение, восторженные возгласы и аплодисменты. По вечерам жизнь на судне приобретает новые краски: больше развлечений, громче люди, наслаждающиеся отдыхом, необычнее атмосфера. Не сказать, что Руи поклонник подобных вечеринок, но наблюдать за весельем со стороны весьма интересно. — Ты всё-таки пришёл, — говорят совсем рядом игривым тоном. Камиширо мгновенно оборачивается на знакомый голос, и расцвет довольно-смущенной улыбки не заставляет себя ждать. Он снова ощущает легкий аромат сладких духов. Конечно же он пришёл. Разве могло быть иначе? — Не стой как вкопанный, Руи, — тот лукаво ухмыляется и смело, но осторожно хватает фиолетововолосого за руку, чтобы увести за собой в нужном направлении. Камиширо ахает от неожиданности, но сопротивляться вовсе не намеревается, пытаясь поспевать за энергичным Тсукасой и крепко удерживать папку в другой. Его ладонь словно бархат, такая тёплая и нежная, сравнимая, признаться, с кошачьей лапой. А рука Руи полная ей противоположность: немного шершавая, испачканная карандашом с тыльной стороны, холодная от волнения. Контраст будоражит, но, в конце концов, побеждает тепло Тенмы, за секунды растопившее чужой лёд. Они переходят на бег, и в груди у художника резвится смешинка, стремящаяся наружу. Блондин же заливается во всю заразительным смехом. Ветер обдаёт прохладными порывами их счастливые лица, трепля волосы, и сердце, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди. Пускай всё будет так, как желает этот парнишка — это дарит чувство свободы. Однако вскоре веселье вынуждено взять паузу, и ребята прибывают к условному финишу, лееру, что завершает пароход у заднего конца. Здесь никого нет, тихо и спокойно, а единственный источник света — изредка покачивающийся со скрипом фонарь, прикреплённый к чему-то металлическому сверху и освещающий уголок, где располагалась небольшая скамья, словно переставленная туда нарочно. Идеальное место для уединения в такое время. Камиширо в изумлении осматривает тайник. — Руи, Великий художник, нарисуй меня, — усевшись на лавку и демонстративно положив ногу на ногу, выдал Тсукаса. — Первый портрет испортила вода, тебе было неудобно рассматривать меня, а теперь я весь в твоих творческих руках! Любуйся Тенмой сколько пожелаешь, но приложи все усилия, чтобы передать мою красоту! Пока сказанное переваривается в голове и доходит до центра сознания, ошеломлённый взгляд Руи смещается на готового позировать Тсукасу. Он хлопает глазами в недоумении, не веря в происходящее, неловко усмехается в кулак, но, не проронив ни слова, садится рядом, доставая всё необходимое. — Всё хорошо, Руи? Ты выглядишь каким-то потерянным, — блондин с нескрываемым любопытством заглядывает в бегающие глаза напротив. — Ах да, об оплате не беспокойся. Моих сбережений достаточно. — Н-нет, нет! Всё чудно, не стоит! — упоминание о зарплате как кипяток ошпаривает художника. О каких деньгах может быть речь? Он не смеет даже заикнуться о них. Истинное искусство не требует чего-то взамен, если действительно обрадует кого-то. Просто невообразимо: этот привлекательный юноша всего в паре сантиметров от него, так и дурманит своей красотой и вольной натурой. Ещё чуть-чуть, и безвыходно заразит Камиширо этакой энергетикой. Глубокий вдох. В правой руке, коей овладела несвойственная до того дрожь, застыл карандаш. Сквозь силу, будто поднимает тяжеленный груз, художник вздымает принадлежность, чтобы оценить пропорции. Нет сомнений, они поразительно утончённы. Кончик карандаша у макушки Тсукасы, большой палец пытается удержать грифель ровно. Не выходит — Руи сам не свой. Несколько секунд назад он светился от восторга, был полон вдохновения, а теперь не в состоянии даже первые штрихи нанести. Неужели страх не смочь впечатлить, оставить заказчика равнодушным так въелся в него? Перед глазами мутная пелена, внутри толстый узел, связывающий в себе чувство вины и безнадежности. Сработала проницательность Тсукасы, что с самого начала заподозрил неладное. Он искренне не хочет, чтобы их прервал очередной конфуз; приходится воспользоваться альтернативным вариантом. Приблизившись к приятелю, блондин с заботой укладывает руки на его плечи, напряжённые и поджатые к шее, аккуратно поглаживая и разминая их. Запоздалая реакция фиолетововолосого, вышедшего из транса, забавляет. — Ты явно недооцениваешь себя, Великий художник. Хочешь, поболтаем? Разумеется хочешь! Это ведь не помешает процессу? Давай, расскажи, куда ты отправляешься, — язык блондина удивительно поворотлив, ведь он очень разборчиво и убедительно тараторит. Руи выдыхает, постепенно расслабляясь. Это именно то, что ему было нужно, — тактильность, близость и понимание. Давно он не испытывал таких мягких прикосновений, чересчур давно. Чужие ладони чудодейственно успокаивают. — Я возвращаюсь домой после посещения одной картинной галереи. Мне улыбнулась фортуна, я был счастлив увидеть всё своими глазами, — когда Тенма отстраняется, делится впечатлением художник. — А ты, Тсукаса? Кто ты, откуда? — тот ничего не знал о своем собеседнике, лишь терялся в догадках. — Это потрясающе, Руи. Ха-ха, а я актёр! — с неподдельной гордостью заявляет блондин с рукой у сердца. — Ну... к сожалению, бывший актёр, — внезапно его энтузиазм притупляется, а рука неуверенно перемещается к затылку. Единственное остается неизменным — улыбка, на этот раз приобретшая печальный оттенок, но всё же живая и настоящая. — Моя труппа распалась, не успев благополучно выступить на первом и, как оказалось, последнем концерте. Я был лидером, я нас и подвел, не справился. Не осуществил мечту Эму, не помог Нене. Дал ложные надежды. Хах, никудышный из меня актёр на самом деле, а уж тем более — лидер, — Тсукаса совсем поникает, стыдливо отводя нахмуренный взгляд в ноги. Он отмахивается от проблемы, мол, «не бери в голову», перемещаясь всё ближе к краю скамьи и не смея взглянуть на Камиширо, расстроить его своим безобразным поведением, намокшими глазами. Сейчас Тенма уязвим как никогда, потому что позволил накопившимся эмоциям взять над ним верх, излиться в слабость — самое жалкое качество, которое тот с болью подавлял в себе. Но ради чего? Ради очередных неизбежных страданий? Кто он, если не трус, бегущий от ответственности, желающий окончательно забыться и жить в выдумке? Это никак не может называться «жизнью с чистого листа». — Тсукаса... — Руи огорчённо глядит на эту удручающую картину, не зная, куда деться. Перед ним открылась хрупкая сторона обречённой личности. Он боится навредить, сделать хуже случайным неверным словом, но отчётливо осознает, что оставлять беднягу одного нельзя. Если бы он только мог починить, вылечить то доброе сердце, убийственно крошащееся на мельчайшие осколки. — Тсукаса, мне безумно жаль, я... — юноша робко протягивает руку, но не решается. Издается тихий, судорожный всхлип, и Тенма неторопливо оборачивается к художнику, запястьем проведя по носу. Он выглядит подавленно, но не расстается с улыбкой, кривой и в какой-то мере жалобной. — А-а... Правда, не беспокойся об этом пустяке, Руи! Мы ведь здесь не для того, чтобы раскисать, да? Соберёмся с мыслями и продолжим, хорошо? — подмигнув, блондин размещает руки по бокам. Кажется, на глазах у Камиширо произошло раздвоение характера: от Тсукасы, что упал духом и готов был разрыдаться, не осталось и следа — перед ним вновь харизматичный парнишка, жаждущий быть нарисованным. Руи тяжело игнорировать случившееся, но даже без слов он понял немую просьбу. Он не станет усугублять положение лишними расспросами. Просто сделает вид, что этого не было. Хотя бы постарается. Отныне он слеп и глух. Ему стёрли память. — Хорошо. Тогда... наклонись чуть влево, ближе к свету, — Тенма незамедлительно следует совету, пока сосредоточенный художник накидывает линии построения на плотной блокнотной бумаге. Маневренными, но легкими движениями, совсем не давя на карандаш, он обозначает засечками уровни глаз, губ, носа. Появляются первые чёткие линии. Тсукаса завороженно наблюдает за каждым его действием, не смея пошевельнуться. Для художника он статуя, безмолвная и неподвижная. На себе светловолосый ощущает пристальный, изучающий взгляд. Он пронизывает, как рентген. Руи смотрит исподлобья, откладывая в память фрагменты чужой внешности. По телу распыляются мурашки, ожидание становится мучительно-захватывающим. Перед Тсукасой не кто иной, как профессионал, погружающийся в работу целиком. Мастер своего дела, не получивший заслуженного одобрения. Вскоре Руи приступил к верхней части туловища. Портрет должен выйти по плечи. Несложно догадаться, что Тсукаса Тенма — любимчик моды. Ему нравится одеваться в смелые и яркие наряды, которые отражают его живую душу. Это правда, что у него свободный дух, который любит исследовать мир и раздвигать границы. Он уверен в своих уникальных чувствах, поэтому и не боится быть самим собой. Тсукаса одет восхитительно, как настоящий джентельмен. Загляденье: жёлтый яркий жилет, белая рубашка и красивые брюки, что были коричнево-серого цвета. Этот наряд очень стильный и подходит его тонкой и облегчённой фигуре. — Куда же ты держишь путь?.. — этот вопрос не давал покоя художнику больше всего. Осмелился он задать его только сейчас, под завершение портрета. — Ну, все интересующие меня места я уже изучил. Много где побывал. И этому я рад, — незамысловато начал Тенма. — Думаю, у меня осталась последняя цель. Я отправлюсь на Звёздное море. И наконец-то смогу отдохнуть после всех своих испытаний. — Что такое Звёздное море? Никогда не слышал о таком... — Конечно же не слышал! Это секретное место для звёзд. Для таких, как я. Великая звезда, Тсукаса Тенма, удостоился оказаться там! — всплеснув рукой, от радости подскакивает блондин, напрочь позабыв о своей роли натурщика. Едва заметно усмехнувшись, Руи вычурно проводит последний штрих, щелкнув после пальцами. Рисунок наконец-таки закончен. Фиолетововолосый отводит от себя лист, всматривается в портрет с расстояния, ища недостатки. Испробовав несколько ракурсов, всё-таки растушевывает неправильно лёгшие штрихи, а после кивает головой. — Ты готов, Тсукаса? — нарочито томит Камиширо. — Надеюсь, я смог угодить всем твоим поставленным критериям. — Ха-ха, ещё спрашиваешь, — светловолосый трёт ладони. Раз... два... три! Руи разворачивает лист на лицевую часть и торжественно вручает его заказчику. В этот момент он лицезреет максимально удивлённую гримасу с широко разинутым ртом. Непонятно: блестящая ли это актёрская игра, или Тенма в обморок от восторга упасть собирается. Не слишком ли он преувеличивает? — Что?! Руи, да тебе нужно настаивать, заявить о своём мастерстве! Это совершенный талант, а я в таких вещах разбираюсь, уж поверь на слово звезде, — оранжевые глаза сияют во тьме, бегая по бумаге. — Ни в коем случае не сдавайся. Не повторяй моих ошибок. Лучше поспеши. Как только эта огромная лодка причалит к берегу, хорошенько подумай о своей мечте. Подумай, куда бы ты мог пойти. Для всех в этом мире есть местечко. Тот никак не ожидал столь бурной реакции. Всего, но не этого. Возможно, это первый за всю его несчастливую жизнь случай, когда он был осыпан похвалой с ног до головы, когда его труд был так высоко оценён. Как же приятно! Горячая кровь приливает к щекам, ярко румяня скулы естественным оттенком, голова идёт кругом, а усиливающееся с каждой секундой сердцебиение отдается эхом в ушах. Он верит Тсукасе, доверяет каждому его слову и готов пообещать, что справится с этой задачей, чтобы радовать Тенму рисунками почаще. Он завоюет всемирную славу, поднимет его с колен, и они вместе будут путешествовать по странам, выступать, даря всем улыбки. Это же так просто! Из них получится невероятный дуэт! — Тсукаса! Послушай, о милый Тсукаса!.. И вдруг решительность художника пошатывает внезапный взрыв, свистящий из-под самого судна до высокого неба и лопнувший на фоне звезд. Он выбрасывает кучу ослепляющих искр, создавая яркие фигуры, завораживающие волшебством. Оба оборачиваются на краски, озаряющие палубу. Огненные рисунки стремительно меняют цвета, переливаются и распадаются на шипящие частички, превращаясь в дождь. На лице Тсукасы расцветает милая, широкая улыбка, и на его тонких, мягких с виду губах задерживает свой взгляд Руи. — Я рад, что провёл этот вечер с тобой, Камиширо, — у груди светловолосый прижимает свой портрет. — Запомни: ты должен всегда искать хорошее в жизни. Ведь зачем тогда вообще жить, если ты банально не можешь найти на это причины? Художника снова нетактично перебивают, словно тот, догадавшись обо всём, специально не желает слышать приглашения. — Уже поздно, холодно, пора отдыхать. Возвращайся к себе. Доброй ночи, Великий художник, — поднявшись со скамьи, шёпотом произнес Тсукаса, изменившийся в лице. Он направился к запасному выходу, не оглядываясь и не оборачиваясь назад. Его фигура удаляется, как хладнокровный призрак, мутнея среди искусственных огней. Шаги неторопливы и неразборчивы, словно он плетётся не по собственной воле. Руи расстроенно вздыхает, скучающим взглядом провожая Тсукасу. Надежда на счастливое будущее угасает всё больше по мере увеличения расстояния между ними. Такое странное чувство неполноценности — его бросили, оставив в неведении, наедине с мыслями, поедающими изнутри. Снова. И он ничего не может с этим поделать, если хочет заслужить взаимное доверие. Нет, он уже его заслужил, просто не настал момент подтверждения. Хорошо, он отступит во благо Тенмы, даст ему время отдохнуть. Поставит в приоритет его интересы. Тсукаса многое сделал для Руи за такой короткий промежуток, поэтому он должен, нет, обязан ответить тем же, доказать отдачу. А завтра Руи встретит его на том же месте, помашет ему рукой, наконец-то заключит в объятия, самые крепкие, на какие только способен, утешит, пригреет и никогда больше судьба не посмеет сделать им больно. И тогда Тсукаса оставит ему свой автограф. Согласится стать его компаньоном, быть рядом. Только он подарит незабываемые эмоции. Резкий скрежет. Что-то ёкнуло в груди. Застыв на полпути, боковым зрением Камиширо замечает странно наклонившийся силуэт. Развернувшись, он отчетливо распознает в нём... Тенму? С осознанием у лба выступил ледяной пот, пальцы сковал тремор. Не может этого быть. Как тот оказался за ограждением? Руки Тсукасы раскинуты по обе стороны. В одной колышется на ветру помятый рисунок. Пустой безразличный взгляд, вымотанный жизнью, устремлён на морскую гладь. Синие волны превращаются во мглу, зазывая спокойным шипением. Его хватка за стойку слаба — в любую секунду он разожмёт ладонь, не сможет стоять ровно, оступится и потеряет баланс. Покончит со страданиями. Он слабак, эгоист. И последствия не важны. Всё вокруг потеряло смысл. Хочется закричать, стремглав одёрнуть Тсукасу, вразумить, но онемевшее тело не слушается. Бледнеет в страхе лицо, к горлу подступает ком, зверски раздирающий, удушающий. Это зрелище вводит в панику. Перед ним настоящий Тенма, сделавший окончательный выбор. Это не похоже на реальность. Почему всё обернулось именно так? Нет! Сорвавшись с места, Руи изо всех сил мчится вперёд. Это безумие. В какую-то секунду его ноги заплетаются меж собой, он теряет равновесие и со всей дури падает на колени. Горькие слёзы не остановить. Не ожидавший чужого возвращения, Тсукаса с испугом оборачивается на звук. Он тяжело сглатывает, плечи поддаются дрожи. Он устал от бесконечных провалов. Даже в эту отвратительную минуту. Губы нашептывают последнее: «Прости» ...и его больше нет. Морская пропасть смерти безжалостно забрала Тсукасу. Самая яркая звезда, чья улыбка дарила надежду, найдёт упокоение на дне, куда не доберутся согревающие солнечные лучи. А портрет, порхающий на потоках ветра, распадётся на мелкие кусочки, как только коснётся солёной глади. Его красоту, оставшуюся в чужой памяти на века, не суждено сохранить.