;
чан для него всегда был чем-то вроде островка спокойствия и стабильности. несмотря на то, что минхо искренне считал себя человеком «деловым, серьезным и крайне ответственным», как гласили несколько строчек из его рабочего резюме, пресловутый бан чан, — коллега, с которым судьба свела его в редакции новостной газеты, — и вовсе казался образцом идеальности и гениальности. конечно, у него были свои минусы — иногда он перегибал палку, не думал, что говорит, временами не к месту громко смеялся или рассказывал слишком личные для коллег истории, не вязавшиеся с царившей в офисе рабочей атмосферой от слова совсем. но минхо редко обращал на это внимания — в конце концов, во всем остальном чан его устраивал: он всегда с интересом рассматривал фотографии его котов, быстрее всех запомнил их имена, присылал забавные истории скринами из твиттера прямо ему в какао, был ненавязчивым и милым. минхо нравилось проводить с ним время, и, что намного более важно, работать. остаток редакции, — за исключением чана, — бесил его круглосуточно. работа была непыльная, ему нравилось заниматься исправлением чужих ошибок, он чувствовал приятное и в какой-то степени даже злорадное удовлетворение, когда в очередной раз натыкался на глупые опечатки журналистов, сделанные впопыхах и явно не от большого ума. но когда его рабочие беседы закидывали текстами на коррекцию даже в выходные, его брови хмурились, а зубы сами собой стискивались до боли. но деньги никогда не бывают лишними, так что все, наверное, просто привыкли к тому, что ли минхо единственный из них, кто работает сверхурочно и без выбора. чан же всегда с огромной взволнованностью интересовался его самочувствием, никогда не давил, был предельно вежлив и заботлив. в общем, как минхо понял сам для себя, чан — вообще единственная причина, по которой он оставался в этой редакции. ему потребовалось на это не больше двух недель прилично-близкого общения, и эту мысль у себя в мозгу минхо утрамбовал с завидным спокойствием. скорее, ему даже не пришлось ничего делать — дружбу с чаном он воспринял как что-то очевидное и закономерное, что скрашивало его рабочие дни. никто из них не был в отпуске уже больше года, так что каждая смена проходила в приятном обществе старшего коллеги. все началось довольно прозаично. несмотря на то, что чан, как заместитель главного редактора, проводил много времени в своем крохотном застекленном кабинете, безвкусно обставленном пластиковыми монстерами, он всегда находил время на то, чтобы высунуть оттуда свое заспанное лицо и кивнуть минхо на выход. на их личном языке невербальных сигналов это означало что-то вроде «эй, я задолбался сидеть взаперти, и с начала смены прошло уже больше двух часов, так что я предлагаю незаметно слинять на обед, но только тихо, чтобы никто не заметил». минхо в ответ жмурился и хмурился, что, расшифровывая, означало: «согласен, сегодня тухло, и мне жизненно необходимо перекусить». как они до этого дошли? он не знает, но обедать в компании чана всяко лучше, чем без компании вовсе. так что они начали проводить обеды вместе. сначала в столовой, потом на лавочке перед офисом, когда потеплело достаточно, чтобы не сильно беситься, если уронишь палочки в кусты, а потом и вовсе во всех ближайших кафешках и местах, где можно было купить бизнес-ланч и не обанкротиться. впрочем, минхо это не грозило в любом случае — если они посещали что-то подобное, чан всегда настаивал на том, чтобы его угостить. первые несколько раз минхо отнекивался, но быстро смирился, потому что любые его аргументы бились о железное «я твой хен, я тебя позвал», и на это ему действительно нечего было сказать. это быстро вошло в привычку. и минхо было бы стабильно хорошо, если бы так продолжалось и дальше: в офисе его несоизмеримо сильно раздражали все, кто подходил к нему ближе, чем на несколько метров, даже если с сугубо рабочей целью, так что он ценил моменты, когда из этого самого офиса можно было под шумок выскользнуть, чтобы провести немного времени в компании чана. сначала они обедали в тишине, но и темы для разговоров нашлись быстро: обсуждали коллег, начальника, погоду, еду, потом перешли к кинематографу, литературе, учебе в университете и, наконец, семье. сошлись на том, что им досадно не повезло с женами, и чан даже несколько раз отшутился, почувствовав себя, видимо, в своей тарелке. на этом все не остановилось. чан, прикипев к нему и душой, и телом, стал оказывать недвусмысленные знаки внимания. он подкидывал ему в стол мармеладки, сладости, потом узнал, что минхо пытается следить за фигурой — и те сменились на засушенные фрукты и орешки. в один из обеденных перерывов минхо между делом сказал, что без ума от «баскин роббинс» — и на следующий же день на столе его ждало розовое ведерко с зеленой надписью «бейсбольный орешек», заставившее его истерично усмехнуться и против своей воли кинуть задумчивый взгляд за стеклянную стенку. чан, явно раздраженный и почти взбешенный, разговаривал по телефону, прижав девайс к плечу головой, и параллельно печатал что-то на своем ноутбуке. мороженое появлялось на его столе каждое утро, пока минхо искренне не сказал, что поправился на три килограмма, а эту сладкую диету ему определенно стоит заканчивать. может, после этого минхо нацепил розовые очки, но чан стал казаться идеальным. минхо недоставало внимания в подростковом возрасте, а чан, словно зная об этом, подмечал каждую маленькую деталь, никогда не забывал ничего из того, что минхо говорит, пусть даже и между делом, пусть даже информация была бессмысленной и просто приходилась к слову. он всегда тонко чувствовал настроение младшего, знал, когда стоит немного надавить, чтобы минхо поделился переживаниями, а когда лучше было не лезть и оставить его мариноваться в собственных загонах. знал, когда им стоит сходить в музей после работы, а когда просто немного прогуляться по ближайшему скверу и разъехаться по домам. его чуткость пленяла, и на ее фоне меркли даже самые неприятные оплошности. впрочем, их было не так уж и много, и минхо, привыкший разговаривать словами через рот, быстро догадывался, как все уладить. так, чан без причины подарил ему тостер, видимо, вспомнив, как минхо однажды жаловался на отсутствие хрустящего хлеба в своем рационе. легко принял его чрезмерную любовь к котам. перманентно делал комплименты не только его внешности, но и уму. интересовался тем, что было интересно минхо, чтобы у них было больше тем для разговоров. их отношения минхо мог бы назвать идеальными, если бы это действительно были отношения. минхо знал, что у чана отвратительные отношения с женой. он, может, и мог бы встать на защиту бедной женщины, муж которой сейчас так недвусмысленно ухаживал за ним, но, бога ради, они взрослые мужчины, и брак — одна из первых тем, которые они обсуждали, еще будучи просто коллегами. минхо лично повезло чуть больше — он был в разводе, и его непродолжительная совместная жизнь с соён научила его тому, что не все вокруг такие белые и пушистые, какими могут казаться с первого взгляда, так что он не мог осуждать чана, когда тот рассказывал, чем занимается его жена на стороне. и также он мог бы простить чану желание завести «интрижку» с ним, если бы это можно было назвать «интрижкой». они ни разу не перешли эту тонкую грань, и со стороны походили, скорее, на очень благородного хёна и невообразимо благодарного ему донсена, ни каплей больше. но для минхо это значило намного больше. для него это выглядело, как фундамент самых здоровых и крепких отношений, которые в целом могут завести два взрослых человека. возможно, это зашло намного дальше, чем они планировали.
;
пусть чан и настаивает на том, что в этом действительно нет ничего такого, минхо требуется время, чтобы обдумать целесообразность этого решения. они встречаются перед работой, чтобы позавтракать — кажется, главный редактор укатил куда-то отдыхать, так что нет никого, кто мог бы отследить, во сколько они появятся в офисе, и они позволяют себе немного опоздать, чтобы начать утро с крепкого кофе и не менее крепких объятий на диванчике кофейни. минхо лениво тыкает пальцем в какой-то экстрасладкий десерт в меню, просто чтобы чан успокоился, что он не получает достаточно сахара, чтобы функционировать. — я могу никуда не ехать, — после минутной тишины выдает он. — перестань. ты каждый год ездишь в пусан, чтобы отметить свой день рождения, тебе не нужно отменять свои планы из-за меня. чан шумно серпает кофе, приобнимая его одной рукой, даже если в этом нет никакой видимой необходимости. — зачем тебе приезжать? мы и так видимся каждый день. — потому что ты не чужой мне человек, и я бы хотел провести важный для тебя день с тобой, — разумно отвечает чан. минхо задумчиво утыкается взглядом в стол. — допустим. ладно. — сам знаешь, я бы поехал с тобой, но нам сдавать номер. — еще чего! господин ким меня собственноручно прибьет, если его заместитель пропустит такое! из него все равно вырывается смешок, даже если ситуация не очень смешная. минхо хочется отпустить все и спросить напрямую — он ведь осознает, что нравится чану, и чан, как бы это не было очевидно, тоже нравится ему, как мужчина. более того, наверное, чан — один из лучших партнеров, которых минхо мог бы хотеть, но. всегда есть какое-нибудь но.
;
— боже, ты весь мокрый! — минхо буквально швыряет рюкзак на лавку платформы, чтобы освободить руки и обнять встречающего его чонина, — ты что, вырос? — хен, это ботинки на платформе, — бормочет младший ему в шею, крепко прижимая к себе, словно они не виделись десять лет, — и да, всю неделю льет, как из ведра. сегодня, вроде, не обещали, а все равно ливануло, только я из такси вышел. — ты без машины? — хенджин умотал в офис с утра, пришлось раскошелиться, — он усмехается и подхватывает чужой рюкзак. что бы он не говорил, а минхо все равно кажется, что тот вытянулся. чонин ему без малого младший брат. они познакомились в универе, и черт знает, как судьба их свела — минхо тогда учился уже на четвертом курсе филологического, а чонин только-только поступил на журналистику, и столкнулись они самым невероятным образом в деканате, после первого семестра, когда младший завалил один из экзаменов и был на грани отчисления, а минхо, как один из лучших студентов, просто замолвил за него пару словечек, быстро входя в роль заботливого хена. заваленный экзамен не был чем-то удивительным: чонин поступил в универ раньше положенного, закончив старшую школу экстерном, и теперь между ними зияла пропасть в виде шестилетней разницы в возрасте. впрочем, это никогда не мешало им находить общие темы для разговоров и быть если не лучшими друзьями, то где-то очень близко к этой отметке. время шло, минхо поступил в магистратуру в сеульский университет, а чонин остался в пусане, встретил хенджина и так и остался в родном городе. но минхо все равно приезжает к ним на каждый день рождения, чтобы не чувствовать себя так одиноко. в конце концов, в сеуле у него никогда не появится таких же близких друзей, да и он не особо горит желанием их заводить. минхо с усмешкой покачивает головой и тянется за чужую спину, чтобы достать зонт из бокового кармана рюкзака. чонин же только благодарно кивает. — пойдем. уверен, этот нахал уже вернулся домой и сейчас судорожно пытается приготовить тонну еды. будь готов уехать отсюда располневшим. — только не это, — ноет минхо, подхватывая младшего под руку, — я и так поправился, куда мне еще… — не бузи. нормально тебе. со вздохом, полным обреченности, минхо позволяет увести себя к выходу с вокзала. чонин не обманул — на улице и правда льет, так что они перемещаются короткими перебежками, пока не добираются до стоянки. машина, украшенная черно-желтыми шашками с боков, уже ждет их, чонину требуется только сверить номер с телефоном, и они заваливаются на заднее сиденье, отряхиваясь, как собаки. зонт не помог. — ты уже взял обратный билет? — ага, на двадцать шестое. отпразднуем, и я поеду. — остался бы на подольше, — расстроенно ворчит чонин, напряженно вглядываясь в окно. минхо борется с желанием растрепать его мокрую шевелюру, — и так раз в год видимся. — отгул на три дня всего дали, не хочу злоупотреблять хорошим отношением начальства. чонин ничего не отвечает, только вздыхает тяжело и понимающе, и больше они не разговаривают. для своих двадцати шести чонин очень даже успешен. у них с хенджином своя машина, не премиум класса, но вполне себе приличная киа стильной модели «к5», даже не подержанная, а прямиком из автосалона (не самый дешевый, но и не совсем ущербный автомобиль, к комфорту которого минхо очень быстро привык), милая двухкомнатная квартирка не так далеко от центра, обставленная с удобством, атмосферная и спокойная. поэтому минхо еще с порога чувствует, будто усталость, накопленная за последние несколько месяцев, лопается внутри него, как воздушный шарик. чонин все-таки настаивает на том, чтобы понести его рюкзак, в коридоре загорается яркая белая лампочка, с кухни тянет самгепсалем и острой лапшой, а по квартире гуляет легкий сквозняк. — мы дома, — кричит чонин, — джинни? — я готовлю! — отзываются с кухни, словно по запаху об этом нельзя было догадаться. минхо с чонином переглядываются, подавляя смешки, и минхо наклоняется, чтобы развязать мокрые насквозь шнурки и скинуть обувь в закрытую галошницу. он шлепает в ванную, чтобы вымыть руки и ужаснуться собственной прическе, и оказывается на кухне как раз к тому моменту, как его друзья заканчивают сессию приветственных поцелуев. — хен, ты постарел, — язвительно отзывается хенджин, и минхо, фыркнув, крепко обнимает его поперек туловища, вместо того чтобы как следует врезать по плечу. — а ты погрубел, — дразнится он, — совсем тебя распустили. — соскучился? — мхм. ему и правда становится чуточку легче морально, когда его окутывает знакомая обстановка. чонин умещается на высоком стуле рядом с ним, умостив голову на плечо, и сидит так полные девять минут, даже несмотря на то, что это не очень удобно. хенджин, заканчивая с едой, насвистывает какой-то легкий женский джей-поп, двигая худыми бедрами в такт мелодии и переодически взмахивая в воздух лопаточкой. минхо наблюдает за ним с мягкой улыбкой на губах, удивляясь, как быстро мышцы его лица отвыкают от такого. — ну, рассказывай. хенджин, наконец, плюхается за стойку перед ними, расставив все тарелки с закусками и горячим и разлив по высоким стаканам пенящееся пиво. — да, совсем не писал нам последние месяцы, — вставляет свое слово чонин, — что, совсем нет времени, да? гоняют на работе? против своей воли, минхо заливается еле заметным румянцем. — вообще-то, у меня вроде как… появился кое-кто, — хенджин давится пивом, чонин почти роняет палочки, и это заставляет его закатить глаза, — да ладно, ваш хен не такой уж и старый! — кто это, кто это? — если тот красавчик-журналист, я отказываюсь с тобой общаться! — вы за кого меня принимаете? — тянет он, — у нас все журналисты тупее пробки, не знаю, за какие заслуги им вообще дипломы выписали. — ладно, — чонин щурится и отправляет в рот комок лапши, — кто тогда? — неужели, — хенджин, однако, шире раскрывает глаза, и почти шепчет, — главный редактор ким? — нет. — заместитель главного редактора кима? — ага. повисает тишина, за которую минхо пытается без смеха запихнуть в себя как можно больше самгепсаля, чтобы не пришлось отвечать на всякие каверзные вопросы, которых, он уверен, будет немало. не то, чтобы он действительно горит желанием рассказывать им о чане и странном виде отношений, которые построились между ними за последние несколько месяцев, но этого не избежать — он привык делиться с парочкой сокровенным, так что и этот диалог не может стать исключением. возможно, ему будет чуть более стыдно, чем обычно. — и… как это вышло? — наконец, отвисает чонин, — я знаю, ты очаровательный и все такое, но я был уверен, что ты ненавидишь примерно сто процентов вашего штата?.. — сам не понял, — минхо пожимает плечами, — но он хорош в ухаживаниях. и за мной, и за собой. — о, — со знанием дела протягивает хенджин, принимаясь, в конце концов, за еду без страха подавиться, — красавчик? — на любителя, но мне нравится. — захомутал красивого холостяка, который умеет ухаживать, в свои-то тридцать два, эх… — он женат. теперь давится уже чонин. — ты встречаешься с женатым мужчиной? — севшим голосом уточняет чонин, и минхо отмахивается от него одной рукой. боже, он так и знал, что стоит ожидать подобной реакции, — хен? — мы не встречаемся, — строго поясняет он, — и, если честно, это скорее похоже на очень странный дружеский конфетно-букетный период и я… даже не особо уверен, как мне стоит себя вести. они оба переводят на него недоуменный взгляд, мол, объясняй, и это то, чем минхо приходится заняться. — я не слепой, и мне не тринадцать, я прекрасно вижу, что нравлюсь ему. и, наверное, мне тоже с ним хорошо. но он женат. я и так закрываю глаза на многие свои принципы, учитывая тот факт, что он делает это все за спиной собственной жены, но я просто- — стой, если вы нравитесь друг другу, разве не будет лучше сойтись? — вот именно, ты, хен, не молодеешь. а после соён вообще ни к кому такого интереса не испытывал, у тебя аж глаза горят, когда ты тут распинаешься, — минхо на это только отворачивается, кажется, краснея только больше. — не знаю, — ноет он и отчаянно зарывается пальцами в волосы, — вообще без понятия, как реагировать. семью разрушать, конечно, не хочется, но, черт, — минхо усмехается, — у него ужасные отношения с женой, они уже давно друг друга терпеть не могут. младшие переглядываются с чем-то вроде «ну совсем дурак», ясно читающимся во взглядах, и минхо на это только морщится, отпивая пиво из своего стакана. — такого мужика терять… — почти шепчет хенджин, отворачиваясь, и чонин понимающе усмехается. — эй, я все еще здесь! у него все просто — чан женат, и, какими бы моральными трудностями не отягощался этот брак, до тех пор, пока в его паспорте не стоит печати о разводе, минхо мало что может сделать. конечно, отрицать того, что ухаживания старшего ему приятны, он не может, но это, однако, не отменяет факта, что вся их «романтическая повседневность» попахивает всякими разными неприятными последствиями. последнее, чего минхо хочется — наживать себя во врагов взрослых женщин-разведенок. был уже опыт. от размышлений его отвлекает вибрация телефона, заставившая весь стол, включая бутылки алкоголя, тарелки и троих парней, вздрогнуть. он читает сообщение быстрее нужного, и губы против его воли растягиваются в плохо скрываемую улыбку. — кто там? — чан. спрашивает, нормально ли я добрался, — минхо быстро печатает ответ и откладывает телефон обратно, экраном вниз, — мило. — ты милый. — и он, кстати тоже. хен, когда кто-то в последний раз так переживал о тебе? — о, перестаньте, — он нервно посмеивается, телефон вибрирует. минхо почти уверен, что чан в ответ прислал один из тех уродливых стикеров с непонятным фиолетовым чудиком, которые всегда использует в диалогах по поводу и без, — это банально. — да-да. мы еще к этому вернемся. они усмехаются почти одновременно, но, к счастью минхо, тему больше не поднимают. возможно, ему стоит хорошенько обдумать всю ситуацию вдали от симпатичного заместителя главного редактора, чтобы внести небольшую ясность в собственные мысли. в конце концов, и чан не дурак — пусть ухаживает, но и он до сих пор не сделал ни одного шага, чтобы намекнуть на романтику, а для минхо это очень даже много значит. мог бы хотя бы попробовать его поцеловать, ну, для галочки. они обсуждают его день рождения в явно приподнятом настроении. минхо изначально не собирается проводить с чаном весь день, но друзья в два голоса уверяют его, что лучше так, чем он опять закончит свой день грустной одинокой прогулкой по чонсапо. они никогда особо не отмечали его день рождения в привычном ключе. для всех них это был обычный день, — для минхо так комфортнее всего, — просто проведенный хотя бы частично вместе. обсуждение скатывается к какой-то дораме, которую последние несколько месяцев крутили по телеку, переходит к теме переработок и отдыха; почти сразу они перепрыгивают на разговоры о том, как правильно содержать морских свинок (что удивительно, потому что ни у кого из них троих морских свинок отродясь не водилось), котов, собак, карликовых тушканчиков, а потом и о том, почему им стоит купить дом на чеджу и выращивать на заднем дворе розовые кусты. минхо вяло моргает, пытаясь понять, каким образом они пришли от розовых кустов к обсуждению того, как у молодой пары отвалилась дверца шкафчика на кухне и как героически хенджин носился по строительным магазинам в поисках нужных шурупов, чтобы прикрутить ее обратно. по словам старшего, младший, тем временем, не придумал ничего лучше, чем просто приклеить дверцу к соседнему шкафчику малярным скотчем и налепить сверху отвратительный оранжевый стикер с надписью «не трогай, убьет». он переводит взгляд на стол, и понимание того, почему ему так тяжело концентрироваться на диалоге, бьет в голову почти сразу — очевидно, в попытках продлить этот чудесный вечер, на столе волшебным образом материализовалось сначала больше пива, потом — две бутылки полусладкого, а еще позже — четыре виноградных соджу. к тому моменту, как он понимает, что три из них уже выпиты, хенджин взрывается хохотом и словно будит его от поверхностного сна, заставляя встрепенуться и потянуться за телефоном. — боже, уже три часа ночи, — заплетающимся языком извещает он, — надо ложиться. — ну, хен, посиди с нами! чонин, вцепившийся в его руку крепкой хваткой, строит котячьи глазки, и минхо искренне неудобно ему отказывать, но… — мне завтра- завтра забирать чана с утра с вокзала, боже, я же буду опухший… — забирать чана? — активизируется хенджин. минхо был уверен, что он уснул сидя. — зачем он тут? — хотел лично поздравить меня с днем рождения- — не смей! — внезапно громко говорит чонин, сопровождая слова громким стуком ладони о столешницу, — не смей упускать такого мужика! хен, я не прощу тебе, если у вас ничего не выйдет! минхо предпочитает не отвечать. в любом случае, его развозит слишком сильно, чтобы ответить внятно, а его влюбленный мозг мог бы только согласиться с чонином и дать дурацкое обещание, что чана он ни за что не упустит — по крайней мере не тогда, когда привык получать вкусняшки на своем столе каждый рабочий день. он, шатаясь, поднимается, принимаясь аккуратно отставлять пустые бутылки к краю стола, чтобы утром им не потребовалось много времени на то, чтобы убрать их, и хенджин кидается помогать. минхо честно пытается отправить спать и их двоих, прекрасно зная, что завтра они будут жалеть о желании «посидеть еще немножечко», которое чонин высказал все с тем же умильным взглядом, но быстро сдается. в конце концов, в гостевой комнате ему наверняка постелили свежее постельное белье, в которое он через какие-то несколько минут уткнется лицом и до самого утра сможет проспать, не отвлекаясь на сверлящих соседей и гавкающих под окнами собак. — как думаешь, кто он по знаку зодиака? — слышится с кухни приглушенно, когда минхо уже выходит в коридор. — надеюсь, не козерог… — о нет. боже, а если он дева? — исключено. соён была девой. — если он весы, и минхо его упустит, я не приду на его могилу, когда он умрет. — надеюсь, он весы. минхо усмехается, продолжая свой путь до спальни зигзагами, придерживая стену коридора, чтобы не упасть. он оказывается прав — на кровати его ждет сменная одежда (наверняка чонина) и постель, слабо отдающая кондиционером для белья. уже засыпая, он надеется, что эта поездка что-то прояснит в его одинокой жизни. забавно, а чан ведь действительно весы.
;
утро пусанского четверга встречает минхо раскалывающейся головой, нытьем по ее поводу, проливным дождем за окном и полной тишиной в доме, нарушаемой только отвратительно громкой трелью его будильника. он с трудом продирает глаза, чтобы сползти с кровати и нащупать в полутьме уличную одежду. да, кажется, сегодня чан познакомится с его очень утренней и очень недружелюбно-опухшей версией. в коридоре он сталкивается с уходящим на работу хенджином — таким же припухшим, сонным и недовольным, как он сам. младший усмехается его внешнему виду, качает головой все еще немного пьяно, окидывает взглядом помятые одежду и лицо. — с днем рождения. подвезти до вокзала? — шепотом уточняет он, и минхо, охрипший после недолгого сна и очевидно неспособный выговорить ни слова, только тупо кивает, зевая и шлепая в ванную. после легких водных процедур он выныривает обратно в коридор, и они вместе спускаются к машине. весь путь до вокзала минхо успешно досыпает, спрятав голову в ремне безопасности и сложив руки на груди. хенджин на соседнем кресле вообще никак на это не реагирует: судя по его лицу, которое минхо видит, проснувшись, как по наитию, когда тот паркуется, — младший бы с удовольствием последовал его примеру. — мы не шутили вчера, — вполголоса делится хенджин, очень сурово, так, что минхо вздрагивает, — ты весь светишься. хотя бы попытайся, а то потом жалеть будешь, хен. минхо ничего не отвечает, но смотрит на него долго и многозначительно, пытаясь проанализировать степень чужой серьезности по прищуру лисьих глаз и поджатым губам. когда он, наконец, оказывается в здании вокзала, время только-только движется к семи, и минхо проверяет несколько электронных табло, пытаясь выцепить номер платформы и пути. вокруг почти нет людей — только работники в чистых синих формах, и несколько, очевидно, встречающих, как и он, — милая бабушка с цветочным зонтиком, молодой парень, удерживающий в дрожащих руках букет тюльпанов, и женщина в офисном костюме. на их фоне минхо сам себе кажется каким-то беспризорником — весь мятый и заспанный. — электропоезд направления «сеул-пусан» прибывает на шестой путь, нумерация вагонов — с головы поезда, — раздается из динамиков шипение, — повторяем, электропоезд направления «сеул-пусан» прибывает на шестой путь, нумерация вагонов — с головы поезда. минхо срывается с места к шестому пути, обгоняя цветочную бабушку, и, только выбежав на платформу, уже видит вдалеке головной вагон серой «электрички». это зрелище заставляет его внутренности подрагивать от предвкушения, двигаться, словно на автопилоте, цепляя телефон из кармана, чтобы проверить номер вагона — чан написал ему еще несколько дней назад, но цифра уже успела выскочить из головы. «десятый». поезд кряхтит и шипит, начиная тормозить на подъезде к станции, рельсы гудят под его металлическими колесами, и вместе с ними гудит сердце минхо, в желудке лопаются от волнения бабочки. черт, он не должен быть так воодушевлен по поводу этой встречи, но его разбивает один факт того, что чан действительно поднялся в несусветную рань, чтобы успеть на этот поезд. что захотел увидеть его самым первым. минхо слаб перед действиями. с очередным шипением электропоезд останавливается: в последние секунды перед минхо мелькают люди в окнах, собирающиеся выходить, и он отходит немного в сторону, чтобы его не сшибло волной пассажиров. он становится чуть вдалеке, так, чтобы все двери были хорошо видны, и почти заставляет себя не вытягивать шею, чтобы разглядеть одну конкретную макушку. от волнения он даже не сразу успевает сообразить, что пояс обвивают чужие руки, и обветренные губы скользят по его щеке призрачным касанием. он дергается, разворачивается, и… — доброе утро, именинник, — чан, пожалуй, еще более заспанный, чем он сам. и даже несмотря на то, что за долгие месяцы совместной работы минхо успел привыкнуть к его опухшему лицо, конкретно сейчас это заставляет его сердце трескаться от влюбленности, — меня ищешь? — чан, — выдыхает он, обвивая чужую шею ладонями. улыбка против воли растягивается на его лице, — привет. — это тебе. чан убирает руки с его талии, и в одной из них минхо замечает обернутые в крафтовую бумагу цветы. — хризантемы, — снова вздыхает он, трясущимися пальцами забирая букет из чужих рук. — ага, — чан неловко трет затылок освободившейся ладонью, наблюдая за тем, как минхо со звездами в глазах прячется лицом в соцветиях, — ты как-то сказал, что они тебе нравятся. подумал, что- — спасибо большое. минхо тянется, чтобы вплотную прижаться к старшему, утыкаясь носом в чужую крепкую грудь и притягивая его ближе к себе рукой с букетом. он разбит. он слишком сонный, чтобы соображать, и его мажет. — ты что, ехал с этим букетом из сеула? — интересуется он, слова глушатся тканью чужой ветровки. — ну, — чан мнется, — возможно я немного соврал тебе, на каком именно поезде приеду… он задыхается. — ты… ты что? — я приехал еще час назад. на предыдущем поезде. не мог не купить тебе букет. и если бы минхо мог поцеловать его без угрызений совести, он бы обязательно сделал это именно сейчас.
;
ему хочется сделать это еще несколько раз. на каждый раз находится своя причина. в каждый из разов минхо почти позволяет себе подумать заветное «я люблю его», но вовремя одергивает самого себя. словно прочитав его мысли, чан первым делом ведет его завтракать. минхо искренне поражен его осведомленностью, когда тот уверенно ведет его прочь от вокзала пыльными переулками и щедро политыми дождем тротуарами. будто жил в пусане много лет и идеально знает расположение каждой забегаловки, а не приехал сюда впервые в жизни, и то — на один день. в кофейне, куда его заводят, подают удивительные брауни. и удивительный капучино. в сочетании с наконец проснувшимся и не менее удивительным, чем брауни, чаном это все творит с минхо настолько же удивительные вещи: его уже взятые щетиной щеки почти сводит от мягкой улыбки. в компании чана такое выражение лица становится для него чем-то привычным, но мозгом он все еще не может осознать. он улыбается. чан улыбается в ответ. между ними искрит, но не так, словно сейчас разорвется какая-нибудь линия электропередач, а так, словно тихо разгорающийся огонь в камине внезапно решает треснуть одной из своих деревяшек и продолжить гореть так же мирно. они завтракают в тишине, минхо с удовольствием набивает рот сначала сэндвичем, а потом и десертом, прерываясь на кофе и разглядывание своего спутника. чан, в целом, занимается примерно тем же самым. за исключением того, что не пытается подавить свою очевидную улыбку, и при каждом взгляде на его ямочки у минхо подкашиваются ноги. кажется, разговор с чонином и хенджином не помог, а сделал только хуже. — есть какое-то место, куда ты хочешь сходить? — внезапно в тишине интересуется чан, промакивая рот салфеткой. минхо задумывается. — есть одно. прогуляешься со мной до чонсапо?
;
для прогулки им приходится дождаться вечера. чан не совсем понимает, почему минхо так необходима темнота для того, чтобы поехать, наконец, к морю, но уважает его решение, и вместо претензий сначала отвозит его домой, чтобы оставить букет (чонин очень многозначительно смотрит на него все то время, что он копается в кладовке в поисках вазы), а потом таскает его по достопримечательностям пусана с энтузиазмом заядлого туриста. они посещают несколько магазинчиков, пару кофеен, делают перерыв на обед, но все остальное время фотографируются, поднимаются по лестницам вверх и вниз, разглядывают старые исторические таблички и снова фотографируются. минхо падает. он и не думал, что ему настолько необходимо увидеть чана в неформальной обстановке, чтобы упасть окончательно. возможно, что-то удерживало его от полного краха, но теперь он может с твердой уверенностью сказать, что чан, пожалуй, один из самых невероятных людей в его жизни. даже со своей периодической неловкостью, шутками невпопад, инфантильностью, совмещенной с трудоголизмом, и всем-всем прочим, что он успел в нем откопать за месяцы общения. чан — просто чан. он нравится минхо. разговор с чонином и хенджином не просто «не помогает», он делает все в тысячу раз хуже. потому что если раньше он отнекивался от любых проявлений любви, останавливал себя от следующего шага, аргументируя это своеобразной скептичностью, мол, чан первый шаг не делает и сам, то теперь он теряется в мыслях и думает лишь о том, как бы его не потерять. это сбивает с толку, а его сердце бьется чаще только от одних раздумий над этим. в конце концов, они оказываются в чонсапо.
;
вечер только-только окрашивает небо кровью заката, на его фоне даже ярко-красный маяк кажется минхо каким-то бледным. белый же, тот, что чуть дальше от берега, в конце каменистой насыпи, утопающей в море, — напротив, словно становится четче на контрасте. он вглядывается в маяки так, словно видит их впервые в жизни. включаются они по очереди — сначала, мигнув пару раз, красный, прямо за ним — белый. мужчина прослеживает взглядом струящийся из них свет, опаляющий спокойное море и нестройные ряды рыбацких шлюпок. закусывает губу. подкуривает. думает. в его телефоне все еще висит одно непрочитанное сообщение. трещина перечеркивает экран пополам, под трещиной плохо читается «соён-и», еще хуже — отправленный текст. может, он действительно сошел с ума, раз так среагировал? в его день рождения, в один из немногих дней в году, которые он проводил в пусане, рядом с друзьями, ему пришло на почту заявление на развод. уже подписанное одной стороной. и ни одного комментария от супруги, ни одного сообщения. уезжая, минхо чмокнул ее в левую щеку, — помнит, как сейчас, — приобнял рукой, не занятой ручкой маленького чемоданчика, за талию. сказал ровно девять слов: «я напишу, как приеду. чонин меня встретит. не переживай», и соён покачала головой, смеясь. пригладила плечи пиджака. а через несколько часов, вечером, очевидно, подала на развод. минхо швырнул телефон в стену, видимо, в надежде, что письмо на электронной почте пропадет или окажется кошмарным сном. минхо провел свой день рождения, разгуливая по пристани, анализируя каждое свое действие на протяжении последнего года, чтобы понять, что могло привести его жену к такому решению. конечно, их отношения не были идеальными. напротив, такими бы он их никогда не назвал — они часто ссорились по мелочам, но он считал себя неплохим мужем. просто, возможно, их характеры были не слишком сочетающимися. соён часто уходила в себя. минхо из себя только выходил. но он никогда не кричал на нее. никогда не поднимал руку, не говорил ей грубых слов. он мог резать фактами, мог тыкать носом в ошибки и явные проколы, но он никогда не позволял себе лишнего. он не был злым с ней. он был, в какой-то степени, даже заботливым — помнил значимые даты, периодически без повода дарил цветы, старался работать побольше, чтобы его супруга ни в чем не нуждалась даже в те периоды, когда у нее самой с работой не клеилось, да и в целом… он так и не решился прочитать отправленное тогда сообщение. просто бродил вдоль пристани, один раз забрался на пирс, прогулялся до красного маяка, а потом свернул вглубь рыбацкой деревушки, и его мысли поглотили многочисленные узкие домики, расписанные местными, корявые заборы и протоптанные в зарослях рогоза тропинки. вечер упал на него с неба неожиданно, и кровь заката быстро сменилась прохладными сумерками. маяки, сталкиваясь лучами, гудели в море.
;
— красиво. минхо поднимает взгляд на чана, с щенячьим восторгом разглядывающего пирс. его руки обхватывают перила, и он почти перегибается, чтобы получше разглядеть лодки и насыпь внизу. — ага, — отзывается минхо, смотря совершенно не на пирс. его захлестывает воспоминаниями. — ты поэтому хотел прийти сюда вечером? посмотреть на маяки? — интересуется старший, наконец, переводя вгляд на него. — что-то вроде того. они загораются примерно в семь в это время года. но сегодня пасмурно, так что, может, уже недолго осталось, — минхо отстраненно смотрит куда-то сквозь, будто за чаном что-то привлекает его внимание. сам же чан снова прислоняется к перилам. — если замерзнешь, мы уйдем. и — снова, — минхо хочется его поцеловать. чан делает из него какого-то подростка, неспособного справиться с чувствами. но минхо не подросток. он привел сюда чана не просто так. может, изначально ему и казалось, что это будет просто прогулкой, за которую они узнают друга друга еще лучше, минхо влюбится еще сильнее, а потом они просто уедут из пусана так, словно это значило не больше, чем очередной совместный обед на территории офиса, или посиделка в кофейне, или любая их встреча в рамках того, что они просто коллеги, хорошо проводящие время. но чан здесь, за три сотни километров от дома, рядом с ним, в какой-то идиотской рыбацкой деревушке, в которую минхо обычно приходит лишь поностальгировать и поплакать об ушедшей юности, и он вежлив, дружелюбен, обходителен и наверняка влюблен не меньше, чем сам минхо. минхо, который, кажется, начинает признавать, зачем привел его сюда на самом деле. некоторое время они стоят в тишине. довольно долго, — минхо даже убирает руки в карманы, потому что кончики пальцев начинают подмерзать, но он не хочет уходить отсюда, поэтому только стискивает внутреннюю сторону куртки, пытаясь согреться. слова клубятся в горле, но он молчит. чан тоже не произносит ни слова, продолжая безмолвно смотреть на маяки в ожидании момента, когда они загорятся. — ты знал, что маяки с английского дословно переводятся как «световые домики»? — внезапно произносит он, не смотря на младшего. минхо хмыкает, — нет, серьезно. lighthouse. дом света. световой домик. — я тебя умоляю, это уморительно, — минхо и правда посмеивается, — ты еще не замерз? — нет. но если замерз ты — можем пойти. минхо пожимает плечами, снова отворачиваясь к пирсу. почти сразу после этого два длинных четких луча прорезают предночной сумрак, и волны мягко блестят под их светом. чан рядом вздрагивает. — ух ты, — искренне восхищается он, сильнее приваливаясь к перилам, — почему мы не спустились вниз? — в такую погоду пирс мокрый, а ты в белых кроссовках, — минхо говорит еле слышно, и ему внезапно становится стыдно за такую откровенную заботу. чан ничего не говорит, только разглядывает море, маяки и тучи над ними. — тебе понравился сегодняшний день? минхо усмехается. — вполне. — не жалеешь, что провел его не с друзьями? — мы не празднуем. но я обязательно приеду к ним зимой. они скучают по мне слишком сильно, я знаю это. я тоже. но… — минхо жует губу, впиваясь в куртку пальцами, — наверное, они не сильно расстроятся. чан высоко смеется, а потом внезапно лезет во внутренний карман ветровки, чтобы достать из него сложенный пополам лист. минхо кидает на него вопросительный взгляд. — я бы не осмелился назвать это подарком, — начинает старший, и минхо слышится смущение в его речи, — это, скорее, подарок для меня, а не для тебя. хотя, не знаю, зависит от того, как ты это воспримешь. — что это? — прежде, чем я отдам тебе это, я хочу, чтобы ты знал несколько вещей. как бы минхо не хотел сохранить сейчас зрительный контакт, чан отворачивается к маякам, и в их свете минхо чудится краснота на его щеках. может, просто отсвет уходящего солнца, а может, что-то другое. в любом случае, чан кажется нервным и не знающим, куда деть вторую руку, так что он теребит уголок бумаги. — последние несколько месяцев были лучшими в моей жизни. знаешь, даже когда мы просто обедаем вместе, я чувствую себя так, словно мне снова двадцать. или даже меньше? — он хихикает, но то, как уголок листа чуть ли не рвется под его пальцами, выдает его с головой, — в общем, да… я просто хотел… не знаю, правильно ли я понял- правильно ли я понимаю то, что между нами… минхо задерживает дыхание, кажется, больше, чем на минуту. он слушает чана с приоткрытым от удивления ртом, и его взгляд очерчивает чужую линию челюсти, подрагивающие щеки, глаза, не совсем способные сконцентрироваться на чем-то определенным перед ним, вьющиеся от высокой влажности волосы. — черт, никогда мне эти признания не давались! чан разворачивается к нему резко, и рука с листком утыкается минхо в грудь. он терпеливо ждет, пока младший отомрет, прежде чем передать ему бумагу, и так же терпеливо отходит на полшага назад. руки минхо потрясывает от волнения, он кидает на чана очередной непонимающий взгляд, но тот молчит, кивком указывая на листок, мол, открой. и минхо разворачивает его. разворачивает, чтобы испугаться собственной смеси эмоций — на мгновение ему хочется разрыдаться, как несколько лет назад, но потом теплой дрожью его настигает понимание, еще чуть позже — пробивает на смех от ироничности этого события, и, наконец, он все-таки чувствует щекотку слез и то, как капли ощутимо режут глаза. справка о расторжении брака. его, чана, брака. минхо все-таки смеется, но только от облегчения. он вчитывается в текст, подмечает, как чану подходит его «кристофер», указанное в графе "супруг", разглядывает ветвистую синюю печать в углу документа, точно так же, как чан минутой ранее, мнет уголки бумаги в пальцах, плачет. — минхо- минхо, ты чего? он, наконец, удосуживается поднять глаза на чана. на его лице читается только полный шок, и даже его руки выставлены вперед, так, словно он готов поддержать минхо, если что-то вдруг случится. еще один закат, встреченный в чонсапо, мутный от дождя и затянутый тучами так, что верхушки маяков тонут в темноте, даже несмотря на яркие лучи. еще один закат, который минхо проводит в раздумьях, постаревший на год, потерявшийся и испуганный. солнце садится где-то у чана за спиной. может, минхо и не догадывался о том, что тот собирается сделать. может, сегодня он захотел сцепиться со своими принципами и просто отпустить то, что накопилось на душе — захотел просто признаться чану, словно у этого не будет никаких последствий. захотел хотя бы на минуту почувствовать себя не так, словно стал еще на целый год ближе к смерти, словно не повзрослел, а помолодел, и все, что будет потом — не его забота. захотел сказать «знаешь, а я люблю тебя», словно минхо не травмирован разводом, а чан — не женат, и вокруг них не рушатся воздушные замки и не горит умытый волнами закат. может, минхо и не делал первых шагов, строя обиду и притворяясь, что его это не волнует. потому что чан сделал шаг. и сейчас такой же шаг, навстречу, должен сделать минхо. — можно я тебя поцелую? и, не дожидаясь ответа, минхо шагает вперед, — чан послушно путается пальцами в его взъерошенных сыростью волосах, и они застывают в миллиметре друг от друга. минхо, со слезами на глазах, неторопливо укладывает руки на его плечи, разглаживает ткань ветровки, чтобы сгрести ее в кулаки и потянуть мужчину на себя. он сминает чужие губы с толикой отчаяния, и чан, будто пытаясь успокоить, поглаживает его за ухом большим пальцем. они двигаются медленно, растворяясь в моменте, и минхо не может перестать плакать. виной тому, наверное, чонсапо, или этот странно-кровавый закат, даже когда вокруг пасмурно, или это красно-белое сочетание маяков, или каменистая насыпь, или идиотские рыбацкие лодки. или, может, чан. сквозь слезы он улыбается в поцелуй, и чан в отместку небольно кусает его. да. пожалуй, виной тому чан. виной его счастью, конечно же.;
чан переплетает с ним пальцы. они и раньше держались за руки, но никогда — вот так, и у минхо трепещет сердце от такого простого контакта. почему-то это ощущается слишком личным, слишком не их, но он уверен, что сможет к этому привыкнуть. — … и я подумал, что пора с этим заканчивать, — вздыхает чан, — может, ты и был прав с самого начала. тогда я не послушал тебя и посмеялся. но, мне кажется, я просто испугался последствий. — каких последствий? — минхо хмыкает, серпая кофе, — твоя жена что, из тех, кто мстят своим бывшим, если ее кто-то бросает? мне кажется, ей и самой должно стать от этого легче. — это да, но… — он мнется, — не знаю. просто брак всегда казался мне чем-то таким… постоянным, что ли? я имею в виду, конечно, чувства подостывают со временем, но у вас общие воспоминания, общий быт, общая жизнь? — наверное, зависит от воспитания, — пожимает плечами минхо, грея пальцы свободной руки об стаканчик, — многим все равно на это. — а тебе? он думает. — не то, чтобы меня спрашивали, знаешь? я воспитан так, будто брак важнее того, что в этом браке происходит. важнее взамоотношений. может, это именно то, что мешало мне всю жизнь. чан задумчиво перебирает его пальцы в своих, уставившись куда-то в пространство. обдумывает, кажется. потом тяжело вздыхает и тянется за поцелуем. минхо отвечает с удовольствием. — я просто рад, что ты нашел в себе силы передумать, — шепчет минхо, — мне не хватало только этого. — обиделся, что я не делал первый шаг? — чан хмыкает, и минхо щиплет его за ладонь в ответ. — конечно. — я влюблен в тебя с первого дня в редакции. и влюбляюсь каждый день только сильнее. — спасибо, что делаешь это, — просто отвечает минхо. ему не нужно признаваться в ответ, чтобы чан знал, что он тоже. любит.
;
— офигеть? — когда чонин открывает ему дверь, время уже переваливает за двенадцать, — я уж подумал, ты сегодня на улице заночуешь. минхо протискивается в коридор, виновато скидывая кроссовки и буквально стягивая с себя куртку. его пристыженное состояние не укрывается от чонина. — ты чего такой? — интересуется он, — мы еще не ложились, если что, ты никого не разбуд- блять, а с лицом твоим что случилось?.. минхо кидает быстрый взгляд в зеркало — черт, он должен был подумать об этом. чонин моментально расплывается в ехидной улыбке. — ты упал ртом на пылесос? — ржет он, пока минхо пытается нащупать кнопку, чтобы выключить свет в коридоре, — а чего ты прячешься, а? я просто предположил! — мне надо вам обоим дать под зад, чтобы вы знали… — или сказать спасибо? — в коридор выползает хенджин, останаливаясь в дверях, чтобы опереться плечом на косяк и сложить руки на груди. его выражение лица выглядит серьезным. но, конечно, ровно до тех пор, пока его взгляд не концентрируется на губах минхо. тогда его тоже пробивает на смех, и он сгибается в проходе от хохота. минхо собирается игнорировать их до самого отъезда. — да, очень смешно! — смотрю, день рождения прошел на ура, — продолжает язвить чонин, защищая выключатель от его ловких пальцев. — мы встречаемся. свет гаснет — это чонин пораженно расслабляет пальцы, и минхо, не ожидав, жмет на выключатель всей ладонью. — офигеть. — он разводится с женой. в полной темноте хенджин снова сгибается в проходе, но на этот раз уже от того, что поперхнулся слюной. — комментарии будут? он включает свет, наблюдая за тем, как за ошарашенностью чужих лиц проглядывается истиная радость за него — минхо может жаловаться сколько угодно, но он уверен, что эти двое будут счастливы его счастью всегда. даже если это будет сопровождаться неуместными подколами. — я просто действительно надеюсь, что он весы, блять, — бормочет хенджин, отдышавшись. минхо растягивает губы в полуулыбке. аккуратно вешает на крючок отсыревшую куртку, задвигает кроссовки в галошницу. он проводил чана на поезд, крепко поцеловав на прощание, а чан держал его за руку долго, — так долго, что проводник готов был взвыть от того, сколько раз он попросил провожающих отойти от края платформы. минхо мог поклясться, что не слышал — настолько был увлечен свои парнем. теперь они увидятся только послезавтра, на работе, но он почему-то уверен, что чан обязательно встретит его, когда поезд «пусан-сеул» остановится на платформе. он в два широких шага преодолевает расстояние до гостевой спальни, игнорируя все еще ошарашенные лица друзей, и смелая, шутливо-издевательская улыбка не покидает его губ. щеки краснеют, но перед тем, как закрыть за собой дверь, он оборачивается, чтобы бросить: — он весы, хенджин. когда он вернется сюда зимой, уже вместе с чаном, чонин не будет отлипать от старшего с благодарностями. они обязательно подружатся. найдут общий язык, и минхо будет искренне счастлив, так, как никогда в жизни. а пока что: он закрывает глаза, голова утопает в подушке, и легкий сквозняк, гуляющий по квартире, усыпляет его своим еле-еле слышным свистом. листья хризантем на его окне колышутся в такт его спокойному дыханию.