Спаси нас

Эта жирная свинья сидела напротив нас с видом абсолютного превосходства, прекрасно осознавая, какую власть имеет над нами и нашим проектом. Он вел себя не то что непрофессионально, он вел себя премерзко. Я ощущала острое желание воткнуть ему вилку в руку или глаз, чтобы отбить у этого придурка потребность в смехе и обречь его на вечные страдания, но вместо этого я сдержано вела беседу. Посчитав нужным упомянуть о некоторых неточностях в расчетах, я осознавала, что это обернется после встречи с заказчиком боком, потому что Кирилл Александрович придет в ярость. Во время выступления я уже ощущала его тяжелый взгляд, и вся спина покрылась липким потом. Зато Беседин ахнул, когда я сообщила об ошибках и разложила перед ним свои чертежи. Он скривил рот в недоверии, но пересилил себя и уткнулся в чертежи, что-то прикидывая в своей голове. Клянусь, я чувствовала себя героиней одного из мультиков про современных диснеевских недопринцесс, которые так любила смотреть Ева, потому что в такие моменты на экране их жизнь из запутанного клубка полной неразберихи и неудач превращалась в яркий проблеск надежды, а потом и вовсе все вставало на круги своя, и они обретали счастье. Но моя жизнь далеко не жизнь диснеевской недопринцессы, скорее ее подобие, потому что после моей речи Беседин вовсе не оттаил, он еще больше насупился и раздраженно уставился на Кирилла Александровича. Его ноздри раздувались, как у быка на арене перед сигнальным прыжком на Теодора. А я, подобно красной тряпке, развивалась между Платоновым и Бесединым. — Я даю последний шанс тебе и твоей бригаде школьников, Кирюша. Иначе контракту конец, и ты знаешь, какую неустойку придется выплатить, чтобы покрыть мои расходы за вашу хреновую работу. — он оскалился, когда в очередной раз взглянул на меня. — Не расстраивайте меня больше. Он встал и вышел. Кирилл с Никитой переглянулись и вышли следом. Я повернулась к Маше, желая найти в ее взгляде поддержку, но ничего, кроме усталости и раздражения там не было. — Все плохо? — осторожно спросила я. — Нет. — безэмоционально кивнула она. — Все очень хреново. — Почему у меня ощущение, будто этот мужчина живет за счет неустоек? Он не похож на заказчика, на которого можно положиться. — Знаю. — блондинка сняла со спинки стула свою сумочку и бросила в нее телефон. — Но это его единственный шанс. Права на ошибку больше нет. — Маша пожала плечами, а после встала и ушла, оставляя меня наедине со своими мыслями. Я не знала, о каком шансе шла речь, но осознавала, что данный проект был очень важен для Кирилла. И, признаться честно, мне вовсе не хотелось его подводить. Возможно, сегодня за столом мне не стоило говорить так много и раздражать Беседина еще больше, но он был чертовски несправедлив к нашей работе и к Кириллу Александровичу, и я не привыкла мириться с таким отношением. Больше нет. Не после того, как в моей жизни появилась маленькая кроха, которая очень скоро незаметно для своей мамочки вырастет и выпорхнет во взрослую суровую жизнь. Я должна быть для нее достойным примером, и я буду! Плеча коснулась прохладная шершавая ладонь, и я вздрогнула. Сверху вниз на меня смотрел Никита взглядом нашей дочери. Я поежилась. Нужно ему сказать о Еве, потому что он имел право знать… — Тебя подвезти? — Что? А, да, нет… я сама. От мысли об еще одной поездке в машине Киоссе нервы натягивались струной. Я не выдержу этой пытки снова. Его голос, его присутствие, его запах снимали блокировку на воспоминания, которые я уже давно похоронила глубоко внутри. Мне не хотелось ворошить прошлое. Не хотелось снова чувствовать себя недостойной такого мужчины. Я заслуживала пусть и не большего, но лучшего для себя. Я заслуживала любви. А рядом с Никитой мне было больно. — Маша сказала, что твоя машина все еще в ремонте, и тебе не на чем добираться за город. Если тебя устроит перспектива вернуться домой не раньше полуночи, то, пожалуйста, можешь воспользоваться общественным транспортом, или… — Или? — Принять мое предложение. Закусив щеку, я представила, сколько времени мне понадобиться, чтобы добраться до нужной остановки, а после и до дома. Четыре пересадки и три с половиной часа, при условии, если я не опоздаю на электричку, и мне повезет. Но если учесть уровень моего природного везения, это время придется помножить на два… А я очень устала от сегодняшнего дня, мне было необходимо смыть с себя все события, зарыться в мягком пуховом одеяле, поцеловать пухлую щечку дочери и уснуть сладким сном. — Ладно, поехали. Мы молча сели в машину. Никита настроил кондиционер, сделал тише радио, и авто плавно сдвинулось с места. Я откинулась на удобное сиденье и прикрыла глаза. Сон одолевал меня, но я старательно боролась с ним, чтобы не перемаиться. — Ты выглядишь чертовски усталой, можешь поспать, пока мы едем. Дорогу я помню. — от мягкого тона голоса Никиты мурашки пробежали по всему телу. Я удивленно уставилась на него. — Что? — Серьезно? Никаких подколов, никакой лекции о моем провальном выступлении перед заказчиком? — Никита тяжело вздохнул, возвращая внимание на дорогу. — Сегодня у каждого из нас выдался паршивый день, а у тебя втройне. Я не бессердечный ублюдок, чтобы делать его еще паршивее. К тому же я не считаю твое выступление провальным. Ты держалась… хорошо. — он нахмурился и сильнее вцепился в руль, словно похвалить меня было чем-то из ряда вон. — Кирилл Александрович думает иначе. — грустно заметила я. — Завтра он снова устроит взбучку и будет прав. Я не имела права так общаться ни с ним, ни с Беседеным, просто… Чувство несправедливости овладевает мной, и ту бурю, что рождается внутри меня, уже не остановить. Я не знаю, то ли усталость, то ли атмосфера спокойствия развязали мой язык, но отчего-то мне было необходимо признаться Никите в своих чувствах. — Когда дело касается работы, тебе нет равных. — неожиданное слетело с губ мужчины, и я внимательно уставилась на него, с трудом удерживая за зубами главный вопрос. Почувствовав на себе мой пристальный взгляд, Киоссе прочистил горло и сделал радио чуть громче, тем самым давая понять, что беседа окончена. На выезде из города мы попали в пробку, и стояли уже несколько минут без единого шанса на продвижение вперед, когда мой мобильный ожил. На дисплее высветилась мамина фотография, и я нервно сглотнула, обратив внимание на время. 21:30. Ева уже искупалась и готова ко сну. — Алло. — я сразу же убавила громкость динамиков, чтобы Никита не смог слышать наш с мамой разговор. — Да, уже на пути к дому. На выезде небольшая пробка. — я слышала, как мужчина фыркнул от моего комментария, потому что он явно не имел ничего общего с реальностью. Когда на заднем фоне послышался сладкий голос дочери, я вся сжалась, желая разделить наш разговор без лишних свидетелей. Мне не хотелось выдавать себя, не хотелось, чтобы Киоссе хотя бы просто догадался о существовании нашего ребенка. Не сейчас. Я еще не готова делить ее с кем-то. — Мамитька… — сладко пролепетала дочка. — Ты де? — Скоро буду, солнышко. — почувствовав на себе заинтересованный взгляд, я чуть не задохнулась от подступающей паники. — Люблю тебя. — Юбью тебя. — нежно отозвалась Ева, и я сбросила вызов. Голос Евы все еще звучал в ушах, ее признание и беспокойство, все это соединилось воедино и разлилось густым теплом по телу, наполняя меня энергией. Моя дочка была источником моей силы. И я ощущала непреодолимое желание оказаться рядом с ней. Рядом с моей пуговкой. — Надеюсь, твой парень не против, что я подвожу его девушку до дома поздним вечером? — мне показалось, или голос Никиты ожесточился. Я неуверенно поерзала на месте, не зная, что ответить. Он слышал мой разговор, и предположил, что я общалась с парнем. Наверное, будет правильным поддерживать эту легенду, пока я не созрею рассказать ему о Еве. — Он не против. — соврала я, потому что никакого парня не было, в принципе, как и личной жизни. Она закончилась ровно тогда, когда Никита вычеркнул меня из своей жизни. Потом я узнала о беременности, и мой мир закрутился вокруг одно маленького человечка. Я уже знала, что от мужчин сплошные неприятности, хотя мое сердце так отчаянно нуждалось в любви. Но я никого не искала и ни с кем не знакомилась. Во-первых, сейчас в моей жизни и без того достаточно трудностей, во-вторых, пока не представляю, как это рядом с нами будет кто-то еще. И хотя Ева нуждалась в отце, как любой нормальный ребенок, у нее был чудесный и любящий дед, который в полной мере, мне хотелось в это верить, восполняет пробел под названием «папа». Когда машина съехала на проселочную дорогу, я еще раз взглянула на время. 23:11. Ева уже давно посапывала в своей кроватке, крепко обнимая любимого зайку, доставшегося ей по наследству от меня. Когда мы подъехали к воротом дома, возле калитки стояли родители и наш сосед. Они проследили за подъезжающим авто, и я покраснела, осознав, что соврать об общественном транспорте не получиться, а потому разговоров о Никите будет не избежать. — Спасибо, что подвез. — я задержала взгляд на Никите чуть дольше, чем этого следовало, обратив внимание на сжатую челюсть и гуляющие желваки. Кажется, он злился. — И прости за доставленные неудобства. Доброй ночи. Он ничего не ответил, но я видела, как слова хотели сорваться с его губ. Я вышла из машины и, натянув улыбку, хромая на одну ногу, прошагала к калитке. За спиной взревел звук мотора. Киоссе резко съехал с места и скрылся за соседским домом. Я прошла мимо родителей, поприветствовав Степана Николаевича, тот басистым голосом поприветствовал в ответ и пропустил меня во двор. Мама увязалась следом, что-то шепнув отцу. — Милая, мне показалось, или за рулем был Никита? — в голубых омутах ничего, кроме тревоги за мое и без того разбитое сердечко. — Да, Никита. Но не волнуйся, мамуль, все в прошлом. Мы работаем над одним проектом, ничего более. — А что насчет Евы? Он знает? — мама нервно поджала губы, она, как и я, была напугана перспективой делить малышку с другими «родственниками», но в то же время твердила, что Никита должен хотя бы узнать правду. — Нет, я еще не решилась рассказать. Я боюсь его реакции. Разумеется, я не жду, что он сразу воспылает любовью и все такое… Я знаю, что ему нужно будет время, чтобы свыкнуться с мыслью, что он теперь чей-то папа. У меня была такая возможность длинной в девять месяцев, но и этого мне было мало. Но я боюсь, что он ничего не почувствует, не захочет. Я боюсь равнодушия. И если так оно и случится, разумеется, Ева никогда об этом не узнает, но я… Это убьет меня. Глаза наводнились, а грудь сдавило от одной только мысли, что у малышки никогда не будет родного отца, пусть по выходным и праздникам, но никогда. — Милая, все будет хорошо. Дай себе время. Скажешь, когда будешь готова. Не волнуйся. — мама прижала меня к себе, как в детстве, и ласково погладила по спине. — Как Ева? — Скучает. — выдохнула женщина. — Она нарисовала тебе рисунок. На этот раз акварелью. Я удивленно вскинула бровь. Ева и краски вещи несовместимые. Она до сегодняшнего дня не признавала ничего, кроме красного и желтого карандашей. Мама забавно хмыкнула, видимо, вспомнив, как малышка впервые опробовала новый вид художеств. — Это спонтанно получилось. Дедушка показал ей, что можно не пользоваться кисточкой, и в итоге в краске теперь вся гостиная, белое Евкино платье и, разумеется, кухонный гарнитур. Стоило только представить все это детское творение, как лицо исказилось не то радостью, не то грустью. Я столько всего упускала из-за работы. Мне хотелось больше проводить времени с Евой, ловить каждый ее шаг, каждую смешинку, каждое новое достижение. — Значит, в нашем полку прибыло. — грустно улыбнулась я, снова подумав о Никите.