Umazane misli

Йере — два слога, в исконно финском произношения «р» рычащая, как в испанском, на котором Боян говорит не то, чтобы бегло, но фанатам хватает. А еще хватает на то, чтобы протянуть это рычащее «Йере» прямо в ухо, а затем прикусить мочку, стараясь не зацепиться зубами за сережку. Кажется, последний шот был лишний: он сам не замечает, как разгоряченные ладони подлезают под футболку с Бульбозавром, с нажимом ведут по пояснице, вынуждая прижаться ближе — и Цветичанин чувствует, как опаляет горячим дыханием шею. Йере льнет к нему с готовностью, словно ждал этого с момента их первой встречи, как и сам Боян, а пальцы с неоново-зеленым лаком зарываются в мягкие каштановые волосы, и глаза приходится смежить на мгновение из-за приятной ласки. — Боян, — Йере выдыхает ему все так же в шею, оплетает руками, не давая возможности отстраниться, и на протиснутое между собственных бедер колено откликается очень положительно: трется пахом с низким стоном. Боян чувствует, как он откидывает голову на прохладную стену, и с довольной усмешкой хватает финна за бедра, сам толкается навстречу, создавая фрикцию. Слушать, как звучит его имя с этих губ — совершенство в грехопадении, учитывая контекст: коридор отеля где-то между их номерами, и в любой момент из-за безликой двери может выглянуть постоялец. И будет хорошо, если это не будет кто-то из участников Евровидения-2023. Йере, кажется, думает о том же, а потому крупно вздрагивает в его руках, когда дверь в другом конце коридора начинает звенеть ручкой, и явно пытается отодрать словенца от себя, чтобы предстать в более-менее приличном виде. Боян только голову поднимает, окидывает его взглядом и снова широко ухмыляется: даже если их сейчас и не поймают в обнимку, контекст их времяпрепровождения легко может будет понять по покрасневшим щекам и губам Пёухёнена, да по размазавшейся в поцелуях туши. Боян откровенно залипает, как и в первый раз, при встрече вживую, на то, как красиво оттеняют черные ресницы выразительные светлые глаза, и этого мгновения Йере хватает, чтобы отлипнуть от стены и утянуть его куда-то за поворот. И очень вовремя: в коридор кто-то выходит, кажется, оглядывается, и через мгновение они слышат, как Фатима ворчит по-английски с забавным мягким акцентом. Почему-то голос у нее запыхавшийся. — Я же говорила, тут никого нет. Тебе следует больше переживать о том, что творится в стенах моего номера, ma chérie. Ей отвечают мелодичным смехом и речью на испанском: Боян и Йере переглядываются, сразу узнавая Бланку. Фатима усмехается, сетуя на то, что все равно ничего не поняла, и дверь их номера закрывается. — Я так и думал, — первым не выдерживает Боян, и Йере, поняв, о чем он, прыскает. Они смеются оба, обнимаются, и голод на мгновение становится слабее, позволяет на самом деле дойти до двери Йере, которую он открывает картой-ключом, пока Цветичанин обнимает его со спины, целует в место за ухом. Он чувствует, как прошибает чужое тело дрожь от такой слабой ласки и улыбается — улыбается он и когда Йере прижимает его к стене номера сам, обнимает за предплечья и целует. Когда они добираются до кровати, первой на полу оказывается футболка с Бульбозавром, завставляя Бояна рассмеяться. — И впрямь революционер без рубашки, — пока он смеется, Йере успевает уронить его спиной на мягкий матрас и смеется, уже усевшись ему на бедра. Боян усмехается и толкается бедрами, заставляя их возбуждения вновь соприкоснуться через одежду, а Пёухёнена — застонать. Ощущать его вес на себе приятно, и Боян тянется за очередным поцелуем, заставляет финна склониться ниже. В их поцелуе сплошные зубы и язык, и Йере зажмуривается, когда горячие ладони оказываются на его заднице, сжимают и удерживают на месте, не позволяя двигаться. Он против воли прерывисто вздыхает — получается всхлип, — и ерзает на бёдрах Бояна активнее, упирается ладонями ему в грудь, ища опоры для движения, когда поцелуй, наконец-то, прерывается. Глаза у Бояна — тёмные-тёмные и голодные, и Йере кажется, что его только что раздели и облапали несколько раз с головы до пят, изучая. Не то, чтобы он против. На губах остаётся послевкусие никотина — Боян курит, курит и еще раз курит, когда бесится, а на сегодняшней афтерпати он в основном и бесился от того, сколько женщин крутились вокруг Каарии. Ощущение, словно наманикюренные пальцы на чужой светлой коже следы оставили, и ему хочется оставить свои поверх, демонстративно, чтобы все видели, кому рэпер принадлежит. И это правда забавно, учитывая, что спустя столько недель хождения по кругу он сделал шаг навстречу только сейчас. — Сладко, — он облизывается, глядя Йере в пронзительно-голубые глаза, в которых зрачок топит радужку. По-настоящему льдистый цвет, северный, но у Йере глаза тёплые-тёплые, как и кожа под ладонями, и Боян вновь ведет с нажимом по его пояснице, прогибая. Его губы отдают сладостью Пина Колады, и, кажется, он начинает понимать, почему этот напиток упоминается в песне так часто: ему хочется еще и еще, пить сладость с чужих губ напополам со стонами. — Медленно, — Йере дразнит, зеркаля, облизывает собственные губы и широко ухмыляется, как умеет только Каария, и Боян и сам не знает, кого он сейчас хочет сильнее: Каарию-провокатора или Йере с его искренней улыбкой и беспокойством напополам с возбуждением в глазах, когда их чуть не поймали в коридоре. Одно он понимает точно: надо быстрее, хотя и хочется взять от ночи все, ведь неизвестно, одноразовая ли акция. — Ну раз ты попросил… — В эту игру могут играть двое, хотя оба и хотят ускориться. По крайней мере, одежда на полу и кровати оказывается раскидана достаточно скоро; они вновь меняются местами и Йере, нагой и откровенно довольный, лежит на спине, одной рукой растрепав собственные волосы. Пожалуй, он — единственный, кого Боян знает, кому стрижка-горшок действительно идет; и сейчас, оглядывая его другим, новым взглядом, Цветичанин вновь залипает на контрастах. Растрепанные черные волосы оказываются зачесаны небрежно назад и покрасневшее лицо больше не скрывают. Боян смотрит в льдистые омуты глаз, обрамленные такими же черными ресницами, цепляется за клыки, мелькнувшие в короткой ухмылке — Йере знает, что им любуется. И, если бы не покрасневшие скулы, Боян бы почти поверил в завышенную самооценку финна. — Красивый, — у них двоих словарный запас, кажется, иссякает в геометрической прогрессии с каждым новым касанием, и смазку и презервативы в тумбочке Йере они ищут практически молча, прерываясь только на поцелуи. Боян как раз по собственному члену презерватив раскатывает (к сожалению, без слогана Seize The Day), когда самолет Дублин-Хельсинки на посадке резко встряхивает, и закемарившего словенца подбрасывает на сидении. Он неудачно ударяется макушкой об опущенное окошко иллюминатора и чертыхается тихо сквозь зубы — правда, пожалуй, и от этого есть плюс. Начинающаяся эрекция хоть немного, но спала, выходить из самолета в таком виде уже даже относительно прилично. А то, что грязные мысли, которые в нем всколыхнул постыдно влажный сон-воспоминание из Амстердама, он пронесет с собой через день, чтобы отыграться ночью на Йере… в конце концов, они месяц не виделись. Боян ухмыляется от уха до уха, пока ждёт, когда пассажирам разрешат вставать со своих мест, и отсылает одно-единственное сообщение на хорошо знакомый ему финский номер.