Lilac and swing.

Шторы плавно покачиваются, иногда пролетая над столом и задевая что нибудь. Мелкие бумажки, какие-то записки и скомканные листки в клетку, лежащие на деревянной поверхности, двигались от легкого ветра, проникающего приятными порывами утренней свежести через приоткрытое окно. Тихий шелест колес, шуршащих по асфальту, изредка доносился до ушей, но было слишком рано для того, чтобы это было надоедающе часто. Телефон был разряжен и заряжаться даже не пытался, но Миша был почти полностью уверен в том, что сейчас было не больше семи часов утра. Простой карандаш оставлял следом за собой мягкие, то толстые, то тонкие линии, и в собственной серой штриховке Туров видел ярко-голубое небо, блики в стеклах похожих друг на друга окон и чужие глаза. Надави он чуть посильнее, и на плотной бумаге покажутся тени деревьев и их то узкие, то широкие стволы, панельки зданий и яркое солнце, временами закрывающие его облака, немного темнее, чем они есть на самом деле, и тонкая оправа очков. Небольшая коробочка цветных карандашей лежала нетронутой в одном из ящиков под грудой других мелочей, которые руки никак не доходят разобрать, и Миша почти не видел в ней смысла, когда воображение рисовало в сотню раз красочней разноцветных грифелей. Он не часто показывал свои рисунки, но когда он это делал, несмотря на похвалу он понимал, что все видят его рисунки совсем не так, как видит их он. Куда реже едущих машин слышался тихий скрип качелей. Это уже вошло в привычку, и Туров, наверное, был по-своему рад иметь что-то общее с этим притягивающим к себе незнакомцем. Он снова опирается локтем на стол и кладет голову на ладонь, выглядывая в окно, выходящее прямо на небольшую и блеклую детскую площадку. Даже на постоянно однотонных рисунках Миши она казалась намного ярче. Качели монотонно раскачивались из стороны в сторону, назад и вперед, повторяя это за день, наверное, сотни или даже тысячи раз, отбрасывая танцующую на неровностях травы и песка тень. Он не знал его имени, возраста, зато точно знал, что его светлые волосы совсем не мешают ему, когда новый порыв ветра сдувает их прямо на лицо, что глаза у него почти такие же, как небо, в которое он вглядывается каждое утро, как будто видя в первый раз, и что просыпается он чуть ли не с первыми лучами солнца, выходя на пустую и тихую улицу. Мише нравилось его рисовать, нравилось вставать пораньше, вместе с ним, только чтобы снова раздвинуть шторы и увидеть высокую фигуру, едва умещающуюся на детских качелях. На них он и сам был чем-то похож на ребенка, тихого и спокойного. Все это вряд ли можно было отнести к слежке или чему-то подобному, потому что помимо детской площадки они пересекались только в магазине недалеко от их дома по будним вечерам, ведь даже в школе они не виделись ни разу, хотя Миша много с кем был знаком. Он не уверен, что этот паренек знает о нем или о этой ситуации вообще что нибудь, но когда они "случайно" встречаются взглядами, ему кажется, что он видит в их глубине, как на дне манящего своей синевой озера, что-то вроде «я знаю абсолютно все». И он не против. Он понимает, что может выглядеть странно со стороны, но тот выглядит странным вместе с ним, смотря на него в ответ также неотрывно, пока что либо не заставит их прекратить эти молчаливые "гляделки". Это была их общая привычка, которых у Турова не было даже с его друзьями, знакомыми, родственниками. Помимо этого он раньше почти никогда не рисовал людей, предпочитая изображать вид из собственного окна или, например, из окна школы, но этот парень за пару летних недель стал неотрывно связан с этим самым видом, появляясь там каждый день, словно прирастая, приклеиваясь намертво. Миша мог рисовать свою улицу, пока на ней было абсолютно пусто, а мог рисовать детей, играющих на ней днем или ранним вечером, однако он специально садился за стол попозже, когда на улице становилось слишком темно и прохладно для детей, отчего она пустела. Однако же он не был ребенком и любил эту почти ночную темноту, свет, падающий от фонарей на внешних стенах домов, отбрасывающих свой желтый свет на песок и асфальт, любил вечерний поднимающийся ветер и чужие зеленые глаза. Когда они были так далеко, он не мог рассмотреть их с такого расстояния даже в своих очках, но он чувствовал их ближе, чем когда они находятся прямо напротив него, когда они стоят в одной очереди у кассы и смотрят друг на друга. Завтра в магазине эти двое встретятся снова, будут переглядываться, но так и не скажут ничего, поэтому он только заберет все купленное и уйдет, занесет пакеты в квартиру, пока она еще пуста, поставив их у самой двери, и выйдет на улицу, через мгновение прикасаясь к уже прохладным железкам качелей, зная, что он его ждет. Это могло бы длиться вечность, и они оба, судя по всему, не были бы против, но в один вечер Денис подошел к качелям и увидел лежащую на них веточку сирени. Яркие лепестки были еще распущенны и даже сладко пахли, гораздо слаще кустов, раскиданных почти по всей их улице, и это, кажется, все же стоило намного больше, чем одних пропущенных гляделок. Почему-то он был абсолютно уверен, что это было именно для него. А следующим утром Миша, ракрыв шторы раньше, чем делал это обычно, накинул на плечи легкую мастерку и постарался как можно тише захлопнуть за собой дверь и закрыть ее на ключ, через секунду бросив его в большой карман. В руках у него были только скетчбук и самый любимый карандаш, когда он быстро спустился по лестнице и вышел на свежую улицу. Ночью шел дождь, достаточно долгий для того, чтобы песок на площадке стал мокрым, но это никогда не мешало Денису. Он услышал имя парня случайно, когда его мать позвала парня в магазине, пытаясь обратить внимание сына на себя. Туров никогда не верил в какие либо знаки и во что-то связанное с ними, но легкое вдохновление и волнение не давали ему спать всю ночь, поэтому он просто сидел под блеклым светом настольной лампы и рисовал только одни и те же глаза. Лавочка у площадки тоже была влажной и прохладной, но он не сильно беспокоился об этом, сразу же садясь на нее и поднимая взгляд на Дениса. Тот тоже внимательно смотрел на него, на вещи в его руках, на длинные пальцы и на рыжие пряди, спадающие на веснушчатое лицо, на зеленые глаза. Но рассмотреть его полностью было сложно с расстояния. Поэтому он опустил одну ногу ниже, останавливая движение качелей только для того, чтобы медленно подойти и присесть на лавочку рядом с Мишей.