Everything is Wrong

Ты так боишься страданий, что в итоге останешься один.

Шум прибрежных бирюзовых волн, воспаленных закатом и заботливо умывающих следы на песке — самый успокаивающий звук в мире, но Дезмонду он дает понять об ошибках, которые не исправить. Развалившийся на груду бесполезного металлолома самолет — не починить, и никто их не найдет. Дезмонд почти смеется Шепарду в лицо, если бы не воспитание, рассказывая, как не смог уплыть от Острова даже на десяток миль, и заливает горе белым дхармовским шардоне. Ветер переменился. Под неспокойной сонной тенью пальмы Дез закатывает рукава на мятой хлопковой рубашке, спрашивая со всей рассудительностью, на которую только способен, то ли Шепарда, то ли себя: «А ты ожидал чего-то другого, братец?» Для него давно было всё кончено. Док понимающе кивает, ни в коем случае не споря. У него, разумеется, до кучи своих дел и без того, чтобы спорить с пьяным шотландцем, года три почти безвылазно пробывшего под землей. Жизнь построена так, что рано или поздно, так или иначе, все равно вытянешь короткую спичку. Вопрос лишь в том, готов ли ты. Дезмонд наделал слишком много ошибок — грубых, почти гигантских, чтобы держать всё в себе и в то же самое время делиться ими со случайным слушателем. К своим тридцати пяти он ничего не добивается, нескладно слеплен кое-как и живет как приходится; Уидмор со всем достоинством втаптывает его в грязь, ставя на место одним глотком МакКатчена: "у тебя ничего нет". Служба в шотландском полку — очередной промах; регата, на которую было возложено столько надежд, — проиграна. Письмо Пенни прочитано слишком поздно, но после него не было сил застрелиться из макарова. После него вообще ничего не осталось, кроме нервного дрожания пальцев и острого, невыносимого для этого мира желания вернуться. Он хотел бы, чтобы у них с Пенни всё было правильно. Дезмонд доломает себя до конца, прежде чем смирится с тем, что это невозможно; Дезмонд на погожей набережной снова и снова бросает помолвочное кольцо в Трент и жирной линией перечеркивает для них всё разом, проклиная отныне себя день ото дня. Наверное, именно поэтому он не может позволить Чарли умереть, то и дело замечая, с какой безусловной заботой тот смотрит на Клэр. Хьюм после взрыва бункера может видеть будущее: вереницу смертей одного паренька-рокера, которую он упорно пытается остановить. Чарли, ухлестывающий за молодой мамой Клэр, ему никто, совершенно; обрывки сознания смутных видений гибели стоят перед глазами быстрой, едва различимой вспышкой, забивая голову, и в стороне стоять Дезмонд не способен. Но все заканчивается одинаково. Чарли Пейс умирает, пронзенный ударом молнии, разбитый о скалы, захлебнувшийся горько-соленой водой и утонувший в морской пучине; Дезмонд сожалеет, продолжая действовать на опережение и отсрочивая гибель. Ловить рыбу на самодельную бамбуковую удочку у него получается лучше. — Если на этот раз ты не пытаешься все изменить, значит хочешь этого? — Больше всего на свете. Дез снова и снова проигрывал в игру, которую упорно навязывал ему Остров. Чарли Пейс выбирает смерть; Дез остается жить. На бедной шхунке в водах открытого моря Пенни пальцем в небо находит его, их всех, и больше Хьюм не сомневается. Никогда. «Остров не закончил с тобой, Дезмонд». Гигантский бронзовый маятник даже близко не очерчивает траектории искомой точки, но все наперебой, как заговоренные, свято уверены, что Остров — ключ, ответ и центр бытия, и кровь из носу стремятся туда попасть. Чарли умер зря; Дезмонду остается только чтить его память. Дез не представляет, сколько наглости нужно иметь, чтобы предлагать ему вернуться обратно в место, где впустую ушли четыре года вдали от единственной, ради которой стоило остаться. Эта жестокая женщина, Элоиз, усмехается мертво-ледяной усмешкой человека, просчитывающим ходы наперед и знающим конец партии заранее, даже когда прозвучало имя её сына, и Хьюма всего просто вымораживает от того, что на их слабостях играют с такой преступной легкостью. Если уж Фарадей выступил разменной монетой в этой извращенной игре, где даже неясно, что на кону, то их всех совершенно точно, с вероятностью в сто процентов, уговаривают на верное самоубийство. Дез по горло сыт раз за разом выслушивать сказки про спасение мира нажатием кнопки или поворотом ключа, высвобождающим силу ядра земли, и устал геройствовать сверхурочно, не получая ничего взамен; ему нечего доказывать этому миру. Под боком подрастает сынишка, и бросить его — вот что настоящее преступление, поэтому Хьюм выговаривает неприкаянному, мечущемуся на перепутье Джеку, разворачивается и уходит. Пускай этим всем занимается кто-то другой; кто-то, кому нужны веские причины и знаки свыше для того, чтобы жить. После половины декады испорченной жизни он выберет правильно. Он, несомненно, выберет Пенни.