И вновь стук сердца в темноте

ㅤ　　 Я, увы, уже не помню, где и когда, по какой именно причине это произошло. Но отложилось в моём сознании то, каким образом моё бренное тело вновь оказалось изранено, сколь сильная, обжигающая боль пронзила меня в единственную только секунду, стоило громкому хлопку раздаться прямо перед моим лицом, на коем тогда застыла, сменяя раннюю улыбку, гримаса искреннего страха. Однако то страдание моё, как кажется, вовсе не важно. Ведь я так боялся, что раз и навсегда потеряю тебя. И этот страх отозвался в моей душе громким воем, заставившим, убивая алмазную логику да рефлекса самосохранения остатки, совершить тот знаменательный рывок вперёд. ㅤ　　 Я бы никогда не смог простить себя, если бы только позволил пламени того мощного взрыва окутать тебя, тронуть твою зелёную рубашку обжигающими языками, подпалить твои угольно-чёрные волосы, от которых всегда столь приятно пахнет порохом. Я всё ещё припоминаю этот самый пьянящий аромат, вместе с тем, сколь необычайно мягки твои локоны, стоит только в них запустить в оглаживании робком пальцы. Как и помню твой испуганный голос, раздавшийся сквозь завесу звенящего шума в моих ушах. Твои прикосновения ко мне, ту робость, которая переполнила извечно отважный гриферский дух в тот миг. Прости, что так и не прислушался к речам, срывавшимся столь дрожаще с твоих уст. Что позволил себе прикрыть видевшее твой размытый силуэт око и с тяжестью выдохнуть из последних оставшихся сил, очищая от углекислого газа свои лёгкие. От того дыма, что клубами забил глотку да грудную клеть, удушая. Что заснул да, завидев пред собою ослепляющий свет, за коим и последовал инстинктивно, сгинул вновь, будучи не в силах бороться более. ㅤ　　 Мне так жаль, что неволею причинил тебе такую сильную, уничтожающую буквально изнутри боль, от которой столь страстно желал тебя же уберечь. Однако я ни капли не сожалею о своём роковом поступке; я так хотел, чтобы ты жил дальше, мог вкушать все прелести жизни и радоваться всякому её мгновению, не заботясь ни о чём. И до сих пор этого невероятно, до учащения фантомного сердцебиения и кома, застревающего в не существующей более глотке, хочу, покуда мой разум оказался вновь в небытии, ставшим мне уже, кажется, вторым домом... ㅤ　　 ... Темно вокруг. Ничего не видно вовсе, и только лишь необычайная тяжесть сковывает необозримой, холодной темницей мой дух, не позволяя вырваться, даже попытаться, из своей неимоверно цепкой хватки, что, кажется, крепче самих алмазов; быть может, даже редчайшего незерита. Странное ощущение преследует меня: всё ещё отчего-то создаётся призрачное ощущение, что я живой. Но нахожусь где-то в месте совсем ином, не под палящим солнцем пустыни, окружающей тот город, Цезарем коего ты являешься, — я, ведь, так и не сказал тебе, что дело вовсе не в полезнейшем салате, а той знаменитой личности, что совершала так много дел единовременно, при том даже не ошибаясь, — а там, докуда солнечное озарение не доходит вовсе. Можно запросто подумать, что именно так выглядит загробный мир иной; отчего же я, однако, слышу звуки, коих не улавливал когда бы то ни было ранее? Это так необычно, столь странно. Я слышу будто бы хлопки чьих-то крыльев, тихий-тихий, совсем робкий писк неведомого существа, до которого не в силах я дотянуться. Вероятно, это летучая мышь, парящая в поисках пищи для себя и своей семьи-стайки. Обычно обитают те в пещерах... ㅤ　　 Неужели то ничтожное, что заменяет мне душу, очутилось вдруг где-то под землёй? Почему же не в абсолютной пустоте? Неужто я действительно, каким-то неведомым мне образом, по-прежнему жив? Или же это... очередное моё возрождение? Но тогда почему я не чувствую собственного тела? Отчего мне кажется, что я словно бы слился с нынешним моим окружением, служащим мне капканом? ㅤ　　 Я так устал... О Админ, как же я устал от этого! От всё нескончаемого водоворота моего жалкого существования, что всё никак не способно прекратиться, обретая всё новые свои формы, столь чудные, что трудно в те поверить. Сначала явление Ромео и судьба оказаться в фонде, практически всецело сгубившем во мне всю человечность; предательство самого лучшего друга, коего я продал, во имя спасения своей же совершенно ничтожной шкуры. Затем же убийство стрелою, покуда я старался исполнить то, что казалось мне единственным моим предназначением. И после... явился ты поистине райским наслаждением в мою столь долгую, но всё-таки убогую историю. Точнее, я сам явился к тебе, умирая, почти разваливаясь на части пред тобою, а после же и на твоих крепких руках. Я помню, как ты отнёс меня прочь ото всех, как уложил на что-то мягкое и держался постоянно рядом, откачивая, отгоняя прочь мертвенно-хладные лапищи костяной образины, что никак не отставала от меня... ㅤ　　 Помнишь, как, открыв впервые за столь продолжительное время своё око, первым делом я тебя отблагодарил? А ты говорил, что не стоит, даже впоследствии отшучивался, пытаясь ободрить как меня, так и себя же самого. Ты подарил мне так много тепла и понимания; кажется, ты единственный, кому было не плевать на то уродство, коим я всегда являлся. Ты даровал мне надежду, благодаря которой я видел смысл двигаться дальше и пытаться жить. Так много любви, до сих пор живущей где-то внутри меня. «Ромашковое место»... наше самое первое свидание. Я никогда не думал, что смогу кого-то по-настоящему полюбить. Как и не думал, что ты ответишь мне взаимностью. Так дрожало всё моё нутро в те чудные мгновения, покуда мне было страшно тебя отпугнуть... но ты не ушёл. Ты остался со мной, и наши уста слились в столь мягком и нежном, лёгком, прямо как цветочные лепестки, поцелуе, словно в неком прелестном вальсе. Почему же ты такой чудесный, Аксель? Отчего же ты самым настоящим ангелом появился в моей жизни? Разве я заслуживаю тебя, о сокровище...? И теперь мне так больно, так скорбно, что я не могу увидеться с тобою снова. Оказаться в плену твоих согревающих объятий, вдохнуть лёгкие нотки тротила, которые источает ворот твоей чёрно-белой футболки. Прильнуть виском к твоему широкому плечу и осознать, что я больше не буду один. ㅤ　　 Я так устал... причинять другим невыносимую, испепеляющую всё на своём пути горесть. И особенно я не хотел даровать эту скорбь тебе, свет ока моего. Кому угодно, но только не тому, кто стал мне дороже всего, что только существует. Хотел как лучше, но вышло всё как всегда. Такая нелепость, огромная глупость... Так хочется заснуть и не просыпаться более никогда. Потому что я не заслуживаю этого. Не заслуживаю дышать и быть живым. Я давно должен был умереть. Без каких бы то ни было упования и счастья, коих, кажется, не пробудится во мне более никогда. Но, увы, по видимости всей мой бессмертный разум отныне будет заточённым здесь, где бы я ныне ни находился. В неком моральном люмбаго, своею остротой не позволяющим кануть в забвение. Я буду вечность помнить обо всём, что происходило, о своих грехах и ошибках... и о тебе, мой храбрый заступник, любимый Серафим. Мой самый дорогой, милейший Аксель... ㅤ　　 ... Неужели это чьи-то шаги? Улавливает мой обострившийся слух, что кто-то становится всё ближе и ближе ко мне. Несколько пар ног своими хрустящими подошвами стучат по камню, глубинному сланцу, тифу и... словно бы проваливаются во что-то ещё. Некую хлюпающую слякоть, всякое прикосновение к которой мне действительно приходится чувствовать. Слабо, словно лёгкие тычки куда-то в спину, промеж крыльями торчащих лопаток. Впрочем, то ощущение чрезмерно быстро проходит, минует мгновение жизни, и тут... я начинаю слышать голоса. До боли знакомые, даже невзирая на то, что звучат те шёпотом. Узнаётся в том самым первым, по всей видимости... Джесси? Проклятье, только не он! Кто угодно, но не эта смуглая рожа, уже успевшая доставить целую уйму проблем! Затем звучит голос женский, на распознание которого приходится потратить чуточку больше времени. Кажется, это... Оливия? Та самая девушка-инженер, верный друг того, кто все подряд кличут героем. И... твой. Что происходит? Что они здесь делают? И почему я ничего не понимаю из тех слов, что они озвучивают? Словно я вдруг позабыл язык, который когда-то был мне родным. Мне тревожно; паника постепенно охватывает мои мысли, которые начинают путаться между собой, покуда моё бешеное сердцебиение словно наполняет всё только существующее окружающее пространство... Что? У меня... всё ещё есть сердце? Но как? Неужели мои догадки по-прежнему остаются правдой? Или я вдруг... стался неким зомби? Чёрт, это же даже ещё хуже, чем...! ㅤ　　 И тут, внезапно, я слышу то, что заставляет всё внутри меня ёкнуть, особенно оглушительно ухнуть да придать так много сил, что, по видимости всей, вот-вот этот сильнейший импульс окрылит меня. Это ты! Это правда ты, мой Аксель! Я улавливаю твой голос, будучи готовым узнать его из миллиона прочих! Я не понимаю, что именно тобою озвучено, однако твоего присутствия становится более чем достаточно, чтобы одарить меня небывалым облегчением. Ты жив! Хвала Админу, ты живой, ты здесь, ты совсем со мною рядом! Я чувствую, как бьётся в широкой груди твоё сердце, внимаю тому, как ты дышишь. Делаешь шаг ещё ближе. И своею рукой касаешься... меня. Больше не в силах я находиться в этом параличе! Я так хочу броситься тебе навстречу, дабы снова, в полной мере, уловить ещё хоть раз всё твоё тело! Схватить тебя и больше никогда-никогда не отпускать, покуда ты будешь обнимать меня в ответ. Мы уйдём отсюда вместе! Мы снова будем вместе, вечерами, пить чай, как и раньше! Будем смеяться и веселиться, как когда-то! И никто из нас не будет больше знать горести! Никогда больше...! Нужно только постараться высвободиться. Приложить усилия, чтобы достичь тебя, вырваться из этих тисков. И тогда... быть может, всё, наконец, станет вновь хорошо. ㅤ　　 Моя затея в реализации оказывается гораздо сложнее, чем я мог предположить мгновениями ранее. Это невыносимо тяжело; кажется, что меня сковывают словно бы тысячи тяжеленных железных блоков, которыми я изо всех сил стараюсь управлять. Их не снять, никак не избавиться, покуда те причиняют небывалую боль. Они, удивительно, не душат; однако всякое движение даётся с невероятным трудом. Сначала мне удаётся вытащить левую руку, коей я стараюсь зацепиться за каменистую породу, такую же холодную, как и ныне я сам. Затем следует и вторая, правая: мои действия оказываются идентичными, а сразу после пытаюсь я высвободить свою голову. Мне кажется, что она стала гораздо больше, чем была раньше. Как и я стал значительно крупнее, в попытке выудить собственную обессиленную тушу из плена неизвестного материала. Ноги тонки; стоит мне только упереться теми в пол, так они подкашиваются, как мотаюсь назад да вперёд и я сам. Мне так сложно, но я стараюсь не упасть. Плечом утыкаюсь в шершавый обрыв, стараясь сохранить равновесие, не провалиться обратно в забвение. С уст моих невольно срывается болезненный стон; я чувствую себя иначе, чем когда бы то ни было раньше... Почему? Что со мной случилось? И отчего первым, что я слышу после своего высвобождения, оказывается... чей-то ужаса полный вскрик? ㅤ　　 Пытаюсь я раскрыть глаза, приподнять словно бы слипшиеся веки; хотя бы, единственный из моих оставшихся окуляров. Но с неподдельным испугом я осознаю, что, кажется, очей у меня не осталось вовсе. Мне нечего открыть. И всё, что я ощущаю, так это мой раскрытый отчего-то рот, который едва-едва получается прикрыть. Я не понимаю причины этому, мне страшно, сердце моё бьётся всё чаще, всё громче, от абсолютного недоумения, что постепенно перерастает в пылкую панику. Я предпринимаю отчаянную попытку позвать тебя, озвучить твоё имя, что для меня всегда звучало самой великолепной симфонией. Впрочем, вырывается из моей массивной грудной клети только печали и отчаяния полное мычание. ㅤ　　 У меня не получается говорить! Почему я не могу?! Я не знаю, и мне очень, очень страшно! Так, как никогда до этого. Всё это походит на кошмар, в котором я, как в болоте, утопаю. Но еле-еле стараюсь из него выкарабкаться, чего бы то мне этого не стоило. Как бы ни было грузно и муторно, сколь бы огромная тягость ныне ни сковывала меня. Я так хочу снова побыть с тобой... ещё хоть раз за всё моё мучительное существование... и промычать о том, как сильно ты мне дорог. Даже если ты ничего не поймёшь, как и твой голос отзовётся лишь неразборчивым эхом. Только, прошу тебя, пожалуйста! Умоляю, не уходи! Не оставляй меня здесь...! ㅤ　　 Шаг, второй, третий. Предпринимаю я попытку приблизиться, ориентируясь на стук твоего нутра и на твоё судорожное дыхание, которое ты так старательно пытаешься отчего-то задержать. На твои тихие, едва уловимые шаги, покуда ты отчего-то пятишься, пока спиною не впечатываешься в преграду, что хлюпнула ощутимо за тобой. На благовоние пороха, от тебя исходящее, на твою ауру тепла, которое мне вновь хочется почувствовать в полной мере. Я так жажду услышать вновь, как ты рад видеть меня, как ты любишь меня. Но почему ты молчишь? Отчего же ты... боишься? Может мой рассудок лишь только представить, что за уродство тебе приходится ныне лицезреть. Безглазое, колоссальное нечто, не способное сомкнуть пасти, движется прямо тебе навстречу, что-то урча, пытаясь едва ли выговорить одно только твоё имя. Кажется, я знаю... Я стал монстром. Таким, который всегда скрывался внутри меня, за хилой оболочкой скромного господина. И ты защищал это чудовище. Ценил и одаривал заботой, только ныне узрев меня таким, какой я есть. Подобным гнили, что всегда жила внутри меня, заменяя собой душу. ㅤ　　 Тем не менее, сдаваться слишком поздно. Улавливаю я то, как кто-то бежит ко мне сбоку, наверняка замахиваясь своим алмазным оружием. Мне, впрочем, ни капельки не страшно. Я не боюсь снова умереть, ибо к тому становлюсь уже чрезмерно привычен. Всё, что мне хочется, так это прильнуть к тебе. Подойти к тебе впритык и, опустившись на четвереньки, сгибая в локтях длиннющие руки... прислониться лбом к твоей груди, покуда вновь я вою, обречённо и столь горестно, что, кажется, вот-вот польются слёзы, невзирая на отсутствие глаз. Становится тяжело дышать; я захлёбываюсь застрявшим комом эмоций в моей же глотке и ощущаю, как дрожь сковывает всю мою тушу, сырую, как и эта самая пещера. Мне так больно. Мне так жаль... ㅤ　　 ... Прости меня, Аксель.