На прощание. Эпизод 8. Перчатка.

«Жив», - констатировал разум. «А жаль, - ответил он сам себе. – Могло бы на этом все и закончиться. Вышло трагически, даже несколько героически… Но, не получилось, так не получилось. Придется жить. Придется карабкаться дальше.» Первым делом необходимо было осмотреться, чтобы понять, где он и что с ним. Просто зависает в пространстве, в траурно-фиолетовом облаке… территория Безумного шляпника. Брейк часто пользуется вневременным и внепространственным вместилищем под плащом цепи. Именно эта маленькая искаженная реальность позволяет ему пройти там, где нет прохода, и появиться оттуда, откуда его не ждут. Только раньше он никогда так надолго в ней не задерживался. Здесь Безумный шляпник слишком глубоко проникает в его тело и слишком жадно выпивает силы. Видимо, Зарксис потерял сознание… Рука все еще сжимала обрывок серебристой веревки. Это спасло от полного поглощения, он смог немного стянуть связующий канал и тем самым избежал окончательного провала в безумный мир цепи. - Хоть что-то хорошее от этого паучка, - пробормотал Зарксис, распутывая канат и пряча под одежду. – Еще пригодится. Сражение было непростым, но следующее, видимо, будет еще тяжелее. Затягиваемый цепью, Брейк успел почувствовать, что противник выскользнул из уничтожающей волны отрицания. Наверное, спрятался в какую-нибудь щель. Очень по-паучьи! Его задело. Он потрепан, и, можно надеяться, что пока не покинет своего убежища. Шляпник должен успеть нанести ему решающий визит. А сейчас нужно немедленно выбраться из утробы цепи, иначе она окончательно лишит хозяина сил и воли. Брейк даже не смог понять что находится за гранью этой искаженной реальности, все слишком быстро истекало из него. Он просто вышел наугад. Ослабевшие ноги подогнулись, и выйти не удалось, скорее это было падение. Падение прямо на мостовую. Тяжело поднялся. Пустынный грязный переулок. Впереди река. Сумерки медленно опускаются на город. - Как же долго я там провисел, - покачал головой Зарксис, - слишком долго… Организм ответил полным согласием с этим выводом. В груди что-то жарко завибрировало. Тело стянуло болью. Разорвалось. К горлу подкатили спазматические содрогания, выталкивая кровь. Пришлось опереться о стену, чтобы не упасть. Приступ кашля продолжался так долго, что закружилась голова. «Лучше бы уж я погиб там, чем вот так…» - промелькнула мрачная мысль. «Ну, нет! – ответил он сам себе. - Расстаться с жизнью настолько бесполезно - это уж слишком! Нужен небольшой отдых, вот и все». Идти на непослушных ногах оказалось слишком тяжело, ни до штаба «Пандоры», ни тем более до особняка Рейнсвордов Брейку так было не добраться. Да, и покажись он в таком виде на глаза мисс Шерон, она еще, чего доброго, упадет в обморок, а потом совсем замучает настойчивыми волнениями и требованиями немедленно все бросить... А зачем? Почему, вмешиваясь в его жизнь, они не задают себе вопроса:"Зачем?" Есть путь, есть цель, есть средства. Впереди смерь? Но это конец любой жизни. Шляпник уже достаточно прожил. Спектакль можно и завершить, а то, как бы зрители не решили, что представление слишком затянулось. Необходимо отыскать какой-нибудь укромный уголок, чтобы перевести дух до темноты. Ночной хищник наверняка осмелеет во мраке и снова соизволит показаться. Зарксис преодолел несколько десятков метров и остановился. Его снова душит кашель. Опять летят кровавые брызги. Брейк упорно гонит от себя мысли о слишком быстро приближающемся конце. У него есть незавершенное дело, ни о каком «конце» пока не может быть и речи. Разум заставляет себя заглушить боль и отчетливее мыслить. Окружающее начинает казаться знакомым… После некоторых раздумий, Зарксис понимает, что находится совсем недалеко от квартиры Ворона. В окнах темно. Хозяина нет, что, несомненно, к лучшему. Один шаг в безумное пространство цепи позволяет Брейку оказаться внутри запертого жилища. Он снова предпочел подоконник дивану. Так поза, которую будет вынуждено принять тело, не даст ему слишком сильно расслабиться. Гилберт вероятно скоро вернется, но встречаться с ним в планы Шляпника не входит. Визитеру всего лишь нужно немного передохнуть. Глаз закрывается. Брейк заставляет себя поспать. Впереди бессонная ночь. Из спасительного забвения выдергивает новый приступ кашля. Это должно встревожить сильнее всего. Судя по завладевшей городом темноте, Шляпник проспал не так уж мало, а кашель снова настиг его. Значит, на этот раз повреждения гораздо глубже и серьезнее, чем обычно. Чтобы не оставить после себя кровавых следов, Зарксис зажал рот ладонью. Шелковая белизна перчатки была быстро поглощена алыми разводами. В этот момент в замке заскрипел ключ. Не успел. Брейк быстро вытер губы, стянул с руки перчатку и сжал в неказистый маленький комочек, пряча в ладони. Соскочил с подоконника. Его качнуло. Резкая боль заставила согнуться, но он тут же выпрямился. Гилберт не должен видеть его таким, он не должен ни о чем знать, не должен ни о чем догадываться. Шляпник растягивает губы в улыбке. Должно быть только так. Только так, как всегда. Пусть ему сейчас хочется рухнуть на пол и забыться…, но Ворон не должен об этом знать. Никто не должен. Переступив порог холостяцкого прибежища, Гилберт не поверил сам себе. Ему показалось еще на лестнице, он почти заподозрил это, подходя к двери, но открыв ее, он уже не мог со всей отчетливостью не почувствовать аромат сладости и пробирающую искристость воздуха в надрыве веселья. Брейк? Здесь? Сейчас? Ворон быстро вошел в гостиную. У окна темный силуэт. Он стоит спиной к улице, и поэтому, льющийся оттуда во тьму комнаты, свет только очерчивает контур. Но и этого не нужно Гилберту. Он точно уверен, что перед ним Зарксис. Ненависть вулканом вскипает в его душе. - Добрый вечер! – весело звучит неприятный голос. – Прости, что зашел без тебя. Мимо проходил. Не тратя время на неуместные приветствия, Ворон стремительно достиг окна, выхватил пистолет и направил Зарксису прямо в лицо. - О! Неужели ты видишь там цепь? – задорно воскликнул Шляпник, немного отклоняясь от дула, обернулся и посмотрел в окно, словно пытаясь там что-то разглядеть. - Нет. Это исключительно для тебя, - процедил сквозь зубы Гилберт, его жутко раздражало, что даже сейчас Брейк не принимает происходящее всерьез. - Ах, вот как. Ну, тогда, пожалуй, лучше так, - Шляпник сделал шаг вперед, и пистолет уперся ему в лоб, - а то у тебя, кажется, рука подрагивает, - при этом издевательски заметил он. Рука действительно дрожала от перенапряжения, от бьющейся внутри ненависти, от злости и от желания сделать это немедленно! - Стреляй же, - продолжал улыбаться Зарксис. – Ты ведь так давно этого хотел. Ворон испепелял его взглядом. Да, пальцу невыносимо хочется нажать на курок, но… - Ты даже не спросишь почему? - Уверен, у тебя множество серьезных поводов, - пожал плечами Брейк. - Любые объяснения в такой ситуации - всего лишь жалкие оправдания поступка. Мне они не нужны. Тебе, я думаю, тоже. Не будем тратить твое время. Просто сделай это. Ворон вздрогнул, последняя фраза яркой вспышкой напомнила о том, что произошло на этом диване, и палец напрягся до боли, пытаясь согнуться. - Ты прав, - медленно произнес Шляпник, видя последние колебания оппонента. – Так даже лучше. Гораздо приятнее погибнуть от твоей руки, чем быть растерзанным какой-нибудь цепью, или просто изойтись кровавым кашлем. Стреляй же. - Сначала я хочу узнать, зачем ты сделал это с Озом? - прошипел Ворон. - Ах, это, - издевательский тон заставил палец дрогнуть, но Гилберт смог сдержаться. – Вот, что привело тебя в такую ярость. - Не смей говорить об этом так!.. - Я и не говорил. Юный Безариус, видимо, сам тебе во всем признался. И если он действительно тебе все рассказал, то в чем твой упрек? Мне показалось, что оснований для претензий не было. Все было абсолютно добровольно. - Зачем, Брейк? – почти рычал Гилберт. – Скажи, зачем ты это сделал? Ведь он тебе не нужен. Он еще ребенок! - Зачем? – Зарксис поднял око к потолку. - Лучше спроси: «Почему?» - и винно-красный глаз снова уперся в Ворона. – Потому что ты это сделал со мной. - Я?! – и сцена на диване снова всплыла в памяти Ворона. - Я?! Ты сам это сделал, Брейк! - Я только уступил твоему желанию. - Это не было моим желанием! Не моим! Не желанием! - Гилберт, я же сказал, мне не нужны твои оправдания. Хочешь излить душу, закончи дело и сходи в церковь. Мне твои признания ни к чему, – холодно заявил Шляпник. Ворон стиснул зубы. Кривящиеся в усмешке губы, бледное ледяное лицо, хищно сверкающий глаз – все вызывало в нем лютую ненависть. Покончить со всем этим одним выстрелом! Не думая о последствиях! Освободить свою жизнь раз и навсегда от этой беспрестанно отравляющей ее змеи! Янтарные глаза сузились. Решение принято. Палец идет на курок. Выражение единственного глаза Зарксиса меняется, и Ворон, не сводящий с него огненного взора, видит там самое страшное, что только возможно – желание смерти. Рука дернулась. Прогремел выстрел. Брейк не шелохнулся. Пуля впечаталась в косяк окна. - Меткость подводит? - усмехнулся Шляпник. - Пошел вон! – изображая на лице крайнюю степень презрения, хрипит Гилберт. – Немедленно! - Как скажешь, - миролюбиво поднял руки Зарксис. – И в этом ты тоже прав. Зачем мараться о того, кто и так скоро освободит мир от своего бренного присутствия? - мелодично произнес Шляпник, направляясь к выходу. Ворон мрачно последовал за ним, борясь с последними всполохами искушения поставить фатальную точку. Что-то упало. Гилберт отметил это краем глаза, а когда дошел до смятого комочка, нагнулся. - Нечего разбрасывать у меня… - зло начал Ворон, но поднявшие нечто пальцы ощутили влажный холод, а глаза даже в полутьме различили что-то темное на белом … и приглушенный запах смерти… Кровь! Пальцы развернули предмет. Перчатка! Вихрем понеслись мысли. Перед глазами промелькнуло все, что случилось днем в проклятом особняке номер двадцать пять. Надрывный крик: «Уходите! Я отпускаю цепь!», и ужас Лунеттеса, когда он это услышал. Брейк обернулся, чтобы посмотреть, что вызвало недовольство Ворона. - О, прости, - он потянул поднятое, - даже не думал оставлять это здесь. - Ты ранен? – мрачно спросил Гилберт, ненависть начала отступать под натиском совершенно неуместной во всей этой ситуации тревоги. - Нет, - легко бросил Шляпник и попытался вернуть перчатку. Кровь на ней холодом жжет Ворону пальцы. Влага слишком свежая. Она не может принадлежать никому, кроме Зарксиса, но если это не из раны, то… тут в памяти вспыхивает произнесенное Шляпником: «…приятнее погибнуть от твоей руки, чем… просто изойтись кровавым кашлем…». Вот значит, какова цена могущества его цепи. Поэтому Лиам, видя сильнейшее проявление способностей Безумного шляпника, был так испуган за состояние самого контрактора. Гилберт разжал пальцы. Перчатка вернулась к хозяину. Выпроваживая Зарксиса, который, к некоторому удивлению хозяина, решил уйти обычным путем – через дверь, Ворон, наконец, зажег свечу. Открыл ключом замок. Шляпник повернулся, чтобы обронить прощальную фразу. И тут взгляд Гилберта вдруг выхватил на бледной коже у нижней губы Брейка маленькое кровавое пятнышко. Кровавый кашель… Перчатка насквозь пропитанная багрянцем… Все настолько плохо… Зарксис продолжает усмехаться… Все настолько плохо… И этот искрящейся такой неестественной веселостью глаз, на самом деле переполненный предчувствием смерти… Все настолько плохо… И эта маленькая капелька, такая незаметная, такая незначительная, но на самом деле такая безжалостная свидетельница того, что все непоправимо плохо… Она кричит! Она хлещет разум безжалостной правдой! Она не оставляет места утешительным сомнениям! Она - вестник конца. Она - безжалостный приговор… Гилберт не хочет знать этой правды! Он не хочет ее принимать! Он не хочет знать почему! Он просто должен изгнать его из своей жизни! Брейк слишком много натворил, чтобы теперь позволить всему остаться как есть! Но выстрел был сделан. Ворон дошел до крайней черты. Выстрел излил всю огненную ярость. Не поразив самого Шляпника, он все же достиг цели. Была уничтожена ненависть, прошлые обиды, невысказанные упреки, желание отомстить. И что осталось теперь? Боль! Стереть! Убрать! Уничтожить! Эта маленькая капелька режет глаза, сердце и душу! Она не имеет права существовать! Она должна исчезнуть! Надежда должна остаться! Даже для Шляпника! Даже теперь! Он уничтожит ее! Гилберт притянул к себе одной рукой бледное лицо Брейка и впился поцелуем в нижнюю губу. Зарксис не успел ответить. Слишком внезапно все произошло. Ворон отстранил его от себя. Все. Этой маленькой отметины смерти больше нет. Почему Гилберт сделал это так? Можно было вытереть рукой или даже просто сказать об этом самому Шляпнику. Какая непростительная глупость! Он все же не узнает сам себя! К чему все это?! Во взгляде Зарксиса удивление и что-то еще. Гилберт не хочет разгадывать этой загадки. Он не желает его больше видеть. Он и так сделал непозволительно много! - Уходи, - глухо произнес Ворон. Брейк отвернулся, сделал шаг, но остановился. - Хорошо, если хочешь, чтобы я навсегда ушел из твоей жизни, я уйду, - на удивление серьезно произнес он, - но сначала … у меня есть одно незавершенное дело, – заявляет Шляпник. Отшвырнув трость в сторону, он стремительно бросился к Ворону и впечатал в губы ответный поцелуй. Мир разорвался бесшумным взрывом и в одну секунду изменился до неузнаваемости. Свеча выпала из руки Гилберта и, к счастью, только погасла. Руки сами сомкнулись в объятьях. И губы сами понеслись в вихре жадного лобзания. Ворон все еще пытался сопротивляться, пытался вырваться, пытался уйти. Брейк зло отбивал, старающиеся оттолкнуть его, руки. Он быстро наступал, загоняя избранную добычу, словно охотник, пока не рухнул вместе с ней на преградивший дорогу диван. Жалостливо заскрипела разрываемая тонкая ткань рубашки. Гилберт не сдавался и здесь. Подтянув колено, он попытался сбросить с себя Шляпника, но тот, вцепившись мертвой хваткой, падая, увлек его за собой на пол. Теперь сверху оказался Ворон. Уста разомкнуты. Тело рвется к свободе. С силой отталкивая от себя, затягивающие в жаркий омут безумия, руки, Гилберт встал, но Зарксис обвил его ногами и поднялся вместе с ним. Едва приняв вертикальное положение, Ворон потерял равновесие и снова рухнул на диван. Здесь его снова настигают страстные лобзания. Новая стремительная попытка встать. Ворон почти преуспел в этом, но Брейк сильным толчком вернул беглеца на диван и тут же навалился сверху. Второй безжалостный бросок. И опять они вместе покатились по полу. Как только один оказывался сверху, второй немедленно рвался изменить положение. Гилберт старался избежать дурманящих разум поцелуев, но Зарксис снова и снова настигал его. Немного прикусывал. Жадно дергал обе. На Ворона накатила волна злости. Необходимо было немедленно все прекратить. Ему это не нужно! Он этого не хотел! Брейк не ослабляет натиска ни на секунду. Он стремится к слиянию, и теперь его не остановит ничего, кроме… Гилберт сбросил с себя Шляпника в очередной раз, но уже не для того, чтобы сделать новую бесполезную попытку подняться, его руки сомкнулись на шее Брейка. Ворон вырвался из захвата поцелуя. Пальцы передавили горло. Зарксис продолжал усмехаться. Постарался притянуть противника к себе. Ожесточение заставило Ворона перекрыть дыхание еще сильнее. Брейк разомкнул объятья и схватился за душащие его запястья, но не попытался их снять, только крепко сжал. И снова улыбка. Коварная. Хищная. Выдающая полное понимание всей глубинной подоплеки происходящего. «Что я делаю?» - надрывно прозвучало в голове Гилберта. Руки были убраны. Шея освобождена. Ворон медленно поднялся и привалился спиной к сиденью дивана. Потирая поврежденную слишком крепким захватом кожу, вслед за ним поднялся Зарксис. Несколько мгновений они испепеляли друг друга взглядами полными невыразимой смеси чувств, а затем одновременно кинулись друг к другу. Руки находили и срывали застежки брюк. Сражение продолжалось. Здесь не было места нежности. Здесь не было места ласкам. Руки стискивали вожделенное тело. Ногти царапали кожу. Порывы не сдерживали. Все чувства оголены. Поцелуи - почти укусы, объятья – почти удушение, прикосновения – почти разрыв покровов. Вместо стонов рычание. Вместо сопряжения бой. Взаимная жажда хлестала диким потоком, ничем не стесненная, ничем не управляемая. Они выплескивали эту безумную страсть, они душили ею друг друга. Она как взаимное проклятье, как удар ненависти, как надрыв болью. Да, она подобна боли. Жаркой и сумасшедшей. Боль, от того, что этого не должно быть, от того, что мир против них, от того, что им не признать друг друга, и от того, что желание слишком велико, чтобы быть испепеленным даже этим, бушующим во всю пожаром. Удары плоти вонзались в тело, словно наносимые кинжалом. Резко и безжалостно. Сильно и пламенно. Отчаянно и безоглядно. Просто быть вместе. Единым целым. Отравить этим свои сердца и души. Истерзать тела. Никогда не забыть, но и не повторить. Зарксис не давал себе соскользнуть в бездну блаженства первым. Он желал видеть глаза Ворона, хочет уловить в них все переливы страсти и хотел навсегда запечатлеть в них свой образ. - Смотри. Смотри. Смотри на меня, - жарко шептал он. Брейк выпивал хмель этого взгляда, эту бьющуюся в нем откровенную звериную страсть, этот глубокий испепеляющий все огонь. Он должен был видеть в нем каждую вспышку, каждую пройденную ступень, и Гилберт тоже запомнит его, запомнит именно его образ на самой вершине упоительного счастья, запомнит и сохранит навсегда, не сможет вытравить это из своей души, сердца и разума, чтобы не случилось. - Смотри. Смотри. Смотри, – не давал ему сомкнуть мутнеющих глаз Брейк. И вот взгляд немного стекленеет. Гилберт провалился в себя, чтобы вознестись. Плоть исторла стон. Теперь и Зарксис устремился за ним. Судороги полуболи полублаженства сотрясали тела. Спуск такой же головокружительный, как и подъем. Перехватывало дыхание. Замирали сердца. Что-то лопало. Что-то рвалось. Что-то безумно быстро куда-то неслось. Они сжимали друг друга еще сильнее, чтобы продолжать чувствовать, также открыто, также остро. Они должны были ощущать друг друга. Чувствовать, что не потеряны, не разомкнуты, не разорваны. Еще здесь. Еще рядом. Еще как единое целое. Еще вне реальности. Но затухли вспышки блаженства. Расслабились измученные мышцы. Безумство страсти закончилось, чтобы уступить место безумству реальности. Тяжело дыша, они упирались лбами, не сводя глаз друг с друга. Прозрачные капельки текли по лицам и по телам… Увлажнившиеся волосы взаимно терзали их пряным ароматом отбушевавшего восторга. Вот так, глаза в глаза, на всю жизнь и на самый короткий, но сладостный миг этой жизни, они останутся вместе. Только мир безжалостен. Он ворвался в эту связь, он разрушил это единение, он развел их. Гилберт поднялся и, переместившись на диван, откинулся на спинку. Сомкнул веки. Больше ему ничего не было нужно. Он ничего не хотел, ни продолжений, ни повторений, ни вопросов, ни объяснений. Он замкнул мир на самом себе. И там ему никто не был нужен. Брейк слишком хорошо все понимал. Так дороги окончательно разошлись. Можно считать, что теперь они все сказали друг другу. Шляпник тоже встал. Оделся. Подбирал отброшенную к стене трость. Прошел мимо дивана, чтобы молча уйти. Неожиданно Ворон схватил его за руку, сильным рывком опустил к себе и заключил в крепкие объятья. - Я не отдам тебя смерти! – жарко исторг признание Гилберт. - Слышишь? И Бездне тоже не отдам! Руки сжали до боли, отчаянно и страстно. Губы Зарксиса тронула печальная улыбка, а потом совершенно обыденным голосом прозвучало: - Прости. Я должен идти. У меня сегодня еще одна важная встреча. Лицо Гилберта исказила судорога боли. Что еще он мог ожидать от Шляпника? Объятья разомкнулсь, руки бессильно соскользнули вниз. Он снова откинулся на диван, желая миру навсегда исчезнуть вместе с Брейком. Зарксис покинул его через запертую дверь. Закрываясь, глаза обнаружили на полу посторонний предмет. Почему-то от него веело тревогой. Рука подняла странную вещь. Окровавленная перчатка Зарксиса. - Какой же я глупец, - прошептал Ворон, снова откидываясь на упругую мягкость, - но… теперь счастливый глупец… - пальцы крепко сжали последнее оставшееся у него свидетельство этой ночи.

***

- Полагаю, ты все это затеял, чтобы не дать им о себе жалеть? – сказала Эмили, устраиваясь на плече Шляпника. - Случившегося они не простят ни мне, ни себе. Так будет лучше для всех. А нас ждет интереснейший мистер паучок. С ним есть о чем поговорить по душам, а поэтому придется зайти домой и прихватить пару ловушек с ограничительным полем. Ночь обещает быть жаркой. - Не думаю, что при твоем безумном обаянии эти чувства так легко их отпустят, – с сомнением заявила кукла. - Время покажет, - улыбнулся Зарксис и поднял голову, позволяя луне нежно очертить свой изящный профиль.