...
12 июня 2023 г. в 16:37
О Кавехе достаточно знать одного — парень дюже эмоциональный. И этот факт был ядром большей части проблем.
Хайтам не то чтобы проклинал жизнь с Кавехом в своём доме, где места для двоих резко стало мало, но и пожаловаться ему было не на что. Со временем Хайтам свыкся. Однако единственное, что заставляло его выходить из себя, — элементарное неумение Кавеха вовремя остановиться.
Вот и сейчас было так же. Хайтам только шагнул за порог дома, как Кавех уже со всем своим прирожденным артистизмом о чем-то щебетал. Жаль что Хайтам не услышал ни слова — наушники, кажется, срослись с его ушами.
Хайтам стоял в коридоре и с приподнятыми бровями глядел Кавеху в лицо. Если честно, в нем уже не было сил что-либо решать и предпринимать после рабочего дня. Но и уйти в свой угол отдыхать, при этом хотя бы не выслушивав Кавеха было плохой затеей — Хайтам выявил неблагоприятный исход в ином случае, еще когда они только познакомились.
Поэтому сделав долгий вдох, Хайтам прикрыл глаза и коснулся сенсора на наушниках. Музыка тут же стихла и до него дошла, видимо, последняя фраза долгого и эмоционального монолога в никуда:
— Ты можешь хотя бы раз послушать совет от своего, вообще-то, друга?
Кажется, все только начиналось.
— Совет? — Хайтам достал ключи из замочной скважины и ловко повесил их на крючок в прихожей. Стягивая с плеч кейп, он прошел дальше по коридору обступая Кавеха, который так и не сдвинулся с места.
Хайтам не выслушивал и уж тем более не прислушивался к советам. К критике — да, но не к советам.
— Да, совет, — по голосу Кавеха было понятно, что он успел завестись, пока в очередной раз пытался что-то сказать Хайтаму, который оказался в наушниках.
— Тебе нужно как следует расслабиться.
Хайтам остановился на полпути в свою комнату. Он обернулся на Кавеха. Выглядел тот уже чуть спокойнее: напряженные и сведенные брови постепенно расслаблялись.
— Я только что шел в свою комнату, чтобы расслабиться.
— Опять будешь читать и в итоге уснешь? Ты это называешь расслабиться?
Аль-Хайтам нахмурился. Ему резко перехотелось слушать его дальше. Рукой он потянулся к сенсору на наушниках, как бы намекая, что следующий ответ Кавеха может стать последним в их диалоге.
— Ты можешь предложить что-то другое?
— Да. — Кавех замолчал. Хайтам подождал пару секунд и, не услышав продолжения, вздернул бровями, желая услышать альтернативу. Только после этого Кавех ответил: — Расслабься ты уже как все. Пойдем выпьем, посидим в кальянной.
— Ты приглашаешь?
Довольно простой вопрос казалось бы, однако Кавех отвел взгляд и поджал губы. Ну конечно же, как Хайтам сразу не догадался?
— Думаю, на этом можно закончить разгово...
— Если ты не пойдешь со мной, то я пойду один.
Хайтам бросил на Кавеха абсолютно не заинтересованный взгляд через плечо и ответил только, что пусть идет куда хочет.
Когда Хайтам закрыл дверь в свою комнату, то какое-то время в коридоре была тишина. Кавех хоть и дюже эмоциональный, из-за чего ему свойственны импульсивные поступки, но он редко решается на что-то. Хайтам думал, что в этот раз будет точно так же — Кавех попросту не сможет собраться и уйти. Однако стоило Аль-Хайтаму открыть книгу и улечься на кровати, как до него дошел демонстративный хлопок входной двери.
Взгляд не сразу обратился к двери комнаты. Видимо, Кавех и правда ушел.
Хайтам поначалу не предал этому значения. Кавех и до этого уходил куда-то в не зависимости от того сколько было времени и всегда возвращался. Хайтам, если честно, слегка обрадовался, что в его доме будет час, а может и больше, если повезет, тишины. Никто не будет шаркать ногами по коридору, который соединял гостиную и кухню. Никто не будет рассуждать вслух, а устоит ли здание на почве заказчика или нужно будет пересчитывать все по-новой.
Однако Хайтам спокойно лежал и читал первые полчаса. Дальше началась полная неразбериха, которую он не мог объяснить для себя. Он поймал себя на том, что перечитывал одну строчку уже пятый раз и совсем не вникал в смысл прочитанного. Стоило оторвать взгляд от страниц, как глаза заболели. Виски и затылок стянул обруч неприятной боли. Хайтам отложил книгу. Наверное, он слишком устал за сегодня для чтения, раз уж глаза и голова начали болеть.
Хайтам по привычке перед тем, как лечь спать, зашел на кухню и поставил чайник на огонь завариваться. Вода потихоньку нагревалась. Боль постепенно отпускала виски с затылком.
Голова становилась тяжелой от мыслей. Хайтама за кисти рук поймало легкое негодование. Он знал Кавеха еще с академии, как и знал, что парень не склонен к большей части поступков, совершенных на эмоциях. Кавех не позволял себе наговаривать лишнего, когда обида и гнев тесными объятиями окутывали сердце с легкими. Он не мог отказать кому-то в помощи, даже если об этом просил человек, которого он ненавидит и презирает. Он не мог отказаться от проектов, за которые может получить хоть какие-то деньги, даже если условия работы его не устраивают и встают у него поперек горла рыбной костью. Правда, он, очевидно, движимый лишь обидой на Хайтама, смог взять и уйти. Несвойственное поведение для Кавеха.
Хайтам смотрел, как вода закипала в стеклянном чайнике. Пузыри из совсем мелких становились больше с каждой секундой. Хайтам нахмурился и подпер голову кулаком.
Да, Кавех возвращался домой всегда, только в каком состоянии — это другой вопрос. Он, конечно, возвращался целым и невредимым, только слегка помятым на вид: непослушные белокурые локоны становились похожими на потрёпанный веник, рубашка мятая и незаправленная, а от кожи слышался аромат выпивки, чужих надушенных одежд и узких улиц города. Осуждать и разговаривать на тему того, как проводит Кавех свое свободное от работы время, было для Хайтама не то чтобы пустой тратой времени. Данный вопрос его попросту не интересовал. Чужое свободное время не находилось в его интересах даже на последнем месте в списке.
Когда чайник закипел, Хайтам выключил огонь, снял чайник и залил кипяток в заварочный чайник. Недолго подождав, он налил чай в кружку. Она быстро нагрелась, из-за чего слегка обжигала руки, поэтому пришлось ее поставить на стол и ждать пока остынет.
Дождаться пока чай хоть немного остынет Хайтам не смог: встал и вышел в прихожую тут же накидывая на плечи кейп. Оставлять Кавеха одного, когда он не подвластен голосу разума, всегда было плохой затеей, что во времена учебы в академии, что сейчас спустя столько лет.
Хайтам вышел из дома и пока он запирал дверь, оправдал свой поступок словами: "За Кавехом нужен глаз да глаз, мало ли что он вытворит на этот раз".
Хайтам знал куда точно пошел Кавех. В городе была только одна кальянная, в которую он ходил, кажется, он успел стать там постоянный гостем. По дороге туда Хайтам головой понимал, что его действия сейчас несвойственны ему. Только он уже не мог развернуться на полпути. Если он вышел за Кавехом, то придет домой уже вместе с ним.
Хайтам не медлил у входа в здание, не медлил и внутри. Он знал комнату и столик Кавеха. В приятной для глаза полутьме он прошел через коридорчик, и в глаза бросилась знакомая синяя занавеска. Нашел. Чуть помедлив Хайтам отодвинул ладонью левую занавеску и прошел внутрь. Кавех сидел на правом углу дивана. На низком столике ничего не стояло: ни алкоголя, ни кальяна, ни закусок — кроме чайника и двух кружек.
Хайтам поднял взгляд на Кавеха. В уголках его губ затаилась слегка довольная собой улыбка, но во взгляде ее не было.
— И что все это значит?
Хайтам тут же поджал губы. Ему не понравилось то, как прозвучал вопрос из его уст. Звучало так, словно он не уверен в том, что делает. Так же ему не понравилось, как Кавех пожал плечами.
— Ничего.
Кавех отвернул голову в сторону, чуть помолчал, а потом глянул на Хайтама, не поворачивая головы. Двусмысленный блеск в карих глазах Кавеха не сулил ничего хорошего.
Хайтам застыл у входа в комнату и замешкался. Нет, уйти он не мог. Кавех один с выпивкой и кальяном не дружил. За ним нужен глаз да глаз, поэтому Хайтам остался. Он снял кейп, повесил на недалеко рядом стоящую вешалку и уселся на противоположный край дивана.
Спустя время к ним пришел паренёк со слегка потрёпанным меню.
— Вы ели? — поинтересовался паренёк, окидывая Хайтама и Кавеха взглядом.
Хайтам хотел ответить, но Кавех махнул рукой раньше. Ситуация уже не понравилась Хайтаму. Курить кальян на голодный желудок ужасная затея — это первое правило курения кальяна.
Табак для кальяна выбрал только Кавех. Хайтам не стал, он только решил взять себе виски.
Паренёк ушел. Занавеска у входа колыхалась еще долгое время.
Хайтам, сложа руки на груди, глядел на темно-синюю бархатную занавеску и все не мог понять. Если бы он не пришел, то Кавех так бы и сидел тут без кальяна? Неужели он...
— Ты знал, что я прийду, поэтому не стал ничего заказывать?
Слова вырвались непроизвольно.
Хайтам только голову повернул на Кавеха, надеясь увидеть в его глазах ответ, желательно, положительный.
Обычно Аль-Хайтам мог понять о чем думает или что имеет ввиду Кавех лишь по глазам, по невербальным жестам. Но сейчас... он не мог понять оказался ли прав или же вывод его ложный. В глазах Кавех что-то надёжно прятал. Только что Хайтам пока понять был не в силах.
— У меня нет желания отвечать на это.
— Значит, я прав, верно?
В груди Хайтама что-то засело. Он не будет удовлетворен, пока не услышит ответа.
— Если я скажу, что, да, ты прав, то отцепишься от меня? — Хайтам ничего на это не ответил, он продолжил ждать. И дождался. — Да, я догадывался, что ты пойдешь за мной.
Хайтаму захотелось посмеяться, но он только усмехнулся со своей же глупости. Ну, конечно же, как он не догадался. Состояние кошелька Кавеха элементарно не могло позволить подобные посиделки на постоянной основе наедине. Он точно бывал тут не один. Только теперь вместо кого-то другого под руку попался Хайтам. И если честно, то Хайтам предпочел бы остаться дома.
Общение между ними не завязывалось. Не то чтобы оно между ними было и до этого. Однако сейчас Хайтам чувствовал, как атмосфера между ними напряженнее обычного.
От Кавеха сквозило усталостью вперемешку с раздражением. Взгляд его безучастен. Казалось, что он глубоко в себе пытался что-то починить, но по нахмуренным бровями понятно было, что выходило так себе.
Кальян принесли довольно быстро. Паренёк, что приходил до этого, поставил кальян на стол. Он уже был готовый, осталось положить угли в керамическую чашечку и все.
Кавех вернулся в реальность. Паренёк из ковша щипцами доставал угли. Когда он уложил в чашечку четыре уголька, Кавех лениво выставил ладонь, мол, достаточно. Чуть позже принесли поднос с двумя стаканами с толстым дном и бутылкой виски посередине.
— Заберите один стакан, пожалуйста.
Паренёк потянулся к подносу, который успел поставить на стол, чтобы забрать стакан, как Кавех вмешался.
— Не забирайте, — Хайтам встретился взглядом с Кавехом. Аль-Хайтам хотел настоять, чтобы тот не пил, но вспомнил, что, вообще-то, это не его дело. — Заберите поднос и уходите. Что нужно будет — позовём.
Хайтам пожалел о том, что пошел за ним. Чего он этим хотел добиться? Показать, что общение с Кавехом не пустой звук для него? Хайтам не хотел верить в то, что ему, действительно, не все равно на Кавеха. Только именно он и согласился приютить его у себя, а потом для большей убедительности, что он прежний Аль-Хайтам, который руководствуется только разумом и логикой, выдвинул выгодные для себя условия совместного сожительства.
Когда они только начинали учиться жить вместе, Хайтам был привычным собой. Только, чем больше дней он жил с Кавехом, волей не волей да перенял у него кое-что. И речь тут вовсе не про привычки. Хайтам не мог рационально и логически объяснить себе, почему он изменил своим принципам. Чтобы что? Чтобы расстягивать молодые виски и наблюдать, как Кавех дюже соблазнительно делает глоток, а после затягивается? В этом, конечно, что-то явно было. Наблюдать, как Кавех выпивает в компании Тигнари и Сайно отличалось от того, как он делал это сейчас, когда они наедине.
Хайтам чувствовал неподъёмную тоску от Кавеха. Дым от кальяна плотными клубами окутывал его лицо, волосы и плечи, словно утешал. Его уши начинали краснеть от кальяна, а взгляд слезливо блестеть. Глядя на него, Хайтам так и хотел спросить, что лежит у него на душе. Однако он заткнул себя глотком виски. Язык и так развяжет алкоголь, но это будет намного позже.
— Не смотри на меня такими глазами, — еле-еле шевеля губами произнес Кавех.
Либо во всем заведении стало так тихо, либо слух Хайтама резко стал чувствительным, однако голос Кавеха показался ему чересчур печальным. А взгляд его так и вовсе, кажется, говорил, что он заплачет с минуты на минуту.
— Какими глазами?
У Хайтама была ужасная привычка — прикидываться дураком, когда его действия или слова становились слишком грубыми для окружающих. Вот и сейчас. Он понимал, какими глазами смотрит на Кавеха.
— Ты будто жалеешь меня, — Кавех затянулся, а на выдохе скатился по спинке дивана оставшись в полулежачем состоянии. — Твоя жалость мне не нужна. Я пришел сюда расслабиться.
— Да, конечно, — голосом с еле слышным в нем раздражением ответил Хайтам.
"Да, конечно, знаю я как ты пришел расслабиться", — и ведь Хайтам, правда, знал, как тот расслаблялся. Но вспоминать об этом сейчас, когда табак в кальяне еще не остыл, когда бутылка с виски еще полная, не лучшая идея. Слишком много вопросов всплывёт у Хайтама, и он сразу же захочет услышать ответы на них.
— Я никогда не понимал, — Кавех заговорил спустя долгое время тишины между ними. В комнате витал легкий сладкий аромат, — вот иногда ты грубишь мне, прикрываясь тем, что это просто сермяжная правда, а иногда ты боишься сказать лишнего, как сейчас. Я уже слышал от тебя огромное количество слов, которые обижали меня, с которыми я был не согласен, Хайтам, поэтому давай будучи пьяными расскажем всю поднаготную; все то, что нас не устраивает.
Хайтам окинул Кавеха взглядом сверху вниз и глотнул виски.
— Нет-нет, — Кавех состроил обиженное лицо. — Я пас.
— Просто скажи, что тебя раздражает, не переживая. Ты ведь умеешь.
— Если я умею, не значит, что могу.
На деле он мог, но не хотел. Хайтам еще слишком трезв для такого. Ему нужно больше смелости, нужно больше...
— Тогда начну я. — Кажется, Кавех успел разгорячиться от виски и кальяна: уши его были совсем красные, румянец начал появляться на щеках. Он тут же сел полубоком на диване и в привычной, но уже нагло-пьянной манере положил ноги на Хайтама, проигнорировав нахмуренные брови на лице друга. — Твои шумоподавляющие наушники встряли у меня в горле. До тебя никогда невозможно докричаться. Ладно, на улице. Но дома, ты серьезно? Мы даже не выходим из комнат. Живем как соседи по общаге, которые видятся только за ужином после пар и вечером в коридоре по дороге в душ.
Хайтам сделал глоток виски, отставил стакан на столик и, полностью заинтересованный в диалоге, положил руку на спинку дивана, подпирая голову рукой. Он и рта открыть не успел, чтобы ответить, как Кавех выставил перед ним руку с оттопыренным указательным пальцем в жесте, мол, я еще не закончил, при этом задирая подбородок и подаваясь грудью к Хайтаму.
— Вот ты мне объясни, что дома тебя раздражает, раз ты носишь наушники не снимая?
— Мне снимать их дома? — голос Хайтама стал тише, почти интимнее, хотя, казалось бы, он далеко от Кавеха.
— Было бы славно, знаешь ли, — голос Кавеха, наоборот: подскочил; Хайтам услышал в нем явное возмущение и небольшой укор.
Аль-Хайтам покачал головой, отводя взгляд, прикидывая, а выгодно ли будет соглашаться на это уже явно не на трезвую голову. Пытался он, пытался, да мозг словно подплавился от перегрева и больше не желал думать.
— Хорошо, — обычно полуприкрытые глаза Кавеха на одно мгновенье стали почти круглыми, — впредь я буду снимать наушники, как перехожу порог дома.
Кавех уселся на диване удобнее. Его светлые брови взлетели, а уголки губ расстянулись в слегка неверующей улыбке. Он прислонил мундштук к губам ненадолго затягиваясь. И, выдыхая тонкую струйку белого дыма в Хайтама, сказал:
— Так просто?
Хайтам опустил взгляд: Кавех заёрзал ногами, закидывая одну на другую.
Аль-Хайтаму до ужаса захотелось усмехнуться. Он, конечно, знал, что с ним бывает трудновато большинству людей, с которыми ему приходится сталкиваться. Кавех как раз был в их числе тоже. Кажется, он стоял выше всех остальных, был своеобразным номером один в жизни Хайтама. Они то не сходились во взглядах, то в мнениях, да и вообще на мир они смотрели совершенно разным глазами. Хайтам успел принять, что для Кавеха жизнь — это люди не сколько близкие, сколько незнакомые. Но не смог понять. Кажется, с этого и начинались все их проблемы.
Хайтам без продыха тяжко, почти страдальчески, вздыхал, стоило ему услышать или заметить, как Кавех вновь из кожи вон лезет лишь бы угодить кому-то. Ни один раз Хайтам, который уже не в силах смотреть, как тот издевается над собой в самом ужасном смысле, пытался дать совет, донести, что надо бы с гордо поднятой головой отказаться и делать то, что в его силах, в его досягаемости. Однако Кавех был непреклонен. Как говорил Тигнари, он же как вьючный як: насупится и будет стоять на своем или биться головой об стенку, даже если пожалеет потом, даже если окажется не прав.
— Ты что, — расслабленный голос Кавеха заставил Хайтама поднять на него взгляд. Аль-Хайтам уперся в прищуренные карие глаза, — даже не скажешь чего-нибудь, чтобы отстоять себя?..
Пока же Кавех бился об стены, Хайтам открывал ключами двери. Недопонимание — это стало их отправной точкой не сколько давным давно, сколько сейчас.
— Я мог бы... — довольно лениво и неохотно начал Хайтам. Сколько они уже тут сидели? Час? Полтора? Он не знал — часов рядом не было. Единственное за что зацепился его взгляд, так это за бутылку с виски: наполовину пуста, — только вот... если начну, то знаю, чем это обернется.
— Ох, и чем же? — заигрывающим тоном спросил Кавех.
Хайтам нахмурил брови. К нему подкралось ощущение, что сейчас что-то начнется.
— Ты уверен?
— Я уверен. — Белесый дым срывался с его губ в такт каждому слову, он вертел мундштуком, не отрывая взгляда от лица Хайтама.
Хайтаму было известно насколько Кавех был уверен в себе. А был он уверен в себе настолько, что на постоянной основе принимать важные решения становилось невыносимо, из-за чего он скатывался в истерику. Его уверенность была такой непоколебимой, что любое несогласие с ним превращалось в жуткий и невыносимый скандал.
Поэтому Хайтам глянул Кавеху в глаза, удостоверился что тот серьёзен и для большей уверенности и смелости, что потом точно не будет жалеть, допил виски из стакана.
— Я бы продолжал носить наушники дома по одной самой важной причине, — он поставил стакан на стол; громкий стук стекла о дерево дал услышать ту оглушающую тишину между ними, — как ты поселился у меня, стало слишком шумно. Твой вечный бубнёж, когда ты что-либо делаешь, неимоверно раздражает и не дает сосредоточиться. А наушники единственное, что может тебя заткнуть... в переносном смысле.
Пока Хайтам говорил, он вновь подставил руку под голову и прикрыл глаза. Тело обмякло. Стало жарковато. Хайтам был уверен, что его щеки слегка покраснели.
Хайтам не мог увидеть, как поменялся взгляд Кавеха, который никогда не обманывал его. Но он прекрасно услышал приглушенный, видимо, от ладони у рта голос, слегка поникший:
— По крайней мере я хоть что-то делаю дома, в отличие от тебя.
Хайтам вздохнул, медленно и глубоко. Так вот что за ощущение к нему подкрадывалось. Он ожидал иного ответа. Он думал, что Кавех в привычной манере пошло пошутит, а Хайтам бросит на него осуждающий взгляд, а после усмехнется, ведь тоже пьян; и уже абсолютно все вокруг кажется смешным и радостным.
Аль-Хайтам ощутил, как в висках на секунду стрельнуло острой болью. Веки стали совсем свинцовыми, а руки с ногами тяжелели и тяжелели от количества выпитого. Сколько же времени прошло?
— Кавех, давай не будем начинать.
Хайтам потер лоб так и не раскрывая глаз. Комната пропахла сладким запахом кальяна. Хайтам чувствовал, как в его одежду почти въедается запах табака вперемешку со сладкими фруктами. Нужно на свежий воздух, пока голова не закружилась, пока он не опьянеет настолько, пока он...
— Ты думаешь я хочу начинать? Вовсе не хочу, но ты...
Хайтам через силу приоткрыл глаза, чтобы оценить обстановку вокруг, и, чтоб Селестия пала, он не уследил за Кавехом. Взгляд сразу же упал на стол, где стояла бутылка с виски, и она пустовала. В стакане Кавеха еще было немного алкоголя, который он не шибко крепко держал в обеих руках. Щеки красные до безумия, взгляд блестел, но смотрел куда-то сквозь. Он здесь и не здесь одновременно. Кальян уже в руки Кавех не брал. Мундштук лежал на столе, а не висел как надо. Угли остыли.
Хайтам пошел за ним, чтобы тот не натворил бед, а по итогу ничего не поменялось.
— Всё-таки ты просто невыносим, — Хайтам попытался скинуть ноги Кавеха со своих, но руки так ослабли, что получилось не с первого раза, даже не со второго. Уходить. Им нужно уходить, пока не случилось чего-нибудь из ряда вон выходящего. — Я стараюсь сделать как лучше, хочу чтобы мы вновь стали ближе, а ты...
Стоило Аль-Хайтаму встать с дивана, как голова слегка закружилась. Он устоял, схватился за спинку дивана и не твёрдо ступая подошел к Кавеху. Они явно засиделись здесь. Сердце подсказывало Хайтаму, что уже наступила ночь нового дня.
Хайтам встал напротив Кавеха. Мир перед глазами встал ровно. Аль-Хайтам смотрел Кавеху в глаза и видел там глубокую печаль. Разбираться с этим времени у него точно не было.
— А ты только критикуешь.
Кавех глянул на Хайтама исподлобья и прислонил стакан с недопитым к губам. Этот глоток был последним, и Хайтам просто не мог позволить Кавеху допить виски. Он выпил достаточно и выкурил достаточно.
Поэтому смазанным движением Хайтам схватил Кавеха за запястье и отдернул его за руку. Он успел поймать момент, когда Кавех глянул на него одновременно шокировано и недовольно. Рывок вышел резким, легким. Хайтам, кажется, был пьяным сильнее, чем обычно, поэтому силы не рассчитал вовсе: виски разлилось Кавеху на рубашку. Запах спирта ударил в нос, перебив приторный аромат кальяна.
Тишина висела между ними на тонкой нитке. Казалось, что если кто-то что-то скажет или чуть двинется, то та тяжесть тишины, которая ощущалась каждой частью тела, придавит их обоих.
Хайтам нерасторопно вздохнул. Кавех не поднял на него глаз — все смотрел, как вся белая рубашка покрылась бежевыми пятнами.
— Мы идем домой.
Всего три слова сказал Хайтам, а Кавех в ответ ни одного, только губы поджал.
Хайтам, который пьян не меньше, с трудом поднял Кавеха с дивана. Закинув одну руку Кавеха себе на плечо и поддерживая того за бок, Хайтам вышел из комнаты. Дойти до выхода составило труда: Кавех навалился на Хайтама всем своим не шибко большим весом и для полноты эффекта расслабился. Его разморило не по-детски.
На выходе, за небольшой стойкой, стоял парень, который спросил, в какой комнате они были. Хайтам ответил, но, не дождавшись оглашения суммы заказа, достал из поясной сумки мешок с морой и просто кинул его на стойку. Хайтам вышел на свежий воздух, даже не сказав: "Сдачи не надо".
На улице стояла ночь. Хайтам оказался прав. Они просидели больше часа. Дело было плохо.
— Опять кичишься своими деньгами?.. — Кавех говорил еле волоча языком. Голова его опущена так низко, что можно было подумать, будто он свалится в ту же секунду на землю.
— А ты бы смог заплатить без единой моры в кармане?
Взяв Кавеха поудобнее, Хайтам постарался идти как можно быстрее. До дома не то чтобы было очень далеко, но с пьяным в хлам Кавехом задача усложнялась.
В груди Хайтама все никак не унималась мысль: он пришел за Кавехом, чтобы все прошло гладко, а по итогу оба пьяные. Завтра у Хайтама даже не выходной день. Напиваться посреди рабочей недели не просто не входило в его планы, это был принцип, который не подвергался сомнению. Он словно впервые пил: не успел понять, когда пора заканчивать. Как он мог уследить за Кавехом, если даже на себя внимания обратить не в силах? Так сильно переживал за Кавеха, что позабыл обо всем на свете? Или хотел чтобы все повторилось, как в прошлый раз?
— И вот опять, — жалостливо пробубнил Кавех. Хайтам глянул на него. Тот уже начал держать голову.
— Что опять?
— Опять ты говоришь гадости! — сказал как выплюнул.
Хайтам решил не отвечать. Толка от их диалога будет ноль. Да и разговаривать с пьяным Кавехом такое себе удовольствие, Хайтаму это слишком хорошо известно.
Пьяным он его встречал дома ни один раз и ни единожды укладывал его спать, пока тот не прекращая лил горькие слезы, о чем-то бубня. Иногда у Хайтама проскальзывала мысль, что лучше бы пьяный Кавех без остановок шутил и рвался куда-нибудь, где повеселее и интереснее, чем то, что есть на самом деле. Обычно стадия опьянения, когда у Кавеха стекают по щекам слезы, и он рассказывает про то, в какой прискорбной ситуации он находится, самая последняя.
Хайтам на протяжении всей дороги до дома надеялся, что опьянение Кавеха еще не дошло до последней стадии. Слез не хватало на его тоже пьяную голову. Она и так болела. Однако ночной прохладный воздух притупил боль. Только, кажется, одному Кавеху лучше не становилось. Все то время, что его Хайтам нёс до дома, Кавех так и не смог более или менее ступать ногами.
Только когда Хайтам открыл ключами дверь дома, Кавех встал на ноги, даже смог опереться о дверной косяк.
— Вот ты... — Тихий голос Кавеха почти потерялся в шуме, когда Хайтам закрывал входную дверь на ключ. — Тебе всегда нужно говорить про меня плохое? Почему нельзя промолчать?.. Почему ты не можешь не напоминать мне обо всем?..
Хайтам повесил ключи, снял кейп — все это глядя на Кавеха, который стоял уже у стены, опираясь на нее. Щеки и уши его уже розовые, рубашка высохла по дороге домой, а взгляд такой же блестящий, хотя его глаза блестели сильнее, чем в кальянной. Хайтам нахмурился.
— Я говорю правду, — ответил Хайтам спустя долгую паузу; он опустил взгляд в пол, а потом вновь поднял его на Кавеха, — которую ты не хочешь принимать. Ничего более.
Кавех поджал губы, его глаза намокли, — вот она, последняя стадия.
Хайтам сделал глубокий вдох. Он подошел к нему, сказал, что нужно протрезветь, хотел взять его за запястье, как вдруг — Кавех вцепился Хайтаму в плечи и притянул к себе так близко, что их лбы соприкоснулись. Хайтам еле успел упереться ладонями в стену по бокам, лишь бы не врезаться. Он был так близко, что чувствовал, как прерывистое от нахлынувших слез дыхание Кавеха отдавало виски, горькими и холодными.
— Иногда лучше соврать или промолчать, чем говорить правду, — голос Кавеха дрожал, как и губы, как и расширенные зрачки в полутьме прихожей. — Истина — это не всегда то, что люди хотят услышать, как ты не можешь этого понять, Хайтам?
В доме было так тихо, что Хайтаму подумалось, будто он оглох. Единственное что он мог слышать — размеренное дыхание Кавеха, ворох ткани топа, за который он цеплялся так, словно Хайтам мог исчезнуть.
Кавех нежно, почти аккуратно, прислонил прохладные ладони к лицу Хайтама. Пальцы потянулись к большим резным наушникам, снимая их. Хайтам вспомнил, что пообещал снимать дома.
— Ты можешь хотя бы один раз солгать мне? — Наушники свисали с плеч бесшумно болтаясь.
У Хайтама язык бы не повернулся сказать такое, будь он трезв. Эта фраза шла в разрез с его принципами. Только, глядя Кавеху в глаза, в которых было отчетливо видно пьяное отчаяние, он прикрыл глаза, почти сдаваясь. Однако он слабо повертел головой. Нет, он не мог, ведь сердцем понимал, что будет, как только он скажет, что все хорошо. Такое уже было.
Кавех, поджав губы, заключил шею Хайтама в кольцо из рук и быстро, почти невесомо, прижался губами к его губам. В висках промелькнула легкая и неприятная боль. Однако когда Кавех неспеша провел кончиком языка по губе, в голове Хайтама опустело. Алкоголя в его крови словно было больше, чем здравого смысла, поэтому он без раздумий смял чужие губы в успокаивающем поцелуе.
Размеренные, неспешные движения губ вновь разжигали пламя внутри. Хайтам с каждым шумным вздохом, с каждым трепетным касанием к шее, лицу и волосам понимал, что дороги назад на будет. Он ступил в это болото "правильного" расслабления, в болото последствий такого способа.
Каждый новый поцелуй, каждое ласковое прикосновение превращалось в более жадное и любострастное. Каждое легкое, но требовательно прикосновение к лицу, к волосам на затылке и ушам казалось правильным.
Хайтам же пошел за Кавехом ради этого? Он же подсознательно хотел повторить. Ему же понравилось то, что было между ними, только признаваться в этом было чем-то постыдным, неправильным. И вот он снова тут, непозволительно близко к Кавеху, сжимая его в объятиях.
Ладони Кавеха, которые размеренно поглаживали плечи, заставляли раскрыться как в прошлый раз. Они насильно заставляли, они почти хотели и желали, чтобы истинная и раскрепощённая натура вновь показалась.
Кавех словно слепой, движимый лишь одним желанием жить, прильнул к Хайтаму теснее, нетерпеливо и смазано целуя в уголок губ. Хайтам кротко вдохнул, и в груди стало так жарко, словно раскалённое желание растеклось внутри, подобно лаве.
Каждый возбуждающий желание поцелуй походил на жажду. Хайтам чувствовал, как по его расслабленным мышцам рук с небольшим нажимом скользили ладони Кавеха. Это походило на разогревающий массаж. Хайтам невольно промычал — настолько было приятно, что кровь ударила в голову.
Ладонями Кавех огладил грудь через гладкую ткань топа, спустил к низу, к животу, укладывая руки на талию ненадолго. Хайтам потянулся к Кавеху, чтобы поцеловать его, чтобы игриво прикусить нижнюю губу — как вдруг сердце словно прыгнуло к горлу, когда ладонью Кавех огладил ткань у ширинки брюк, слегка сжимая член в руке.
Кавех припал губами к губам Хайтама, одновременно требовательно и трепетно смял их, кажется, не обращая внимания, что ему не отвечали. Хайтам приходил в себя, пока Кавех продолжал напирать с ласками и поцелуями.
Что же это Хайтам делает?
Хайтам с трудом отодвинулся от Кавеха, встав напротив. Дыхание сбито у обоих. Теперь щеки Кавеха красны не только от алкоголя, глаза его полуприкрыты, полны желания, пошлого и грязного. Хайтам помнил такой взгляд, он уже видел их, они уже один раз свели его с ума, после свалив в постель.
Выдохнув, Аль-Хайтам взял Кавеха за запястье, потянул его в сторону кухни.
— Ты идёшь трезветь. Давай, шевелись.
Стул на кухне противно скрипнул, когда Кавех почти упал на него. Краем глаза Хайтам увидел, что тот лег головой на стол, прикрывая глаза.
Вода в прозрачном чайнике закипала, голова слегка болела пульсирующей болью — дежавю. Все это точно уже было. Хайтам помнил, как заливал кипятком заварочный чайник, как ждал, пока листья раскроют свой вкус, помнил, как разливал чай по кружкам.
Хайтам чувствовал, как его сковывала неловкость от того, что произошло. Ему стало не по себе от своих же поступков.
Какой же это абсурд. Ни день, а полная неразбериха что на работе, что с Кавехом. Головой Хайтам уже начинал понимать, что им нужно поговорить и не так, как раньше. Бесполезные споры в их случае могут продолжаться бесконечность или до тех пор, пока один из них первым не умрет. Они ведь взрослые и образованные люди, которые умеют общаться с другими людьми, так в чем проблема так же общаться между друг другом? Из-за детского нежелания поговорить? Из-за недопонимания? Вероятно.
Хайтам постукивал пальцем по пустующей кружке. Свой чай он выпил, в то время как Кавех упрямился. Он растягивал чай, постоянно бубня, что ему горячо. Когда в очередной раз Кавех отпрянул с тихим шипением от кружки, Хайтам не выдержал: отлил из кружки Кавеха половину чая и разбавил его холодной водой. Кавех только жалостливо глянул на него, после чего вновь спрятал глаза в кружке.
Свежий воздух и чай дали результат: Кавех чуть протрезвел. По крайней мере взгляд его не был столь страдальческим, и пьяный румянец ушел с щек так, будто его и не было.
Кажется, сейчас уже можно начать диалог? А как? У Аль-Хайтама не было ни единой мысли в голове. Да и ему нравилось молчать вот так — ненавязчиво и без щемящего в груди чувства, что нужно хоть что-то сказать. Впервые молчание с Кавехом было столь приятным. От этого было немного не по себе. Хайтам и подумать не мог, что между ними подобное будет возможно.
— И я всегда так?.. — робко начал Кавех, не поднимая на Хайтама глаз.
— Всегда что?
— Всегда веду себя так, когда напиваюсь?
Хайтам откинулся на спинку стула, складывая руки на груди, и на одном дыхании выпалил:
— Ты имеешь ввиду, что начинаешь сначала жаловаться на работу, потом причитаешь о долгах, и только в конце лезешь ко мне?.. Если ты об этом, то да, так всегда, Кавех.
Вновь тишина между ними стала неловкой. Она колола мелкими иголками Хайтама по рукам и ногам. Довольно неприятно. Особенно неприятно было наблюдать, как Кавех смотрел на Хайтама, пока тот отвечал на его вопрос; как его глаза раскрывались в удивлении, как потом в этих глазах показывался стыд, который преследовал его каждый день.
Позже, когда Кавех, не отнимая кружку от лица, глядел в пол, Хайтаму подумалось, что тот взаправду расплачется от своей же беспомощности, о которой вновь напомнили. Теперь стыд подкрался и к Аль-Хайтаму.
— Прости, — начал Хайтам. Кавех поднял на него глаза, в которых сквозило непонимание. Хайтаму стало крайне неловко просить прощения у Кавеха, поэтому он закинул ногу на ногу и отвернул голову, не желая смотреть на него. — Мне стоило промолчать, чтобы ты...
— Нет, нет, — прервал его Кавех, наконец-то отнимая кружку от лица, — не извиняйся, правда. Тут как раз лучше услышать как есть... да и мне тут стоит извиняться.
"Кавех и извиняться? Не смеши меня", — Хайтам вовремя остановил себя. Одного его неуместного сарказма хватит, чтобы вновь им прийти к самому началу — к недопонимаю. А сейчас Хайтаму этого хотелось меньше всего. Ему в первую очередь хотелось разобраться в Кавехе, в том, что происходит внутри него, что происходит между ними в конце концов. Да и решиться на такое он может только на пьяную голову, — вот что алкоголики называют момент истины.
— Я повел себя сегодня ужасно, — Кавех заправил прядь порядком растрепавшихся волос за ухо. — Я не хотел, чтобы ты видел меня таким... особенно ты. Мне стыдно перед тобой...
Хайтам опустил взгляд на резной стол. На самом деле, он выдал Кавеху не всю правду, которую успел наблюдать. Каждый день, когда Кавех уходил из дома и возвращался под утром пьяный так, что Хайтам не мог понять, как тот доходил до двери дома целым и невредимым, появлялось что-то новое.
Хайтам помнил каждую фразу, пьяную и откровенную, которую произносил Кавех, пока Хайтам помогал ему раздеться и лечь под одеяло. Обычно Кавех бубнел про долги, про проекты, которые он делает, о том, как они ему не нравятся. В его пьяный лексикон вошло словосочетание "погорелый архитектор", которым он любил заканчивать свои долго тянущиеся монологи, а после слегка посмеяться и заплакать.
Долгое время Хайтам был уверен, что пьяный Кавех не воспринимал какие люди рядом с ним, потому что тот ни разу не называл Хайтама по имени. Так было до одного момента. Может, тогда он не был сильно пьян, может, тогда по дороге домой успел чуть прийти в себя. Однако это не отменяет того факта, что причитания о жизни горе архитектора резко приобрели кардинально противоположный вектор направления. Когда Хайтам по привычке тащил, почти нёс на руках, Кавеха до его комнаты, тот, стоило им зайти внутрь, притянул его к себе, смазано целуя. Кавех тогда напоминал бочку наполненную до краев, и очередная капля от рук Хайтама оказалась последней.
Хайтам ожидал услышать едкие слова, которые он слышал от Кавеха и в повседневной жизни, о том какой он эгоист, какой он бестактный и чересчур грубый с окружающими. Но Кавех не сказал ничего подобного. Он назвал его лишь глупым слепцом, который все слышит, но не видит очевидного, а потом просто поцеловал его. Хайтам опешил от той пьяной искренности, которую Кавех оставлял в мыслях. Разве можно так много хранить в себе?
А хранил он чувства, о которых Хайтам не догадывался, которые не мог заметить в его взглядах, жестах и словах. Кажется, в то утро Аль-Хайтама смогли задеть чьи-то слова, ведь его ткнули в то очевидное, про которое он знал, но не придал значения.
И вот сейчас, когда Кавех, что сидел напротив, сильно отличался от того Кавеха, которого Хайтам действительно знал, стало совестно. Он воспользовался пьяным Кавехом один раз, когда они пили вместе. Так уж вышло, что Хайтам прознал, где обычно засиживается до утра Кавех, и решил присоединиться к нему.
Они были пьяны как никогда. Особенно Хайтам. Кажется, он впервые выпил так много. Опьянение усилилось благодаря кальяну, который они курили один на двоих. Кажется, когда они раскурили кальян, Кавех хотел поцеловать Хайтама и даже больше, чем просто поцеловать. Но они сцепились только дома. Вжались друг в друга так, словно давно этого хотели, но не позволяли себе этого сделать, словно считали слабостью.
Хайтам, кажется, помнил, как вчера, тихие полустоны не только Кавеха, но и свои, помнил каждое неуверенное касание. Он помнил, как в глазах приятно темнело, стоило обнаженной коже прикоснуться к горячей коже напротив. Руки и губы помнили ту мягкость кожи, которой почти никто не касался.
Утром ужасно болела голова, а в горле было сухо, как в пустыне. Когда Хайтам увидел рядом с собой обнаженного и растрепанного Кавеха, то пообещал себе не упоминать, не вспоминать и не говорить об этом не только с ним, но и с собой. У Кавеха была закономерность: он не помнил ничего, когда опьянение брало над ним вверх. Хайтам посчитал, что лучше ему не знать об этом.
— Если бы я не увидел тебя таким... — Хайтам замер. Впервые он не знал, как правильно подобрать слова, что сказать, с какой стороны подступить. Хотелось заткнуться, говорят, тишина помогает. Поможет ли она в их случае? — я хочу сказать, что...
— О чем ты?.. — глаза Кавех опасливо заблестели.
— Я повел себя слегка некорректно по отношению к тебе.
— Архонты, только не говори, что мы...
— Да, — Хайтам посмотрел Кавеху в глаза, серьезно и четко. Слова были излишни, ведь они впервые друг друга поняли, — я хочу сказать, что мне жаль. Может...
"Может, начнем сначала?", — хотел бы спросить Хайтам, но... что начать сначала? Дружбу?
— Да!.. — Кавех почти подорвался как ужаленный со стула. Он припал грудью и животом к столу, руками потянулся к Хайтаму, словно хотел взять его за ладонь, но опомнился и обхватил ладонями кружку. — Да, пожалуйста. Было бы славно, знаешь ли.