Моя любимая Тётя Герта,
В 1940 году, еще в начале оккупации Франции, мне посчастливилось стать свидетелем странного события. Оно до глубины души меня поразило и не выходило из памяти на протяжении долгих лет. Сейчас, когда война уже окончена, у меня появилась возможность описать этот случай на бумаге. Я рад, что, наконец-то, могу поделиться своими впечатлениями с вами, дорогая фрау Керн. Наверное, мне стоило бы извиниться за то, что я столько времени ничего не отправлял. Я надеюсь на ваше доброе сердце, которое способно простить неотёсанного мальчишку.
Судьба забросила меня на юг Франции в деревню Овиллар. Это где-то между Тулузой и Бордо. Очень красивое место. Попасть на главную площадь деревни можно через ворота впечатляющей Часовой башни. А чуть выше открывается великолепный вид на долину Гаронны и саму реку. Жаль только, что из-за войны вся эта красота была испещрена воронками от снарядов. Люди здесь такие же замечательные, как и пейзажи. Очень патриотичные и мужественные, они не давали нашему командованию продыху. Взрослые овилларцы образовали тайный партизанский отряд , а дети не желали подчиняться новым правилам в школе. Однажды они все надели на себя звезды Давида, чтобы подержать маленькую еврейку-одноклассницу. Некоторых из этих детей расстреляли.
За годы службы солдатом вермахта я поведал множество зверских убийств, изнасилований и грабежей. Но я так и не смог привыкнуть. Не смог очерстветь, «стать мужчиной», как сказал бы мой покойный фаттер. Я отказываюсь понимать эту идеологию. Это ужасно и мерзко. Мне жаль, что в истории такой великой страны, как Германия, черной меткой отпечатался нацизм. Страшно видеть тела расстрелянных ребят, которые никому не сделали плохого. Они умерли, как герои. Никто из них не дрогнул под дулом, стоя на своем.
Я обещал рассказать интересный случай, но опять увлекся философией. Что сделать. Я так долго никому ничего не писал, что пытаюсь уместить все, что пережил на этом драном клочке бумаги.
Итак, случай. Было прохладное утро. Я шел по рыхлой дороге, объезженной немецкими круппами и фаноменами, держа в руках коробку с продовольствиями. Я должен был передать ее своему товарищу Либерману, которого переводили подальше, в Прованс. Солнце заливало крыши маленьких деревенских домов. Пели петухи, и достаточно сильный ветерок колыхал спеющую рожь на полях. Я шел в хорошем расположении духа. Когда ты обычный солдат, много раз повидавший у самой рожи смерть, ты быстро учишься радоваться даже таким мелочам, как едва греющее солнышко.
Напевая, я любовался видами французской деревушки, как вдруг услышал грозные крики и протяжный плач. Такие звуки уже в порядке вещей и удивляться было нечему. Но я все-таки решил найти источник шума и посмотреть, что же происходит. Прошел дальше, за маленькую ферму, наконец, увидел идущую группу из провинившихся жителей деревни. Видимо, какая-то семья снова отказалась подчинять новому правительству. Хороший настрой мгновенно спал и я начал укорять себя за то, что полюбопытствовал. Уже поворачиваясь, чтобы уйти, я заметил в толпе удивительно спокойную девчонку лет 12. Она не была холодно отстранена, не была угрюмой, как это было в большинстве случаев. Девочка…Улыбалась. Она словно наслаждалась тем, что происходит. Блестящие лукавством зеленые глаза, кокетливо поглядывали на конвоиров. Те подгоняли ее и в недоумении неловко выкрикивали: «Весело тебе? Сейчас ты свое получишь, мелкая свинья». А девчонка продолжала усмехаться, еще больше раздражая солдат.
Всю семью расстреляли у амбара, оставив трупы валяться там же. Девчонка получила перед смертью несколько хороших ударов в ребра. Даже во время избиения, лукавая улыбка не сходила с ее лица. И я готов поклясться: когда один из солдат держал ее под руки, а другой бил ее в грудь, она подняла голову и, посмотрев прямо мне в глаза, подмигнула. Едкие мурашки пробежали по моему затылку. Я развернулся и, больше не оборачиваясь назад, быстрым шагом направился к товарищу.
Уже вечером, возвращаясь домой, я шел той же дорогой. Воодушевленный прощальным разговором с другом, я позабыл об утреннем происшествии. В закатной тишине не было слышно ни звука, даже стрекотания сверчка. От этого стало слегка тревожно. Я остановился, вглядываясь во все нарастающую мглу. Рядом с белеющим в темноте домиком я заметил худую и маленькую фигуру.
- Эй, иди в дом. Ты нарушаешь комендантский час. Если кто-нибудь увидит, у тебя будут проблемы, - говорю я, чувствуя, как под ложечкой неистово посасывает.
Фигура зашевелилась, неспешным шагом приближаясь к входной двери. Открыв дверь, фигура озарила себя тусклым светом жилища. И в ней я знал ту самую девчонку. Она обернулась ко мне и одарила спокойной улыбкой. И, пожав плечами на мою застывшую от ужаса физиономию, скрылась в домике.
Можете ли вы представить, дорогая фрау, какое потрясение я тогда испытал? Возможно мое израненное войной воображение решило сыграть со мной в злую шутку. Но я видел ее лицо при свете лампы так отчетливо, что запомнил эти юные черты уже навсегда. Как вы думаете, что это могло быть? Я надеюсь на ваш мудрый совет. Я знаю, что вы никогда не ошибаетесь и всегда знаете ответ.
Как поживает малютка Лена? Как дела у Маркуса? Буду ждать вашего письма с нетерпением. Расскажите мне все. Я так скучаю по вам. Надеюсь скоро навестить.
С любовью, ваш Генрих