Живая вода

Солнце палило, воздух гудел и плавился, все вокруг звенело от стрекота кузнечиков. Они шли через луг, наискосок, друг за другом цепочкой, хотя вообще-то можно было идти и вместе. Первым, как всегда, пробирался Горшок, несмотря на пекло, закованный, как в броню, во все слои своей одежды, отгородившийся от них лютней, черепашьим панцирем болтающейся у него на спине. За ним по пятам шел Лось. Его они с Горшком знали плохо, и он плохо знал их, но отчего-то решил набиться в попутчики. Не иначе как из-за купеческого происхождения, которое отметало всякую романтику в жизни и набило ему уже, вероятно, оскомину. Считать деньги, делать дела — действительно тоска смертная, тут Князь с ним был согласен. Но есть такие люди, которые для этого словно созданы. И вот Лось был из таких. Его решение тайком отправиться на поиски приключений с забредшими в город бродячими менестрелями смотрелось странно и совсем не вязалось с ним как с человеком. Ведь Лось, несмотря на немалый рост и внушительное телосложение — за что Горшок его Лосем и прозвал — не казался отвязным парнем, готовым кинуться в пекло ради впечатлений, он был скорее обычным таким барчиком, в чем-то смешным, в чем-то милым, наивным и нежным даже. И щурился так еще забавно — видел плохо, объяснял это тем, что много книжек читал. Но у каждого все-таки свои причины, и уж не Князю Лося осуждать. Тем более он парень местный, все порядки и обычаи хорошо знающий, такой точно сгодится. И музыку он вроде как любил. Играть мог, петь, даже слова складывать, хоть Князю его попытки в стихоплетсво и казались еще более простыми, чем даже у Горшка. И в пути не был обузой, как изначально они думали будет. Наоборот, как самый привычный к здешней погоде, вперед он шагал бодро, даже весело. В отличие от Князя. Князь смотрел на своих товарищей и чувствовал, что умирает. От зависти к тому, как эти двое переносят жару, или от пекла он еще не решил. Он уже давно стянул рубашку и нахлобучил ее на голову на манер торговцев из южных стран, но это ничуть не помогало, потому что теперь солнце нещадно опаляло плечи и спину. К вечеру быть ему красным как вареный рак, если раньше он не свалится от перегрева. К тому же с него градом катился пот, на который живо летели всякие гады — большие слепни, маленькие мошки. Только и успевай от них отмахиваться. Он уже ненавидел все: и их с Горшком идею податься на юг, и то, что из города в город решили добираться не с обозом, и что вообще решили из города уйти. Город большой, в прошлом, когда этот край был еще самостоятельной страной, стольный. В таком городе можно долго петь и неплохо зарабатывать. Но нет, Горшку все на месте не сидится, он все вперед стремится. Князь уже не помнил, как сам был в восторге от этой идеи и как строил планы с картой округи в руках, куда же им лучше сперва податься. Он плелся по полю, глядя в спины своих товарищей, отмахивался от летающих мелких кровопийц и страстно хотел в тень. Но вокруг были только желтые лютики, синие незабудки и сиреневый мышиный горошек и все это едва доставало до колен. И лишь на горизонте, на краю широкого луга вырисовывалась длинная зеленая полоса. Но до нее еще далеко, а пока спрятаться было негде. Вот Лось остановился, оглянулся. На его лице ясно читалось сочувствие. — Ты как? Князь хотел махнуть рукой, но вспомнил, что в ней сумка с его колесной лирой, поэтому дернул плечом и выдавил улыбку. — Сойдет. Но будет лучше, когда дойдем уже куда-нибудь. — Тут уже скоро, на самом деле, — Лось махнул рукой куда-то вперед. — Да и река недалеко. Мы по ней спускались как-то с отцом на корабле с товаром… Кхм, в общем недалеко она, — он сам себя одернул, как будто резко смутившись. Лось почему-то постоянно смущался. Неловко он попытался перевести тему: — Это… Может я понесу, тебе так легче станет, — он кивнул на сумку с инструментом. — Э, нет! — на секунду даже забыв о своих страданиях, возмутился Князь. Доверить лиру кому-то другому! Вот еще! — Свою красавицу я не отдам! Это же личное. Как с девицами. Не будешь же ты жену свою другим доверять? — Нет, но… — Нет! Конечно, нет! Она меня кормит, поет, и пока я жив, я буду лично о ней заботиться! — прозвучало высокопарно и, пожалуй, отчасти наиграно, но Князь искренне ратовал за трепетное отношение к музыкальным инструментам и предпочитал не доверять их судьбу никому чужому. Лось слегка нахмурился, видимо, пытаясь утрамбовать у себя в голове такую точку зрения, и Князь мысленно вздохнул. Хороший Лось парень, а не быть ему настоящим менестрелем. Слишком он рассудительный, слишком разумно подходит к вещам, которые требуют душевности. Ну да ничего, может со временем научится. Может и хорошо, что он вовремя с ними пересекся? Горшок кого угодно на путь истинный направит. Тот словно услышал, как Князь о нем подумал, и обернулся. — Ну вы чего там застряли, а? Горшок вечно торопился. Неважно опаздывали они или нет, ему всегда надо было вперед-вперед быстрей-быстрей. Словно жизнь от него убежит, если он не ускорится. — Да тут это… — начал было объяснять Лось и замялся. Князь понял, что тот пытался подобрать слова для объяснения ситуации и избежать имен. Он отчего-то не хотел использовать привычные для них «Князь» и «Горшок», наверное, проводил аналогию со своей собственной кличкой, которая ему не особо нравилась. — Человеку плохо. Из всего, что он мог сказать, он сказал это. Князь нахмурился и бросил быстрый взгляд на Горшка. Тот обеспокоенно посмотрел в ответ. Нехорошо это. — Че случилось-то, Князь? — Да тут Лось мою красавицу отбирает, — попытавшись отшутиться, он погладил сумку с инструментом, — мне и поплохело. Горшок новость о святотатстве Лося воспринял, как и ожидалось. Беспокойство сменилось праведным возмущением — никто не должен трогать без лишней необходимости то, на чем ты играешь! Этой мысли Горшок сам Князя и научил, поэтому-то его реакция была такая предсказуемая. Князю это было на руку: лучше пусть он возмущается, чем беспокоится о его самочувствии. — Мне бы тоже поплохело, блин. Это ж надо! — он покачал головой и на его лице появилось то воодушевление, которое обычно было свойственно ему, когда он решал присесть кому-нибудь на уши. И точно — он, кажется, решил объяснить Лосю все то, что тот не понимал. — Послушай-ка, Лось… Князь слушать перестал. Он и так знал все, что Горшок скажет. Обсуждали с ним и не раз. Он был рад, что удалось отвлечь Горшка на что-то другое, а то если бы он начал сопереживать от этого бы сделалось только хуже. Вообще Горшок крайне бестолковый помощник. В случаях, когда что-то идет не так, начинает напоминать пса: также тыкается в руку, пытаясь выразить поддержку одним лишь своим присутствием, да в глаза заглядывает. Сейчас еще ладно. Чего такого? Жара, ну и что? А вот как-то раз, когда они еще совсем юнцами жили в столице, уже, правда, сбежав из дома Горшовского отца, Князь свалился с какой-то неизвестной болезнью. Жили они тогда в ночлежке для всяких негодяев и отбросов общества, денег кое-как хватало на одну койку, на которой они обычно и спали вдвоем в тесноте да не в обиде. Но это если вдвоем и работать. А тут у Князя жар и слабость, он нужду-то с трудом справлял, какой там работать, только лежать и мог. Ему все время хотелось пить, все вокруг казалось таким раскаленным, голова была как чугун, и обычно бойкие, резвые мысли еле-еле ворочались в мозгу. Тогда Горшок один не справлялся. Он уходил по утрам на их каждодневные заработки, перебивался там какой-то мелочью, а потом бежал обратно. В его отсутствие за Князем одним глазом приглядывала хозяйка ночлежки, хоть она этого и не должна была делать. Нравились они ей почему-то. У нее были прохладные ладони и вкрадчивый голос, и Князю отчего-то казалось, что она ведьма. Если бы не эта женщина, время от времени приносившая ему воды или того пахучего травяного питья, которое немного сбивало жар, туго бы ему пришлось. Она же не стала трясти с них деньги, доверившись обещаниям, что все-все они отдадут, как только смогут. Ведь все, что Горшок заработал в одиночку, он потратил на курицу, которую крайне довольный притащил в один из дней и попросил сварить из нее бульон. Это был один из тех долгих дней, которые Князь провел то засыпая, то просыпаясь, в полубреду. Он ворочался в ворохе какого-то тряпья, которое тут было за одеяло, пытаясь найти положение, в котором ему бы не было так жарко и тошнотно. От вида низкого, напоминающего пещеру, закопченного потолка и от мутной, тяжелой вони непроветриваемого помещения и немытых тел их соседей тянуло блевать. Князя потряхивало, и он старался не думать о месте, в котором находился. А потом Горшок ураганом ворвался не только в полуподвальный сумрак помещения, но и вовсю эту вязкую, липкую муть витавшую в воздухе, развеял ее, принеся с собой запах свежих досок и улицы, протащив дух молодости, свободы и жизни. Он справился у хозяйки о самочувствии друга и, весь светясь от гордости и радости, продемонстрировал птичью тушку и попросил из нее наварить бульона. Сказал «на всех хватит». И то ли его щенячьи глаза сделали дело, то ли хозяйке курица понравилась, она ее забрала и отправилась колдовать на кухню. А Горшок плюхнулся прямо на пол рядом с койкой Князя, взял его за руку и болтал, болтал обо всем подряд, пока не подоспел бульон. Руки у него в отличие от хозяйкиных были горячие, жесткие, по-плотницки пахли деревом. Когда он прикасался ладонью к Князеву лбу, глаза сами закрывались, а тело расслаблялось. Рядом с ним без всяких бульонов становилось легче. А уж когда тот был готов, Горшок так старательно поддерживал Князя в сидячем положении во время питья, заглядывал в глаза и упорно мотал своей лохматой головой, отказываясь разделить порцию пополам, потому что «это все тебе, поправляйся, там еще есть, на всех хватит», что стало совсем хорошо. Бульон ли сделал свое дело или еще что. Хватило, кстати, действительно на всех — Горшок не пожадничал поделиться с каждым, кто захотел. Хм. Пожалуй, надо отдать должное Горшку: все-таки не был таким уж бестолковым в подобных делах. А все же лучше его не беспокоить по всякой ерунде. Тем более, что они добрели уже, кажется, до той самой реки, о которой говорил Лось. Поле упиралось в густые заросли ив и растворялось в нем, а что там за ивами — не разглядеть. Вообще-то уже одно то, что это деревья, в тени которых можно спрятаться от палящего солнца и перевести дух, обнадеживало. Горшок, похоже, тоже так рассудил, потому что вдруг со словами «пойду посмотрю, что там» отлип от Лося, которому рассказывал уже что-то про королевские указы, мешающие по-настоящему хорошим менестрелям пробиться в люди, и ломанулся в кусты. Князь дернулся было за ним, но потом вспомнил, что продираться через кусты без рубашки с торсом, который весь день опаляло солнце, не очень разумно. — Горшок, блин! — вырвалось у него. И пока он, ругаясь сквозь зубы, стягивал с головы рубашку и пытался надеть ее на себя, за Горшком даже перестали качаться ветки. Застывший каланчой рядом Лось смотрел на место, где тот скрылся с ощутимым облегчением. Конечно, не каждому дано вытерпеть поток Горшковских мыслей. — Ничего с ним не будет, — сказал он немного ворчливо, — мы к реке пришли. Князь, наконец справившийся со своей рубашкой, вынырнул из ее горловины и с осуждением глянул на Лося. — Ты просто Горшка не знаешь. — Ну тут ты прав, — не стал спорить тот. И спросил, похоже, то, что его давно мучало: — Слушай, а что вы все друг друга «Князь» да «Горшок» зовете? У вас, что имен нету? Меня вот, например, в честь древнего царя назвали. Так ему похоже это нравилось, гордился он этим, что ли, потому что интонация была… непередаваемая. Князь хмыкнул и мотнул головой, протянув хрипловатое «не-е». И полез в кусты следом за Горшком. Вообще-то имена — или точнее имя — действительно были. Но Князь плохо помнил то время, когда его еще не называли Князем. С той поры в голове осталось не так уж много. Он помнил большой и светлый дом, по которому было всегда интересно бродить, представляя людей, которые жили здесь раньше. Помнил родителей: нежная женщина с мелодичными звонким голосом, поющая грустную песню в светлице — мать, жутковатый на вид, серьезный мужчина с рыжей бородой и гулким заразным смехом — отец, настоящий князь. Будучи маленьким мальчиком Князь любил забираться к матери на колени, но к отцу лишний раз приближаться опасался — тот был человеком, будто сделанным из металла и всего самого жесткого: брони, затвердевших ладоней, колючей бороды, острых ножей и грубоватой ласки, с которой он обычно трепал сына по голове. Помнил Князь, как однажды приехал к ним откуда-то издалека заморский стенописец. Как он размешивал краски в своих судочках, как забирался на высокую деревянную слегка покачивающуюся стремянку под самый потолок, доставал кисти, и из-под них появлялись чудесные рисунки. Волшебные птицы и звери, опасные чудища, которых побеждали светлые герои, целые сюжеты, которые были интереснее всего, что маленький Князь тогда видел. Он робко подсматривал за стенописцем, не зная, можно ли ему тут находиться, и в памяти у него навсегда отпечатался косой теплый свет, падающий на стену, только что покрытую блестящим слоем краски, мелкая, выхваченная тем же солнечным лучом, золотая пыль и сосредоточенное спокойное лицо мастера. Тогда, наверное, и стал вылупляться из маленького нежного княжича со звучным именем нынешний взрослый Князь. Тот, который острому мечу предпочитал острое слово, а уютным просторным хоромам — берег реки, скрытый тенью густых ивовых зарослей. Ему нынче много не надо. Лишь бы Горшок был рядом. Тот ведь был тем самым человеком, которому мир обязан существованием Князя в нынешнем виде. Еще ребенком смекнув, что человек его происхождения вряд ли когда-либо сможет заниматься теми вещами, которые действительно нравятся, Князь принял для себя важное решение — он постарается сделать все так, чтобы все желания можно было воплотить. И сделал первый важный шаг — покинул отчий дом. Жалел потом, конечно, неоднократно, даже подумывал вернуться, особенно в первое время, потому как мальчишке, выросшему на всем готовом и не знающему откуда еда на столах берется, выживать было ой как трудно. Но именно тогда, когда он уже твердо решил повернуть назад, случилось ему познакомиться с Горшком. Тот — такой же мальчишка, ровесник — был родом совсем из другого мира. Если Князь жил в далеком княжестве, присоединенном к их королевству лишь формально, на деле же так и оставшемся самостоятельной маленькой страной со своими собственными традициями, то Горшок все детство провел в столице. Князь рос в хоромах, без бед и лишений, Горшок с младых ногтей был приучен к труду и работе. Князя родители холили и лелеяли — как же, единственный сын, наследник! — Горшка отец частенько костерил так, что уши в трубочку сворачивались, полностью оправдывая поговорку про сапожников, которым он являлся. Любимой его фразой было: «Пойду горшки проверю, может, нового кого подкинули, получше тебя!» И все же, несмотря на все различия, они как-то сразу нашли общий язык, сдружились накрепко и больше не расставались. Поверяли друг другу секреты, строили планы. Князь Горшку первому рассказал свою настоящую историю. Тот расхохотался, сумев в качестве пояснения лишь выдавить: — Ты уж прости, но из тебя такой же князь, как из моего папаши. И не упускал потом случая так его звать. С тех пор к Князю это имя и приклеилось. Ну, он был и не против. Звучит-то гордо. Вроде как окликнет кто на улице, и сразу понятно — не последний человек перед вами, важная птица! Горшку в этом плане сложнее должно было быть, но и его вроде все устраивало. Да, впрочем, и не звали его никогда иначе, ему сравнивать было не с чем. Продравшись сквозь заросли, Князь оказался на удивительно пологом берегу. Широкая река медленно несла свои мутно-зеленые воды мимо, пахло рыбой и тиной. Горшок стоял почти у самой воды, уперев руки в бока, и оглядывался с видом победителя. — Отличное место! — услышав, как Князь выполз из кустов на берег вслед за ним, сказал он и обернулся, светясь беззубой улыбкой. — Передохнем тут. Интонация у него была полувопросительная, он не утверждал, что они будут здесь отдыхать, а будто советовался. Давал Князю возможность решить, нужно ли ему переводить дух или еще какое-то время он сможет тащиться по этой убийственной жаре. — Да, было бы неплохо, — выдохнул Князь и, слегка оттянув рубашку щепоткой за ворот, потряс, чтобы проветриться. Ощущение того, как плотная ткань рубахи касалась разгоряченного, взмокшего, искусанного насекомыми тела, было не из приятных. К тому же, несмотря на ткань, пока он продирался через кусты, умудрился весь исцарапаться, и теперь саднило руки. — Тогда пошли купаться, — как будто и сам обрадовавшись отдыху, предложил Горшок, и Князь пригляделся к другу. Тому, похоже, было не так уж и нормально, как он хотел показать: на щеках растекся румянец человека запарившегося от жары, над губой скопились блестинки пота, взмокшая рубашка липла к телу. Как всегда, терпел из-за каких-то своих тараканов в голове. А Князь думай потом, как с ним быть. — Кто последний, тот дурак, — провозгласил он, начиная раздеваться. Горшок просиял и подхватил идею. Он как можно бережнее снял и положил на землю лютню и затем поспешно начал расшнуровывать корсет. Он проиграет, радостно понял Князь, скидывая раздражающую рубаху и выпрыгивая из штанов. Горшок, судя по всему, тоже это понял, потому что на его лице появилось выражение упрямства, которое обычно не сулило ничего хорошего. Видя, что Князь уже устремился к воде, он заволновался и, видимо, не придумав ничего лучше, прыгнул диким зверем на свою добычу и повалил его на землю. Князь завопил, и они немного поборлись. Вдруг позади раздался голос Лося: — Наверное, я не вовремя. Горшок, застигнутый врасплох, на мгновение замер, сидя верхом на Князе, а потом оглянулся. Князь, воспользовавшись его замешательством, скинул его и рванул к реке. Расплескивая воду, вбежал по пояс и победно крикнул: — Ты дурак теперь! Зачерпнул руками воду и плеснул в сторону берега. Горшок, которого привело в чувство его падение, нахмурился и пробормотал: — Я тебе покажу дурака сейчас! Князь не стал ждать, пока он разденется, побрел глубже. Хотелось окунуться с головой, вода была теплая, но в сравнении с жарким воздухом немного освежала все равно. — Я бы не стал туда ходить, там, говорят, мавки водятся, — нудновато заметил Лось. — Мавки — это хорошо. Они хотя бы красивые, — бесстрашно усмехнулся Князь, но на всякий случай решил дальше не заходить. Окунуться можно было и здесь. Он глубоко вдохнул, задерживая дыхание, и нырнул с головой. Плавать учил его тоже Горшок. Будучи ребенком, выросшим почти в тепличных условиях, Князь в водоемах не купался. Побаивался их даже. Но страх пришлось затолкать поглубже, потому что Горшок купаться любил. И чтобы не быть рядом с ним идиотом, Князю это дело полюбить тоже пришлось. На самом деле, с Горшком это было не так уж сложно. Ведь все, что нравилось ему, нравилось и Князю и наоборот. У них как-то так сложилось, что интересы они делили на двоих и думали обо всем, как один организм. А если не сходились в чем-то во мнениях, все равно в итоге к чему-то общему приходили. С уроками плавания, например, было просто. Это приносило удовольствие обоим и споров не вызывало. Князь открыл под водой глаза. Их немного защипало, и, для того чтобы что-нибудь разглядеть, пришлось несколько раз моргнуть. Сначала он не увидел ничего интересного — зеленоватая вода, какие-то то ли травинки, то ли водорослинки хаотично болтались, из-за того, что он все взбаламутил — но потом повернул голову и заметил какой-то мутный силуэт. Он выпрямился, выныривая из воды. Та ручьем сбегала у него с волос и лица, и он попытался убрать ее ладонью. — Слышь, Лось, ты, однако, прав, — сказал он отфыркиваясь. — Что-то там есть. Мавка не мавка, а может, вовсе водяной. — Где? — с любопытством вскинулся Горшок. Он снимал штаны и, заспешив, запутался в штанине, запрыгал на одной ноге. — Да вон там, — Князь махнул рукой и пошел в указанную сторону. Ему самому стало интересно, что это. Он не очень верил в вероятность того, что это нечисть, скорее всего, просто коряга, но особенно кривые коряги он любил. Они были похожи на монстров, и если долго на них смотреть, можно было придумать какую-нибудь историю. Ноги зарывались в мягкий ил, течение толкало его в грудь, но несильно. Он шел медленно, прислушиваясь к ощущениям. Несмотря на всю браваду, он немного опасался. А вдруг там правда что-то этакое? За спиной раздался плеск, но Князь не повернулся, по звукам понимая, что это просто Горшок наконец добрался до реки. Князь остановился. Это было где-то здесь. Он забрел достаточно глубоко, по грудь и плечи. Снова глубоко вдохнув, он погрузился в воду. Силуэт теперь превратился в кривую палку без коры, торчащую прямо из дна. Ее основание было закопано в ил, где-то в середине она изгибалась будто локоть, а на конце расщеплялась на небольшие веточки, напоминая кисть с длинными корявыми пальцами. Князь обрадовался. Это было великолепно. Из таких палок можно много чего придумать в будущем. И ей же можно было бы чудесно напугать Горшка прямо сейчас. Князь потянулся к ней, чтобы скорее достать. Ухватил одной рукой чуть повыше «локтя», а другой вцепился прямо в страшную кисть. Потянул немного на себя. Ветка не поддалась. Князь нахмурился. Воздух стал кончаться, хотелось вдохнуть, но не хотелось выныривать раньше времени, а то Горшка не получится напугать так, как хотелось бы. Князь переступил ногами, которые вязли в мягком иле, пытаясь встать устойчивее, и поудобнее перехватил ветку. И вдруг корявые деревянные пальцы резко сжались, больно впившись ему в ладонь, и дернули его вниз. Мгновение — и ветка почти полностью ушла под землю, крепко вцепившись в Князя. От неожиданности он закричал, но вода заглушила весь звук и полилась куда-то внутрь. Он инстинктивно попытался откашляться, но сделал только хуже. Вверх поднялась целая стайка пузырей. В следующую секунду его со всего размаха ударило о землю, он успел только повернуть голову немного вбок, чтобы избежать перелома носа, но висок нашел что-то твердое в мягком иле, после чего мир вокруг Князя погас. Первое, что он почувствовал, придя в себя — губы. Горячие, мокрые, такие знакомые и такие мешающие сейчас. Они накрывали его собственные, пока их обладатель яростно дышал Князю в рот. Князя затошнило, и вместе с тем откуда-то из глубины тела поднялась удушающая волна кашля. Что было сил он оттолкнул обладателя губ и, приподнявшись на локте, поспешно отвернулся вбок, после чего его вырвало. Водой и какой-то грязью. Только после этого в голове, все еще гудящей, будто по ней двинули камнем, немного прояснилось. Он смог оглядеться и определить себя во времени и пространстве. Первое, что конечно же, бросалось в глаза, — Горшок. Он обеспокоенно склонился над Князем, на его голых плечах сверкали капельки воды, а темные волосы повисли мокрыми патлами. На лице у него застыла смесь злости и испуга. С другой стороны сидел чем-то в моменте очень похожий на Горшка Лось и смотрел на Князя, как на мертвяка. Также Князь мимолетно отметил, что снова находится на берегу, а не на дне речном в компании взбесившейся коряги, и обессиленно откинулся на спину. Купаться ему больше не хотелось. — Что это было? — удалось ему прохрипеть. Отчего-то горло не хотело издавать нормальные звуки. — Это ты мне расскажи! — натурально завопил Горшок. Похоже, его переполняли эмоции. — Я, блин, смотрю, смотрю — тебя нет и нет. Думал, ты напугать меня хочешь. Подбираюсь, а там пузыри только и тебя не видно. Тут и струхнул. Думаю, блин, ты все! Ныряю, а ты на дне валяешься, в пень какой-то вцепился. Дергаю тебя, ты не отцепляешься! Насилу вытащил! Смотрю потом, а ты воды наглотался! — он покачал головой. — Напугал ты меня до усрачки. — Я вообще думал ты умер, когда он тебя на берег приволок, — озвучил свои страхи Лось. — Это не я, это он в меня, — пробормотал Князь. — Что? — Это он в меня вцепился, — громче попробовал повторить он. И пояснил: — Пень. Лось посмотрел на Горшка, видимо, надеясь переглянуться, но Горшок вперился взглядом в Князя. — Держал, — зачем-то еще раз попытался пояснить Князь. Небольшое, много говорящее молчание. Вдруг Лось громко хмыкнул: — Я же говорил, что там твари всякие водятся. Его слова послужили Горшку сигналом отмереть. Тот встряхнулся, будто пес, и возмущенно сгреб Князя в охапку, заглядывая в глаза. — Не смей больше так делать! А если бы он тебя утопил? Что бы со мной тогда было?! Я же без тебя сам помру! Он так при этом встряхнул Князя, что у того немного помутилось в глазах, а потом крепко сжал в объятиях. От него пахло водой и пекло, как от печки. Князь слабо попытался отстраниться, впрочем, не сильно усердствуя. Ему хотелось отшутиться от неловкости, к тому же рядом сидел Лось, а все происходящее как будто не было предназначено для его глаз. Но в то же время хотелось сказать так много всего. Что ничего бы с Горшком непоправимого не случилось, что и с Князем ничего не случилось, а если бы и да, то он бы Горшку и с того света надавал, лишь бы тот чего не удумал. Но вместо этого просто похлопал его по спине. — Ребят, давно это у вас? — вдруг спросил Лось, внимательно наблюдавший за их объятиями. Горшок тут же отпустил Князя и отстранился. Давно? Что давно? Туго соображающий после неудачного утопления мозг не хотел понимать, что Лось имел в виду. Давно они переживают друг о друге? Да вроде с тех пор, как сдружились. Давно поняли, что жить друг без друга не в радость? Наверное, с тех пор, как впервые испугались, что могут по-настоящему потерять один другого. Или давно у них сложились такие близкие отношения? Князь кое-как сел и посмотрел на смутившегося Горшка. Этот чудик ему сегодня жизнь спас. Не просто даже спас — вернул к ней. Князь бы на его месте, конечно же, поступил бы так же. Вытянул бы с того света всем смертям назло. И это же, вроде, нормально, если любишь? Он вдруг понял, что именно спрашивал Лось. И кашлянув, негромко ответил: — Давно.