Аннушка уже пролила масло, а юный Йозеф уже взял в руки пробирку с сибирской язвой

      Совещание в кабинете Иосифа Виссарионовича Сталина, казалось только началось, а все присутствующие уже устало и томно вздыхали от ужаса изученных документов. В ожидании предложений от учёных вождь народа устало подвёл в своей голове итог этой странной и непонятной войны. Последние несколько часов кто-то словно стучался ему в мысли и задавал вопросы. Зачем они заключили пакт о ненападении с Германией, а потом сразу же напали? Разве не хотел он направить выигранное время на реформу армии? Зачем он на пороге Победы остановил нападение? Ну и что, что американцы “закрыли” второй фронт. Их трудности… Армия уже была “обкатана” и во всей своей боевой мощи. Зачем ему что-то показывать союзникам, если мирные граждане Франции, Бельгии, Голландии и так бы приняли войска освободителей как дорогих гостей и вошли бы с радостью в единую экономическую систему. Были бы небольшие проблемы с Британцами, но там, говорят, коммунистические настроения среди народа достаточно распространены.       Зачем это всё. Он же чем-то руководствовался. Чем?       С немцами тоже ничего не понятно. Разрушив румынские нефтяные заводы, верховный главнокомандующий ожидал, что себя с потрохами выдадут “нейтральные” Швеция и Норвегия, но Гитлер почему-то даже не подумал просить больше нефти у своих северных союзников.       Вопросы множились.       Иосиф Виссарионович окинул взглядом собравшихся учёных: Аркадий Михайлович Челомей, Алексей Петрович Филимоненко, Артемий Николаевич Курчатов, Иван Алексеевич Павлов, – разве так их должны всех звать?       В коридоре возле кабинета послышались звуки возни, крики, а затем выстрелы. Наконец, массивные двери открылись, и в просторный кабинет стремительно без единой задержки вошёл рослый широкоплечий мужчина в бежевом военном кителе, укутанный в шарф. В спину ему гремели выстрелы, но будто не долетали до цели.       Дойдя до суконного стола, Мужчина обогнул его, тщательно поприветствовал всех присутствующих и остановился ровно напротив вождя народов:       – Иосиф Виссарионович! – мило и жутко улыбнулся мужчина. – Что здесь происходит? – спросил он елейным тягучим голосом.       Прозвучал ещё один выстрел. Пуля вошла точно в грудную клетку и оставила после себя рваное отверстие, которое, впрочем, почти мгновенно затянулось. Мужчина выплюнул в ладонь пулю и кинул её через левое плечо.       – Я вам сказал, что это не поможет! – он недовольно посмотрел на офицера НКВД, застывшего с пистолетом в руках. – Поляки мне в 1610 голову отрубили – не помогло, – мужчина, оттянув шарф, продемонстрировал шрам вокруг шеи, и глаза его загорелись фиолетовым светом. – Пошли прочь. Не до вас сейчас.       – Да, Иван Владимирович, – хором ответил весь пытавшийся до этого устранить угрозу отряд и, как загипнотизированный, вышел, закрыв за собой двери.       – Кто вы? – сохранил самообладание Иосиф Виссарионович, отмечая, что практически все присутствующие, кроме одного, пребывают в ступоре.       – Голос народа, – последовал ответ. – Дмитрий Сергеевич в своих горячих фантазиях называет меня Коллективом.       – Я вас первый раз вижу, – подал голос Сеченов.       – Зато постоянно представляете, – мужчина топнул ногой, и в мгновение превратился в миловидную длинноволосую девушку. – Можем уединиться после собрания. Я вам всё расскажу про объединение разумов. И даже покажу.       Дмитрий Сергеевич зажмурился и помотал головой. Девушка вновь обернулась мужчиной:       – Я повторяю свой вопрос, что здесь происходит?       – Вы помешали важному совещанию, – пояснил холодно Захаров, оторвавшись от формул, которыми он заполнял поля документа перед собой.       – Ммм, и о чём трещим?       – О сотне нацистских атомных бомб, – меланхолично ответил Филимоненко, в разум которого начали закрадываться какие-то сомнения.       – Это урановые-то? – насмешливо изогнул бровь Иван. – И где фрицы нашли двести тонн урана?       – Не знаю… Под землёй, – хихикнул неожиданно для себя Алексей Петрович. – Они там как гномы. Простите, цверги. Меня волнует и другой вопрос, как Норвегия произвела столько тяжелой воды, и почему Британцы ещё не подорвали Норск Гидро?       Мужчина довольно кивнул, изучая хихикающего учёного и перевёл взгляд на Курчатова:       – А вы чего молчите, Артемий Николаевич?       – А что я. Тут все в теме больше меня…       – Предлагаю не отвлекаться, – Харитон Радеонович презрительно прервал Курчатова. – Давайте попробуем отравить фашистов.       – Ты о чём? – словно очнулся Сеченов.       – О твоём полимерном Реверсанте, – ответил Захаров. – Вернём вирусу агрессивные свойства, увеличим инкубационный период и выпустим на фашистов. Если заняться прямо сейчас, на переконструирование хватит четырёх-пяти дней.       Иван засунул руку под бежевый китель и достал живое бьющееся сердце:       – На, держи, – он протянул орган Захарову, – тебе нужнее.       Харитон Радеонович возмущённо выдохнул:       – Это какая-то шутка?       Сердце в руке согласно сократилось.       – Займите себя чем-нибудь на пару минут, можете его даже разрезать, – отмахнулся Иван. – Травить фашистов мы не будем. Это неспортивно.       – Позвольте, голубчик, – спросил Челомей, – а что вы предлагаете делать с атомными бомбами?       – Сбивать их!       – Но ФАУ-5.       – Ох уж этот сверхзвук… Заряды на ФАУ-5? – уточнил Иван.       – Нет… – кивнул Аркадий Михайлович.       – ФАУ-2 вы перехватывать умеете?       – Да…       – Проблема решена.       Постучав любимой трубкой по столу, Иосиф Виссарионович привлёк к себе внимание. Весь разговор он внимательно присматривался к нарушившему совещание мужчине. Было в нём что-то подозрительно знакомое. Сиреневые глаза, военный китель, шрам на шее, ребячливость и голос. Очень знакомый голос, жаловавшийся на головную боль в моменты, когда в стране начались волнения, потирающий руки, когда англо-саксы допускали просчёт, печалящийся жертвам трагедий.       Иван Брагинский. Имя возникло в голове. Воплощение России. Голос народа.       Сталин набил трубку табаком и прекратил все разговоры за столом:       – Товарищ Брагинский, почему я вас не помню?       – Англичанка снова гадит, – припомнил фразу давно покойного императора Иван. – Он решил поиграть с вероятностями и поменял одно простое событие в 1898.       – К чему же привело это событие?       – К тому, что ряд людей поменял свои имена, а кто-то вообще, – Брагинский встал между Дмитрием Сергеевичем и Харитоном Радеоновичем и покровительственно положил им свои ладони на головы, – родился на несколько лет раньше положенного срока и это внесло сумятицу в головы множества граждан, изменило ход истории.       Вождь народа задумчиво закурил, изучая лица двух учёных.       – Харитон Радеонович, вы так не переживайте, – Брагинский забрал своё сердце из рук учёного и вернул на место. – Будет вам эпидемия. Аннушка уже пролила масло, а юный Йозеф уже взял в руки пробирку с сибирской язвой.       Немного порывшись в карманах, Иван достал петушка на палочке и протянул его Сеченову.       – Не все, конечно, выживут, но потом всё будет хорошо, до тех пор, пока вы не перепутаете статистические данные Академии Последствий, а Виктор Петров не обидится, что он не самый умный.