***
Гай прислонился к стене у окна, скрестив руки на груди, и ждал, пока слуги уберут погром. Алан должен вернуться после полуночи, так что даже если Вейзи приедет под утро, в чем он сомневался — ньюстедский аббат охоч до возлияний, а шериф от хорошего вина не отказывается, — Матильда свое дело сделать успеет. Он знал, что Алан носил Гуду еду, а также подкупил стражу и палача. Сам специально отправлял его с такими поручениями, чтобы тот всегда мог сослаться на хозяйский приказ. И надеялся, что разбойники что-нибудь придумают, всегда ведь придумывали. Посодействовать им по мелочи ничего не стоило: расставить стражу так, чтобы на слабые места попали самые тупые и нерасторопные; «забыть» на видном месте в спальне ключ, чтобы оруженосец успел сделать слепок; поместить пленников в камеру, неподалеку от которой есть потайной ход; подлить страже сонного зелья. О его участии никто не догадывался, даже пронырливый Алан, а найти виновного каждый раз не составляло труда — слуг в замке хватало. На борьбу за права крестьян Гаю было плевать — он не разделял и не понимал бредовых идей Гуда. Просто тот был его личным врагом. Что там хотел шериф или принц Джон — не имело значения. С Гудом у него были свои счеты, уже много лет. Давнее предательство — или то, что Гай считал таковым — уже который год отравляло жизнь, опутывало разум ядовитой паутиной, не отпуская даже во сне. Подросток, взявший на себя чужую вину и запертый в ожидании казни, до сих пор прятался глубоко в душе. Гай не мог забыть ни панического страха, ни запаха плесени, ни монотонного звона падающих капель, ни угасающей надежды, что Робин скажет правду, дверь отворится, и его выпустят. Гаю повезло — священник выжил. И лишь поэтому его не казнили. А потом был пожар, и Робин в одночасье стал графом Хантингтоном. Вот только правду он так и не открыл, а Гай с Изабеллой ушли из поместья. Снова они встретились через много лет. И Гай не собирался никому отдавать своего врага. Пусть Гуд заплатит ему и за ложь, и за тот страх, и за проданную лорду Торнтону сестру, и много за что еще. Однако в первую очередь — за вырванную с корнем привязанность, за пустоту в сердце на том месте, где когда-то было доверие. Гуд должен потерять все и всех, одно за другим. Первым, что Гай отнял у него, было поместье. Следующей должна была стать Мэриан, которую он собирался соблазнить и оставить опороченной. Но потерпел неудачу — собственная честь встала поперек дороги. И доброта Мэриан. Она единственная из всех относилась к нему с теплотой. Он сжег ее дом, ранил и чуть не убил ее саму — правда, в тот миг не зная, кого достал его клинок... Но не сумел, не посмел втоптать ее в грязь, как и выдать Вейзи имя Ночного дозорного. Когда Мэриан приняла предложение графа Фридриха, Гай был счастлив, и лишь отчасти потому, что Гуд все-таки ее потерял. Зато с разбойниками он не церемонился. И раз Гуд так привязан к этим бродягам — что ж, им придется умереть, всем. А под конец Гай прикончит и его, один на один. Сам он живым из этой схватки тоже вряд ли выйдет — с таким-то противником. Впрочем, это уже мелочи, смерть и без того бродит за ним по пятам, будет даже приятно, если она примет подобный облик. Но до того никто не смеет убить его врага. — Милорд желает что-то еще? Робкий голос выдернул Гая из размышлений. Смазливая рыжая служанка кокетливо поглядывала на него из-под ресниц, теребя рукав. Он окинул девицу задумчивым взглядом, задержавшись на пышной груди, которая чуть ли не выпрыгивала из глубокого выреза платья. Потом кивнул и поманил ее. Служанка, делая вид, будто смущается, потянулась к нему за поцелуем, но Гай с силой надавил ей на плечи, вынуждая опуститься на колени. Он не спеша распустил шнуровку на штанах, погладил большим пальцем пухлые губы девицы и, положив ладонь ей на затылок, притянул к своему паху. — Милорд, я... не умею так... — пискнула та, подняв на него округлившиеся глаза. — Заодно и научишься, — усмехнулся Гай. — Леденцы сосала? Ну, вот и здесь то же самое. Укусишь — выпорю. Вошедший с новой бутылью вина слуга замер на пороге и покраснел, как вареный рак. Гай, не переставая толкаться в рот девицы, махнул ему, чтобы оставил все и убирался.***
В подземелье было промозгло и сумрачно, свет факелов не мог разогнать сырую темноту. Снизу доносились брань и смех — стража резалась в кости. Гай бросил взгляд через плечо на идущую следом Матильду. Знахарка сжала губы, на лице читалось недоумение — еще с той минуты, как Алан привел ее в спальню. Тот замыкал шествие, стараясь не расплескать горячую воду из кувшина. Поначалу Гай не собирался идти с ними, но вдруг обнаружил, что уже спускается первым по выщербленным ступеням. При виде помощника шерифа охранники повскакивали, один сгреб с бочки стаканчик с костями, другой затолкал за ту же бочку флягу. Гай кивком велел отпереть дверь. У него были ключи, но должна же стража отрабатывать свой хлеб. Забрав из держателя два факела, он сунул один Матильде и шагнул в темный проем. Сзади раздалось позвякивание — Алан доставал из мешочка монеты. Внутри было еще холоднее, с потолка капала вода. Матильда пробормотала под нос грязное ругательство, и Гай хмыкнул — услышать такое от женщины он не ожидал. Ступени закончились, дальше была небольшая площадка и тяжелая решетчатая дверь. Гай отпер замок, толкнул решетку. Заскрежетали петли — при такой сырости сколько ни смазывай, все равно ржавеют в считаные дни. — Надо же, кто пожаловал, — раздался хриплый голос. Подняв повыше факел, Гай увидел сидящего на куче соломы Робина: руки прикованы над головой к стене, ноги — к вделанным в пол кольцам. Дышал он тяжело, сипло, запястья были ободраны, левая бровь рассечена, левый глаз заплыл, но правый яростно сверкал из-под спутанных волос. — А я все думал, когда тебя принесет, даже соскучиться ус... Робин осекся, здоровый глаз удивленно расширился, и Гай усмехнулся. Да уж, стоило прийти сюда, чтобы увидеть его потрясенную физиономию. — Снимите с него... это, — велела Матильда, ткнув пальцем в цепи. Гай кинул Алану ключи, и тот принялся снимать с Робина кандалы. Потом помог ему встать, практически перетащил на скамью у двери. При виде спины разбойника Гай скрипнул зубами — рубаха была бурой от засохшей крови. Уж чем-чем, а кнутом Томас орудовал на совесть. — Жалеешь, что не сам меня отделал? — язвительно заметил Робин и зашипел от боли, когда Матильда дотронулась до его плеча. — Заткнись, — буркнул Гай, которому сейчас очень хотелось убивать. — А то я тебя отделаю еще похлеще. — Замолчите оба, — прикрикнула знахарка. — Держите мне свет, милорд, раз уж вы здесь. Алан, давай воду. Когда с Робина наконец сняли рубаху, он побелел как полотно и едва не терял сознание, так что Алану приходилось обеими руками удерживать его в сидячем положении. — Много я не сделаю, — Матильда посмотрела на Гая, губы у нее дрожали, в отличие от рук. — Его нужно увести отсюда, хорошо промыть раны, перевязать... — Это невозможно, — угрюмо отозвался тот. — Сделай что сумеешь. И дай ему что-нибудь... — он перевел дыхание, чтобы голос не сорвался. — Ну, что-то... чтобы не так больно было. Теперь на него с удивлением воззрились все трое. Гай дернул щекой и отвернулся. Ему было не по себе. Вид избитого и измученного Гуда не вызывал ни радости, ни удовлетворения. Зато вызывал совсем другое, почти забытое чувство, которое, как он думал, давно умерло. — Пойду проверю посты, — Гай сунул факел в щель между камнями, хмуро взглянул на Алана. — Не приковывай его. И свет оставь. Он резко развернулся и вышел, оставаться здесь дольше было выше его сил.***
Двадцать ступеней вниз, до каменного мешка. Отпирать дверь Гай не стал, вгляделся сквозь решетку в полумрак, слабо освещенный единственным факелом. Алан повез Матильду обратно в Локсли, а он не мог уснуть, слонялся по галереям, пока ноги сами не принесли его сюда. Робин лежал на животе и, похоже, дремал. — Что я здесь делаю, дьявол раздери? — пробормотал себе под нос Гай и ударил кулаком по прутьям. — Вот я тоже думаю, что ты здесь делаешь, дьявол раздери? Гай вздрогнул. Робин с видимым усилием перевернулся на бок и сел. — Как спина? — невпопад спросил Гай. — Наверное, лучше, — отозвался Робин. В голосе снова проскользнули удивленные нотки, вряд ли он ожидал такого вопроса. — Матильда что-то мне дала. И это... спасибо, что привез ее, а то было совсем погано. И что не стал обратно приковывать. Конечно, ты просто хочешь, чтобы я сам дотащился до эшафота, но все равно спасибо. — Я вообще не хочу, чтобы ты тащился до эшафота, — медленно произнес Гай. Робин закашлялся — не иначе, подавился ответом. — Я или спятил, или у меня что-то со слухом, — хрипловато произнес он через какое-то время. — Повтори, что ты сказал. — У тебя что-то со слухом, — усмехнулся Гай. — Раз не услышал с первого раза. Я не хочу, чтобы ты тащился до эшафота. Я хочу сам тебя убить. Своими руками. И смотреть при этом тебе в глаза. — Фух, а я-то решил, что и правда рехнулся, — Робин фыркнул, вытянул ноги и тут же схватился за бок, поморщился. — А у тебя всего лишь мелкая месть. Нет бы с размахом, как Вейзи. — Мне вполне хватит и мелкой мести. Гай все-таки отпер дверь, вошел в камеру, отстегнул от пояса флягу с вином, бросил Робину на колени. Подумав, сел на корточки напротив него. — Из шерифовых запасов, — он кивнул на флягу. — Не отравлено, сам только что пил. Робин откупорил флягу, сделал глоток и довольно зажмурился. — Ну хоть какая-то радость напоследок. Будешь? — он протянул флягу Гаю. Тот взял, отпил, снова передал Робину, задев при этом его пальцы. Оба вздрогнули. — Я что-нибудь придумаю, — после недолгого молчания проговорил Гай. — Охраны до черта, но время еще есть... — В Шервуде сдохло что-то большое? — пробормотал Робин, бровь над здоровым глазом выгнулась. — Тебе ведь легко прикончить меня прямо сейчас, я толком и сопротивляться не смогу, после матильдиного пойла-то. Как пыльным мешком по голове пришибло. — Я не хочу убивать тебя, когда ты беспомощен, — Гай поднялся, прошелся по камере. — Срань господня, лучше бы ты в Святой земле помер, было бы проще. — Но я не помер, и все сложно, — Робин хмыкнул и снова схватился за бок. — Сложнее некуда, — процедил Гай, саданув кулаком по стене. Несколько минут он расхаживал по камере, а Робин молча следил за ним. — Слушай, Гиз... — начал разбойник. Гай дернулся, как от удара. — Не смей меня так называть, — прошипел он. — Ты, чертов графский щенок... Время словно повернулось вспять — от одного-единственного слова. — Слушай, Гиз, я что видел! — Робин подпрыгивает от нетерпения, дергает его за рукав. — Пойдем, покажу! Это на старой мельнице, пойдем, ну! — Отстань, репей. Гай отмахивается, но Робин упрямо тащит его за собой, и он сдается, как всегда. «Это» оказывается гнездом коршуна, и он сдергивает Робина вниз, на сено, а сам подставляет разъяренной птице руку. Тонкие белые шрамы от когтей и клюва остаются надолго... — Слушай, Гиз, это тебе, — довольный Робин протягивает ему короткий кривой кинжал с обтянутой кожей рукоятью и клеймом в виде головы ястреба на клинке. — Ты ж его хотел. Гай качает головой, губы невольно расплываются в улыбке. — Спер? Робин заливисто смеется, кидает ему на колени ножны. — Ну да, делов-то. Все равно они уехали, даже если хватятся, мало ли где пропало. Гай берет кинжал, который еще хранит тепло руки, сует в рукав... — Слушай, Гиз... я больше не буду, честно. Робин осторожно смывает ему кровь со сбитых костяшек, прикладывает к рассеченной губе разжеванную крапиву. — Будешь. Гай обреченно машет второй рукой. Робин ввязывается в драки раз в седмицу, не бросать же его отбиваться одного. — Ну, буду, — насупившись, Робин макает обрывок рубахи в ручей и поливает водой ссадины Гая. — Толстый Сэм назвал тебя ублюдком, а у тебя отец есть. Гай вздыхает. Говорить о том, что его мать и отец Робина тайно встречаются, он не хочет — ничего хорошего из этого не выйдет. — Толстый Сэм тебя старше, в два раза шире, и кулаки у него с тыкву,— он щелкает Робина по носу. — А ты хоть и графский, но щенок, куда тебе против него, подрасти сначала. Робин хмурится еще сильнее. — Я никому не дам тебя оскорблять. Ты мой вассал. Гай запрокидывает голову и смеется. — Скорее небо рухнет на землю, чем я стану твоим вассалом, сопляк! Я тебе оммаж не собираюсь приносить, буду вольным рыцарем, куда хочу, туда иду. Робин сердито смотрит на него, потом улыбается, солнечно, как умеет только он, и сердце у Гая ухает вниз. — Ладно, будешь вольным. Но я все равно никому не дам тебя оскорблять. Вот как с ним спорить-то?.. — Слушай, Гиз, а давай когда совсем выр... вырастем, поплывем за море. Они валяются на сеновале, уплетают стащенные на кухне вишневые пироги и запивают вином. Разбавленным, но у Робина уже слегка путается язык. — Брат Доминик говорит, там живут эти... ани... антрепоты... хочу посмотреть. Они ходят на головах. — Антиподы, дурень! — Гай хохочет во все горло. — Я так и сказал, — Робин дуется, но недолго, и вскоре тоже смеется. — Ну что, поплывем? — Можно, — Гай потягивается, смотрит на звезды сквозь прорехи в крыше. — Только там не антиподы живут, а сарацины. Меньше слушай всяких монахов, лучше читай, что умные люди пишут. — Пусть будут сарацины, — легко соглашается Робин. — Все равно хочу посмотреть. С тобой. — Ну, раз хочешь, то поплывем. Ты же все равно не отвяжешься, репей. Гай ерошит его светлые волосы. Робин зевает, перекатывается на бок. — Не отвяжусь... — бормочет он, а через минуту уже спит, уткнувшись Гаю в подмышку... — Слушай, Гиз... Гай вынырнул из воспоминаний, посмотрел на Робина сверху вниз. Тот неловко привалился боком к стене, морщился, дыхание было хриплым, волосы на лбу слиплись от пота. — Что? — Гай сжал кулаки. Хотелось заорать, сломать что-нибудь и хорошенько врезать Робину, чтобы заткнулся и не бередил душу. Но ведь не отстанет же. А бить его сейчас... И так едва шевелится. — Прости. Гай задохнулся и, кажется, забыл все слова. — За тот случай, — уточнил Робин, видимо, приняв его молчание за непонимание. — Я тогда просто струсил... Мне же было всего двенадцать, и я испугался. Я думал, ты скажешь сам, но ты промолчал, а мне было страшно. Я бы все равно признался, наверное, но... случился этот пожар... Я тебя искал... И не нашел. Решил, вы с Изабеллой погибли в огне. Я... — он запнулся, потом продолжил: — Я заупокойную по вам заказывал. Раз в год за нее. А за тебя... каждый месяц. Давно собирался сказать, но все никак не получалось. Мы же то дрались, то еще что... — Робин неровно вздохнул, закашлялся, прижимая ладонь к боку. — Не хотелось подыхать, не поговорив. Гаю еще больше захотелось что-нибудь сломать. Не надо было ему сюда приходить, тогда все осталось бы по-прежнему, он считал бы Робина врагом. А теперь что? Иисусовы яйца, опять все с ног на голову. Он открыл было рот, но не успел ничего сказать. — Гиззи! Гай медленно обернулся. На пороге стоял, пошатываясь, шериф. От него разило, как от винной бочки, а через плечо был перекинут тяжелый кнут. — Как хорошо, что ты здесь, мой мальчик. Вейзи шагнул в камеру, запнулся о порог и был вынужден ухватиться за решетку, чтобы не упасть. — Вижу, ты решил навестить нашего гостя. Шериф потрепал Гая по щеке, и того передернуло. Эта привычка Вейзи всегда его бесила, а уж сейчас... Перед глазами начала сгущаться красная пелена. — Мне тут сказали, что к нему кое-то приходил... Знахарка. Ай-яй-яй, Гиззи, как нехорошо с твоей стороны действовать за моей спиной. Хотя, может быть, ты просто хотел, чтобы он подольше протянул? Ну конечно, разве я мог в тебе ошибаться! Вейзи стащил с плеча кнут, ткнул Гая рукоятью в бок и пьяно рассмеялся. — Держи, мой мальчик, ты, помнится, умеешь обращаться с этой игрушкой. Согрей нашего дорогого графа, а я полюбуюсь. Гай посмотрел на кнут. На шерифа. Снова на кнут. Краем глаза он видел, как Робин подобрался, подтянул к себе цепь с кандалами. — Милорд, вы предлагаете мне выполнять работу палача? — ровным тоном спросил Гай. — Мне? Рыцарю? Высечь лорда? Родственника короля? — Именно, Гиззи, — шериф пьяно рыгнул. — Ты моя шавка, и если хочешь оставаться на своем месте, то будешь делать, что я скажу. Как всегда. Или, может, тебе тоже хочется поплясать в петле? Гая захлестнуло ледяной яростью, но в голове при этом стало ясно, как никогда прежде. — Как всегда, — он протянул раскрытую ладонь, и Вейзи, ухмыляясь, вложил в нее кнут. Снизу донесся сиплый вздох, и звякнула цепь. Не глядя, что там собирается делать Робин, Гай дернул кнут, который шериф еще не выпустил. Вейзи потерял равновесие, качнулся вперед, открыл рот, чтобы заорать, и тут между зубов ему с размаху воткнулась деревянная рукоять. Он захлебнулся воплем, а Гай отшвырнул его к стене, второй рукой рванул из ножен кинжал и ударил в живот, снизу вверх. Глаза у Вейзи расширились, он захрипел, задергался, вцепился ему в горло. Гай сжал его запястье, выкрутил с такой силой, что хрустнули кости. — Вы спутали, милорд, — процедил он, проворачивая кинжал и рывком дергая выше, вспарывая плоть. Вейзи забулькал, из углов рта потекли вязкие алые струйки, ноги дергались. Из расширяющегося разреза выскользнули кишки, синеватыми червями скользнули по сапогам Гая. Завоняло мочой и дерьмом. — У меня в гербе волк, а не пес. А волки, как известно, бывают бешеными. Вейзи скреб ему по плечам и груди скрюченными пальцами, глаза выкатились из орбит, но вбитая в глотку рукоять кнута глушила крики. — Ты, плебейская крыса, — голос Гая звучал спокойно, почти отстраненно. Он продолжал проворачивать кинжал, наматывая на лезвие оставшиеся в брюшине внутренности, рука до середины запястья ушла в разрез. — Может, я плохо помню, что такое верность, но зато не забыл, что такое честь. А у тебя ее никогда не было. Вейзи дернулся последний раз и обвис. Гай сорвал с его шеи шерифскую цепь, выдернул клинок, и тело рухнуло в груду кишок, распласталось на полу, как раздавленная лягушка. Несколько секунд Гай смотрел на него, а затем с силой надавил ногой на рукоять кнута, вгоняя ее еще глубже в глотку трупа. — Жаль, что убить можно только один раз, — он стащил перемазанную кровью перчатку, брезгливо скривился. — Ты... точно бешеный... — сдавленно просипел Робин, отвернулся, и его вырвало. Гай вздохнул, сходил к лавке, где стоял кувшин с водой, сполоснул руки. Остатки он принес Робину и терпеливо ждал, пока тот прополощет рот и умоется. — Не думал, что крестоносцы такие неженки, — Гай повертел цепь и надел себе на шею. — Встать можешь? — Могу, — Робин уцепился за выступ стены и с трудом выпрямился. — Я не неженка. Убивать в бою — это одно, а так... — Я в бою убивал раз десять, расскажу потом, — Гай усмехнулся. — А так — гораздо чаще. — Об этом я слышать не хочу, — буркнул Робин. — Неженка, — Гай усмехнулся еще шире. — Все равно расскажу, и об этом тоже. А пока пойдем, надо тебя вымыть, что ли. И накормить. И подумать, что дальше делать. Я ведь теперь шериф, — он подцепил пальцем цепь. — Самовольно назначенный. — Придумаем что-нибудь, — легкомысленно пожал плечами Робин, сделал шаг, охнул и начал оседать на пол. Гай подхватил его, не дав упасть, закинул руку себе на плечи. — Слушай, Гиз... — пробормотал Робин, пока Гай тащил его наверх. — Чего тебе? — А кинжал еще у тебя? Тот, с ястребом? — Да, сам же знаешь. Робин замолчал, но через три ступени снова заговорил. — Слушай, Гиз... — Что еще? — Ты меня простил? — Нет, — Гай хмыкнул. — Всю жизнь будешь прощения просить. — Ладно, буду... Ты только скажи, что простил. — Да простил, простил. Ты же не отвяжешься, репей. — Не отвяжусь, — довольно вздохнул Робин и потерял сознание.