Выбор веры.

В полутемном коридоре горела свеча. Факелы, находившиеся на стенах, были потушены и пусты. Непонятно откуда тянуло холодом, мерзким и пробирающим до костей. Фёдор перестал вырываться из рук опричников. Проходя по коридорам большого здания, парень пустым взглядом смотрел сквозь стены, будто в них был выход из сна, в который он случайно попал. Но выхода не было. Нигде не было заветной двери, открывающей путь на свободу. Где же она? Где?! Нет... Басманов еле переставлял ноги и не мог принять тот факт, что государь, его государь не поверил ему. Да не то что не поверил, не желал верить. Иван Васильевич уверовал в бред какого-то старикашки, не без удовлетворения поверил чертовому "рыжему псу", но только не тому, кто находился с ним рядом, тому, кто был с ним на протяжении последних лет. Иван поверил всем, всем, но...не ему...не Фёдору Басманова. А ведь Федя и правда хотел лишь любовь царю к нему возобновить, чтобы...чтобы было всё, как раньше. Чтобы не было бы больше той напряжённой атмосферы, чтобы не было такого холода и равнодушия, источаемого от царя. Избалованному вниманием любимцу было неприятно видеть угасающую любовь и интерес любимого человека. Фёдору очень слабо верилось, что Иван, тот Иван, который клялся в любви своему кравчему, который брал Федю в походы, который сделал его своим шпионом и доверял ему, смог спокойно убить юношу, словно собаку ... Взгляд застыл на двери, больно знакомой. На ручке сиял небольшой, но очень красивый сапфир, внизу виднелась небольшая царапина, оставленная маской.       — Малюта, — обратился опричник к Скуратову. — Григорий Лукьяныч, вы можете исполнить мою последнюю просьбу? Малюта нехотя повернулся к юноше и жестом руки остановил слуг, державших кравчего за руки. В его взгляде читалось раздражение и лёгкий интерес.       — Григорий Лукьяныч, я желаю сменить серьги. — просьба Малюту не то, чтобы сильно поразила, но лицо его вытянулось. — Я прошу вас. Скуратов смотрел пристально в глаза Фёдора и тяжело вздохнул. Перед ним стоял не тот дерзкий, лукавый, пафосный и наглый человек, а лишь разбитый парень, лишённый всего, что у него имелось. Это было очень странно, никогда таким Федю ещё никто не видел. У Григория внезапно проснулась совесть, что случалось с ней довольно редко, а мозги заработали быстрее. Если уж Басманов переступил через свою гордость ещё раз, значит тут уже ничего не поделаешь, придётся исполнять. Скуратов никому бы не дал такой поблажки, и будь Басманов в другом состоянии или положение, Малюта бы послал его к чертовой матери и продолжил заниматься своими любимыми делами в пыточной. Нетерпеливо всхрапнув, Лукьяныч отступил от двери в Федькину опочивальню. Опричники освободили руки Басманова и дали тому свободу действий, но, для подстраховки, схватились за рукоятки кинжалов. Фёдор взялся дрожащими пальцами за ручку и медленно прошёл в свои хоромы. Теперь они не казалась ему такими уютными и красивыми, как он считал ранее. Драгоценные камни, вкрапленные в стену, смотрелись уродливо и грубо, будто это недорогие самоцветы, а куски покрашенной глины. Белая простыня на кровати смотрелась, как тающий снег. Золото, которое сияло по всей комнате, больше не источало величие и не приковывало взгляд. На маленьком столике, где лежали украшения, парень заметил маленький, расписной, острый ножик. Конечно, у него есть выбор. Спастись самому и убить опричников или умереть. Сил ему хватит точно, уж не раз ему приходилось и в неравных боях участвовать и на улицах драться. Но он не будет "спасаться". Переосмыслив свое жалкое существование, бывший опричник сделал вывод: без Ивана он никто, и продолжать жить без царя...Федор не может, не хочет. А жизнь? Да, плевать ему на ту жизнь с высокой башни. Теперь она ему не представлялась такой уж и прекрасной и долгой. Понимание, доверие и надежды лопнули по щелчку пальца, а сердце было сожжено, будто кучка соломы. Фёдор Алексеевич снял с себя те серёжки, что висели в ушах. Порылся в ларце и надел другие, жемчужные. Это был мамин подарок, самые первые серьги Басманова, много что для него значившие. Евгения Басманова, любившая сына как никого другого, делала для него всё, что угодно его душе. В детстве Федор обожал смотреть, как боярыни или их дочки выбирают красивые серьги на какое-то событие. Соответственно позже юноша решил, что лишний аксессуар ему вовсе не помешает. Решение носить серёжки Федор принял твёрдо и окончательно. Отец согласился не сразу, но поняв, что на умение владеть мечом это никак не помешает, согласился. И те, первые, жемчужные с золотыми вставками и крохотными узорами из жёлтого топаза серьги, Басманова подарила своему сыну на его День рождения, потратив на них немалые деньги. Со старыми серёжками юноша снял и перстни. Нечего на эшафот с драгоценностями выходить. Просто незачем.       — И ещё... — тихо сказал кравчий, поворачиваясь лицом к опричникам. Малюта раскраснелся. Это было явной наглостью со стороны Фёдора просить что-то ещё. Может, хочет, чтобы его помиловали? Этому не бывать! — Выбросьте все мои украшения. Все, до последнего камня. — зная Басманова, просьба могла показаться приказом, но что-то в его лице было такое, что опричники растерялись. Лицо Скуратова снова вытянулось, глаза округлились. Что за бред несёт этот молодой развратник? Неужели кравчий, у которого глаза светились от простого золота или от маленького драгоценного камушка, решил распрощаться со всем своим недешевым богатством? Да и с чего это Феденька стал таким равнодушным к царским подарочкам? "А вот не выброшу и всё!" — издевательски подумал Малюта, но игнорировать просьбу не мог. Сколько бы не было холода, соперничества и ненависти между Басмановым и Скуратовым, совесть Малюты агрессивно замахала хвостиком, пытаясь вымести дурные мысли из головы. В это же время Фёдор позволил снова взять себя за руки и продолжить путь до самой темницы. Он знал: впереди будет жестокая ночь. А хотя...плевать.

***

Евгения Басманова размашистым шагом шла вместе со сторожами в царскую опочивальню, громко цокая каблуками сапогов. Несколько часов назад она узнала о том, что её сына и мужа казнят утром. Гонец, прибывший к ней с письмом спустя почти полтора часа после обвинения Фёдора в колдовстве, а Алексея в предательстве, ещё долго приходил в себя вместе с лошадью во дворе Евгении. Женщина приказала холопам следить за несчастным, а сама, переодевшись в тёмное простое платье, накинув плащ, сев на коня и забрав какой-то исписанный пергамент, даже не разбирая написанного, немедля ускакала в Москву. Путь не самый близкий, но добралась женщина так быстро, как только могла. Нельзя было медлить ни секунды. По приезду Басманова, в свою очередь, представилась послом из Ростова Великого.       — Срочное послание для царя-батюшки! — Евгения ловко и быстро спрыгнула с коня и подбежала ко входу.       — От кого? — спросил один из мужичков.       — От митрополита Ростовского! — немного задыхаясь, ответила Басманова. Она потрясла пергаментом перед носом сторожа и демонстративно скрестила руки. Мужчина поднял брови. Второй, осматривая Евгению с ног до головы, хмыкнул. Он хотел что-то сказать, но Басманова выступила чуть вперёд и холодно произнесла:       — Я могу пройти к государю? Это очень срочное государственное дело!       — Ну и какое же? — сторож с неприязнью хмыкнул.       —Разве не ясно?! — вскипела Евгения. — В городе, в славном Ростове Великом, разбой и кипиш! Никто не может справиться с нападением лесных разбойников, их прибавилось вдвойне, нужна помощь Ивана Васильевича!       — Так передайте нам послание, а мы отнесем уж его государю! — воскликнул мужчина.       — Мне нужно лично передать Ивану Васильевичу послание! — но видя лица сторожей, Басманова решила сменить тактику. — Вы хотите пойти на плаху? Я не думаю, что государь будет рад услышать о разбое в Ростове в самый последний момент, когда ужо будет поздно! Если я не скажу ему сейчас полную ситуацию лично, Ростова может уже не быть! Нет, если вы не дорожите своими жизнями, я передам вам письмо и уйду восвояси... Мужики поджали губы и молча открыли ворота. Евгения уверенно пошла впереди, нахмурилась и сильнее сжала в руки пергамент. Слуги сопровождали боярыню до самых царских хором. Переглядываясь, они с нескрываемым волнением и непониманием смотрели на женщину. Она не вызывала у них доверия. Никогда в жизни они не слышали и не видели женщин-послов. Но мысль о том, что Иоанн будет в гневе и вина падёт на их плечи, развеяла сомнения. Рынды, стоявшие на страже и охранявшие царскую спальню, уже раскрыли рты, прорываясь спросить, кто эта женщина, но один из сторожей приставил палец ко рту и тихо сказал:       — Послание от митрополита Ростовского, важное дело. ...В дверь опочивальни постучали три раза, очень тихо, словно боясь вспугнуть.       — Да, войдите. — по привычке произнес Грозный, разглядывая письма, разложенные на столе. Послышался скрип, в опочивальню зашла Евгения. Она сделала два шага в сторону царя, низко поклонилась, показала скрученный пергамент, повязанный красной лентой и едва заметно глянула на сторожей.       — Оставьте нас одних. — строго приказал Иван. Мужчины, вздрогнув, закрыли дверь и отошли на несколько метров в сторону трапезной, сильно вжавшись в стену.       — Вы посол? Откуда вы? — обратился Иван Васильевич к боярыне.       — Доброго здравия, великий государь. — Евгения снова поклонилась, — Не велите казнить меня, но не посол я и не гонец. Я - Евгения Басманова, мать Фёдора Басманова и жена Алексея Басманова. — женщина скривила губы и поправила тёмный плащ. Услышав имя бывшего кравчего, царь нахмурился и исподлобья взглянул на боярыню.       — Вы хотите, чтобы я помиловал ваших мужа и отпрыска? — мужчина вцепился пальцами в деревянный стул. — Они чёрные колдуны и изменники! Вы считаете, что справедливо будет их отпустить?! Федор хотел смерти моей, а Алексей сотрудничает с королём Речи Посполитой, Сигизмундом вторым! Вы считаете, что я неверно поступаю с ними?! Вы считаете, что эти предатели не заслуживают достойного наказания?! Евгения опустила глаза в пол. Она немного помолчала, а потом произнесла, тихо, но решительно:       — Иван Васильевич. Прошу простить меня за дерзость мою, но только Бог решит, что делать с моей душою грешной. Не верю я, что Федя мой мог вам смерти желать да хворь лютую насылать вас. Не может он этого сделать. — голос Басмановой дрогнул. — Он любит вас как никого другого. Он никогда не хотел вашей власти и вашего трона, он никогда бы не пошёл на сотрудничество Речью Посполитой. Он предан вам и вашему сердцу, государь! Иван Васильевич горько усмехнулся.       — Откуда вы можете знать наверняка? — царь сделался ещё более мрачным. — Колдун подтвердил слова Малюты о том, что Басманов просил у него корень для того, чтобы испортить моё здоровье, да и Фёдор молил у меня прощения...       — За что?! За что молил?! — пламя свечи дрогнуло. — Да не может этого быть! — воскликнула Евгения, прикладывая ладони к левой части груди. — Оклеветали Федюшу моего, не мог он такого совершить! Чувствует сердце моё, материнское, не-мо-жет! Я соглашусь с вами, Федя не свят, но прошу вас, поверьте мне! Любит он вас больше, чем меня и отца своего, жить без вас не может. И мешочек брал Федюша не для порчи здоровья вашего, а для того, чтобы милость и любовь вашу к нему вернуть! Больно ему было смотреть, как вы холодны к нему, словно снег. Иван стукнул кулаком по столу. Мало того, что этот сукин сын врал своему государю, так и матери родной наврал!       — Довольно! — царь гневно посмотрел на Евгению и поджал губы Слова пронзили его, будто сабля. — Фёдора будут пытать и казнят утром! Евгения и тогда подозревала,что жалость и слезы будут бесполезны. Она знала, что государь не отреагирует на её слова с понимаем и просить освободить её сына бесполезно. Ее надежды на здоровый рассудок любовника сына обрушились. А спасти Федю от казни, пытаться вызволить его из темницы...что, если она не успеет, его заберут на пытки? Что, если он не пойдёт? Что, если всё пойдёт под откос? И увести его на эшафоте из-под носа государя и опричников будет тоже невозможно.       — Но...— женщина подняла глаза на мужчину, в точь-в-точь, как у её сына. — Тогда могу я проститься с Федором? — Евгения упала на колени. — Умоляю вас, Иван Васильевич, можно я попрощаюсь со своим сыном, увижу его в последний раз! — Басманова снова поклонилась, теперь касаясь и лицом холодного пола. Иван резко смягчился. Он тяжело встал и подошёл к Евгении. К её удивлению, он произнёс мягко и спокойно:       — Так и быть. Вы можете увидеть Фёдора. Боярыня, вытирая правда выступившие на глаза слезы, поднялась и задрожала. Иван взял с другого, маленького, старого столика свечу, толкнул дверь и первым вышел в коридор. Евгения прошелестела за ним. Послышался скрип, опочивальня оказалась закрытой.       ...Иван Васильевич шёл рядом с Евгенией Басмановой, изредка шмыгающей носом. При спуске в темницу царь пошёл первый, а Евгения на дрожащих ногах летела за ним, предвкушая встречу со своим мальчиком. Предвкушая последнюю встречу со своим чадом. Пятая, шестая, последняя ступенька. Евгения, придерживая полы длинного платья одной рукой, пробежала к коридору тюрьмы. Иван Грозный, держа тот же подсвечник, достал ключи из-за пояса и зашагал к крайней, самой маленькой камере. Послышался звон и лязг ключей, Иван отошёл от темницы. В ней, спиной ко входу, сидел Фёдор и что-то перебирал в руках. Иван кивнул Евгении и отошёл в сторону, так, что его стало совсем не видно. Прижавшись к стене, разделяющей две камеры, Иван Васильевич глянул на спящего соседа бывшего опричника и скрестил руки на груди. В это время женщина, помявшись, с вновь выступившими слезами на глазах робко пошла в сторону сына. На шорох Басманов резко обернулся. Зрачки сузились, он рассмотрел в темном силуэте свою мать. Фёдор медленно встал и выпрямился. Губы задрожали.       — Матушка... — парень сжал кулаки. Он не верил своим глазам. Евгения медленно подошла к сыну.       — Здравствуй, матушка... — Федя натянуто улыбнулся и развёл руки. Женщина, скрыв лицо ладонями, бросилась в объятия к сыну.       — Феденька, Федюша... — Басманова зарыдала в голос в и уткнулась носом в шею сына. — Я знаю о клевете твоей! Чем заслужил ты смерть и пытки такие страшные?! За что государь с тобой так? Ничего ведь ты не сделал плохого! Фёдор, приобнимая маму одной рукой, а другой гладя её по тёмным, густым, незакрытым волосам, тяжело вздохнул.       — Феденька, — Евгения схватила сына за предплечья. — Феденька мой, почему царь не поверил тебе, ты же правда не хотел его убить! Откуда ты мог знать про жабьи кости и корень?! Федюша, Боже, Федюша, неужели не люб ты государю боле? Басманов снова вздохнул и прикоснулся губами к голове женщины. Он сам неоднократно задавался такими вопросами, но ответа никогда не получал.       — Не люб больше, матушка, раз государь отверг меня. Значит, воля его на то царская. Провинился я тем, что был невнимателен и глуп, да и грехов у меня набралось ой как много...— ком застрял у юноши в горле. — Я даже не додумался хоть раз заглянуть в этот прокля́тый мешок...       — Ты ни в чем не виноват! Соколик мой, котёнок... — Басманова снова прижалась к сыну.       — Не плачь по мне, матушка. Не тот я человек, по которому ты убиваться должна. А любовь моя не привела меня к хорошему концу. Хоть это не означает, что я перестал любить Ивана... Так просто, так спокойно, так примеренно...       — Я никогда не перестану любить того, кто подарил мне счастья, кто стал моим светом, кто стал моим сиянием. Я благодарен тому, кто смог дать мне хоть что-то. И я благодарен тебе, матушка, за всё. И за ласку твою, и за любовь... — парень отвёл взгляд в сторону. — Государь так любил цветы...но каждый цветок рано или поздно умирает... Евгения всхлипнула. Она поняла на что намекает её сын. Она не узнавала его.       — Не говори так, Федя, не говори! — женщина замотала головой. Фёдор усмехнулся.       — Это правда, матушка, никуда от неё не деться. — Басманов смотрел в стену. Он не мог ни на чем сконцентрироваться. Куда себя деть? Куда ему податься прямо сейчас? Снова нет выхода. Слезы матери, её эмоции, осознание неимении возможности что-то сделать...Боже, поскорее бы всё это закончилось! — Иди, матушка, иди домой. Нечего тебе тут делать. Скоро меня уведут, на этом всё закончится. Евгения схватилась за пока белоснежную рубашку сына, захрипела и простонала.       — Прошу, не надо плакать, матшука...— Фёдор издал шипящий звук и погладил мать по спине. Евгения ещё немного поплакав, отстранилась. Она попыталась вытереть слезы дорожным плащом, потом сделала глубокий вдох, взяла сына за щеки и поцеловала в лоб. Юноша улыбнулся. Он быстро обнял мать ещё раз и отошел назад. Басманова хотела что-то сказать и пойти назад, но сын опередил её.       — Матушка....прошу тебя, передай государю, что люблю я его сильно и всегда любил. Что никогда бы не предавал его. Пожалуйста, передай это моему Ване... Царь, стоявший за пределами камеры, вздрогнул и посмотрел в пол. Воспоминания нахлынули волной, он сполз по стене вниз. Он не узнавал своего Федю. Никто не узнавал Фёдора. Все-таки, теория о том, что с горя правда можно не то, что измениться, а сойти с ума, оказалась верной. Евгения кивнула. Она сглотнула, зажмурилась и кивнула.       — Прощай... — Фёдор кивнул ей в ответ и поклонился. — Я люблю тебя, мама. Евгения вышла так быстро, словно хотела сбежать от страшного зверя. Иван Васильевич, опираясь о стену, выпрямился. Ноги предательски дрожали, губы кривились, но он постарался не подать виду. На его счастье, боярыня была слишком подавлена и разбита, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Снова закрывая лицо руками, женщина, тихо сопя, первой вызвалась подниматься по ступенькам.

***

Она не находила себе место всю ночь. Женщина плакала, сидя возле своего верного коня и тихо проклинала свою жизнь, ругала государя, проклинала тех, кто подставил её сына. Казнь должна была состояться утром, почти на рассвете. Когда небо немного посветлело, послышались голоса, возгласы, крики, трески, лязги металла. Евгения взяла коня за поводья и пошла на площадь, где должно было состояться наказание. Вокруг собрали приличное количество народу, боярыню даже никто не заметил. Женщины заранее начинали охать, мужчины нервно озирались. Между ногами путалось несколько ребятишек, которые лезли с вопросами, и то их пытались разогнать. Евгения встала в самом конце толпы, но и оттуда было хорошо видно место казни, даже слишком. Сзади неё стояла лавка, на которую женщина была готова упасть в любой момент. ...Зазвенели цепи, зацокали лошади, заскрипели топоры. В Китай-город въехал царь на белоснежном коне. Сзади ехали опричники и шли осуждённые. Евгения, хмыкнув, отошла ещё назад. Она отвернулась к коню и уткнулась носом в его шею. Женщина уже несколько раз пожалела, что пришла сюда. И её визит она не могла никак объяснить. Её словно тянуло на площадь, хотя и Евгения понимала, что спокойно стоять и смотреть на казнь мужа и сына очень странно и в какой-то мере жестоко. Прошло время. Басманова не желала видеть осуждённых и слушать их приговоры. Сидя на той самой лавке, она гладила своего коня где попало, чтобы отвлечься от событий за тельцем животного. Лишь в самом, как поняла женщина, конце, она увидела трёх: Вяземского Афанасия, Басмановых Алексея и Фёдора. Фёдор выглядит хуже Вяземского. Лицо было разбито в кровь, рубашка вся в крови, волосы наскоро отрезаны, в некоторых местах даже вырваны. На улице стало почти светло, лица осужденных ещё и освещались, поэтому рассмотреть внешность можно было без проблем. Но это только к худшему. Евгения закусила губу и всмотрелась в сына. Она заметила одну достаточно странную вещь: место, где были вдеты серёжки, кровоточили и опухли. Господи! Неужто серьги вырывали ему с силой...она не может на это смотреть... На бывшего мужа женщина внимания не обращала. О его сотрудничестве с Сигизмундом она давно догадывалась, да и ситуация с сыном окончательно успокоила её любовь и доверие к этому человеку. Неожиданно на площадь въехала какая-то девушка. Она была одета в очень красивое, расписное, с драгоценными камнями платье, талия была аккуратно повязана шёлковой лентой, на голове блестела маленькая, но яркая корона. Короткие, тёмные, кудрявые волосы вопреки традициям были лишь до подбородка, но это не мешало девушке оставаться такой же прекрасной. Конь незнакомки встал рядом с царем и слегка наклонил голову, словно здоровался. Прибывшая же, держась за поводья, никак не отреагировала. Басманова, глянув на особу, со злостью и горечью подумала: " Пришла поглазеть, как убивают моего сына и самое доверенное лицо царя? Такая же, как и твой любимый царь? Любишь смотреть на то, как убивают?! " Между тем, опричники схватили Фёдора Басманова. Юноша обернулся и жутко прохрипел:       — Народ православный! Хочу в грехах своих покаяться... Хочу, чтобы вы все ведали мою исповедь! Слушайте, православные... Договорить ему не дали. Малюта ловко, одним движением руки отрубил саблей голову бывшему фавориту. Но сделал он это как-то нехотя, с некой досадой. Евгения отвернулась на этот момент, но не смогла не заметить лицо Григория: расстроенное, злое, в нем читалось отвращение и разочарование. ...Всё закончилось быстро и неожиданно. Народ стал расходиться, да и Басманова поняла, что нечего ей здесь больше делать. Уже направляясь со своим конём к выходу из Китай-города, женщина услышала разговор местных.       — Какая красивая...Кто это? — молодая девушка указала на прибывшую персону.       — Наверное, царица. — ответила женщина чуть постарше.       — Царица? — переспросил старик, опираясь на палку. — Царица умерла шесть лет назад!       — Так может, государь новую себе нашёл? — спросила та же молодая девушка.       — Да не может такого быть! Не было у него новых жён и фавориток! Мне то Сенька-рында говорил!       — Ну значит брешит!       — Нет, вот те крест. Кто бы это ни был, у Басмановой "царица" положительных чувств ни разу не вызывала. Неужели Грозный смог променять её сына на какую-то обычную девичку? Или всё-таки врал Федька про их похождения вместе проведённое время? Уже не узнать.       — Кажется, кто-то помогал сегодня государю ночь коротать! — воскликнул один мужичок. — Такие губки и я готов искусать. Евгения посмотрела в сторону девушки. А ведь и правда, с правой части сильно выделялся кровавый след от чужого укуса.       — Да может она просто нервная. — пожала плечами женщина в возрасте.       — Вряд ли! Вот у моей такое же было, я тогда сильно постарался. Ох, а тогда... А ведь и правда укус, и правда сильный... Басманова нахмурилась. Ненависть к царю и его девице росла с каждой секундой. Тем временем девушка положила голову на плечо государю. Тот, в ответ, наклонил и свою голову, касаясь ухом головы девички. Народу осталось совсем немного. Те, кто не пошёл по своим делам или домой, гладили перепуганных котов, убирали тела и приводили в порядок площадь. Евгения запрыгнула в седло и мимоходом бросила грозный взгляд в сторону красавицы. Девушка не сразу заметила Басманову. Иван Васильевич собирался уже уезжать. Он положил руку на плечо девушке и что-то сказал ей на ухо. Красавица лишь весело кивнула и посмотрела на Евгению. Женщина не сразу узнала яркий блеск до боли знакомых васильковых глаз. Девица слегка улыбнулась Евгении, нагло подмигнула и развернула своего коня в сторону государя. В её ушах зазвенели другие, но очень знакомые серёжки с яхонтами. В тех самых сережках Фёдору Басманову исполнилось двадцать лет.