Figure it out

Кто бы что ни говорил, а новая Вария вдвое лучше шайки Тира. Так думали, в частности, они сами. Устоявшись на своём месте за какие-то полгода, они были правой рукой и тёмной стороной могучей великой Вонголы. Безбашенные, смелые и высокопоставленные. Тимотео вздохнуть без них не мог; всё боялся, как бы Альянс не посмотрел косо. Всё хотел быть миротворцем. Скуало казалось, что он просто начитался Марио Пьюзо. В святыню святых мафии тот, кстати, попал, но не до конца. Он ругал Занзаса за своевольные убийства и выходки, но его (ненастоящий) сын был много ближе к правде. Он отдавал себе отчёт в том, в кого стрелял, и почему. Крыс уничтожал лучше всех. И вообще: раз Вария его боготворила, никто не смел указывать ему, как жить. Да они были помешаны на своей работе. Пока скучающие обыватели просиживали штаны в душном офисе, мафия жила по своим правилам. Особенно Вария, имеющая самые высшие привилегии среди семей. Пока они были наёмниками — лучшими наёмниками, — имели огромный полигон для своей кровавой фантазии. И так уже всю жизнь похерили. О конфликте колец боялись заикаться даже в документах. Их оформляли секретари из рядовых, втайне, под надзором Скуало. Это было многочасовой пыткой в подвалах или других закрытых помещениях замка, пока Занзас мотался по редким миссиям. Доверия к Варии в Италии стало значительно меньше после их оглушительного фиаско. Перебоев в сотрудничестве не было только с Сардинией, надёжной потому, что этот остров не участвовал в разборках Вонголы так плотно. Оттуда и наживалась убитая Вария. Слетав туда однажды, Скуало вдохновился и посоветовал Занзасу продолжить работу в Кальяри. Они не обговаривали это вместе — теперь, — но планы на остров выполнили. Сейчас туда смоталась вся Вария, кроме босса и капитана. …Касательно их со Скуало отношений, всё было… странно. Весь их беззаботный задор остался в подростковых годах. Теперь чувство свободы, власти и силы приходило к ним очень редко — после долгого самовнушения. От совместных миссий не осталось и следа. Колыбель выбила между ними дружбу, во многом превратив их близость в служение. Скуало стоял на своём и был верен клятве, вот и всё. Когда они оставались наедине, то не справлялись с напряжением и неловкостью. А ещё диалоги их были… престранные. Ни одного лишнего слова. Никаких приветствий. И в этой тихой немощи — тысячи взглядов. Их выражение и посыл часто повторялись, но смысл Скуало так и не уловил. Интересно, что просто не успевал улавливать, ведь в каждую встречу находился на пике своего самообладания. Он, кажется, пропустил бы пулю в голову, если бы отвлёкся от статичной речи Занзаса. Скуало смотрит на дверь и не знает, чего ожидать за ней. Сотню раз он открывал её чёрт знает каким способом, врывался без стука и совести. Это не переходило грань дозволенного у них с Занзасом. Раньше не переходило. А теперь каралось невесть чем, но очень опасным, спасибо нынешним обстоятельствам. Он не боялся настолько даже тогда, когда напоролся на бритву акульих зубов. Не боялся отрубать себе руку. Не боялся, блять, подойти к Занзасу в первый раз и завести с ним беседу. Может быть хватит бегать? Они оба истосковались по человеческому и нормальному в жизни. Занзас даже по борделям не болтался — настолько был не в духе, или занят; или погружён в депрессивные раздумья о происходящем. Скуало проверял его счета слишком тщательно. Роясь в бумагах, он нередко подбрасывал кипы в верх и безмолвно вопил: «зачем?!». Раньше вопил. Сейчас у Занзаса всё исправно: виски, патроны, и сигары. Кубинские. Эта стабильность означала неладное. Скуало каждую встречу хотел поговорить. Мялся у двери, у стола, бросал взгляды. Иногда начинал говорить, но его вышибали из кабинета раньше чего-то существенного. А пиздеть было о чём. О большем, чем они сейчас занимались в бизнесе или в перестрелках. Возможно, о чувствах, что недавно встали поперёк горла. *** Занзас думал о том же. О многом думал…. У него было меньше поводов, чтобы остерегаться общения. Он имел право сам наказывать своих людей, и не отчитываться. Вкупе с его характером такая власть была до неприличия деспотичной. На прицеле главным образом был всегда Скуало. Изначальный гнев на капитана понемногу улетучивался. Они избегали друг друга, и Скуало — больше всех. Судьба всей Варии всецело принадлежала настроению босса. Проиграли, чёрт возьми. Но это ничто перед амбициями Занзаса; он найдет шанс, чтобы отыграться. Но эта чёртова Вонгола напоминала о себе даже на расстоянии. Занзас порвал асфальт на шоссе, ведущем от их штаб-квартиры до вышестоящих и CEDEF. Путь в объезд между ними стал значительно дольше, а с тем даже приятнее. Но многоуважаемое начальство нашло ещё массу способов заявлять о себе, например — в виде бесконечной документации. Один чёрт знал, какого хрена она перепадала отряду наёмников. Но Занзас был готов поклясться: Девятый знал, блять, куда бить. И воспитывал он непокорную банду именно так: ремнями на подлокотниках электрического, мать его, стула. Мучиться с осточертевшей макулатурой больше всех «любил» капитан. Скуало и бегал по замку больше всего из-за сраных бумажек. Единственный раз, когда Занзас восхвалял такое наказание, был миг его умственного просветления: «А видел ли он вообще этот резкий оробевший кусок дерьма с патлами ниже задницы, свою правую руку — Скуало?». Он единственный ходил к нему по поводу всё тех же бумаг. Дважды, а то и трижды в сутки. Пару раз пытался и боссу намекнуть, что это его работа, да провалился. Ведь если Скуало мучился не с бюрократическим дерьмом, значит, пропадал на миссиях. Нет уж. По какой-то иррациональной причине боссу всегда требовался его капитан. Как можно чаще — здесь, в штабе. На днях Занзас нашёл в себе массу чувств, в которых должен был разобраться. С чего бы начать в образе варийского капитана… Он влетал в кабинет — и приносил с собой словно новый воздух. Возможно, это было ощущение свинцовых туч над морем, чувство приближающегося шторма. Скуало был очень на него похож. Когда поворачивался спиной и открывал взгляду точёные плечи, по ним спадали эти длинные ухоженные волосы. Они колоссально контрастировали с его мечом вместо руки и низким голосом. И вводили голову в заблуждение. Со спины он вылитая женщина-киллер, потому что лишь они имели вдобавок к физической силе такой стройный склад. И что-что, но Занзаса в постели не только формы интересовали. Так сказать, в долгосрочной перспективе. Занзас был заинтригован чем-то новым. И не боялся он окунуться в этот голубой ад, как и слушать чужое мнение на этот счёт. Продолжая скучающе ворошить свои мысли, он услышал стук в дверь. Скуало зашёл с документами. На этот раз стопка была небольшой, и он держался осанистее. Шаги он всё ещё заглушал грамотной поступью. Боялся, блять. Стыдился. Чувствовал вину и скованность. Самокопания в нём было хоть отбавляй; он и к целям теперь стремился только если Занзас его восторженно зазывал. Наверное. Им пока рано бежать к новым свершениям. — Отчёты, — кратко доложил он, прежде чем дежурно подойти к столу и начать зачитывать материал. А босс принялся буравить его взглядом. Скованные движения, продуманные до мелочей. Ровный тон голоса. Глаза, зацепившиеся лишь на тексте в бумагах. Это выводило Занзаса из себя. Только платиновые волосы, острые скулы в профиль, прямая спина и статично двигающиеся в чтении губы заставляли слушать этот бесполезный отчёт. Кому он вообще нужен, когда и так понятно: всё девятое поколение сейчас лижет жопу Девятому, готовя уютное гнездо его преемничку. Скуало наконец пробубнил формальные заключительные строчки и вздохнул, чтобы выпустить напряжение. Занзас наблюдал за ним, словно хищник, ожидающий хорошего момента для прыжка. Как только Скуало отрапортовался и сложил бумаги, этот нужный миг настал. — Чего заткнулся? — выпалил Занзас, грубо взяв один лист отчёта. Сделал вид, что вчитался в измятый с краю лист, и бросил его обратно в стопку. Скуало стоял, затаив дыхание. И вот так продолжалось уже, без малого, год. Сначала он просто не мог говорить после поражения — всё время проводил у себя или в лазарете, залечивая адские акульи укусы. Потом стал говорить о работе и только о ней. Долгие диалоги или ругань он позволял себе с офицерами, но не с боссом. Занзаса это задолбало. — Я пойду? — напряжённо спросил Скуало. — Не пойдёшь, мусор, — произнес босс и встал, пугая каждым своим движением. Когда-то они были достаточно близки, чтобы оставаться в этом кабинете часами. Скуало общался с ним почти воплями, не стесняясь ни личного пространства, ни своих эмоций. Занзас кидал в него, что потяжелее, и так продолжалась их крепкая дружба в юношестве. Когда-то они были достаточно близки, чтобы намекать о подобном или даже пытаться достичь. Юность и эмоциональная близость всегда давали намек к чему-то плотскому и запретному. Но они не пробовали. Занзас решил, что сейчас наиболее подходящий момент для его нервов. Срал он на осторожность: сбрела дрянь в голову, значит, время действовать. Скуало хотел ретироваться по каким-нибудь предлогом. И как на зло сегодня по замку не собирала деньги Маммон, не гнал рядовых Леви, не разрушал всё Бел и не щебетал Луссурия. Уточняя недавние события: сейчас все офицеры налаживали контакты с Кальяри. Замок казался призрачным, а если учесть, что для вооружённых сил здесь подразумевался цоколь — был абсолютно пуст. Как только Скуало осознал все реалии этого факта, то ощутил необыкновенный, забытый, леденящий душу… страх. Сейчас — всё как никогда серьёзно. — Босс… — он начал отступать, но потерялся настолько, что не смог быстро лавировать из кабинета. Он врезался о стену, и она стала его единственной опорой. Будто для расстрела. Впрочем, так было бы лучше: умереть от выстрела пистолета. Скуало был уверен, что так сегодня и закончится. Украдкой (собрав всю волю и отчаянную смелость) он взглянул на стол, где лежали покрытые лаком две x-пушки. Весь его мир разбился вдребезги — о неизвестность и панику. Занзас держал его одним взглядом. Недолго, но капитану казалось, будто прошла вечность. И что видел? Он смотрел, смотрел на эту дрейфующую белобрысую голову каждый день, и однажды что-то шепнуло ему, что эту скуку пора заканчивать. Интуиция назойливо диктовала свои каверзные приоритеты. В этих однообразных буднях он даже шлюх так не хотел (вообще не хотел), как своего капитана. Прижав Скуало к стене Занзас с напором очертил его горло рукой. Капитан попытался вздохнуть, но вышло это очень тихо и хрипло. А ещё он часто-часто задышал, когда босс стал касаться требовательнее. Когда стал настойчиво сминать кожу и вены, под ней проходящие. Кадык под пальцами задрожал вместе с пульсом в артерии. Сорвался долгий выдох через зубы, очень похожий на задушенный стон. — Отпусти, — рискнул попросить Скуало. Таким тихим и даже жалким его голос не звучал никогда. Занзас лишь сделал вид, что задумался над этим. Длиннющие волосы… Со спины Занзас не всегда различал, баба перед ним или его правая рука. Бывало, поддавался мозговым сбоям, когда смотрел на него. Особенно часто казалось, что это и правда сука из недешёвого борделя. Только орала она почему-то хриплым тембром Тилля Линдеманна. — Да ни за что. Он резко отпустил руку, и пробороздил все пуговицы на чужом кителе. И схватив за грудки белой рубашки, притянул к своему лицу. Всё так резко, что Скуало не сразу опомнился. Слишком близко. Ему не считать непредсказуемые действия этого человека, загнавшего его в угол; человека, чьё дыхание обжигало щёки, и в чьих алых глазах плясали черти. Это единственное, что видел Скуало в течение их долгого поцелуя. На подкашивающихся ногах он держался только благодаря рукам, подхватившим его под задницу. Целовался Занзас быстро, жадно, не дожидаясь ответа. Скуало сгорел в этой неожиданности и застыл с открытыми губами, послушно принимая все чужие движения. А босс упивался своим собственичеством. Скуало отдавался моментально, возможно, сам того не подозревая. Внутреннее эго Занзаса торжествовало с каждым касанием к острому телу, губам; с каждым взглядом на потерявшего ориентацию Скуало. Его качало и било дрожью. Занзас охватил его со всех сторон и зарылся рукой в волосы. Оттянув за них вниз, он открыл себе белую тонкую шею. Скуало рефлекторно сглотнул, пошатнулся, однако не вырывался — его до боли интриговал каждый шаг босса. Внезапный жар вдоль горла заставил его задёргаться. Занзас припал к его шее губами, помимо смазанных поцелуев поддевая кожу зубами. Он редко, но неожиданно кусался, словно пытаясь передать свой адреналин Скуало. На самом глубоком, но мягком укусе тот застонал в голос. Занзас прихватил его артерию и оставил сбоку горячий алый след, несколько раз проводя по нему языком. Точно таким же, как оставленный засос, было чужое багровое лицо. — Приятно? — издевательски усмехнулся босс. Он не остановился на одном, усеивая всю чужую шею яркими укусами. Такие вряд ли скроют одежда или волосы. Занзас руководствовался давним опытом, лаская его. Они снимали блядей вместе, когда-то, будучи даже подростками. И наблюдали за привычками друг друга, потому что так было намного интересней. Единоличная компания разукрашенной девки не привлекала их так, как борьба между собой или простой контакт. Вот и босс заметил, как прикосновения к шее возбуждают и превращают его капитана в покорное ничто. Скуало немного брезговал, когда это делали не самые удачные бабы, но беспрепятственно наслаждался. Занзас вновь начал эту взрослую игру. Только никого между ними больше нет. Он скинул с плеч свой китель, с удовольствием поводя плечами. Его теснила одежда, и уже несколько минут, как в двух местах. Молча отдаваясь, Скуало прижимался всем телом к стене. В ней было малейшее, но спасение. Его целовали уже несколько минут, и щекотливое предчувствие подсказывало, что самое яркое не заставит себя ждать. Занзасу надоело ждать. Пусть мусор всё сделает сам. Пусть продолжит разжигать его страсть, превратившую воздух в округе в кружащийся густой пепел. Чтобы эффект от слов Скуало ощутил непомерный, он на мгновение вжался в его тело, коснулся губами уха, и в него же потребовал: — Раздевайся. Отстранился. И тут Скуало ощутил себя со всех сторон окружённой жертвой. Сердце упало в ноги, а волосы наоборот — встали дыбом. Блять, скажите, что Занзас просто шутит! И только попробует он пошутить! Все буффонные номера отыграли ещё у порога этого кабинета. Они затихли на первом слове Скуало, и потонули в серьёзных пламенных планах босса. Занзас ещё несколько минут назад закрыл замок на двери, но и в любом другом случае Скуало просто не посмел бы бежать. От кого бегать, в конце концов — от самого себя. И от рук, чьих прикосновений он так жаждал в фантазиях по юности. Скуало нерешительно взялся за свою одежду, смял белый воротник в руках. Он внезапно нашёл в этом азарт, и немного отвлёкся от порицания себя, уязвимого. Неотрывно глядя в чужие глаза, он стал расстёгивать рубашку. Испытание взглядами он выдерживал достойно, но пальцы путались. На пол одна за другой полетели вещи. Китель, смятая белая рубашка. Он коснулся пряжки ремня и вновь посмотрел на Занзаса; тот развязывал свой галстук. И смотрел на него так пристально — неотрывно, чётко, будто зачарованный, — что волосы дыбом вставали. Впервые от простого взгляда стало жарко. Наверное потому, что эти глаза раздевали его быстрее собственных рук. Занзас решил подключить ещё пару, жадно вцепившись за полунагого капитана. Он дёрнул ремень, сорвав штаны ниже колен, и последней каплей для Скуало стала наглая рука, проскользнувшая под бельё. У него стояло каменно, и терпеть возбуждение стоило огромных усилий. Страх, дрожь и робость усиливали этот водоворот. Здесь Скуало был в ловушке своих же чувств, чужих желаний и Занзаса. Собственного, блять, босса и идеала. Поэтому так важно было следовать его действиям. Не ошибаться и держать… трещащее по швам… лицо. О какой гордости может идти речь, когда он не может даже себя коснуться?! Гулкий смешок Занзаса в четырёх стенах комнаты пробежал вдоль позвоночника. И внезапно зябкий холод, заставший Скуало врасплох, улетучился с приливом огненной крови по венам. Член сжала широкая горячая ладонь. Чтобы сдерживать стоны, рвущиеся вместе с жаждой глубоко вздохнуть, Скуало кусал губы. И был так настойчив, что потом Занзас слизывал солёные алые капли с них и дурел. Ему башку несло, как в шестнадцать по тому же самому Скуало — орудующему мечом или так просто, красиво нагнувшемуся к земле. В более смелом поцелуе Скуало почувствовал, как чаще задышал его босс. Острый изгиб его бровей выглядел болезненным. Дрожащими руками он потянулся к его ремню. Щёлкнуло железо, удерживающее свободные брюки. Ещё пара движений — и под своей ладонью он почувствовал горячую и твёрдую… руку Занзаса? Что за дела?! — Не торопись, — хрипло прошептал ему возбуждённый босс, — Побереги себя. «Или это будет твой последний день, когда ты ходил прямо». Занзасу нравился страх. Нравилось, как из-под длинной белой чёлки на него со страхом таращились эти стальные глаза. Скуало был необычен и этим разжигал интерес босса ко всякой экзотике. О, как он выглядел спустя девять лет. Занзас был не из тех, кто будет корить себя за неправильные мысли, или чувства, или жизненные принципы. И своё новое сексуальное желание он тоже оценил по достоинству. Ему нравилось это безумие. И чувство власти над Скуало. — Давно ты не орал. Сейчас будешь? Скуало окатило ледяной волной ужаса, и сжавшись, он несколько секунд не мог пошевелиться. Занзас собрал с него смазку и погладил пальцами тугую промежность. У Скуало затряслись ноги. — Занзас, я прошу тебя. Его голос, почти шепот, был топливом пожару. Занзас потерял голову и наслаждался этим, однако не сомневаясь, что и Скуало это нравилось. Свести с ума. Подчинить. Прижать к себе его худощавую талию и сжать рёбра. А ещё скинуть одежду на хрен, чтобы ничего не могло помешать. Собственное превосходство било в голову и окрыляло. Как хорошо, всё-таки, было это подчинение. Скуало не просто отрезан от возможности бежать: что бы означал его побег? Отречение? Он принадлежит Занзасу. По контракту, судьбе и собственной клятве. Занзас водил его по грани, не осторожничая. Каждую секунду Скуало с замиранием встречал новое прикосновение. Будет ли оно ударом? Каждый жест кипел собственичеством в огромной мере, и был неожиданным. Занзас подхватил его и донёс его до стола. Усадил, как было удобно, и Скуало почувствовал свою наготу в два раза острее. Их лица были ещё ближе друг к другу, и Занзас этим пользовался. Он начинал зрительный контакт, и поддерживал его каждую секунду. Скуало стиснул кулаки и непроизвольно сжал лежащие на столе документы. Блять, полугодовые отчёты. Но кому какое дело? Он не мог и… не хотел сопротивляться. Ни одному чужому действию. Только неизвестность заставляла его дрожать. Босс был для него всем. Занзас был его страстью. Она рвалась сейчас к нему навстречу — бери, да сил нет сил взять, — в лице опьянённого возбуждением босса. Скуало безумно хотел, чтобы тот не сдерживался ни в чём и дошёл до конца. Внезапно между ними повисла неловкая пауза, но таковой она была только для распятого Скуало. Босс терзал его кожу яростными ласками, не пропуская без внимания ничего. Скуало чувствовал, будто бы его заново вылепливают из глины, настолько вездесущими были эти прикосновения. Подвернув руку под его задницу, Занзас начал растягивать его двумя пальцами. Сразу широко и внезапно. Это было… странно. Но терпимо, и с большей глубиной движений — приятно. Фаланги пальцев были скользкими от его собственной спермы; Занзас добавлял их одну за другой. — Помедленнее… Это, блять, слишком… — тихо взмолился он, дрожа всем телом. Если сейчас это были всего лишь пальцы — всего лишь горячие, длинные, ловкие пальцы, — что же будет дальше? Скуало не готов был стонать так много. Израненные губы сладко ныли от новых поцелуев, которыми затыкал его босс. Теперь он, мастерски орудуя рукой, ловил каждый неловкий звук в свои губы. Так выходило намного приятнее. Скуало нашёл в этом спасение, и теперь почти не отрывался от Занзаса. Самым ужасным было смотреть боссу в глаза, пока в заднице шныряли его охуительные пальцы. — Боишься, мусор? Скрепя сердце, Скуало откинул от себя тревогу. В его глазах мелькнула секундная обида; её скоро прервали глухие стоны. Занзас вновь трахал его пальцами, и вновь глубоко целовал. О каких переговорах шла речь, когда у них мозги на двоих плавились? Когда Занзас убрал руки стало по-настоящему холодно. Пусто. Воздух окутал со всех сторон, и Скуало чудом не начал просить войти в себя. Быстро, необдуманно; так, чтобы пропал холод от цепкого взгляда. Скуало не мог поверить, что это происходит; изнывал от робости, страха и желания. Секунды, что он провёл в ожидании, стали его самыми мучительными. Занзас воздал ему это всё, подхватив под коленями и толкнувшись. Он вошёл сразу глубоко и точно, задев все самые чувственные точки. От нестерпимого жара в себе Скуало вскрикнул и прогнулся; спина вся покрылась мурашками, когда он оторвался от стола, и вновь упал, стараясь дышать. Медленно, ровно, крепко обхватив босса за плечи. Занзас прижал его к твёрдому дереву и снова толкнулся внутрь, разрывая долгий поцелуй. Вскрик отозвался от четырёх стен. Какой надрывный и сногсшибательный. Волосы разметались по бумагам. Занзас часто вдыхал их запах, прижимаясь к белой макушке лицом. Мерно двигался, ускоряясь, меняя угол, силу, каждый раз действуя по-новому. Скуало не успевал опомниться, как грубость сменялась короткой сладостной нежностью. Сзади жгло всё ещё непомерно, но щекотливое удовольствие превращало боль в ничто. Мир вокруг был тоже — клочком земли и кабинетом. Ничтожеством. Он лежал, широко раскинув ноги, под своим боссом. И не мог не наслаждаться тем, какая страсть горела между ними. Здесь не нужны были объяснения. Им просто хотелось быть так близко друг к другу, как это было возможно, и упиваться тем, что все называли любовью. Они любили друг в друге много больше, чем думали. Вся эта сила превращалась в непредсказуемые действия. Занзас вёл игру, им наконец начатую. Он присоединял к члену пальцы, растягивал и насаживал на себя одновременно. Скуало не успевал дышать, и постоянно ронял хриплые стоны. И снова, и снова. Никаких сил не было сдерживать голос. Скуало просто вжался в чужое тело и стал рассеянно целовать его горячую шею. Казалось, что она светилась его силой неутолимой Ярости. Скуало почти чувствовал, как это безумное пламя проникало в него. Оно расщепляло мысли и поглощало силы, но взамен оставляло огромное удовольствие. Кульминация настигла одной тягучей волной, опутавшей голову. Долго и тяжело Скуало приходил в себя, и наконец протрезвел, когда Занзас отпрянул от него и застегнул штаны. А он остался, едва держась руками, на столе. Шея горела. Губы саднили. А в сердце и заднице была такая теплая нега, что на все остальные обстоятельства он перестал обращать внимание. Минута. Две. Босс швырнул в него что-то. Скуало поймал его китель — размера больше, чем собственный, — и на нетвёрдых ногах сбежал из кабинета. *** На следующее утро Занзас чувствовал себя повелителем грёбанного мира. А Скуало поднял свой ноющий зад с кровати только благодаря неизменным обязанностям. Расхаживая по делам, к нему цеплялись вернувшиеся рядовые и офицеры. Им невероятно «повезло», что капитан совершенно не скучал, и только Бел умудрился не полететь в кегли. Хотя за свои тупые замечания и подколы рисковал всегда — по краю, блять, ходил. — Для вас необычны воротники-стойки, капитан, — подметили сегодня все, а принц афишировал. Его глаза, наверняка, смеялись. И по его хамоватой ухмылке Скуало был готов поклясться — говнюк откуда-то набрался лишней информации. Подлец не отстал от него по пути до первого этажа, и когда рискнул шутливо пихнуть Скуало в бок, тот пополам согнулся. Непроизвольно, даже это прикосновение привело его тело в шок. Главными болезненными предателями оказались синяки на бархатных бёдрах и пронзительная боль, возникшая поутру в пояснице. — Блять… От взгляда босса, спускающегося по парадной лестнице (специально, чтобы выцепить Скуало сегодня), у него по всей спине побежали мурашки. Выпрямился он чёрт знает с каким трудом, схватив адреналина. Он шикнул что-то Белу и скрылся на улице, близ виноградников. Запутанное убежище могло стать либо его защитой, либо последним. Да и только природа была способна восстановить его заполошное дыхание. Босс издевательски хмыкнул ему вслед. Принц пожал плечами, уже ничему не удивляясь в стенах их замка. — Вонгола запросила отчёты? — спросил он у Бела, кивнувшего головой. — Выполни и принеси их мне все до единого, мусор. — Да ладно вам, босс. Разве этим не капитан занимается? — Ты — мой подчинённый. Ещё есть вопросы? Бельфегор остался на лестнице с лицом, полным усталости. Будет ему, бездельнику, жара в плюс тридцать шесть в Палермо. Босс преспокойно спустился мимо него и уже скоро завернул на улицу, в озарённые солнцем виноградники. Просто спустя девять лет размылась чёткая грань между «боссом» и этим «подчинённым». Появились два человека, проводящие друг с другом большую часть общей жизни, делящие алкоголь, крышу, жратву, огромные проблемы (как психологические, так и финансовые), общие секреты и… И секс. Верно.