Сказание о рыбке кои

      В горах своя, абсолютно особая атмосфера. Казалось, такую не встретишь больше нигде в империи. Воздух был сладок, как первый поцелуй, травы колосились под ногами дивным ковром, а студеная вода ручьев вобрала в себя всю свежесть океанов. Но больше всего поражало Солнце: небесное светило, вдруг почувствовав раздолье, отказывалось следовать заведенному порядку и даже на исходе дня рисовало полосами яркого света по заросшим огненно-рубиновыми кленами склонам.       Вся эта высшая гармония природы, словно вобрав в себя всю красоту мира, действовала на Мэй успокаивающе.       После невероятных событий, что навсегда изменили жизнь юной майко, прошло несколько дней. Мэй, просыпаясь по утрам, уже перестала надеяться увидеть свою комнату в окия, будто всё произошедшее – всего лишь дурной, вызванный переутомлением в поездке за кимоно сон.       Вместо этого девушка, едва встретив в постели новый день, взяла за обязательный ритуал прислушиваться: встал ли уже дедушка Чонган и слышны ли какие-нибудь подозрительные звуки с улицы. В первые дни Мэй вызвала нездоровый ажиотаж среди местных жителей. И не сказать, что приятный. Потому обострившийся слух кицунэ ныне каждое утро приносил своей обладательнице пользу: так хоть получалось услышать редкие слова и фразы, благодаря которым юная гейша могла хоть немного понять, кто из синоби в деревне к ней расположен, а кого лучше обойти дальней дорогой.       Привычной рутины ужасно не хватало. Вместо нее пришла другая, строгая, под стать правилам самих ниндзя.       Теперь каждое утро Мэй посвящала не отработке танца – тренировкам, изматывающим ментально и физически. Такао, сэнсэй, постоянно напоминал ей: «Ты не человек, ты ёкай» и заставлял оттачивать магические навыки до совершенства. Мэй мало было заставить на мгновения зацвести ветвь – нужно было уметь вызывать иллюзии сиюминутно по своему желанию и накидывать их хотя бы на себя.       Мало быть изящной и грациозной – надо пробудить естественную, данную кицунэ от рождения ловкость, чтобы уклониться от атаки и успеть убежать, спасти свою жизнь. Мэй слегка поморщилась и почесала левую ладонь – дурная привычка, появившаяся, едва неопытная Лисица узнала про магическое клеймо.       Такао-сэнсэй попытался объяснить тогда своей новой ученице, что же это такое. Но, увы, даже выдержка гейши спасает не всегда. А дзенин, заметив в темных глазах испуг, ограничился простым, но ёмким: «Это знак, что спокойной жизни тебе в ближайшем будущем не видать. А потому обучаться придется вдвойне усерднее». После чего требования учителя взлетели на совсем уж недосягаемую высоту.       Но Мэй, подобно гибким стеблям бамбука, смогла не сломаться; отбросила бессилие и выстояла. Иллюзии стали подчиняться желаниям быстрее, обретая все более реальный вид. Изящную семенящую походку, на выработку которой госпожа Сумико потратила столько времени, потихоньку сменили плавные, но стремительные движения Лисы. Пару раз, когда Такао выдавал ей более необычные задания, вместо ожидаемого морока из-под пальцев Мэй вылетали искры, обжигающие вполне по-настоящему. Сэнсэй же тогда не был удивлен вообще, лишь в конце тренировки поведав сбитой с толку ученице про «Дар Янтаря» кицунэ – умении творить огонь.       Можно было даже сказать, что Мэй делала успехи. Она видела это в мимолетном, будто ветер, одобрении учителя, слышала в лукавых фразах Чонгана, что неизменного интересовался жизнью подопечной.       Но одно встало непреодолимой стеной.       Преображение.       «Забудь, что ты человек!» – строго требовал изо дня в день Такао. Однако все было без толку: внутренняя Лиса будто бы решила высказать обиду за столько лет пренебрежения ее пушистым величеством и наотрез отказывалась показываться, несмотря на все увещевания Мэй. Лишь раз удалось вырастить на макушке острые рыжие уши, выглядящие в комплекте с растрепанной прической и усталым лицом форменным издевательством.       Или вызовом, как посмотреть – учитель в очередной раз напомнил крамольное «Не человек», будто за пределами спокойной маски так и хотел вбить это в голову протеже не только словами.       Ах, если бы это только было столь просто. Мэй бы сама попросила дзёнина отходить ее разок-другой, как делала за особо возмутительные выходки госпожа Кинуё.       Но перестать быть человеком не так-то легко, как кажется на первый взгляд.       Память была против. И стояла на своем со стойкостью самурая в бою.       «Я – дочь кузнеца из небольшой деревушки на Юге. Я – бывшая майко, которая с детства осваивала науку игры на сямисэне, танцы с веером и умение увлечь беседой любого гостя. Я – гейша, потому что отряд мизуагэ свершился. Я помню свою жизнь с самых разбитых коленок и тряпичной куколки по имени Фэньи, которую неумело связал мой отец. И ни разу не было там лисьих ушей, хвоста и магии до тех самых событий, что последовали за моим обрядом становления гейшей».       Моральная борьба и с пушистой сущностью, и даже с памятью выпивала из Мэй силы куда сильнее всех тренировок.       Когда-то давно наставница говорила, что ничто не восстанавливает силы так, как молчаливое созерцание прекрасного. А пейзаж перед глазами юной кицунэ заслуживал этого слова в полной мере. Единение камня гор, зелено-желтого ковра растительности и бликов Солнца дополнял и водопад, могучий рев которого был слышен и отсюда. Падение мощных струй все больше напоминало ворчащего от пробуждения дракона, чье гибкое тело водная пыль обнимала подобно самой мягкой шали.       Если легенды правдивы, и духи действительно помогли богам создать такое совершенство, то даже становилось не так обидно, что истинная сущность твоя – ёкай.       Чужие шаги Мэй услышала не сразу, но заранее (спасибо обострившемуся слуху). Начала даже приподниматься, дабы поприветствовать вежливым поклоном как подобает истинной гейше, но на полпути ее остановила едва прикоснувшаяся к плечу ладонь. – Мы сегодня уже здоровались, неведьма, – раздался из-за спины спокойный, но пропитанный добродушной иронией голос. – Вежливость на первой строке в списке добродетелей, – изящно склонила голову на бок Мэй. – А еще она – хорошая ширма для вероломства и неприязни, – не остался в долгу собеседник. – Вежливость – дочь уважения. А истинное уважение идет из сердца. – Только вот синоби привыкли показывать его не словами, а поступками. Но кто я такой, чтобы спорить с гейшей? Верно, мастерица слов?       На этом их маленький ритуал подошел к концу. Мэй, позволив уголкам губ на миг устремиться вверх, вновь тщательно приладила на лицо маску холодного достоинства – даром, что нежную кожу и не покрывали традиционные белила.       Кадзу же воспринял это как молчаливое приглашение и тоже опустился на траву – бесшумно и осторожно, чтобы случайно не задеть ни зеленый подол кимоно, ни шнуровку пояса. Несколько минут между ними царило молчание: что ниндзя, что кицунэ устремили взгляды на величие природы, раскинувшееся перед ними. – Спросил Такао о ваших тренировках, – сказал наконец Кадзу, когда гармония между ними была окончательно восстановлена. – Говорит, делаешь успехи. – Сэнсэй очень добр в своих суждениях, – с интонацией истинной гейши промолвила Мэй. Однако – будь причиной тому изможденность али перенятая от жителей деревни ниндзя «плохая привычка» к прямоте – в глазах воспитанницы окия все-таки мелькнули истинные эмоции.       И Кадзу это заметил. Разумеется. – Считаешь, преувеличивает наш дзенин? – последовал вопрос, содержащий в себе минимальный намек на иронию. Девушка уже знала эту интонацию: беспокойство, легкая примесь несогласия. Определенно, Кадзу был настроен куда больше соглашаться со словами мага, чем с собеседницей.       Мэй не ответила, тем самым увеличив тревогу синоби: теперь она нашла отражение и на его лице, затаившись едва видной морщинкой между бровей. – А я вот слышал другое, неведьма, – продолжил Кадзу. – Что ты сама себя умудрилась иллюзией обмануть, искусная. Смешок, под стать скрытым ножнам в рукаве, тщательно скрылся за будничностью тона. – Никогда не знаешь, как проявятся твои новые таланты, – уклончиво ответила Мэй, коротким движением проведя ладонью по воздуху. Но вот резко вскинула пальцы вверх, будто невидимый веер раскрыла – вокруг запястья закружились разноцветные огоньки. Правда, в следующий же миг уже истаяли под новым порывом горного ветра. Кадзу остался безучастным, будто собеседница действительно всего-то веер и раскрыла. – Не силен в магии, – выдал синоби в привычной скупой манере, – но для новичка вроде как неплохо. Мэй прикрыла глаза и жадно втянула носом пахнущий листвой и влагой воздух. Прячась от слишком ехидной улыбки. – Магию кицунэ я начинаю постигать, – признала бывшая майко тщательно поставленным вежливо-нейтральным тоном. – А вот с самой лисой договориться пока не выходит.       Сбоку молчали, не призывая продолжать. Если бы не обострившийся слух, Мэй бы и дыхания не различила: до того Кадзу приняло это место, посчитав новым проявлением гармонии природы.       Или мира Иного.       Впрочем, Такао же сам говорил: ниндзя те же духи, тоже в тени, но среди людей. – Сэнсэй пытался учить меня превращаться осознанно, но ничего не вышло. Не так уж просто забыть, кто ты есть. Думал, что ты есть. Последние слова прозвучали куда горше, чем Мэй рассчитывала. Разговор сворачивал совсем уж в мрачные дали, которые Кадзу сейчас были ни к чему. Пусть девушка и не могла понять, кто же она – обузой при этом быть не хотела точно. Гейша уже начала искать в памяти подходящую легенду, чтобы переменить тему, но синоби ее опередил. – Боишься, что полноценной лисой никогда стать не сможешь? – бросил он в ее сторону вопрос, словно то не слова были – кинжал.       Пауза, повисшая между ними, умиротворяла лишь величественной природой гор, но никак не искрящимся напряжением от недосказанности. – Знаешь, по вечерам в деревне, когда день выдается щадящим, некоторые из жителей собираются у Чонгана: пить его горькие отвары вместо да послушать легенду-другую. И про этот водопад, - (ленивый кивок указал на завораживающее падение коку воды с отвесных скал). – тоже. Что не просто он тут, в горах, да так высоко.       Внешне Мэй осталась спокойна, только и повернулась к собеседнику полубоком, склонив подбородок к покрытому черной тканью плечу.       Но от ниндзя мало что скроешь. Вот и от Кадзу не укрылось, как на мгновение сверкнули лисьим интересом глаза собранной гейши. Хотя он и так в своей «наживке» не сомневался. Чтобы девушка, всю жизнь обучавшаяся искусству рассказа историй, да отказалась от одной из них? – Началось всё внизу, – начал ниндзя, не дожидаясь вежливых просьб. – Там, где горная река спокойна. Ленива. Как пруд в саду. И завелись в ней неведомым образом особые рыбки кои.       Тут синоби выдержал паузу, с беззвучным смешком отметив, как дернулись от расстройства тонкие губы бывшей майко: так прерывать рассказ в самом начале было просто возмутительно, но привычка сыграла свое – с уст Мэй не раздалось ни одного звука, только взгляд глубоких глаз наконец сместился с водопада на мужчину по левую руку.       А Кадзу именно эту цель и преследовал. – И жил возле заводи один человек, что взялся этих рыб подкармливать. Почти все они с радостью кидались на хлебные крошки: за подношения принимали. Только одна старалась держаться подальше. Того чешуйчатого бунтаря не устраивала ни близость человека, ни само бытие рыбкой кои, – медленно, с непередаваемой смесью из холодной отстраненности и едва заметного ехидства продолжил синоби.       И, несмотря на вопиющие отступления от канонов приятной беседы, все равно завораживал свою слушательницу. – Тот кои не подплывал к берегу, когда человек приходил подкармливать остальных. Вместо этого он прятался среди ила на дне, либо пытался выпрыгнуть из воды ввысь, в небо. И однажды ночью сцапали упрямца когтистые лапы… – Уж не кицунэ ли то была? – поинтересовалась Мэй с предельной вежливостью. – Именно так, один из подобных тебе, неведьма, – улыбнулся Кадзу почти открыто, чуть ли не впервые с момента своего внезапного вторжения в гармонию между девушкой и природой. – Не одна ли это из тех историй, что щедро гуляют сейчас по деревне? – спросила Мэй с легким кивком. Вежливая интонация подло дрогнула на последнем слове, и гейша поспешила по привычке скрыть лицо рукавом расписного кимоно – будто прядь волос всего лишь поправляет, не более.       С другой стороны, от Кадзу она пока слышала лишь добрую иронию, но никак не злую насмешку. И сердце, человеческое или лисье, было с чего-то уверено: до такого синоби не опустится. – Я не интересуюсь страшилками, что так любит Азуми. Тем более в бытие наемным убийцей есть вещи и похуже, чем обритая налысо голова, – ответил спокойно Кадзу, не заметив, как плечи девушки слегка дрогнули на более точном определении его профессии. – Эту историю я слышал от Такао.       Эту историю я слышал от Такао.       Мэй отписала собеседнику и горькому ветру легкий кивок: она и не думала, что бывший пленник сам воспылал вдруг к древним сказаниям и легендам о кицунэ. – И что же эта лисица сделала с рыбкой кои? – вернула она внимание к истории.       Кадзу глубоко вздохнул, словно набираясь у гор сил для продолжения рассказа. – Она выпустила его выше по течению, где река набирает силу. Замереть или вальяжно плавать там и не выйдет уже: либо плыть назад, к родной заводи, отдавшись во власть горного потока... либо бороться с ним, устремившись вверх. Ты ведь сталкивалась с талантом этих рыбок к прыжкам? – Покажи мне хоть одного человека в столице, кто нет, – улыбка Мэй потеплела, едва в разум наводнил калейдоскоп воспоминаний: пару лет назад в городе ее отрочества началась просто массовая лихорадка на приобретение карпов кои в свои пруды. И долго еще в каждом заведении слегка захмелевшие гости рассказывали госпоже Сумико и ее ученице, как у какого-нибудь важного вельможи чуть не случился приступ от выпрыгнувшей прямо в лицо рыбки. – А этот хвостатый был еще и на редкость упрям, – продолжил Кадзу с незаметной полуулыбкой: он не признавался даже сам себе, но ему очень нравилось ловить моменты, когда маска безупречно вежливой гейши слетала с лисьего лица, открывая истинную, куда более жизнерадостную натуру Мэй. И еще больше ему нравилось, когда причиной тому были его действия.       Неведьма его лукаво стрельнула глазами, будто такая игра и ей приносила немалую забаву. – И что же, он решил отправиться вверх по течению? – Именно. Но не просто вверх по течению – он замахнулся аж на водопад. И, если верить Такао, как раз этот.       Скупой, точно выверенный жест указал на торжество водной стихии на той стороне горы.       Мэй посмотрела туда то ли с недоверием, то ли с ужасом. – На редкость смелое желание, пусть даже для просто рыбешки.       В темных глазах промелькнул огонек печали. "Все мы такие рыбки в реке жизни, просто кому-то удается прожить в спокойной безопасной заводи, а кому-то против воли нужно бороться с водопадом", – склонила голову в раздумьях кицунэ, впервые ощущая эмоциональную связь с главным героем рассказа.       А вот Кадзу разделять меланхолию не спешил. – Ну так и эта рыбка была необычной, – парировал ниндзя, в последний момент удержав собственную ладонь от ошибки: локон, упавший на поникшее лицо девушки так и подмывал заправить его за ухо. – И что же, ему удалось? – Не сразу. Но он пытался снова и снова. А потом прыгнул слишком высоко... – незаметно выуженный из-за пазухи кунай металлическим кои устремился вверх, играя гранями на свету, дважды перевернулся и вернулся в хозяйскую руку. – Но, уже выскочив из воды, ощутил, что летит он не вниз, навстречу погибели, а вверх. И лишь достигнув самого верха, заметил, что плавники стали лапами, хвост удлинился, позволяя летать, а жабры заменила грива, – тут синоби позволил себе еще одну улыбку. – И так простой слабый кои стал могучим драконом. Конец.       Мэй, не выдержав, рассмеялась: смех ее хрустальными переливами заиграл в воздухе подобно звону капели. – Впервые на моем веку историю заканчивают так категорично. – Так не все же из нас обучались  изящному словотворчеству, – перебил ниндзя, слегка жмурясь как довольный кот. – Но она была очень интересна и поучительна, и я благодарю тебя за нее от чистого сердца, – тут бывшая гейша склонилась в почтительном поклоне.       На Кадзу впечатления он не произвел: синоби уже заметил, как уголки губ кицунэ опустились вниз. – Хорошо, что хоть кому-то повезло в бою с бурным течением жизненных невзгод. – Ты делаешь то же самое. Просто еще не осознаешь.       Мэй приподняла брови, вновь прячась за привычной натренированной улыбкой. – Карабкаюсь вверх по водопаду? Боюсь, что пока это выглядит лишь как стремительное падение, – кицунэ вновь устремила взгляд на мощный водный поток, оглушительно разбивающийся о камни где-то внизу. — И у меня нет кицунэ, что могла бы помочь миновать заводь. Хотя бы ответами.       Грудь сдавило в тисках боли, стоило только об этом подумать. Если бы только ее мать была жива, если бы только она могла пусть не объяснить происходящее, но просто помочь маленьким советом…       Увы, порой боги забирают твой единственный шанс задолго до того, как он тебе понадобится. – Тебе не нужна лиса. Ты сама кицунэ. Просто поверь в свою магию, неведьма.       Уже привычное обращение мягкой волной смыло печаль с лица, нарисовав взамен легкую, как веер из тончайшей бумаги, улыбку. – Тебя Такао попросил меня приободрить? – спросила Мэй открыто, не таясь уже за идеально отрепетированной вежливостью. Не желая прятаться.       Синоби встретил догадку легким пожатием плеч. – Просил ли дзенин поговорить с тобой? Ответ – нет. Высказал ли беспокойство, что гостя деревни уподобилась настроением лисе на привязи...? – Не думаю, что сэнсэй употреблял именно такие слова, – прищурила девушка глаза в показном неверии. – Разница? Неважно, что за слова. Я сказал тебе их смысл.       Мэй лишь покачала головой, вновь уделив все внимание идеальной гармонии гор и воды. Продолжение спора было бессмысленно, как и попытки перевести разговор в другое русло. Пусть Кадзу и никак не прокомментировал бы ее противоположный всем нормам вежливости маневр, но Мэй слишком уважала своих спасителей, чтобы просто так игнорировать их беспокойство. – Хандрить не нужно, – прервал марафон скачущих кузнечиками мыслей все тем же собранным голосом ниндзя. – Справишься. Со всем. И добавил, наградив ее кривой — но своей, настоящей — усмешкой. — В крайнем случае всегда сможешь стать профессиональной спасительницей синоби из тюрьмы.