***
Моё мировоззрение за счёт людей не изменилось после того, как я закончил университет. Мой красный диплом — показатель того, что я старался ради своего будущего. Красный аттестат — того, что в школе у меня явно не было друзей и нормальных отношений с одноклассниками, что мне пришлось потратить все мои нервы, силы, эмоции в этот кусок картона. Я смог достичь того, что прямо сейчас стою на площадке и открываю уже пятое по счёту здание в нашей стране, которое принесло мне и прибыль, и славу. Улыбаемся и машем, так ведь говорят знаменитые люди? Только толку от этих достижений, если рядом со мной больше нет той руки, которая крепко удерживала меня на правильном пути? У бедных людей есть только одна проблема — деньги. Они мечтают о том, что сделал я. Они мечтают о том, сколько мне дали выплаты за проекты и завидуют тем вещам, которые я могу себе позволить. А у богатых людей другая проблема — любовь. Не обобщаю, возможно, это только я неудачник в взаимоотношениях с людьми, а у других и деньги, и любимый человек присутствует рядом. Конечно же, я не был сначала при деньгах, это только с четвёртого проекта дела пошли в гору, но всё же… Я не просто так резко стал учиться на отлично на втором курсе, но об этом я не хочу вспоминать. У меня слишком хорошее настроение, чтобы портить этими ненужными событиями прошлого… Поправляю свою аккуратно выглаженную свободную рубашку и темный корсет на талии, который идеально смотрится с галстуком, идентичного цвета, на моей молочной шее. Блондинистая челка иногда выскакивает из заколок цвета алого яблока и лезет в глаза, щекоча ресницы. Закрепляю заколку с этой надоедливой прядкой чуть выше и продолжаю слушать своего гостя, который иногда заглядывается на мою оголённую шею. Люди на банкете расспрашивают меня, сколько же труда я вложил в этот огромный государственный музей. Отнекиваюсь, ибо я не сильно желаю рассказывать кому-то о бессонных ночах, запятых бутылками прекрасного красного вина. Людям нравится картинка — остальное им неважно. Я это понял ещё со времён… Первого класса? Я не был глупым ребенком, но и умным по отношению к окружающим меня назвать сложно. Ошибкой стала…Пепельная макушка среди толп моих гостей.
Я удерживаю уже второй полупустой бокал вина в руке и сглатываю, оставляя его на поднос проходящего мимо официанта. Что ты тут делаешь?! Твою мать, сейчас крыша музея обвалится? Я только избавился от чёрной полосы, как она тут же меня настигла. Камень на сердце теперь можно было сравнить с камнем в почках, настолько он отдавал болью по всему телу. В очередной раз, душу начали скрести кошки, а ком в горле вызывает желание быстрее уйти из зала и выкурить пачку сигарет. — Извините, мне нужно отойти в уборную. С натянутой улыбкой говорит одной темноволосой девушке и проскальзывает между толпы, чтобы скрыться между макушек гостей в дальнем коридоре, где нет ни души. Ему нужен свежий воздух, ему нужен глоток чёртовой свободы. Ибо такое ощущение, что лишь от одного вида бледных скул и опущенных длинных чёрных ресницы его окутали цепи прошлого. Сжимаю рубашку на груди и отхожу с немного трясущимися коленями к подоконнику. Тянусь рукой к ручке и открываю окно, вдыхая прохладный свежий воздух, заполняющий мои лёгкие. Словно множество иголочек под моей кожей начали впиваться и наносить мне боль почти по плечи. Фантомные ощущения начали покалывать под пальцами, напоминая о том, насколько же у него мягкая кожа… Насколько же она прохладная, что можно было охлаждаться во время летних дней лишь от одного касания. Интересно, его кожа такая же гладкая и прохладная, как раньше? Тянусь руками к карману и достаю пачку сигарет. Подушечками пальцев извлекаю одну и поджигаю, втягивая приторный дым в лёгкие, который легко убирает мерзкий ком в горле от давления одной лишь затяжкой. Неприлично приходить обратно к гостям, пропахнувшим сигаретами, но пусть попробуют хоть раз меня понять! Хотя, какое им дело… А ещё эта девушка рядом с ним, которая часто озиралась на него и что-то шептала на ушко. Когда я уже решился уходить, она по-свойски сняла с его переносицы очки и захотела их надеть на себя, но парень сразу же забрал у нее аксессуар и нацепил на кончик носа, поправляя чёрную оправу. Кто она? Девушка? Жена? Мать его детей? Сестёр у него нет, мама не так выглядит, кто она? Пришёл поглумиться? Показать, что даже после холода в университете и после моего ухода ему прекрасно живётся? Он никогда не интересовался архитектурой, никогда… Выкидываю окурок за окно, позабыв про окружающую среду, и так всеми полюбившийся облагороженный сад этого музея, который для меня представлял лишь очередной проект. Прикусываю губу, упираюсь локтями о белоснежный подоконник и пытаюсь прийти в себя, успокоить мысли… Но не могу. В голову лезут все воспоминания, все касания и все те перепалки в тех отношениях, что хочется забыть. Прошло пять лет, прошло чёртовых пять лет, а легче мне не становится. Только хуже. Я люблю себя, я красив, за мной ухаживал много кто и много тех, кому я отдавал свою любовь без остатка. Но было что-то не то… Они видели мой влюблённый взгляд, обращённый только на них, радовались моему вниманию, я становился нужным тогда в отношениях с новым партнёром. Но почему-то перед собой во время ночей видел лицо далеко не их, а другое… Такое бледное, серьёзное, с немного покрасневшими мочками ушек. Он не был бы нежным, он бы кусал, метил, заставлял взвыть… Будь всё так, я был бы самым счастливым человеком на свете, но жизнь ждала меня немного иная. Нервно бью ногой по полу и пытаюсь судорожно достать вторую сигарету, ведь слюна ревности и завести начинает заполнять мою ротовую полость, заставляя меня захлебываться. Пусть подавится, он сразу же поймёт, что меня нет рядом, и его очередная издевательская выходка не сработает на мне. Он не сможет снова втоптать меня в грязь. Какое же я ничтожество в выборе людей. Сука, да, он прав, я уже ошибся, когда признался ему в чувствах! — Долго убегать будешь? Вторая недокуренная сигарета падает на асфальт за окном, а мои губы сжимаются в одну линию при звучании этого низкого и, как обычно, недовольного голоса. Пытаюсь игнорировать, надеясь, что это лишь моё воображение, и сейчас он исчезнет, как призрак моей прошлой привязанности. Хотя, трудно назвать её прошлой… Он и сейчас является моей привязанностью, как бы я не пытался этого отрицать. — Молчание для тебя некорректное явление. Снова пошли эти приумные, пропитанные ядом слова, которые заставляют царапать ухоженными ноготками по не менее ухоженному подоконнику. Твою мать, да чего ты хочешь?! Зачем ты сейчас подходишь ко мне? Чтобы я точно учуял аромат твоего дорого одеколона и смирился с тем, что ты, мать его, настоящий?! Напомнить, что ты являешься моим желанием и кошмаром одновременно? Что будешь преследовать меня в каждом сне, да и не важно: сон с лепестками роз и разлитым по белому ковру красным вином, или же c бабочкой между моими тонкими рёбрами? — Только что было прекрасное настроение, как ты решил мне его испортить… — тихо ухмыляюсь, хлопаю ладонями по плоскости подоконника и оборачиваюсь, чтобы увидеть его в метре от себя. Только вот тот уже давно переступил расстояние, которое обычно превышает любезности гостей и находится в двадцати сантиметрах. — На метр от меня отойди, ты нарушаешь моё личное пространство. Хочу оттолкнуть его в грудь, но рука замирает в воздухе, и я её отстраняю, чтобы не прикоснутся к рельефной груди под чёрной рубашкой. Хоть мои пальцы и умоляют о том, чтобы случайно её коснутся, ощутить эти мышцы под пальцами, но моё эго не позволяет этого. Он стал чуточку выше с нашей последней встречи в университете. Всего на пару сантиметров, но ему это не мешает продолжать давить меня своим холодным давлением и массой. Когда я бегал с холстами и доделывал проекты, он занимался лишь одним чтением… Откуда у тебя такие мышцы?! — Давай поговорим. — Мне плевать на… Что? Останавливаюсь на предложении, которое я хотел сказать секундой ранее, и мои рубиновые глаза открываются чуть шире от удивления. Лунный свет придаёт мягкое свечение гранатовым радужкам, заставляя почувствовать на чужом языке кисловатый вкус, сводящий скулы. — О чём? Мы уже всё обсудили в тот раз. Скрещиваю руки на груди и пытаюсь успокоить своё сердце, оно очевидно не простит меня за мысли о том, что есть надежда… Какая надежда? Надежда на то, что этот кусок льда расскажет о своих скрытых чувствах мне и попросит моей руки? Забудь. Кавех, просто забудь. — Ты тогда вспылил. — А! То есть я ещё и виноват во всем?! Ну тут уже слишком, просто за гранью моего понимания! В тот день была разбита моя любимая чашка, в тот день моё терпение лопнуло окончательно, словно надутый шарик. В том общежитие все знали о нашей ссоре, ибо я был слишком громким. Я пытался быть лояльным, старался как-то помочь Хайтаму с его проблемами, занять хотя бы место доверительного лица в его жизни. Но он молчал! Обо всём! Я чувствовал себя ненужным предметом его гардероба. Он не держал меня за руку при других людях, не проявлял какой-либо романтический интерес ко мне, хоть и ответил мне взаимностью! Неужели это всё я сам себе придумал, а ему было наплевать? Больше схоже на правду. — Ты снова не контролируешь свои эмоции. — У меня они хотя бы есть, в отличии от некоторых. Не знаю, к чему вообще приведёт этот разговор, но если он продолжит трепать мне нервы и мучать моё сердце одним лишь своим внешним видом, придётся позвать охрану и выкинуть его отсюда, хоть мне хочется ещё чуточку дольше разглядеть его внешний вид и припухлые губы. — Кавех, ты даже не дослушал меня тогда. — А что мне нужно было выслушать? Слушать то, что я себя накручивал, и наши отношения были «нормальными»? Ты решил поговорить об этом спустя пять лет? — Мне не нужно было это в тот момент. — Пять лет я тебе не был нужен, а теперь резко захотел увидеть меня? — Боже… — Не закатывай мне тут глаза. Если ты не перестанешь делать мне нервы, я позову охрану. — Так позови. Я останавливаю свой монолог и застываю. Что мне мешает позвать охрану? Я могу крикнуть сейчас, и они его выгонят, я же этого хочу. Только мне почему-то сильнее хочется вытянуть из него причину прихода. Хайтам не из тех людей, которые без резона приходят и вообще разговаривают с кем-либо. Значит, он что-то от меня хочет, ибо пришёл на закрытое открытие и его точно никто не пригласил. Как ты вообще сюда попал, Хайтам…? — Говори причину своего внезапного появления и можешь валить. — Я скучал. И тут мои брови окончательно полезли на лоб, а от серьёзного выражения лица остались только мягкие линии. Мои губы опустились и остались немного приоткрытыми от удивления после этих слов. Хайтам? Скучал? Не смешите, он никогда и никому свои чувства не показывал. Может, очередная уловка? Поймать меня на слабости и потом упрекать, что я слишком быстро верю людям? Он прав, я слишком легко верю людям. Я вижу, как при этих словах его скулы напрягаются, а кадык немного подскакивает от глотка слюны, словно он пересиливает себя, чтобы сказать мне это. — Не верю. — вру, но я не могу просто так сдаться, и скрещиваю руки, впиваясь ноготками в предплечья. Больше всего меня раздражает, что мне хочется верить в его слова… — Что мне сделать, чтобы ты поверил? Единственное, что я не могу тебе доказать, так это свои слова о чувствах, — он поправляет свою немного неаккуратную челку назад и протирает стеклышко очков рукавом рубашки, надевая их обратно на ровную переносицу. — Вот именно, ибо ты непроницаемый, как камень, и холодный, как лёд. Тебе не понять чужих чувств. Зато я прекрасно понимаю их, и единственное, что я могу ответить — тебе скучно, вот и пришёл. — Если он серьёзно говорит мне правду, если он готов доказать мне свои слова любыми действиями, то… Я поверю только этому, ведь Хайтам обычно делает, а не говорит. Замечаю официанта и подзываю его к себе пальцем, молча испепеляя алым взглядом чужие глаза с красивыми радужками. Паренёк подходит ко мне, и я беру бокал с его подноса, отгоняя его рукой от себя. Как же я рад, что он молчит и лишь разглядывает рисунок моей татуировки на шее, которая скрывается под тонким слоем белой рубашки ниже. — Пей. — Что? — Пей весь бокал, тогда я поверю. Вроде просто, всего лишь выпить бокал вина и этим доказать свои слова о том, что он скучал. Но есть проблемка — Хайтам ненавидит алкоголь. От его вкуса ему хочется блевать, от запаха у него слезятся глаза, а находясь в опьянённом состоянии ему становиться плохо. Он ненавидит пьяных людей, возможно, поэтому он и не переносил меня в своей комнате, когда я любил сделать «глоточек». Аль молчит. Он с ненавистью прожигает бокал в моей тонкой руке с желанием харкнуть в него. Он словно кот, вот-вот зашипит и сбросит лапой бокал, чтобы тот разбился. Он не сможет, у него слишком сильное эго, чтобы прогнуться под чьи-то желания и выйти из зоны комфорта. Но он перехватывает бокал из моей руки, и я жмурюсь, готовясь получить этот напиток в своё прекрасное лицо. Этого не происходит, слышу лишь пару звуков глотков и с неуверенностью поднимаю веки, смотря на то, как Хайтам, почти с позеленевшим лицом, ставит бокал на подоконник сзади меня и приближается резко ко мне. Порывисто хватает меня одной рукой и сильной хваткой сжимает порозовевшие от алкоголя в крови щёки, притягивая к себе. Я успеваю издать лишь испуганный писк, пытаясь в страхе дать охране понять, что меня сейчас придушат и не дадут отойти от шока. И мне вправду не дают отойти от шока, ведь на моих губах проявляется сладковатый вкус вина, а чужие тёплые губы заставляют приоткрыть свои и ощутить внутри влажный язык со вкусом любимого моего алкоголя. Мои зубы бьются о чужие, и я больно упираюсь поясницей о край подоконника, пока Хайтам с низким мычанием передает пару капель напитка из своей полости рта на мои губы и на мой язык. Мои руки неосознанно хватаются за плечи, то ли пытаясь сжать его рубашку под пальцами и порвать, то ли оттолкнуть и позвать уже эту охрану. Господи, что ты творишь?! Мы в коридоре за шторкой, нас могут увидеть! Это неприлично на открытии, в общественном месте… Да срать я на них хотел, боги, эти губы такие, оказываются, мягкие, а вкус даже слишком сладкий. Я слышу, как мужчина второй рукой одёргивает штору и окончательно скрывает нас обоих за ней в лунном свете. Мои руки с парой колец на больших пальцах зарываются в чужие волосы и сжимают корни на затылке. От такого напора мои губы начинают болеть, а воздуха в лёгких не хватает, словно я сейчас захлебнусь в этом вкусе алкоголя и опьяняющего поцелуя. Его руки с такой силой сжимают мою поясницу в объятиях, что мне кажется, она вот-вот треснет. Мои золотые серёжки путаются в длинных волосах, которые заколка не в состоянии держать из-за резких движений. Почему ты не целовал меня так раньше…? Почему ты… Что с тобой…? — Харе… Отстраняю его за мягкие волосы на загривке от себя, откидывая макушку назад и пытаюсь отдышаться. Даже свежий воздух открытого окна не помогает… Аль прожигает меня агрессивным взглядом, видимо из-за того, что я заставил его выпить алкоголь. Зачем ты залпом его выпил, тебе же плохо потом будет. — Мерзость. И я уверен на все сто процентов, что он говорит об алкоголе, а не обо мне. Отпускаю его волосы, и моя рука лежит на широкой спине, даже там, где-то у лопатках я могу ощутить биение чужого сердца. — Аль, если ты сейчас со мной не поедешь в отель — я сейчас же позову охрану. Он фырчит себе под нос и сдувает снова мою выглядывающую прядку блондинистых волос между глаз. Хоть его взгляд все еще злой, но я уже вижу, как кончики его ушей краснеют от этого этанола в его крови. Блять, лишь бы это не была его девушка в том зале, хотя мне на неё сейчас глубоко насрать. Сама виновата, что не держала его на цепи рядом с собой.***
Ударяюсь своими лопатками о стенку в тусклом коридоре и с силой притягиваю за ворот рубашки к себе Хайтама. Обнимаю того за шею двумя руками и, не давая отстраниться, мокро целую его опухшие губы. Перед тем, как уехать из Музея на машине и бросить гостей без внимания, незаметно накрасил губы красной помадой и теперь лицо мужчины покрыто красненькими поцелуйчиками. Второй рукой рву пуговицы его рубашки у груди и оттягиваю тёмную ткань, игнорируя низкий рык между мокрыми поцелуями. Его очки невозможно мешают, отчего мне пришлось их снять и отложить на комод сбоку от меня. Моё рваное дыхание явно его возбуждает, это видно по тому что он лишь сильнее кусает мои губы при каждом вздохе. Это не тот молчаливый паренёк из университета, это не тот робкий мальчишка в школе, это… Это предел моих ночных эротических фантазий. Он такой сильный, такой напористый, что в отместку рвёт пуговицы на моей лёгкой рубашке и пытается стянуть силой корсет. Но я с болью издаю шипение и бью по чужой руке с дорогими золотыми часами. — Мне больно. Низким и возбуждённым голосом шепчу ему в губы и кусаю до крови нижнюю, ощущая приятный металлический вкус во рту, который заменяет всё желание пойти выпить алкоголь. Хайтам, словно послушный и одновременно агрессивный пёс, фырчит мне в губы и хмурится от неприятного для него вкуса. Он с силой разворачивает меня к себе спиной и заставляет больно удариться грудью о стенку, прижимая щекой к прохладной стенке с шершавыми обоями, чтобы прижаться сзади и позволить мне ощутить насколько он возбуждён из-за меня… Слышу треск, понимая, что он порвал к черту шнурки на корсете и нервно вырвал их из жёсткого кожаного основания. Моя заколка в виде зелёного пёрышка окончательно полетела на пол к остаткам шнурков, а после туда же падает корсет с громким стуком. Он снова разворачивает к себе и крепко берёт меня под бедра, отрывая с пола и без разрешения впивается в мою чистую до этой ночи шею. Раздаётся очередной треск ткани и я понимаю, что моя рубашка пошла по швам в районе груди. Я царапаю до красных полос его оголённую грудь. — В чём я уйду?! Ты всё рвёшь, изверг. — Не уйдешь. От этих слов моё сердце падает вниз, словно я только умер и воскрес одновременно. Но из этого эйфорического состояния меня вытаскиевает сильный укус в шею. Пинаю его пяткой по пояснице, недовольно бурча ему на ухо, какой же он жестокий и агрессивный человек. Хайтам лишь сильней сжимает мои ягодицы в молочных брюках и, в качестве извинений, обильно зализывает языком укус, заставляя меня дрожать и чувствовать каждую мурашку под кожей. Я хватаю за его измазанную в помаде шею, пока он уносит меня на руках в сторону спальни. В этой комнате темно, но каким-то образом Хайтам находит выключатель слабой подсветки, и она мягко освещает фиолетовым сиянием чужие очертания лица. Он становится коленом на постель с тёмным постельным бельём, и я хватаю его за щёки, властно целуя, хоть и нахожусь под ним, мои действия кажутся не менее важными в процессе. Моя спина приятно хрустит от хорошего матраса и я уже ощущаю, как он прогибается под чужим весом. — Одежду рви, только меня не порви. Прошу его и сдерживаю слабый стон, когда тот опускается влажными губами по ключицам и ниже. Окончательно срывает пуговицы на моей рубашке и отбрасывает её в сторону, заставляя меня поёжиться от холода. Но как только тело Хайтама прижимается ко мне, мне становится слишком тепло, даже жарко… Это точно не сон? Может, я тогда сознание потерял в зале? И скоро проснусь в больничной койке и… — Ай! Бью его рукой в плечо, ощущая зубы в районе бусины на своей груди. Боже, да там целый укус! Как же больно… Помаду я окончательно съел, потому оставить ещё больше поцелуев на его прекрасной и обнажённой груди не могу, а так хочется… Хайтам снова ничего не говорит и зализывает укус, дотрагиваясь до соска, и меня прошибает ток, как же это приятно… У меня было немало партнёров, но чтобы довести меня до дурмана столь примитивными прелюдиями, так мог только Он. Эти касания оглаживают мою талию и мой подтянутый живот, который начали снова покрывать поцелуями и проводить вдоль него кончиком языка, оставляя мокрый след от слюны. Его руки впервые не порвали что-то на мне, потому мои брюки, слава богу, остались целыми и полетели на пол, громко щёлкая пряжкой ремня по кафелю. Меня раздражает, что я остался лишь в одном нижнем белье, а Аль ещё в на половину порванной рубашке. Быстро стягиваю её с чужого тела и охаю, оставляя свои кончики пальцев на чужой груди. Даже не пытаюсь себя сдерживать, опуская их ниже к видному прессу. В моих гранатовых радужках белый блик сделал круг от приятного удивления, ощущая себя под влиянием чужого тела. На нём нет татуировок, шрамов, он полностью чист, не учитывая помады на шее и на щеках. На моем виднелась только татуировка аккуратных листочков по груди, но у меня более нежные очертания, чем его рельефы мышц. Ноготками царапаю напряжённый чужой живот и притягиваю обратно к себе выше за затылок, не желая отстраняться от этих прекрасных губ. Таких сладких, таких манящих… Он такой красивый в свете этой фиолетовой подсветки, такой загадочный и такой желанный… Я не удивлен, что лишь от одного поцелуя уже поехал с ним в далеко не дешёвый номер отеля, от этого ловко языка только идиот откажется. Аль пьян, слишком пьян, чтобы вставить свои ненужные слова и пререкания. — Будь хотя бы тут нежен, у меня давно никого не было. Прошу его и мягко целую в губы, слыша низкое и гортанное мычание, словно ему понравилась такая просьба. Я заметил, что он молчалив в интимных вещах, он ни разу ничего не сказал, лишь отвечал гортанным мычанием, словно довольный кот. Ленивый снежный барс, который нашёл свою добычу и отдаётся только ей… Он снимает последний элемент одежды с меня, и тут впервые заиграла моя неуверенность в происходящем. Очевидно, я не скажу нет, но у меня зарываются сомнения, что для него это лишь одна ночь. Я так не хочу, но и останавливаться тоже, какой же я сложный. Из этих мыслей вырывает меня первое проникновение, от которого приятные волны начали идти по телу, хоть это всего лишь действия одной фаланги. Я не заметил, как тот уже вылил на ладони смазку и уже её согрел между пальцев, мне нужно запретить уходить в себя. Хайтам легко находит слабую точку, и я выгибаюсь в пояснице, постанывая его имя. Как же хорошо, как же это опьяняет, заставляя утонуть в волнах этого удовольствия. Обнимаю его за широкие лопатки и оставляю царапины, сильные, заметные, чтобы все знали, что он занят. Только мой, никому, господи, никому не отдам. Буду использовать все манипуляции в мире, чтобы остаться с ним и держать рядом с собой. Эти длинные пальцы никто не заменит, эти губы на груди никто не сможет затмить. Никто, никто и никогда в моей жизни… Даже не замечаю, как во мне уже находятся два пальца во все фаланги, но в голове уже давно всё отключилось. Откидываю макушку назад и провожу очередной раз ноготками по лопаткам. Раздвигаю чуть шире бёдра, как Аль перехватывает одно колено и отстраняется от моих губ с тонкой слюнкой. Она рвётся, и тот опускается губами к тонкой коже покрасневшего колена, начиная касаться его губами, а после кусает. Я одёргиваю слабо ногу, хмурясь, но тот крепко держит за ляжку и продолжает кусать колено, прекрасно понимая, что он хочет меня сожрать с потрохами. Я вижу это желание в глазах, в таких холодных и одновременно горячих от желания. Как же мне нравится чувствовать себя желанным… А ещё эти пошлые звуки снизу от растяжки, Аль хоть и кусает больно, но растягивает медленно, словно боится навредить. Ощущаю пустоту лишь спустя пару минут, хотя уже был на пике и разочаровано мычу. Словно лёгкую игрушку, он переворачивает меня на живот, и я хмурюсь от трения своей плоти об постель. Эта редкая стимуляция сведёт с ума, если он захочет в такой позе… Чувствую инородное тело между своими ягодицами, и мои глаза немного широко открываются, он что настолько боль- — Мха! Срываюсь на стон, когда вместо трения Хайтам проникает внутрь с немного прохладной смазкой. Это низкое рычание в мои мягкие и длинные волосы заводит меня ещё сильней. То, как он распирает меня изнутри, то, как он переплетает мои пальцы со своими заставляет меня завыть. Прикасание чужих бёдер с моими выводит меня из себя, заставляя окончательно открыться перед ним. Подушка впитывает мои слезинки от такого размера, а ресницы дрожат от размашистых движений. Хайтам начинает покрывать мою шею и лопатки засосами, зализывая их, и низко рычит, упираясь лбом о мои влажные лопатки. По инерции из-за движений моя плоть трётся о постель, и от этого я схожу с ума. Как же это приятно. Хайтам так аккуратно снимает с моих волос резинку и позволяет волосам водопадом разлиться по плечами с маленькими веснушками и родинками. Он целует каждую родинку на моей коже, каждую, которую он заметит своим взглядом. Мои стоны вырываются из приоткрытого рта, а рубиновые глаза закатываются за веки. Второй рукой впиваюсь в подушку и скулю, прося его делать это жёстче, и он слушается. Слушается, как послушный пёс, которому лишь дай согласие, и он начнёт грызть и метать, как сейчас он делает со мной. Аль прижимает меня к постели своим весом, весом своих красивых мышц. Без очков он не менее сексуален, чем с ними, все так же продолжает заставлять меня дрожать. — Аль… Аль… Он мычит мне на ухо и мажет губами по щеке, мой внешний вид слишком сильно отличается от того, с каким я его встретил в том коридоре. Слезящиеся глаза от огромного удовольствия снизу, приоткрытые губы, из которых с каждым толчком, с каждый шлепком вырываются стоны в перемешку с чужим именем. Я был строг и непреклонен к нему, а теперь стону его имя под ним и прошу быть грубее. Что он, собственно, и выполняет… Я приподнимаю чуть выше свои бёдра, чтобы уменьшить приятное трение об плоть, но не позволяет давление сверху и в итоге мне приходиться смириться с тем, что я медленно теряю контроль. Постель подо мной уже давно была испачкана, по искусанным ляжкам стекает смазка прямо на неё. При такой позе Хайтам идеально попадает по простате, от каждого попадания я вскрикиваю и сжимаю сильней чужие пальцы. Мужчина отстраняет свои руки и перемещает их на мои ягодицы, сильно сжимая их и царапая своими ноготками. Останавливает движения бёдрами, и я скулю, умоляя продолжить, но он властно ставит меня на колени и рукой прижимает за лопатки, грудью в постель. Господи, только не эта поза, она же- — Хайтам!Она же для глубокого проникновения…
Мне приятно, мне очень приятно, это трение, эта глубина чужой плоти в себе заставляет чувствовать себя нужным. Только с ним, только с ним мне так хорошо… Хочу просыпаться на нём, хочу засыпать на нём, я хочу делать всё для него и быть везде на нём…. Этих пару толчков мне хватает, чтобы сжать в себе чужой член и закончить на постель с протяжным стоном. Меня трясёт не на шутку, мне слишком хорошо от этой ночи. А от этих низких рыков на ухо я и вовсе теряю сознание. — Я люблю тебя. — те слова, с которыми я утонул окончательно где-то в глубоком море.***
Из сна меня вытаскивает тихое сопение рядом и шорох одеял. Ворочусь в постели и приоткрываю уставшие веки, уже готовлюсь получить слабые головные боли. Но вместо них мою поясницу пробивает тянущее ощущение, которое не шибко приятное, словно я таскал сто ящиков с продуктами на пятый этаж без использования лифта. Перед моим лицом вырисовывается прекрасная картина маслом. Хайтам лежит на спине с излюбленной мной неприкрытой грудью и закрытыми веками, а его шея и щёки до сих пор измазанны в помаде. Всё-таки, то не было сном… Приподнимаюсь на локтях и нависаю над ним, щекоча его скулы кончиками своих растрёпанных волос. Сжимаю губы в одну линию. Мои пальцы скользят по чужим щекам и дальше на грудь, чтобы ощутить спокойное биение сердца. Такой красивый и спокойный, когда спит… Слишком яркий контраст со вчерашней ночью и сегодняшним утром. Его ресницы безумно длинные и густые, а губы до сих пор немного припухшие после вчерашней ночи. Одежда что его, что моя валялись порванными на полу, а искусанные шеи и груди у обоих не зажили. — Пялишься. Хмыкаю на утренний охрипший голос. Зачем ты проснулся? Мог еще поспать и не бурчать с самого утра? — Не донимай с самого утра. Хмурю брови и потираю переносицу, пытаясь прийти в себя после вчерашнего. И что теперь? Кто мы друг другу? Просто перепихон на ночь? От этих мыслей обида начала появляется в груди, но самое главное спросить кое-что. — Хайтам, кто та девушка? Она была с тобой в зале, — тихо спрашиваю и наматываю на палец прядку волос Хайтама. — Мне пришлось с ней переспать, чтобы попасть к тебе на открытие. — … — после его слов мне безумно захотелось вырвать эту прядь волос с кожей головы Хайтама. Что блять?! Он сейчас издевается?! Быстро покрываюсь от злости алым оттенком и резко встаю с постели, твою ж мать, да как он- — Чего злишься? — он словно не видит никакой проблемы, скрещивает руки над макушкой и наблюдает за тем, как я копошусь с одеждой на полу. Хоть и выгляжу перед ним размыто по причине его посаженного зрения из-за ночного чтения. — Издеваешься?! Мне тебе как ребёнку объяснять?! — я поднимаю свои брюки и нервно застёгиваю их на бёдрах, разминая больную поясницу. — Хоть ты и доказал, что скучал, но вот это! — А как доказать, что я люблю тебя? — Никак! — фырчу на него и ворую его наполовину уцелевшую рубашку, натягивая её на свое тело и иду в сторону выхода. — Тебе вроде лилии нравятся, — со слабой улыбкой говорит Аль и потягивается на постели. Оставляю его без ответа и хлопаю громко дверью, хоть он и хорош в постели, но чёртов… Я даже не знаю, как его назвать!***
Да, прямо сейчас я сижу на постели своей квартиры и прожигаю глазами огромную корзину с прекрасной комбинацией лилий с другими цветами. Почёсываю затылок и в десятый раз перечитываю записку, которую я нашёл среди этой огромной и дорогой кучи изумительно и сладко пахнущих цветов, пока Тигнари съедает очередную порцию сырного попкорна. — Интересная оплата за секс. — Закройся, а. — А что? Ты видел цены на такие букеты?